Хэллоуин никак нельзя назвать советским праздником, эстетика хоррора была явно чуждой культуре СССР. Русскоязычную нечисть раз и навсегда прописали по ведомству фольклора и дореволюционной беллетристики, и только изредка чудища выползали оттуда показать клыки на карикатурах «Кукрыниксов» или в экранизации «Вия». Задачи литературы и кинематографа ужасов — развлечь массового зрителя или читателя фантасмагорическими образами, отвлечь его от социальной активности, борьбы за светлое будущее — были явно противоположны установкам соцреализма.
Тем не менее, советская хоррор-литература всё-таки существовала и издавалась довольно широко, но до сих пор остаётся малоизвестной. Тимур Селиванов подобрал несколько кошмарнейших и при этом вполне подцензурных книг прошлого века.
Виктор Косачевский. Человек из ночи (1962)
Некрупная страшилка для взрослых в антураже послевоенного Крыма. Все сказочные составляющие на месте: заброшенный дом-руина, злая мачеха, яд, клад, незваный опасный гость. 
Разумеется, по традициям советского развлекательного жанра, без шпиономании тут тоже не обошлось. Автор, Виктор Адольфович Косачевский, работал юристом, а повесть вышла в серии «Записки следователя» Госюриздата, которая претендовала на достоверность описанных событий. Принимать ли «Человека из ночи» за беллетризованное, но в основе действительное уголовное дело или за выдуманный кошмар для повышения бдительности граждан — выбор ваш. С удовольствием пощекотать нервы можно в любом случае.
«Однажды вечером встревоженный отец показал ему странной формы инструмент.
— Не ты принес этот ледоруб?
— Нет. — Алёша взял в руки полумолоток, полутопорик на длинной ручке. — Я такого никогда не видел.
— Это ледоруб, альпинисты вырубают им ступени в ледяных склонах гор, — сказал отец. — Я нашёл его в столовой у камина.
Кто-то побывал в доме. На террасе были следы ног. Грязная подошва чётко отпечаталась на крашеном полу комнаты. Но дверь была заперта на ключ, замок цел и в доме ничего не пропало. Всё это было очень странно. Вор? Очевидно, нет. Но кто же тогда?»
Анатолий Немцев. Конец Шкандыбина (1971)
Вязкая, почти безвоздушная от обилия эпитетов и метафор повесть о медленном умирании «скупого рыцаря» — кулака, вовремя скрывшего свои богатства. Шкандыбин — предельно антисоветский герой, не в позднем диссидентском смысле, а, скорее, как антихрист по отношению к Иисусу, он во всём противоположен строителям коммунизма. 
Автор не спускает с героя пристального взгляда, проницает его как рентгеном до кишок и физиологически достоверно описывает даже микроинфаркты. Других книг у Анатолия Немцева не было — кажется, молодой писатель надорвался на этой повести, с таким тщанием он выписывал абсолютное зло и абсолютный ужас одиночества.
«…уже дома, только уселся за стол повечерять, ни с того ни с сего так ширнуло, будто в сердце кто длинную острую колючку с рожковой акации вонзил. Дико вскрикнув от боли и неожиданности, старик обеими, враз поледеневшими руками схватился за грудь, мёртво повалился на пол вместе со скрипучим тяжёлым стулом…
Когда немного отпустило, кое-как дополз до кровати, прямо в одежде с трудом великим залез под истлевшее от времени и грязи ватное одеяло. Долго лежал неподвижно, пристально вглядываясь в тёмный, заснованный паутиной потолок, с парализующим разум страхом чувствуя, как холод небытия медленно продвигается по ногам к бессильному туловищу…
<…> Перед утром, часа в три, колючка вдруг снова тронулась, поползла, медленно разрывая дряхлые волокна изработанных сердечных мышц, которые, не выдержав немыслимой боли, судорожно свернулись в огненный трепещущий ком. В тускнеющем мозгу частыми ослепительными искрами понеслось катастрофическое: “Всё! Всё! Всё!!!”»
Александр Сизов. «В чистом поле в полночь…» (1981)
Дебютный сборник писателя Александра Сизова «Студёное водополье» впечатляет концентрацией мрака. 
Тут и семейная трагедия на разрыв аорты в рассказе «Настино подворье», и «Лесная скрытня» — подробный отчёт о подготовке к ритуальному самоубийству, и, наконец, «В чистом поле в полночь…» — рассказ, который наглядно показывает, чем опасен вооружённый человек в белой горячке. Советская антиалкогольная литература вообще изобилует живоподобными и потому очень пугающими историями о пьяницах. Сверх программы рекомендуем поэтому ознакомиться, например, с «Историей болезни № 689» Геннадия Блинова, а пока — цитата из «В чистом поле…»:
«Расширенными глазами он смотрел какое-то время на топор. Потом схватил его, словно поймал. С загадочной улыбкой оглядел обои, мебель. Подошёл к самовару и с размаху ударил по нему. Самовар жалобно звякнул, тоненькой струйкой побежала из него вода. Вмятиной Федька остался доволен. За что-то запнулся… Приподнял с пола клеёнку. Радостно усмехаясь, положил её на табуретку и начал дубасить топором. Скоро под топор пошла одежда из шифоньера. Своя и жены. Маленькие злые искорки вспыхивали в глазах Федьки, когда он взмахивал колуном. Под топор пошли и подушки. Пух весело блуждал по комнате, оседая то там, то тут. Федькины волосы, как снегом, покрыло им. Рубя, Федька все думал, что Олимпиада не ушла, здесь она, в комнате, следит за ним. Он прятался за стол, уходил на кухню и оттуда в щёлку наблюдал».
Виктор Варгин. Конторщица (1963)
Проза Варгина проникнута безнадёгой и чёрной тоской, будто в глаз писателю попал осколок волшебного зеркала, как в фильме «Слёзы капали». Многие и многие его тексты выражают явную усталость от жизни, а положительные окончания рассказов кажутся добавленными цензуры ради. 
«Конторщица» из сборника «Любовь Юрия Коротеева» — это осовремененная быличка о прóклятом месте: выпускница Валя по настоянию матери откалывается от подруг-доярок и заменяет собой недавно погибшего колхозного счетовода. Покоя и радости ей от этой работы нет, конторская обстановка буквально высасывает из девушки душу. Только побег из-за стола к живительному коровьему вымени спасает Валю.
«Было страшно смотреть на замёрзшего счетовода, когда его привезли на розвальнях, скорчившегося, с чёрным лицом и подвёрнутыми ногами, со скрюченными пальцами рук, на которых были следы крови.
Он походил на выкорчёванный обугленный пень, и все ужаснулись, когда перетаскивали Сидорыча и нечаянно задели им за ворота. Послышался стук, как будто мороз превратил человека в слоновую кость или дерево. <…>
Заменить Сидорыча было некем, и Валя, следуя советам матери, пошла к председателю и рассказала о своем желании стать счетоводом. <…> Но желанная работа оказалась совсем не такой, какой она была в представлении Вали и её матери.
<…> Вглядывалась ли она в окно, где над склоном оврага белела шиферная кровля фермы, переписывала ли различные ведомости, которых так много в каждом колхозе, или тоскливым взглядом провожала подруг, часто забегавших в контору и уже сроднившихся с работой на ферме, перед ней так и стояли скрюченные пальцы Сидорыча».
Юрий Полухин. Омут (1961)
Хрущёвская атеистическая кампания вдохновила множество по-своему замечательных художественных произведений об ужасах религии. Одно из них, явно написанное по лекалам хоррор-литературы, — повесть «Омут» Юрия Полухина. 
Главная героиня Нина, типичный для жанра типаж «дамы в беде», после смерти матери переезжает в далёкий шахтёрский посёлок к тётке и оказывается в плену пятидесятников. Они доводят и без того тревожную девицу почти до умоисступления: в каждом шорохе и каждом движении ей чудится опасность, во время молитв одолевают галлюцинации, а на экскурсии в шахту на Нину нападает чёрный человек (объяснения этого эпизода во всей остальной книге нет):
«И опять, уже ближе к ним, послышалось: “Шлёп!.. Шлёп!.. Шлёп!..” Звуки прозвенели в ушах колоколом.
— Дядя, мне страшно.
— Ничего, ничего… Вот дойдём до забоя, где знаменитую жилу нашли, и вернёмся.
Она хотела шагнуть вперёд, когда совсем рядом громко, отчётливо заплакал ребёнок: “Уа! Уа! Уа!..”
Плач этот был жалобен и тонок. Оборвался внезапно, и эхо злобно рассмеялось в камнях: “Хи-хи- хи!.. Хи-хи!..”
И опять всё смолкло.
Ноги онемели. Нина физически ощутила, как на голове у неё шевелятся волосы.
— Это газы выходят, — громким шёпотом заговорил дядя. Голос его дрожал и, казалось, сейчас сорвётся на плач.
Лампа вдруг, фыркнув, погасла; со стены прыгнул на них чёрный человек.
— Ах! — вскрикнула Нина, а эхо громкими криками окружило их, шахта расхохоталась: “Ха-ха-ха! Ха-ха!..”
Смех этот был насмешливый, властный.
Дядя схватил Нину за руку, и они побежали».
Разумеется, это далеко не вся советская литература ужасов. За бортом статьи остались, например, многочисленные примеры ночных кошмаров, которые одолевают персонажей в остальном не слишком страшных книг, или горьковская традиция прозы о беспросветной жизни нищих в дореволюционной России, или мученические приключения пионеров-героев. Пугающие, но забытые тексты поджидают храбрых читателей на полке любого букиниста и в любой районной библиотеке, главное — хотеть их найти.
Читайте также:
— Каких вампиров разбудила перестройка. Готические мотивы в позднесоветских хоррорах;
— Приходи на меня посмотреть: афиши 20 исчезнувших фильмов русского декаданса;
— Папа, умер коммунизм! Неопознанное и неведомое в последнем советском хорроре.
