«Мы про добрых людей и для добрых людей». Интервью с коллективом Музея Бомжей

Музей Бом­жей, открыв­ший­ся в Санкт-Петер­бур­ге 1 апре­ля 2025 года, иссле­ду­ет бро­дяж­ни­че­ство и жизнь в боль­шом горо­де «по ту сто­ро­ну добра и зла». Как имен­но он рас­ска­зы­ва­ет о столь слож­ной теме? Какую зада­чу в экс­по­зи­ции выпол­ня­ют вос­ко­вые фигу­ры и запа­хи? Кто про­во­дит экс­кур­сии в Музее Бомжей?

Мы пого­во­ри­ли с дву­мя сотруд­ни­ка­ми про­ек­та — осно­ва­те­лем Анто­ном Боро­ди­ным и кура­то­ром, соци­аль­ным антро­по­ло­гом Зина­и­дой Голо­вен­ко — о кон­цеп­ции музея, науч­ной рабо­те, пла­нах, амби­ци­ях и сти­ке­рах с таб­лич­ка­ми бездомных.

— Антон, воз­мож­но, вы уже дава­ли ком­мен­та­рии по это­му пово­ду, но хоте­лось бы уточ­нить: за осно­ву Музея Бом­жей взя­та исто­рия како­го-то реаль­но­го чело­ве­ка или знакомого?

Антон Боро­дин (далее АБ — Ред.): Нет, за осно­ву исто­рия како­го-то реаль­но­го чело­ве­ка или зна­ко­мо­го не бра­лась, пото­му что сам музей не пред­по­ла­га­ет какую-то одну исто­рию. Мы рас­ска­зы­ва­ем про исто­рию бро­дяж­ни­че­ства в целом. Нам инте­рес­на исто­рия как дис­ци­пли­на, в том чис­ле связь с антро­по­ло­ги­че­ски­ми про­цес­са­ми тоже. В музее мы рас­ска­зы­ва­ем об исто­рии бро­дяж­ни­че­ства от древ­них вре­мен до кон­ца 1990‑х годов.

— Когда вы про­во­ди­ли ресёрч перед откры­ти­ем, не попа­да­лись ли вам ана­ло­ги подоб­ных музеев в Рос­сии или где-то за гра­ни­цей? Музеи, кото­рые бы так­же затра­ги­ва­ли исто­рию бро­дяж­ни­че­ства — может быть, и не цели­ком, но хотя бы частично.

АБ: Есть так назы­ва­е­мый Museum of Homelessness в Вели­ко­бри­та­нии, но это, по сути, толь­ко назва­ние, кото­рое содер­жит в себе сло­во «музей». Де-факто это про­сто бла­го­тво­ри­тель­ный про­ект. Я в этом музее не был и могу судить толь­ко исхо­дя из мате­ри­а­лов, кото­рые мож­но изу­чить дистан­ци­он­но — их сайт и пуб­ли­ка­ции в Интер­не­те. Наше­му про­ек­ту инте­рес­но раз­ви­тие имен­но в виде музея с соот­вет­ству­ю­щи­ми функ­ци­я­ми и целя­ми, то есть мы себя нико­гда не рас­смат­ри­ва­ли и не рас­смат­ри­ва­ем как раз­вле­ка­тель­ный про­ект или иммер­сив­ное про­стран­ство. Мы скром­но поз­во­ля­ем себя счи­тать пер­вым подоб­ным музе­ем в Рос­сии и, по боль­шо­му счё­ту, пер­вым и един­ствен­ным в мире. Хотя, повто­рюсь, есть что-то в Вели­ко­бри­та­нии, но тут надо заме­тить, что даже на сего­дняш­ний день, на день наше­го с нами интер­вью (сере­ди­на сен­тяб­ря 2025 года — Ред.), в Вели­ко­бри­та­нии для без­дом­ных преду­смот­ре­на уго­лов­ная ответственность.

— Вы пози­ци­о­ни­ру­е­те себя как иссле­до­ва­ние «на сты­ке исто­рии, социо­ло­гии и антро­по­ло­гии». Зина­и­да, рас­ска­жи­те пожа­луй­ста, что такое соци­аль­ная антро­по­ло­гия и что чело­век дол­жен пони­мать, когда видит это словосочетание?

Зина­и­да Голо­вен­ко (далее ЗГ — Ред.): Навер­ное, мне будет лег­че отве­тить, что такое музей­ная антро­по­ло­гия, чем что такое антро­по­ло­гия в целом. Музей­ная антро­по­ло­гия — это социо­ло­ги­че­ские иссле­до­ва­ния, кото­рые выпол­не­ны в каче­ствен­ном дизайне, то есть они не рабо­та­ют с боль­ши­ми дан­ны­ми, а рабо­та­ют, напри­мер, с интер­вью или неболь­шим мате­ри­а­лом, кото­рый ана­ли­зи­ру­ет­ся каче­ствен­ны­ми мето­да­ми непо­сред­ствен­но в про­стран­стве музеев. Изна­чаль­но музей­ная антро­по­ло­гия была сосре­до­то­че­на на этно­гра­фи­че­ских музе­ях как тако­вых, пото­му что это про­стран­ство репре­зен­та­ции дру­гих куль­тур — антро­по­ло­гия в широ­ком смыс­ле зани­ма­ет­ся куль­ту­ра­ми. Я стал­ки­ва­юсь с тем, что в раз­ных местах учат по-раз­но­му, но на соц­фа­ке СПб­ГУ нам гово­ри­ли, с неве­ро­ят­но боль­шой ого­вор­кой, что антро­по­ло­гия бли­же к куль­ту­ро­ло­гии, чем к био­ло­гии, например.

— Как извест­но, сре­ди мето­до­ло­ги­че­ско­го аппа­ра­та антро­по­ло­гов клас­си­че­ским мето­дом счи­та­ет­ся поле­вое иссле­до­ва­ние. Извест­ны ли какие-то попыт­ки изу­че­ния бро­дяж­ни­че­ства как бы в живой сре­де обитания?

ЗГ: Мне видит­ся так, что эти иссле­до­ва­ния, то есть вклю­чен­ные наблю­де­ния по отно­ше­нию к без­дом­ным, бли­же к попу­ляр­ной теме иссле­до­ва­ний мар­ги­наль­но­сти в США 1970—1980‑х годов. Не могу точ­но ска­зать, затра­ги­ва­лись ли там имен­но бро­дя­ги, но сама тема мар­ги­наль­но­сти, кто такие соци­аль­ные мар­ги­на­лы — это было на слуху.

Что каса­ет­ся рос­сий­ско­го кон­тек­ста и иссле­до­ва­ния без­дом­ных, то такие иссле­до­ва­ния суще­ству­ют, но они как раз не очень попу­ляр­ны. Напри­мер, в про­шлом году в Шанин­ке (Мос­ков­ская выс­шая шко­ла соци­аль­ных и эко­но­ми­че­ских наук — Ред.) была боль­шая кон­фе­рен­ция, орга­ни­зо­ван­ная сов­мест­но с «Ноч­леж­кой». В иссле­до­ва­ни­ях без­дом­ных я могу выде­лить, гру­бо гово­ря, два основ­ных направ­ле­ния. Пер­вое, на удив­ле­ние, это про меди­ци­ну, про меди­цин­скую помощь без­дом­ным, про рас­про­стра­не­ние тубер­ку­лё­за и соци­аль­ную поли­ти­ку. Вто­рое боль­ше про соци­аль­ную поли­ти­ку в широ­ком смыс­ле. Чуть реже встре­ча­ют­ся темы фило­соф­ско-фило­ло­ги­че­ско­го харак­те­ра — кого мы пони­ма­ем без­дом­ны­ми, отку­да у нас сло­во «бомж» и так далее. В целом мне эта тема не кажет­ся силь­но разработанной.

— В таком слу­чае, как мож­но рас­шиф­ро­вать, что музей пози­ци­о­ни­ру­ет­ся как соци­аль­но-антро­по­ло­ги­че­ский про­ект, в част­но­сти Музей Бомжей?

ЗГ: Да, он, как и про­пи­са­но на сай­те, исто­ри­ко-антро­по­ло­ги­че­ский про­ект, несмот­ря на то, что в первую оче­редь мы пози­ци­о­ни­ру­ем себя как исто­ри­че­ский музей. Антро­по­ло­гия в этом кон­тек­сте зада­ет очень важ­ную опти­ку — вни­ма­ние к кон­крет­но­му чело­ве­ку, пото­му что антро­по­ло­гия, как я ска­за­ла, это не про боль­шие дан­ные, не про ста­ти­сти­ку, а про кон­крет­ную жизнь кон­крет­но­го человека.

— Если чело­век пер­вый раз услы­шит про Музей Бом­жей и зай­дёт на ваш сайт, то уви­дит, что он может само­сто­я­тель­но выбрать экс­кур­со­во­да. Там пред­став­лен спи­сок, где мож­но встре­тить даже свя­щен­ни­ка. То есть изна­чаль­но посе­ти­тель может рас­счи­ты­вать на то, что экс­кур­со­вод будет пода­вать тему со сво­ей про­фес­си­о­наль­ной и так или ина­че миро­воз­зрен­че­ской точ­ки зре­ния. Инте­рес­но, как при­шла идея тако­го фрейма?

АБ: Это про­изо­шло в про­цес­се. Когда мы ста­ли искать экс­кур­со­во­дов, откли­ка­лись совер­шен­но раз­ные люди, и, конеч­но, самих экс­кур­со­во­дов при­вле­ка­ла нестан­дарт­ность, необыч­ность в назва­нии музея. У нас доволь­но мно­го экс­кур­со­во­дов, и, как я уже ска­зал, откли­ка­лись люди с раз­ным опы­том: и с опы­том бро­дяж­ни­че­ства, и с исто­ри­че­ским бэк­гра­ун­дом, экс­кур­си­он­ным опы­том и так далее. Да, в том чис­ле в шта­те есть пра­во­слав­ный батюш­ка. Ему не запре­ще­но рабо­тать в миру, и он, соб­ствен­но, у нас про­во­дит экс­кур­сии. Как вы пра­виль­но заме­ти­ли, сам текст экс­кур­сии один, но было бы невоз­мож­но, да и неже­ла­тель­но, рас­ска­зы­вать его наизусть. Это была бы моно­тон­ная зуб­рёж­ка. Поэто­му каж­дый рас­ска­зы­ва­ет по боль­шо­му сче­ту сво­и­ми словами.

Мы не стре­мим­ся и не хотим давать какие-то оцен­ки; в зна­чи­тель­ной мере исто­ри­че­ски бес­при­страст­но рас­ска­зы­ва­ем обо всём, но всё рав­но какую-то свою миро­воз­зрен­че­скую пози­цию, этос, не побо­юсь это­го сло­ва, чело­век вкла­ды­ва­ет. Важ­но, что­бы те экс­кур­сии, кото­рые мы про­во­дим, были живые. Когда ты про­во­дишь сто экс­кур­сий, то сам про­цесс может немно­го замы­ли­вать­ся, но мы пред­при­ни­ма­ем опре­де­лён­ные шаги, что­бы это­го не про­ис­хо­ди­ло. Наша цель — это быть инте­рес­ны­ми. То есть нам как ком­мер­че­ско­му част­но­му музею важ­но, что­бы это было сде­ла­но не про­сто для галоч­ки или для удо­вле­тво­ре­ния амби­ций. Нам важ­но, что­бы к нам при­хо­ди­ли люди, что­бы мы мог­ли суще­ство­вать, пла­тить зар­пла­ту, арен­ду и так далее. Это пер­вое; и вто­рое — если что-то дела­ешь, то, конеч­но, надо делать это хоро­шо. Ина­че зачем вооб­ще тогда?

— Хоте­ли бы задать ряд вопро­сов про экс­по­зи­цию. Зна­ем, что в музее есть вос­ко­вые фигу­ры. Для их созда­ния вы опи­ра­лись на исто­ри­че­ские доку­мен­ты, спра­воч­ни­ки или фотографии?

АБ: Вопрос поня­тен, но я преж­де все­го хотел бы ого­во­рить­ся, что всё-таки мы не музей вос­ко­вых фигур. В какой-то сте­пе­ни это вынуж­ден­ная мера, что­бы решить ту музей­ную зада­чу, кото­рая перед нами сто­я­ла, пото­му что понят­но, что сама тема не пред­по­ла­га­ет боль­шо­го объ­е­ма мате­ри­аль­но­го насле­дия и, соб­ствен­но, что же тогда экс­по­ни­ро­вать? Путём раз­мыш­ле­ния мы при­шли к выво­ду, что было бы инте­рес­но рас­ска­зы­вать исто­рию и иллю­стри­ро­вать её обра­за­ми, пото­му что мы рас­ска­зы­ва­ем о людях, кото­рые нахо­дят­ся в тех или иных жиз­нен­ных и вре­мен­ных обстоятельствах.

Что каса­ет­ся самих фигур, то изна­чаль­но, когда пер­вым эта­пом по про­ек­ти­ро­ва­нию музея была под­го­тов­ка исто­ри­че­ской базы, мы опи­ра­лись на сде­лан­ную по наше­му зака­зу науч­ную рабо­ту по теме бро­дяж­ни­че­ства, кото­рую писа­ли люди с соот­вет­ству­ю­щим обра­зо­ва­ни­ем, со ссыл­ка­ми на лите­ра­ту­ру. Вто­рым шагом, после того, как такая рабо­та была про­де­ла­на и воз­ник­ло пони­ма­ние при­мер­ной кон­цеп­ции музея, мы ста­ли смот­реть, в каких точ­ках мы можем оста­но­вить­ся и выбрать наи­бо­лее инте­рес­ные момен­ты с исто­ри­че­ской точ­ки зре­ния и с точ­ки зре­ния узна­ва­е­мо­сти для людей.

Изна­чаль­но пла­ни­ро­ва­лось 13 или 14 фигур, но было бы доволь­но тру­до­ём­ко и уто­ми­тель­но подоб­ный объ­ём инфор­ма­ции укла­ды­вать в час вре­ме­ни. Что каса­ет­ся фото­гра­фий, то, конеч­но, если гово­рить о кон­це XIX века и даль­ше, то здесь мож­но най­ти доку­мен­таль­ные под­твер­жде­ния, но в целом мы боль­ше опи­ра­лись на лите­ра­тур­ные источ­ни­ки и худо­же­ствен­ные кни­ги. Поло­же­ния фигур я сам при­ду­мал. Людям, кото­рые зани­ма­лись их изго­тов­ле­ни­ем, я ски­ды­вал рефе­рен­сы, где сам сидел и сто­ял. Надо ска­зать, что экс­по­зи­ция у нас будет рас­ши­рять­ся в любом случае.

— Вопрос, ско­рее, к Зина­и­де. У вас есть опыт рабо­ты (про­хож­де­ние прак­ти­ки) в Рос­сий­ском этно­гра­фи­че­ском музее. Чем рабо­та в камер­ном част­ном музее отли­ча­ет­ся от заня­то­сти в боль­шой институции?

ЗГ: Спа­си­бо, на самом деле инте­рес­ный вопрос в том чис­ле пото­му, что Музей Бом­жей дей­стви­тель­но очень малень­кий музей в плане рабо­че­го кол­лек­ти­ва. У нас есть какое-то коли­че­ство людей, кото­рое рабо­та­ет про­ект­но, то есть под­клю­ча­ет­ся на кон­крет­ные зада­чи — напри­мер, дизай­не­ры. А люди, с кото­ры­ми мы посто­ян­но рабо­та­ем, это очень малень­кий кол­лек­тив, и, это, конеч­но, силь­но раз­нит­ся от рабо­ты в Этно­гра­фи­че­ском. Тут в том чис­ле сле­ду­ет ого­во­рить­ся, что я имею мини­маль­ные пред­став­ле­ния об орга­ни­за­ции там. Я обща­лась с сотруд­ни­ка­ми и в том чис­ле спра­ши­ва­ла их про орга­ни­за­цию музея, про долж­ност­ные пол­но­мо­чия и внут­рен­нюю струк­ту­ру. Рос­сий­ский этно­гра­фи­че­ский музей — это музей феде­раль­но­го уров­ня и там рабо­та­ет боль­шое коли­че­ство чело­век. Исхо­дя из это­го мы можем пред­ста­вить, что эти люди выстро­е­ны в иерар­хию, начи­ная от дирек­то­ра и вниз. Что каса­ет­ся наше­го музея, то это боль­шая гиб­кость в плане орга­ни­за­ции, пото­му что кол­лек­тив малень­кий и зада­чи раз­де­ля­ют­ся меж­ду все­ми сотруд­ни­ка­ми, и это в том чис­ле вли­я­ет на общее пред­став­ле­ние о внут­рен­ней иерар­хии. Конеч­но, у нас есть дирек­тор, за кото­рым послед­нее сло­во, пото­му что это его про­ект и его идея о том, как дол­жен выгля­деть музей. Но это всё рав­но более явно при­сут­ству­ю­щая гори­зон­таль­ность, мы все друг дру­га слы­шим и все вли­я­ем на то, как музей развивается.

Ещё, конеч­но, суще­ству­ют раз­ли­чия, кото­рые бли­же к музее­вед­че­ской дея­тель­но­сти. Напри­мер, мы не ста­вим глав­ной функ­ци­ей хра­не­ние, как все музеи, — а музеи в прин­ци­пе опре­де­ля­ют­ся как места хра­не­ния куль­тур. Наша един­ствен­ная функ­ция хра­не­ния — это сохра­нить вос­ко­вые фигу­ры, кото­рые посто­ян­но лома­ют­ся. Эта функ­ция исклю­чи­тель­но ути­ли­тар­ная. Прак­ти­че­ски всё осталь­ное, что есть в нашем музее — интер­ак­тив­но и не содер­жит в себе идею это­го бес­ко­неч­но­го хра­не­ния; то есть мы за то, что­бы люди ко все­му при­ка­са­лись. Мы можем поз­во­лить себе быть про­стран­ством, кото­рое пони­ма­ет, что да, эти вещи изжи­вут себя по мере того, как люди будут их тро­гать, но зато это воз­мож­ность сопри­кос­но­ве­ния и так­же вто­рая доста­точ­но важ­ная функ­ция во мно­гих музеях.

Науч­ная рабо­та у нас пока что, к сожа­ле­нию, ведёт­ся не так после­до­ва­тель­но, как бы хоте­лось. Это всё, конеч­но, в боль­ших дол­го­игра­ю­щих пла­нах, но пока это не основ­ная зада­ча. Наша основ­ная рабо­та сей­час ско­рее попу­ляр­ная, чем науч­ная — быть «тре­тьим местом», пло­щад­кой для ком­му­ни­ка­ции. Конеч­но, мы опи­ра­ем­ся на ака­де­ми­че­скую базу, и в этом же смыс­ле меро­при­я­тия, кото­рые мы орга­ни­зу­ем с при­гла­шен­ны­ми спи­ке­ра­ми, это тоже неко­то­рая интел­лек­ту­аль­ная науч­ная планка.

— Всё-таки науч­ные амби­ции у музея есть?

ЗГ: У меня они точ­но есть, я не знаю, насколь­ко мне удаст­ся это реа­ли­зо­вать, пото­му что нау­ка это же очень суро­вый инсти­тут, очень стро­гий. Свой музей мож­но сде­лать и ска­зать: «У меня музей», и как бы с тобой обще­ствен­ное созна­ние спо­рить не будет. Но ска­зать, что у меня своя нау­ка, уже будет слож­нее, и тут надо более стро­го вхо­дить во все тре­бо­ва­ния, кото­рые существуют.

— Для част­но­го музея, неваж­но, о чём он рас­ска­зы­ва­ет, необ­хо­ди­мо выстра­и­вать ком­мер­че­ский план, в том чис­ле искать спон­со­ров. В выста­воч­ном про­стран­стве музея про­хо­дят бес­плат­ные меро­при­я­тия — напри­мер, фото­вы­став­ка Сер­гея Нар­чу­ка, кото­рый доку­мен­ти­ро­вал жизнь без­дом­ных «Ноч­леж­ки» на рубе­же 1990‑х—2000‑х годов. Конеч­но, такие резо­нанс­ные и инте­рес­ные собы­тия при­вле­ка­ют к себе вни­ма­ние. Но что каса­ет­ся стра­те­гии дол­го­сроч­но­го сотруд­ни­че­ства, воз­мож­но ли про­счи­тать это? Это, кажет­ся, такое нелёг­кое занятие…

АБ: Ну, нелёг­кое заня­тие, да. У нас спон­со­ров нет, и поэто­му нам важ­но, так ска­зать, поло­жи­тель­ное дви­же­ние денеж­ных средств. Есть музеи узко­спе­ци­а­ли­зи­ро­ван­ные, напри­мер, «Ножи для под­вод­ной охо­ты», боюсь соврать, я в нём не был, но видел вывес­ку, или «Музей шах­мат из кам­ня», или что-то такое. Они появ­ля­ют­ся у чело­ве­ка, когда есть увле­че­ние; он кол­лек­ци­о­ни­ру­ет или зани­ма­ет­ся этим про­фес­си­о­наль­но, или и то, и дру­гое. Потом он хочет сде­лать сле­ду­ю­щий шаг. Понят­но, что это не такая боль­шая ауди­то­рия, но тоже если поду­мать, какие шаги пред­при­нять, то мож­но сде­лать инте­рес­ную исто­рию. И, навер­ное, есть всё рав­но какие-то орга­ни­за­ции, кото­рые так или ина­че свя­за­ны с этой темой, кото­рые могут как-то посо­дей­ство­вать, поспо­соб­ство­вать под­дер­жа­нию на пла­ву вот тако­го места.

— А есть ли какая-то слож­ность орга­ни­за­ции рабо­ты музея, кото­рый спе­ци­а­ли­зи­ру­ет­ся сугу­бо на одной, хотя доволь­но-таки широ­кой, теме бро­дяж­ни­че­ства? И как в таком слу­чае про­счи­ты­ва­ет­ся рабо­та впе­рёд, кура­тор­ская в том числе?

ЗГ: На самом деле, как я это успе­ла под­черк­нуть, тема широ­кая, и это важ­но пони­мать, пото­му что в мире суще­ству­ет очень боль­шое коли­че­ство моно-музеев, так назы­ва­е­мых музеев по одной теме, где уже так не разыг­ра­ешь­ся. У мое­го дво­ю­род­но­го дяди это назы­ва­ет­ся «Музей мясо­ру­бок». Ну что мож­но сде­лать в музее мясо­ру­бок? Или более, навер­ное, понят­ный всем при­мер с моно-музе­я­ми — музей, посвя­щён­ный одно­му писа­те­лю, музей-квар­ти­ра, напри­мер. Там тоже мож­но ста­рать­ся быть бес­ко­неч­но амби­ци­оз­ным иссле­до­ва­те­лем и доста­вать всё новые и новые под­лин­ни­ки кон­крет­но­го писа­те­ля, но экс­по­зи­ци­он­ной новиз­ны как тако­вой это не при­не­сёт. Наша слож­ность ско­рее в том, что слож­но, как мне кажет­ся, эту широ­кую тему сузить. Вот, напри­мер, пер­вич­ное обо­зна­че­ние гра­ниц тема­ти­ки было свя­за­но с гео­гра­фи­ей, это исто­рия рос­сий­ско­го бро­дяж­ни­че­ства. Вто­рое огра­ни­че­ние уже ста­ло исто­ри­че­ским — мы гово­рим о кон­крет­ном исто­ри­че­ском пери­о­де в тыся­чу лет. И это всё рав­но неве­ро­ят­ный пласт исто­рии, тут тоже мож­но зака­пы­вать­ся бес­ко­неч­но. В этом смыс­ле я вижу боль­ше про­блем вокруг репрезентации.

Что каса­ет­ся орга­ни­за­ции посто­ян­ной экс­по­зи­ции, этим зани­мал­ся арт-дирек­тор изна­чаль­но при музее, и он очень хоро­шо выпол­нил свою функ­цию, я бы ска­за­ла, доста­точ­но исчер­пы­ва­ю­ще. По мере наше­го раз­ви­тия, обсуж­де­ний и мыс­лей на все эти темы ста­ли появ­лять­ся допол­не­ния, кото­рые кажут­ся необ­хо­ди­мы­ми, какие-то тема­ти­че­ские под­б­ло­ки, кото­рые очень хочет­ся отра­зить, хотя они могут немно­го «выва­ли­вать­ся» из того нар­ра­ти­ва, кото­рый мы выстроили.

— То есть тема настоль­ко широ­кая, что гораз­до слож­нее сузить, чем упе­реть­ся в какой-то лимит?

ЗГ: Да.

— Посту­па­ли ли вам поже­ла­ния к содер­жа­тель­ной части экс­по­зи­ции за те пол­го­да, что вы рабо­та­е­те? Воз­мож­но, что-то взя­ли на замет­ку или уже успе­ли внед­рить в экс­по­зи­ци­он­ную часть?

АБ: У нас есть кни­га отзы­вов и пред­ло­же­ний, кото­рая про­сто шикар­ная, мож­но прий­ти и даже одну эту кни­гу поли­стать, пото­му что люди пишут очень мно­го доб­рых слов. Там уже орга­ни­зо­вал­ся флеш­моб — кто может рисо­вать, остав­ля­ет зари­сов­ки на сво­ём листоч­ке, и ино­гда вполне впе­чат­ля­ю­щие, поэто­му я даже не берусь выде­лить что-то одно. Пред­ло­же­ний мно­го, на мно­гие мы откли­ка­ем­ся и пла­ни­ру­ем или на меж­се­зо­нье, или на буду­щие сезо­ны. Мно­гим нра­вит­ся идея оль­фак­тор­но­го сопро­вож­де­ния — под­бо­ра запа­хов для каж­дой лока­ции и каж­до­го пер­со­на­жа. Люди пред­ла­га­ют свои идеи на этот счёт.

У нас есть такая зона, где изна­чаль­но была идея про­во­дить меро­при­я­тия, кон­цер­ты, кино­по­ка­зы и лек­ции. Они бес­плат­ные, и это хоро­шая воз­мож­ность инте­рес­но про­ве­сти вре­мя, как мне кажет­ся, если кон­крет­ная тема меро­при­я­тий тебе инте­рес­на. Кста­ти, недав­но у нас был Ста­ни­слав Вла­ди­ми­ро­вич Дро­бы­шев­ский. Слу­чай­но к нам зашёл, и мы пред­ва­ри­тель­но дого­во­ри­лись на конец нояб­ря — нача­ло декаб­ря про­ве­сти у нас лек­цию с учё­том его антро­по­ло­ги­че­ско­го дискурса.

ЗГ: У меня на этот вопрос не такие пря­мые и ожи­да­е­мые отве­ты, пото­му что мне кажет­ся, что наша экс­по­зи­ция наобо­рот, пере­на­сы­ще­на в том смыс­ле, что у нас же посе­ще­ние музея толь­ко с экс­кур­си­ей, а мы рас­ска­зы­ва­ем очень мно­го все­го, пото­му что повест­во­ва­ние вклю­ча­ет в себя тыся­чу лет. Люди, как пра­ви­ло, выхо­дят доволь­ные и радост­ные, даже в шоке. Все очень хотят вот эти аро­ма­ты, кото­рые у нас пред­став­ле­ны на экс­по­зи­ции в каче­стве мер­ча. Я не пом­ню, отку­да роди­лась идея, но мы её реа­ли­зо­ва­ли, хотя у меня сна­ча­ла были эти­че­ские сомне­ния… Посе­ти­те­лям очень понра­ви­лась идея с таб­лич­ка­ми без­дом­ных, кото­рые мы выку­па­ли в Петер­бур­ге. В какой-то момент кто-то из экс­кур­со­во­дов пред­ло­жил поло­жить такие же пустые кар­тон­ки, что­бы посе­ти­те­ли мог­ли бы напи­сать там что-то. Это поль­зу­ет­ся боль­шим спро­сом, таб­лич­ки про­сто раз­ле­та­ют­ся, их не успе­ва­ешь при­но­сить в музей.

— Это то, что в вашем сти­кер-паке в Теле­гра­ме, пра­виль­но?

ЗГ: Да это оно. И ещё одно важ­ное направ­ле­ние рабо­ты, тоже свя­зан­ное с экс­по­зи­ци­ей, это инклю­зия. Это то, что мы дела­ем, в том чис­ле по запро­су людей. Антон, может, рас­ска­зы­вал про то, как на сай­те мы мак­си­маль­но опе­ра­тив­но внед­ря­ли функ­цию для сла­бо­ви­дя­щих, что­бы всё было кон­траст­но. В октяб­ре, я наде­юсь, мне удаст­ся пооб­щать­ся поболь­ше с Биб­лио­те­кой для сла­бо­ви­дя­щих в Петер­бур­ге, кото­рая орга­ни­зу­ет мас­штаб­ные шко­лы, семи­на­ры для сотруд­ни­ков раз­ных куль­тур­ных учре­жде­ний по раз­но­пла­но­вой инклюзии.

— А кто-то спра­ши­вал у вас с иро­ни­ей или наобо­рот с пря­мым уко­ром, о при­гла­ше­нии в про­стран­ство музея и лек­то­рия насто­я­щих бомжей?

ЗГ: Тут у меня есть два отве­та. Во-пер­вых, мы и так это дела­ем. У нас есть Вале­рий Соко­лов, конеч­но, сей­час он уже не без­дом­ный, но это вели­кий бомж, чело­век с боль­шим опы­том без­дом­но­сти. Во-вто­рых, у нас есть Борис Узи­лев­ский, петер­бург­ский без­дом­ный, очень интел­ли­гент­ный чело­век. Он у нас в музее ино­гда при­сут­ству­ет на меро­при­я­ти­ях, и даже свои меро­при­я­тия у него были. А так, конеч­но, это зву­чит не в фор­ма­те уко­ра или пре­тен­зии, а ско­рее в фор­ма­те иро­нии, юмо­ра. Люди очень часто, когда захо­дят в музей, инте­ре­су­ют­ся: «А чего, реаль­но бом­жи будут?», и как бы непо­нят­но — они спра­ши­ва­ют про тема­ти­ку музея или про реаль­ных бом­жей в музее. Вот эта двой­ная игра смыс­лов происходит.

— Их удив­ля­ет экзо­ти­ка, или такая «капи­та­ли­за­ция» бро­дяж­ни­че­ства, если это мож­но так назвать?

ЗГ: Мне кажет­ся, ско­рее людям непо­нят­но, что может быть пред­ме­том экс­по­ни­ро­ва­ния, и поэто­му они спра­ши­ва­ют об этом в том чис­ле. Может быть это, кста­ти, это наше «кунст­ка­мер­ское вос­пи­та­ние», мол, пока­жи­те мне что-то необыч­ное и насто­я­щее в банке.

— А потом шок, заго­ло­вок: «Рас­про­стра­ни­те­лем листо­вок Музея Бом­жей рабо­та­ет насто­я­щий бомж»…

ЗГ: Мы хоте­ли так сде­лать… Это то, что делал Вале­рий Соко­лов (орга­ни­за­тор про­ек­та «Ноч­леж­ка» — Ред.), пока у него суще­ство­ва­ла газе­та. У него же в чём была идея, поми­мо «Ноч­леж­ки»: газе­ту, кото­рую он печа­тал, рас­про­стра­ня­ли без­дом­ные, что­бы они мог­ли полу­чать свою денеж­ку. По сути, с листов­ка­ми это та же самая тема.

— Хоте­ли бы спро­сить про худо­же­ствен­ную жизнь ваше­го музея, посколь­ку вы про­во­ди­ли и фото­вы­став­ки, и выстав­ки совре­мен­но­го искус­ства. Как это соче­та­ет­ся с основ­ной тема­ти­кой музея — это ско­рее допол­не­ние или это само­сто­я­тель­ные про­ек­ты, кото­рые про­сто по-сво­е­му отоб­ра­жа­ют фено­мен бродяжничества?

ЗГ: Это инте­рес­ная поста­нов­ка вопро­са, я это вижу ско­рее целым, ведь и сама экс­по­зи­ция у нас в извест­ной мере худо­же­ствен­ная, пото­му что это не кон­крет­ные люди, а худо­же­ствен­ные пер­со­на­жи и обоб­ще­ния. Про­стран­ство фойе, кото­рое мы зани­ма­ем под выстав­ки, свя­за­ны боль­ше с искус­ством, но им не огра­ни­чи­ва­ет­ся. Конеч­но, это и само­сто­я­тель­ный про­ект, пото­му что это вполне закон­чен­ная выстав­ка с отдель­ной исто­ри­ей и кура­тор­ской рабо­той на опре­де­лён­ную тему, как пра­ви­ло, на более кон­крет­ную, чем наш музей. В прин­ци­пе, вре­мен­ные выстав­ки в любом музее при­зва­ны к созда­нию неко­то­рой дина­ми­ки внут­ри, к тому, что­бы экс­по­зи­ция меня­лась. Что­бы, напри­мер, в фор­ма­те вре­мен­ных выста­вок мож­но было затра­ги­вать или делать акцен­ты на раз­ных темах в раз­ное вре­мя. Это тоже, кста­ти, инстру­мент очень полез­ный в музей­ном пространстве.

— Вы откры­лись 1 апре­ля 2025 года, актив­но рабо­та­е­те боль­ше полу­го­да. За это вре­мя посту­па­ли пред­ло­же­ния о сотруд­ни­че­стве с пло­щад­ка­ми Санкт-Петер­бур­га, воз­мож­но, даже дру­гих городов?

АБ: Мно­го. Раз­ные пред­ло­же­ния посту­па­ют, но пред­ло­же­ний в сти­ле: «Давай я тебе дам денег» или «Давай я тебе дам медий­но­сти», конеч­но же, нет. Обыч­но наобо­рот, в основ­ном пред­ло­же­ния свя­за­ны с тем, что­бы при­со­еди­нить­ся к нашей медий­но­сти. Поэто­му каких-то совсем вау-пред­ло­же­ний нет, но пишет мно­го раз­ных людей — поэтов, худож­ни­ков, музы­кан­тов. С кем-то мы дого­ва­ри­ва­ем­ся, кого-то там дер­жим про запас, пото­му что у нас тоже есть план раз­ви­тия, и мы его при­дер­жи­ва­ем­ся. Напри­мер, нам пере­да­ли пес­ню в дар. У нас есть идеи, как её исполь­зо­вать, но мы пока до неё не добра­лись. Кто-то нам пере­дал в дар кар­ти­ну, и это не един­ствен­ный случай.

От орга­ни­за­ций пред­ло­же­ний нет, а от людей писем и раз­ных обра­ще­ний очень мно­го. Людям это близ­ко, понят­но и инте­рес­но. Опять же, мы же гово­рим не толь­ко о бро­дя­гах 2025 года и каких-то сте­рео­ти­пах, кото­рые суще­ству­ют о людях с алко­голь­ной зави­си­мо­стью, кото­рые у тебя «стре­ля­ют» день­ги на Сен­ной. Мы же не об этом гово­рим. Наше­му музею инте­рес­на исто­рия бро­дяж­ни­че­ства. У каж­до­го своя исто­рия и своя при­чи­на, поче­му чело­век ока­зал­ся имен­но в этой точ­ке про­стран­ства и вре­ме­ни, поче­му он выбрал такую жизнь и так далее. Эта при­чи­на раз­ная — и рели­ги­оз­ная, и свя­зан­ная с кри­ми­на­лом, с общей ситу­а­ци­ей жиз­нен­но­го неве­зе­ния, каким-то стрем­ле­ни­ем к сво­бо­де. Все исто­рии, все при­чи­ны раз­ные, и поэто­му у людей это нахо­дит отклик, вот что я хотел сказать.

— Да, кажет­ся, что это важ­ный пока­за­тель, когда всё-таки есть обрат­ная связь и, мож­но ска­зать, даже душев­ная, тёп­лая, обрат­ная связь.

АБ: Доб­рая, да, мы про доб­рых людей и для доб­рых людей. «А для злых людей мы сами волки…».

Читай­те также:

— Биз­нес «Хри­ста ради»: про­фес­си­о­наль­ные нищие и бро­дя­ги доре­во­лю­ци­он­ной Рос­сии;

— «Жизнь слож­на и неспра­вед­ли­ва — искус­ство помо­га­ет с этим мирить­ся». Интер­вью со смот­ри­те­лем Эрми­та­жа.