«Диагноз — весна». Интервью с литературоведом Иваном Ермолаевым и издателем Зораном Питичем об одноимённом сборнике эссе

Изда­тель­ство «Ноокра­тия» запу­сти­ло кра­унд­фанди­но­вую кам­па­нию на planeta.ru для выпус­ка сбор­ни­ка лите­ра­ту­ро­вед­че­ских ста­тей Ива­на Ермо­ла­е­ва о совре­мен­ной рус­ской поэ­зии «Диа­гноз — вес­на». В кни­гу вошли эссе, посвя­щён­ные твор­че­ству рус­ских поэтов рубе­жа про­шло­го и нынеш­не­го тыся­че­ле­тий. Герои «Диа­гно­за» — непо­хо­жие друг на дру­га авто­ры: Дмит­рий Гор­ча­ков, Вик­тор Сос­но­ра, Псой Коро­лен­ко, Миха­ил Гро­нас, Андрей Роди­о­нов и другие.

В под­держ­ку сбо­ра и в пред­две­рии Дня «Ноокра­тии» VATNIKSTAN рас­спро­сил Ива­на Ермо­ла­е­ва и осно­ва­те­ля изда­тель­ства Зора­на Пити­ча о вос­при­я­тии сти­хо­тво­ре­ний, «вол­шеб­ной силе искус­ства» и поэ­ти­че­ском сооб­ще­стве Рос­сии рубе­жа XX–XXI веков.

Иван Ермолаев

— Как ты увлёк­ся совре­мен­ной поэзией?

— Мой инте­рес к совре­мен­ной рус­ской поэ­зии сло­жил­ся из инте­ре­са к поэ­зии вооб­ще и ощу­ще­ния, посте­пен­но пере­рос­ше­го в убеж­де­ние, что куль­ту­ра — это не то, за чем ходят в музей, а нечто непо­сред­ствен­но меня каса­ю­ще­е­ся и отве­ча­ю­щее на мои здесь и сей­час воз­ни­ка­ю­щие вопро­сы. Конеч­но, такое убеж­де­ние рас­про­стра­ня­ет­ся и на Пуш­ки­на, и на Гоме­ра — но вни­ма­ние к тому, что про­ис­хо­дит за окном, оно тоже, есте­ствен­но, предписывает.
Сна­ча­ла я уви­дел, что за окном про­ис­хо­дит вся­кая Вера Полоз­ко­ва [1], потом, в силу неко­то­рых обсто­я­тельств, взгляд упал на Кирил­ла Мед­ве­де­ва [2] и его млад­ших дру­зей — авто­ров аль­ма­на­ха «Транс­лит». К мое­му разо­ча­ро­ва­нию, и то и дру­гое име­ло к реаль­ным про­бле­мам совре­мен­но­го чело­ве­ка гораз­до мень­ше отно­ше­ния, чем «Или­а­да». Так что на про­тя­же­нии како­го-то вре­ме­ни самым моло­дым поэтом, кото­ро­го я охот­но читал и пере­чи­ты­вал, оста­вал­ся родив­ший­ся в 1936 году Вик­тор Сос­но­ра. Ещё были те, кого я не читал, а слу­шал, — Егор Летов, Псой Коро­лен­ко; их пес­ни ока­за­лись боль­шей поэ­зи­ей, чем извест­ные мне тогда про­из­ве­де­ния их ровес­ни­ков, напе­ча­тан­ные на бумаге.

Исклю­че­ние состав­лял Илья Кор­миль­цев. Как и мно­гие, я узнал о нём бла­го­да­ря тому, что неко­то­рые его сти­хо­тво­ре­ния ста­ли тек­ста­ми песен, но быст­ро сооб­ра­зил, что пра­виль­но будет вза­и­мо­дей­ство­вать с ними напря­мую, без убо­гих вокаль­но-инстру­мен­таль­ных посредников.
Чуть поз­же я осво­ил сбор­ник Шиша Брян­ско­го — это были пер­вые сти­хи, напи­сан­ные моим совре­мен­ни­ком, кото­рые пора­зи­ли меня, не будучи частью како­го-либо вне­ли­те­ра­тур­но­го кон­тек­ста. Пора­зи­ли так, как мало что меня вооб­ще поражало.

— Ты и поэт, и лите­ра­ту­ро­вед. Как соот­но­сят­ся твор­че­ская и иссле­до­ва­тель­ская деятельность?

— Боль­шой вопрос, и насколь­ко я поэт, и насколь­ко лите­ра­ту­ро­вед. Актив­ное писа­ние сти­хов заня­ло все­го-то два с поло­ви­ной года моей жиз­ни — с сем­на­дца­ти до два­дца­ти. После два­дца­ти лет я несколь­ко раз пытал­ся что-то из себя выда­вить — полу­ча­лась почти все­гда мерт­ве­чи­на. А до сем­на­дца­ти лет я сочи­нял уче­ни­че­ские тек­сты, сей­час не пред­став­ля­ю­щие инте­ре­са даже для меня само­го. К боль­шо­му сожа­ле­нию, в 2017 году мне хва­ти­ло глу­по­сти их издать, но, к боль­шо­му сча­стью, чело­ве­че­ству хва­ти­ло ума это­го не заметить.

Сти­хов, кото­рые име­ет смысл читать, у меня не боль­ше вось­ми­де­ся­ти, почти все они вклю­че­ны в книж­ку «Пес­ня кито­боя», выпу­щен­ную в этом году изда­тель­ством Free Poetry.

Что до «лите­ра­ту­ро­ве­да», то это про­сто запись в моём уни­вер­си­тет­ском дипло­ме. За пре­де­ла­ми alma mater я не зани­ма­юсь ака­де­ми­че­ски­ми иссле­до­ва­ни­я­ми, толь­ко эссеистикой.

Сочи­не­ние эссе — дея­тель­ность и иссле­до­ва­тель­ская, и твор­че­ская одно­вре­мен­но. Впро­чем, сочи­не­ние сти­хов, если отно­сить­ся к нему так, как отно­сил­ся я, — тоже: я нико­гда не стре­мил­ся созда­вать кра­си­вую суве­нир­ную про­дук­цию, я писал тек­сты, при­зван­ные что-то рас­тол­ко­вать. Мож­но ска­зать, что и поэ­зия, и эссе­и­сти­ка (лите­ра­тур­но-кри­ти­че­ская или любая дру­гая) явля­ют­ся, в моём пони­ма­нии, фор­ма­ми поли­ти­че­ской теологии.

— Насколь­ко важен фак­тор лич­ной при­яз­ни твор­че­ства в изу­че­нии поэзии?

— «Лич­ная при­язнь» — труд­но­уло­ви­мое поня­тие, я бы не поль­зо­вал­ся им вооб­ще. Важен фак­тор лич­ной заин­те­ре­со­ван­но­сти, ощу­ще­ние — а затем пони­ма­ние, — что погру­же­ние в твор­че­ство тако­го-то авто­ра под­ска­жет тебе реше­ние неких про­блем, помо­жет тебе разо­брать­ся в мироустройстве.

Поэт не обя­зан ни мне, ни кому бы то ни было ещё нра­вить­ся, но быть осо­бо­го рода мыс­ли­те­лем, а не яйцом Фаб­ер­же, он непре­мен­но должен.

— Что из себя будет пред­став­лять сбор­ник «Диа­гноз — вес­на»? Это пере­ра­бот­ка тво­их науч­ных ста­тей, под­бор­ка ранее опуб­ли­ко­ван­но­го материала?

— Ни один из тек­стов, соста­вив­ших сбор­ник, нико­гда преж­де не изда­вал­ся. Две объ­ём­ные рабо­ты об авто­ре-испол­ни­те­ле Оле­ге Мед­ве­де­ве, из чьей пес­ни и поза­им­ство­ва­на, соб­ствен­но, фор­му­ла «Диа­гноз — вес­на», когда-то лег­ли в осно­ву моей маги­стер­ской дис­сер­та­ции, в кни­гу я вклю­чил их пер­во­на­чаль­ные варианты.

Созда­ни­ем неко­то­рых дру­гих эссе я обя­зан кур­су лек­ций о рус­ской лите­ра­ту­ре рубе­жа XX–XXI веков, кото­рый мы со стар­шим това­ри­щем чита­ли в Шко­ле юно­го фило­ло­га при фил­фа­ке Мос­ков­ско­го уни­вер­си­те­та: что-то писа­лось по моти­вам уже про­чи­тан­ной лек­ции, что-то, наобо­рот, в каче­стве под­спо­рья для лек­ции предстоящей.

Несколь­ко сочи­не­ний появи­лось, когда дру­гой мой стар­ший това­рищ пред­при­нял сме­лую попыт­ку при­стро­ить меня писать о кни­гах в вид­ное сете­вое изда­ние; аван­тю­ра не уда­лась, но заго­тов­лен­ные мате­ри­а­лы остались.

При всём при том я не наскрёб «Диа­гноз…» по сусе­кам, а, наобо­рот, в муках вычле­нил его из боль­шо­го и отнюдь не про­из­воль­но­го кор­пу­са тек­стов, кото­рый начал скла­ды­вать­ся ещё десять лет назад — когда я учил­ся в деся­том классе.

Поми­мо работ о совре­мен­ных рус­ских поэтах, в кор­пу­се нашли своё место ста­тьи о пуш­кин­ских «Бесах» и о совет­ской эст­ра­де, некро­лог одно­му хоро­ше­му зна­ко­мо­му и пере­пис­ка с одним нехо­ро­шим… мно­го разного.

Эта сверхкни­га, суще­ству­ю­щая пока толь­ко в моём созна­нии и в фай­ле на ноут­бу­ке, с дав­них пор носит имя «Кено­зис» — так назы­ва­ют в хри­сти­ан­стве само­уни­чи­же­ние Бога.

— Поэ­зия в виде тек­ста на бума­ге или в виде автор­ско­го испол­не­ния по-раз­но­му вос­при­ни­ма­ет­ся. На поэ­ти­че­ских вече­рах мно­гих ли из геро­ев эссе ты побы­вал? Были ли слу­чаи силь­но­го кон­тра­ста меж­ду обра­зом, сло­жив­шем­ся по тек­стам авто­ра, и живым чте­ни­ем его сти­хов? Чьё выступ­ле­ние тебе боль­ше все­го запомнилось?

— Я бывал на выступ­ле­ни­ях боль­шин­ства геро­ев моих эссе, но пола­гаю, что это не осо­бен­но важно.

Если сти­хо­тво­ре­нию для того, что­бы впе­чат­лить ауди­то­рию, тре­бу­ет­ся быть опре­де­лён­ным обра­зом озву­чен­ным, — это пло­хое сти­хо­тво­ре­ние. Сти­хи долж­ны уметь дове­сти чита­те­ля до инфарк­та, будучи про­сто набо­ром букв. Даже если сти­хо­тво­ре­ние одно­вре­мен­но явля­ет­ся пес­ней, то есть изна­чаль­но ори­ен­ти­ру­ет­ся авто­ром на сце­ни­че­ское испол­не­ние, оно всё рав­но обя­за­но не поте­рять себя на бума­ге. И наобо­рот: печат­но­му сло­ву важ­но оста­вать­ся собой, на какой бы лад его ни взду­ма­ли декламировать.

— «Поэт в Рос­сии боль­ше, чем поэт». Как эти стро­ки соот­но­сят­ся с поэ­ти­че­ским сооб­ще­ством 1990–2000‑х годов? Насколь­ко была вос­тре­бо­ва­на поэ­зия в Рос­сии в это время?

— По-мое­му, эта стро­ка вооб­ще ни с чем не соот­но­сит­ся, посколь­ку ниче­го кон­крет­но­го не озна­ча­ет. Что пони­ма­ет­ся под «боль­ше»? Что пред­став­ля­ет собой тот поэт, кото­рый равен само­му себе и от кото­ро­го Евту­шен­ко, выда­вая эту бла­го­глу­пость, оттал­ки­вал­ся? Неясно.

Обра­тим­ся к фак­там — поэ­зия в Рос­сии вос­тре­бо­ва­на в послед­ние деся­ти­ле­тия толь­ко теми, кто её пишет. Сбор­ни­ки изда­ют­ся тира­жа­ми в пару сотен экзем­пля­ров за счёт авто­ров или на выклян­чен­ные Хри­ста ради гран­ты и рас­про­стра­ня­ют­ся поэта­ми сре­ди поэтов. Если чьё-то имя при­об­ре­та­ет извест­ность в более широ­ком кру­гу, то не бла­го­да­ря сти­хам, а в силу нали­чия у их сочи­ни­те­ля како­го-то допол­ни­тель­но­го амплуа; при этом отнюдь не каж­дый из тех, кто читал издан­ную «Кор­пу­сом» био­гра­фию Харм­са или слы­шал об акции «Тихий пикет», дал себе труд позна­ко­мить­ся с Вале­ри­ем Шубин­ским и Дарьей Серен­ко [3] как со стихослагателями.

Соб­ствен­но поэ­зи­ей людей с ули­цы мож­но заин­те­ре­со­вать раз­ве что замас­ки­ро­вав её подо что-нибудь дру­гое — ска­жем, под фелье­то­ны, как это дела­ли Дмит­рий Быков [4] и один из луч­ших поэтов послед­них трид­ца­ти лет Все­во­лод Емелин.

— Кто клю­че­вые фигу­ры поэ­ти­че­ско­го мира Рос­сии эпохи?

— По мое­му отве­ту на преды­ду­щий вопрос лег­ко дога­дать­ся, что гово­рить сто­ит, к сожа­ле­нию, не столь­ко о фигу­рах, сколь­ко о кла­нах, член­ство в кото­рых поз­во­ля­ет пету­хам и кукуш­кам чув­ство­вать себя при делах.

Клю­че­вым кла­ном эпо­хи был и в зна­чи­тель­ной мере оста­ёт­ся тот, что груп­пи­ро­вал­ся вокруг аль­ма­на­ха «Вави­лон» и жур­на­ла «Воз­дух», редак­ти­ру­е­мых Дмит­ри­ем Кузь­ми­ным. О сти­хах тут пове­дать нече­го — сти­хи, оди­на­ко­вые и по уров­ню мастер­ства, и по зна­чи­мо­сти выска­зы­ва­ния, писа­ли и про­дол­жа­ют писать мил­ли­о­ны наших сооте­че­ствен­ни­ков, но толь­ко «шесть­сот», как под­счи­тал скру­пу­лёз­ный Кузь­мин, счаст­лив­цев суме­ли выдать свою лите­ра­тур­ную импо­тен­цию за осво­бож­де­ние язы­ка ото всех и вся­че­ских иерар­хий, что пода­ри­ло им пят­на­дцать минут вни­ма­ния со сто­ро­ны сво­бо­до­лю­би­вых запад­ных грантодателей.

В тол­пу лов­ка­чей зате­сал­ся, кста­ти, один по-насто­я­ще­му боль­шой автор — Миха­ил Гро­нас, — а серьёз­ней­ший Шиш Брян­ский, алхи­мик и воин, до сих пор не может отмыть­ся от люб­ви это­го без­мозг­ло­го ста­да, навя­зав­ше­го ему сла­ву «пост­мо­дер­ни­ста» и «декон­струк­то­ра».

На заре сто­ле­тия Миро­слав Неми­ров — хоро­ший поэт, достой­ный чело­век — попы­тал­ся создать аль­тер­на­тив­ную вави­лон­ской мафии сре­ду, осно­вы­ва­ясь на пред­став­ле­ни­ях о зна­чи­мо­сти выска­зы­ва­ния и уровне мастер­ства. Полу­чи­лось това­ри­ще­ство «Осу­ма­сшед­шев­шие безум­цы» — объ­еди­не­ние срав­ни­тель­но неболь­шое и при­том весь­ма эклек­тич­ное, но дав­шее доро­гу в лите­ра­ту­ру таким заме­ча­тель­ным и ни на кого не похо­жим авто­рам, как Андрей Роди­о­нов, Все­во­лод Еме­лин и Алек­сандр Курбатов.

Роди­о­нов, прав­да, мышей боль­ше не ловит и, кажет­ся, без остат­ка рас­тво­рил­ся в «Воз­ду­хе». И вооб­ще, «Осум­Без» дав­но раз­ва­лил­ся, не поро­див, увы, про­дол­жа­те­лей сво­е­го дела. Чего не ска­зать о кузь­мин­ском пету­ши­ном угол­ке, от кото­ро­го ещё в нуле­вые обосо­бил­ся марк­сист­ский кру­жок по про­зва­нию «Транс­лит», а несколь­ко лет назад — гарем одно­го про­хин­дея, пона­е­хав­ше­го из Челя­бин­ска поко­рять сво­и­ми «мета­бо­ла­ми» обща­гу Литинститута.

— Из поэтов рубе­жа веков рас­тёт посмерт­ная попу­ляр­ность Бори­са Рыже­го. Как его твор­че­ство вос­при­ни­ма­лось при жизни?

— Об этом луч­ше спро­сить спе­ци­а­ли­стов по Рыже­му и/или людей, участ­во­вав­ших в лите­ра­тур­ном про­цес­се того вре­ме­ни. Для меня оче­вид­но лишь то, что кра­си­вый моло­дой поэт име­ет боль­ше шан­сов понра­вить­ся мас­сам, чем ста­рый и страш­ный, а кра­си­вый и веч­но моло­дой — ещё больше.

Впро­чем, сти­хи Рыже­го и в отры­ве от его судь­бы обла­да­ли неко­то­рым потен­ци­а­лом стать все­на­род­но люби­мы­ми. С одной сто­ро­ны, в них отра­же­на важ­ная для всех тема рос­сий­ских девя­но­стых, с дру­гой — Рыжий выби­рал для раз­го­во­ра на эту тему глад­кие сло­ва, не режу­щие нико­му слух, не нару­ша­ю­щие ничье­го душев­но­го рав­но­ве­сия. Срав­ни­те с рабо­тав­шим на том же мате­ри­а­ле Еме­ли­ным: «Кровь на тро­туа­ры // про­сит­ся дав­но. // Ну, где ваши бары? // Бан­ки, кази­но?» Это заде­ва­ет насто­я­щие чув­ства, но чело­ве­ку, конеч­но, куда ком­форт­нее жить ненастоящими.

Зоран Питич

— Поче­му ты решил занять­ся изда­ни­ем кни­ги «Диа­гноз — весна»?

— Иван сна­ча­ла напи­сал мне во ВКон­так­те, не хочу ли я про­чи­тать его эссе о поэтах. Я отве­тил, что с экра­на читать не могу дол­го, гла­за болят и уста­ют (что чистая прав­да). Тогда он не про­сто рас­пе­ча­тал листы, а прак­ти­че­ски создал руко­твор­ную кни­гу и вру­чил мне её в Гости­ном Дво­ре на ярмар­ке интел­лек­ту­аль­ной лите­ра­ту­ры, подой­дя к наше­му столику.

Я почти пол­го­да всё не брал её в руки и тут захва­тил эту краф­то­вую кни­гу в поезд Москва — Воро­неж, что­бы ско­ро­тать вре­мя до Пла­то­нов­ско­го фести­ва­ля. И она мне пока­за­лась очень ноокра­ти­че­ской по духу, миро­воз­зрен­че­ски близ­кой. Хотя я и не читал боль­шую часть поэтов, про кото­рых напи­са­но в кни­ге. И вдруг захо­те­лось про­чи­тать — это ли не вол­шеб­ная сила искусства?!

— Кто твои люби­мые поэты Рос­сии рубе­жа XX–XXI веков?

— Да я вооб­ще поэ­зию мало читаю — нико­гда не скры­вал это­го постыд­но­го фак­та, — и вот теперь бла­го­да­ря Ива­ну Ермо­ла­е­ву узнал об Алек­сан­дре Кур­ба­то­ве, напри­мер. Очень хоро­шо «зашли» его сти­хо­тво­ре­ния о Незнай­ке — пер­вом чело­ве­ке на Луне, кото­рый ныне пре­бы­ва­ет в сума­сшед­шем доме. В кото­рый, в прин­ци­пе, пре­вра­ти­лась наша стра­на в 1990‑е годы. Олег Мед­ве­дев понра­вил­ся. Имен­но сти­хи на бума­ге, а не в виде автор­ской песни.

В общем, я издаю кни­ги, из кото­рых сам чер­паю инте­рес­ную для себя инфор­ма­цию. Как-то эго­и­стич­но про­зву­ча­ло, конеч­но, но я рад поде­лить­ся сво­и­ми откры­ти­я­ми. Хотя мой вкус кому-то не кажет­ся без­упреч­ным, и это нормально.

— Поче­му решил при­бег­нуть к кра­уд­фандин­гу в слу­чае с кни­гой «Диа­гноз — весна»?

— Как пошу­тил мой доро­гой друг Кирилл Рябов, зная о моих жиз­нен­ных обсто­я­тель­ствах: «Поче­му бы тебе не объ­явить о сбо­ре средств на ремонт офи­са „Ноокра­тии“»?

Соби­рать себе на ремонт у меня не хва­ти­ло наг­ло­сти, ибо ника­ко­го офи­са у нас, нет, есте­ствен­но, а кни­гу издать очень хоте­лось. Да я и до сих пор живу без кух­ни, мою посу­ду в ван­ной, зато класс­ная кни­га появит­ся к ярмар­ке «Нон-фикшн», это ж гораз­до кру­че вся­ких там натяж­ных потол­ков и про­чей бытовухи.

— Какие у тебя изда­тель­ские планы?

— Олег Ясин­ский, хоро­шо извест­ный как пере­вод­чик кни­ги суб­ко­ман­дан­те Мар­ко­са «Чет­вёр­тая миро­вая вой­на» (хотя я счи­таю, что ему пора дав­но напи­сать свою кни­гу, с его-то вели­ко­леп­ным сло­гом), реко­мен­до­вал «Ноокра­тию» про­фес­со­ру Мон­ре­аль­ско­го уни­вер­си­те­та Яко­ву Раб­ки­ну. У него в Кана­де на фран­цуз­ском и англий­ском ско­ро вый­дет кни­га о сио­низ­ме. Я был бы рад, если Яков пере­ве­дёт её на рус­ский и предо­ста­вит нам выпу­стить свой труд.

Я бы очень хотел издать «Афри­кан­ские днев­ни­ки» Че Гева­ры, у Оле­га даже есть файл на испан­ском, но пра­ва при­над­ле­жат непо­нят­но каким людям, кото­рые про­сят безум­ные сум­мы за пуб­ли­ка­цию. Я уве­рен, коман­дан­те Гева­ра рас­стре­лял бы их лич­но за такое.

Примечания

1. При­зна­на экстремистом.

2. Член орга­ни­за­ции «Рос­сий­ское соци­а­ли­сти­че­ское дви­же­ние», при­знан­ной ино­стран­ным агентом.

3. При­зна­на ино­стран­ным агентом.

4. При­знан ино­стран­ным аген­том и экстремистом.

Читай­те также:

— «Что­бы осмыс­лить нашу жизнь, я копа­юсь в про­шлом»: писа­тель Илья Фаль­ков­ский — об «Ухо­де Паре­на­го…», лич­ном горе и исто­ри­че­ских тра­ге­ди­ях Рос­сии и Китая;

— «Биб­лио­про­па­ган­да — это моя меди­та­ция». Интер­вью с Миха­и­лом Кли­ми­ным, созда­те­лем «Обще­ства рас­про­стра­не­ния полез­ных книг».