«То, что мы знаем, меняет то, что мы способны увидеть»: о стиле модерн и искусстве без посредников. Искусствовед Елена Охотникова

«Новый стиль совер­шен­но запо­ло­нил Евро­пу и сде­лал­ся кос­мо­по­ли­ти­чен, как вагон норд-экс­прес­са, в один день про­бе­га­ю­щий Гер­ма­нию, Бель­гию и Фран­цию», — писал о модерне в нача­ле ХХ века Сер­гей Дяги­лев. В Рос­сии модерн при­об­рёл новые чер­ты, кото­рые силь­но отли­ча­ли его от запад­но­ев­ро­пей­ской тра­ди­ции. Поми­мо общих тен­ден­ций вро­де ухо­да от пря­мых линий и углов, боль­шо­го коли­че­ства рас­ти­тель­ных моти­вов, исполь­зо­ва­ния новых мето­дов и тех­ник в рабо­те, актив­но­го раз­ви­тия при­клад­но­го искус­ства, раз­ви­ва­лись и наци­о­наль­ные черты.

22 декаб­ря в Музее Моск­вы прой­дёт лек­ция «„Жизнь в сти­ле модерн“: жен­ский образ в куль­ту­ре и искус­стве нача­ла XX века». Слу­ша­те­ли узна­ют, насколь­ко силь­но новый стиль повли­ял на геро­инь того вре­ме­ни, как фор­ми­ро­вал­ся образ ангель­ской и демо­ни­че­ской жен­щин и что озна­ча­ло быть кра­си­вой в эпо­ху модер­на. Лек­цию про­чи­та­ет Еле­на Охот­ни­ко­ва — кан­ди­дат куль­ту­ро­ло­гии, пре­по­да­ва­тель НИУ ВШЭ, автор и лек­тор обра­зо­ва­тель­но­го про­ек­та «Маги­сте­рия», член Ассо­ци­а­ции искусствоведов.

В пред­две­рии новой встре­чи в рам­ках сов­мест­но­го про­ек­та VATNIKSTAN и Музея Моск­вы «XX век: опыт изу­че­ния» Алек­сей Кире­ен­ко задал Елене Охот­ни­ко­вой несколь­ко вопро­сов об осо­бен­но­стях модер­на, о настро­е­ни­ях в обще­стве рубе­жа веков и о том, како­во это — жить «в сти­ле модерн».

— В какой момент вы поня­ли, что хоти­те свя­зать жизнь с изу­че­ни­ем искусства?

— В 17-лет­нем воз­расте, когда я посту­па­ла в уни­вер­си­тет, мне были оди­на­ко­во инте­рес­ны три вещи: искус­ство, ино­стран­ные язы­ки и пси­хо­ло­гия. В ито­ге пер­вым обра­зо­ва­ни­ем ста­ла исто­рия искусств, язы­ки и пси­хо­ло­гия — вто­рым и третьим.

Я посту­пи­ла на искус­ство­ве­де­ние с доволь­но неяс­ным пред­став­ле­ни­ем о том, чем имен­но искус­ство­ве­ды зани­ма­ют­ся. На вопрос «а что это за про­фес­сия», кото­рый зада­ва­ла мне бабуш­ка, точ­но­го отве­та у меня тогда не было.

Мне дума­ет­ся, что искус­ство­ве­де­ние — это преж­де все­го обра­зо­ва­ние, а уже потом — про­фес­сия, сво­е­го рода рам­ка, в кото­рой ты суще­ству­ешь. В про­цес­се углуб­ле­ния в иссле­до­ва­ния ино­гда пони­ма­ешь, что твою рам­ку нуж­но редак­ти­ро­вать — рас­ши­рять или менять угол, точ­ку взгля­да. Напри­мер, я защи­ща­ла дис­сер­та­цию уже в обла­сти куль­ту­ро­ло­гии. В кон­крет­но моём мате­ри­а­ле мне нуж­на была рам­ка шире, мне было инте­рес­но посмот­реть на пред­мет иссле­до­ва­ния не толь­ко изнут­ри само­го явле­ния, но и «со сто­ро­ны», со всех сто­рон сра­зу. В этом смыс­ле я мало похо­жа на клас­си­че­ско­го искусствоведа-предметника.

— К како­му типу искус­ство­ве­дов вы при­чис­ля­е­те себя?

— Есть несколь­ко направ­ле­ний, где мы рабо­та­ем. Это могут быть музеи — рабо­та непо­сред­ствен­но с веща­ми, кол­лек­ци­я­ми. Есть экс­пер­ти­за и дилер­ство, есть тео­рия — тут боль­ше науч­ная рабо­та, иссле­до­ва­ния. Есть пре­по­да­ва­тель­ская часть и есть попу­ля­ри­за­тор­ство искус­ства. Мне инте­рес­но последнее.

Я соблю­даю «цехо­вые пра­ви­ла»: у меня есть сте­пень кан­ди­да­та наук, я пишу науч­ные ста­тьи и издаю книги.

Моя рабо­та в том, что­бы гово­рить с людь­ми. Она про то, что­бы давать инстру­мен­ты обще­ния с искус­ством без посред­ни­ков, что­бы понят­ны­ми сло­ва­ми объ­яс­нять слож­ные вещи, пока­зы­вать свя­зи, при­хо­дить в диа­ло­ге к инте­рес­ным выво­дам. Что не отри­ца­ет ака­де­ми­че­ско­го направ­ле­ния, кото­ро­го доста­точ­но в моей жизни.

— Все­гда ли в Рос­сии был запрос на зна­ком­ство с искус­ством? В фор­ма­те «хочу посе­тить лек­цию искус­ство­ве­да, что­бы луч­ше раз­би­рать­ся в том или ином направлении».

— Я не так дол­го живу на све­те, что­бы с уве­рен­но­стью отве­чать, было ли так все­гда. По моим лич­ным наблю­де­ни­ям, инте­рес к само­об­ра­зо­ва­нию в целом и обла­сти искус­ства кон­крет­но зна­чи­тель­но воз­рос в послед­нее деся­ти­ле­тие. Понят­но, что науч­ные лек­то­рии при музе­ях, экс­кур­сии, пере­да­чи были и рань­ше, но сей­час немно­го изме­нил­ся фор­мат. Гото­вя пуб­лич­ную лек­цию или лек­цию для кур­са, ты заду­мы­ва­ешь её как само­цен­ную кап­су­лу — что­бы чело­век через час вре­ме­ни, кото­рое он посвя­тил это­му, ушёл с инстру­мен­та­ри­ем и ответами.

Меня вос­хи­ща­ет инте­рес людей: всё реже я слы­шу что-то вро­де «не люб­лю я тако­го-то худож­ни­ка или такое-то направ­ле­ние». Люди хотят разо­брать­ся, хотят узнать, и это очень пра­виль­ный путь.

То, что мы зна­ем, меня­ет то, что мы спо­соб­ны уви­деть. Любовь к чему-либо — в чело­ве­че­ских отно­ше­ни­ях, кста­ти, тоже — воз­ни­ка­ет, когда мы узна­ём, когда вкла­ды­ва­ем­ся в этот про­цесс узна­ва­ния. Есть влюб­лён­ность — уди­ви­тель­ный эмо­ци­о­наль­ный «аванс», когда что-то нас пора­жа­ет, при­вле­ка­ет вни­ма­ние. Но для глу­бо­ко­го и ста­биль­но­го чув­ства нуж­но знание.

Ещё в этом про­цес­се инте­ре­са к само­об­ра­зо­ва­нию, кото­рый очень род­нит нас с людь­ми рубе­жа XIX-XX веков, о кото­рых я буду гово­рить на лек­ции, у меня вызы­ва­ет огром­ное ува­же­ние ауди­то­рия. Про­хо­дят кур­сы и при­хо­дят на пуб­лич­ные лек­ции самые раз­ные люди. В этом есть вели­кое чудо, пото­му что у людей есть воз­мож­ность не делать выбор раз и на всю жизнь, одна­жды выбрав про­фес­сию или сфе­ру инте­ре­сов. Если в 60 лет ты захо­чешь понять что-то про вене­ци­ан­скую живо­пись, разо­брать­ся с тео­ре­ти­че­ской грам­ма­ти­кой или устрой­ством чело­ве­че­ской пси­хи­ки — это мож­но сде­лать пря­мо сейчас.

С дру­гой сто­ро­ны, такой боль­шой запрос на зна­ние уве­ли­чи­ва­ет пер­со­наль­ную ответ­ствен­ность лек­то­ра. Одно дело уни­вер­си­тет­ский курс, когда сту­ден­ты при­хо­дят к тебе регу­ляр­но, в рам­ках, ска­жем, учеб­но­го года. Более того, впе­ре­ди у них — и ты это зна­ешь — будут ещё лек­ции и лек­то­ры в тво­ей обла­сти. Вполне веро­ят­но, будет рабо­та в этой же сфе­ре и прак­ти­ка. Услов­но гово­ря, если ты чего-то «не ска­зал» или «не объ­яс­нил» — точ­но кто-то тебя подстрахует.

А здесь ситу­а­ция дру­гая. Есть ауди­то­рия, самые раз­ные люди при­нес­ли тебе час сво­ей жиз­ни, что­бы обме­нять его на что-то, что ста­нет после тво­их слов их внут­рен­ней ценностью.

— Какие ожи­да­ния в рус­ском обще­стве скла­ды­ва­лись к кон­цу XIX века?

— Рубеж веков име­ет мно­го назва­ний. Одно из самых попу­ляр­ных — fin de siècle (фр. конец века. — VATNIKSTAN). В нашей чело­ве­че­ской при­ро­де есть эта осо­бен­ная чув­стви­тель­ность к кален­дар­ным датам — вот даже теперь мы с вами гово­рим, а по кален­да­рю при­бли­жа­ет­ся новый год, и воль­но или неволь­но, но мы все име­ем какие-то ожи­да­ния. А уж когда идёт речь о смене цело­го века — гра­дус напря­же­ния повышается.

Люди чуть боль­ше века назад ощу­ща­ли себя при­мер­но так же. Не сто­ит забы­вать, что XIX век поме­нял очень мно­гое в «базо­вых настрой­ках» чело­ве­че­ской жиз­ни: изме­нил­ся быт и усло­вия, ско­рость обще­ния и пере­дви­же­ния, пред­став­ле­ние людей о самих себе. Все эти обнов­ле­ния про­ис­хо­ди­ли бук­валь­но в рам­ках одно­го-двух поко­ле­ний. Этот пуль­си­ру­ю­щий ритм нам, сего­дняш­ним, очень знаком.

Какие чув­ства вызы­ва­ло это посто­ян­ное обнов­ле­ние? С одной сто­ро­ны, это вос­торг — ожи­да­ние, что в XX веке нач­нёт­ся что-то потря­са­ю­щее, что-то такое, чего ещё не было. С дру­гой сто­ро­ны, есте­ствен­ная реак­ция перед тем, чего ещё не было, — это тре­во­га. И её тоже было достаточно.

Эта двой­ствен­ность — вос­тор­жен­ность и тре­вож­ность — опре­де­ля­ли во мно­гом про­цес­сы в худо­же­ствен­ной сре­де. Все пыта­лись най­ти ответ, фор­му­лу. Стиль модерн, о кото­ром я буду гово­рить на лек­ции, это тоже сво­е­го рода ответ на то, каким теперь долж­но быть искус­ство ново­го мира. Понят­но, что ста­рые схе­мы и прак­ти­ки не ска­зать что не рабо­та­ют, но уже уста­ре­ли. Поэто­му у худож­ни­ков поми­мо вос­тор­га появи­лась боль­шая ответ­ствен­ность, кото­рую они чувствовали.

Стиль модерн был прак­ти­че­ски во всех стра­нах, а перед худож­ни­ка­ми, в широ­ком смыс­ле сло­ва, сто­я­ла зада­ча най­ти уни­вер­саль­ный визу­аль­ный язык. При этом мож­но выде­лить страны-«законодатели» — вро­де Фран­ции, кото­рые как бы созда­ва­ли визу­аль­ный код, — и стра­ны-вос­при­ем­ни­ки, куда новый стиль, «новый вкус» при­хо­дил уже как набор схем, уста­но­вок и образ­цов. К послед­ним отно­сит­ся и Россия.

Инте­рес­но наблю­дать, читая поле­ми­ку в худо­же­ствен­ных жур­на­лах рубе­жа XIX—XX веков, реак­цию на «при­ше­ствие» модер­на. Доволь­но часто мы можем слы­шать в текстах бук­валь­ное разо­ча­ро­ва­ние, мол, неуже­ли это и есть «тот самый вели­кий стиль новой эпохи».

В этом кон­тек­сте заим­ство­ва­ния инте­рес­но дру­гое — вро­де бы модерн при­хо­дит как шаб­лон, но, уко­ре­нив­шись в той или иной поч­ве, оттал­ки­ва­ясь от шаб­ло­на, мы часто полу­ча­ем остро­ин­ди­ви­ду­аль­ное явле­ние. Более того, для мно­гих стран эпо­ха модер­на — это поиск соб­ствен­ной иден­тич­но­сти, обра­ще­ние к наци­о­наль­но­му, к собственному.

— По каким при­зна­кам мож­но понять, что перед тобой зда­ние в сти­ле модерн?

— Очень лег­ко. Для визу­аль­но­го кода модер­на прин­ци­пи­аль­на живая рас­ти­тель­ная линия. Если вы види­те фасад, на кото­ром что-то изви­ва­ет­ся и про­рас­та­ет, — это, ско­рее все­го, зда­ние рубе­жа веков.

Для архи­тек­ту­ры модер­на харак­тер­на поли­фа­сад­ность, то есть у этих зда­ний часто нет глав­но­го фаса­да — важ­ны все сто­ро­ны, и все они раз­ные. Зда­ния очень дина­мич­ны, рас­счи­та­ны на кру­го­вой обход.

Нуж­но ещё дер­жать в уме прин­цип стро­и­тель­ства «изнут­ри нару­жу» — мы сна­ча­ла заду­мы­ва­ем, как будут устро­е­ны поме­ще­ния внут­ри зда­ния. Напри­мер, в особ­ня­ке Рябу­шин­ско­го Фёдор Шех­тель бук­валь­но «закру­чи­ва­ет» ком­по­зи­цию ком­нат вокруг цен­траль­ной лест­ни­цы-вол­ны, а толь­ко потом «воз­дви­га­ет» стены.

В плане деко­ра модерн очень любит соче­та­ние мате­ри­а­лов и цве­тов. Поми­мо леп­ни­ны на фаса­дах мы видим рос­пи­си, круп­ные моза­ич­ные пан­но, модер­ну инте­рес­на фак­ту­ра и дина­ми­ка. При этом модерн очень «тех­но­ло­гич­ный» стиль: фаса­ды часто деко­ри­ру­ют новы­ми мате­ри­а­ла­ми, с учё­том изме­нив­ше­го­ся осве­ще­ния улиц и ком­мер­че­ских целей.

В рас­ти­тель­ном деко­ре, кото­рый исполь­зу­ет модерн, часто встре­ча­ют­ся «нети­пич­ные» для преж­ней эсте­ти­ки рас­те­ния — маки, лилии, ири­сы или чертополох.

Отдель­ная деко­ра­тив­ная кате­го­рия для модер­на — это жен­ские обра­зы. С фаса­дов на нас смот­рят мно­го­чис­лен­ные жен­ские голов­ки очень харак­тер­но­го для этой эпо­хи типа­жа. Что осо­бен­но инте­рес­но, они в боль­шин­стве слу­ча­ев раз­ные: очень ожив­лён­ные, улы­ба­ют­ся, гри­мас­ни­ча­ют. В неко­то­рых слу­ча­ях при раз­ных погод­ных усло­ви­ях меня­ет­ся мими­ка этих лиц.

У модер­на есть чуд­ное свой­ство: так или ина­че он нра­вит­ся боль­шин­ству людей. Это свой­ство до сих пор актив­но исполь­зу­ет­ся в рекла­ме. Даже сего­дня, если вы хоти­те про­дать поку­па­те­лю кон­фе­ты, пла­тье или какие-то услу­ги, сде­лать вывес­ку или дизайн упа­ков­ки в сти­ле­вых при­зна­ках модер­на — вер­ный путь к успеху.

— Какие поли­ти­че­ские вея­ния вла­де­ли ума­ми рус­ских модернистов?

— Самые раз­ные, конеч­но. Посколь­ку это доволь­но хоро­шо доку­мен­ти­ро­ван­ная эпо­ха и у нас боль­шой арсе­нал не толь­ко ста­тей, но и днев­ни­ков, лич­ных писем и так далее, при жела­нии мож­но вос­ста­но­вить эту кар­ти­ну. Для ана­ли­за твор­че­ско­го насле­дия — а я зани­ма­юсь имен­но этим — важ­но иметь в виду, что это эпо­ха поис­ков во всех смыс­лах, преж­де все­го — соб­ствен­ной иден­тич­но­сти, о чём я уже гово­ри­ла выше. С одной сто­ро­ны, попыт­ка впи­сать про­ис­хо­див­шее в Рос­сии в обще­ев­ро­пей­ский куль­тур­ный кон­текст, а с дру­гой — опре­де­лить ту отли­чи­тель­ную «самость», кото­рая не поз­во­ля­ет поста­вить знак равен­ства. Это очень лич­ный поиск, каж­дый из худож­ни­ков нахо­дит свой ответ.

— Что такое неорус­ский стиль? Он отно­сит­ся к модерну?

— Модерн — это боль­шая эпо­ха, рефлек­си­ру­ю­щая на раз­ные темы. Внут­ри модер­на очень мно­го раз­ных ответв­ле­ний. И раз­мыш­ле­ний на тему рус­ско­го там тоже много.

В рус­ском модерне есть очень мно­го реми­нис­цен­ций на рус­ское и на игру с рус­ским. Но важ­ным при­зна­ком явля­ет­ся то, что раз­мыш­ле­ния на наци­о­наль­ную тему — это не попыт­ка ско­пи­ро­вать, а спо­соб про­жить опыт на новый лад. Мы пыта­ем­ся вос­ста­но­вить то, как собы­тия мог­ли бы раз­ви­вать­ся, если бы не были прерваны.

В широ­ком смыс­ле это не толь­ко раз­го­вор об искус­стве, а о само­опре­де­ле­нии людей. Нам всем очень важ­но понять, из чего мы вырос­ли. Так, в послед­ние годы мож­но наблю­дать всплеск инте­ре­са к само­сто­я­тель­ным гене­а­ло­ги­че­ским иссле­до­ва­ни­ям. Сей­час мно­гие зани­ма­ют­ся вос­ста­нов­ле­ни­ем родо­слов­ной. Это было и рань­ше, но если в кон­це 1990‑х — нача­ле 2000‑х (пер­вая вол­на этой «моды на родо­слов­ные») основ­ной целью было най­ти «гра­фа-пра­де­душ­ку», то теперь цель — понять, из чего ты состо­ишь. Пока ты не доста­нешь всё это нару­жу и не про­чув­ству­ешь, ты не успокоишься.

Модерн зани­ма­ет­ся тем же самым. Это тера­пев­ти­че­ская прак­ти­ка эпо­хи. Люди пыта­ют­ся разо­брать­ся в себе, исполь­зуя искус­ство. Все при­хо­дят к раз­ным выво­дам. Клю­че­вая идея — жить так, как если бы ты был про­из­ве­де­ни­ем искус­ства. И люди настоль­ко силь­но вжи­ва­лись в свою роль, что в неко­то­рых при­ме­рах отде­лить насто­я­щее от пер­фор­ман­са прак­ти­че­ски невоз­мож­но. В этом своя магия. Об этом я как раз буду гово­рить на лекции.

— Чем дол­жен обла­дать худож­ник, в широ­ком смыс­ле это­го сло­ва, эпо­хи модерна?

— В первую оче­редь талан­том. Он актив­ный тво­рец. Тут я бук­валь­но про­ци­ти­рую Хода­се­ви­ча, кото­рый писал в Некро­по­ле об этом вре­ме­ни, что «тре­бо­ва­лось лишь непре­стан­ное горе­ние, дви­же­ние — без­раз­лич­но во имя чего. Все пути были откры­ты с одной лишь обя­зан­но­стью — идти как мож­но быст­рей и как мож­но даль­ше. Это был един­ствен­ный, основ­ной дог­мат. Мож­но было про­слав­лять и Бога, и Дья­во­ла. Раз­ре­ша­лось быть одер­жи­мым чем угод­но: тре­бо­ва­лась лишь пол­но­та одержимости».

Самое худ­шее, что может быть, — ску­ка и спо­кой­ствие. Ищи, в чём твой талант — либо у тебя полу­ча­ет­ся скла­ды­вать сло­ва так, что люди пла­чут, или делать музы­ку, от кото­рой бегут мураш­ки, или делать такие худо­же­ствен­ные выска­зы­ва­ния, кото­рые всех эпа­ти­ру­ют, либо про­сто твоя соб­ствен­ная жизнь — чере­да моно­спек­так­лей. И не так важ­но, какую имен­но эмо­цию рабо­та худож­ни­ка вызы­ва­ет у пуб­ли­ки — глав­ное, что­бы не было равнодушия.

— Кто из рус­ских худож­ни­ков жил «в сти­ле модерн»?

— При­ме­ров доволь­но мно­го, посколь­ку для эпо­хи в прин­ци­пе харак­тер­на кон­цеп­ция жиз­не­твор­че­ства. Одна­ко здесь я хочу при­ве­сти доволь­но хариз­ма­тич­ный при­мер, очень показательный.

Одна из «звёз­до­чек» худо­же­ствен­ной боге­мы той эпо­хи Нина Сер­пин­ская напи­са­ла кни­гу вос­по­ми­на­ний с доволь­но пока­за­тель­ным назва­ни­ем «Флирт с жиз­нью». Этот текст хоро­шо пока­зы­ва­ет то, что про­ис­хо­ди­ло в арти­сти­че­ском мире — со мно­же­ством ярких при­ме­ров и кон­крет­ных имён.

Нина была поэтес­сой, на этом пути боль­ших высот не достиг­шая, потом иска­ла себя как худож­ни­ца. Но инте­рес­на она нам с вами имен­но как сви­де­тель эпо­хи и обла­да­тель­ни­ца харак­тер­ной для сво­е­го поко­ле­ния био­гра­фии. Это иллю­стра­ция к тому, как сти­ле­вые прин­ци­пы искус­ства пре­об­ра­зу­ют жизнь кон­крет­но­го чело­ве­ка. В этом смыс­ле жен­ские при­ме­ры, конеч­но, более яркие и пока­за­тель­ные — и о них мы будем гово­рить на лек­ции. При­чём будут не толь­ко при­ме­ры из «худо­же­ствен­но­го мира», но и совсем быто­вые — из жиз­ни горо­жа­нок, далё­ких от мира искус­ства. Послед­ние мне кажут­ся наи­бо­лее инте­рес­ны­ми, так как пока­зы­ва­ют нам это про­рас­та­ние сти­ля в жизнь.

— Какие кни­ги по исто­рии рус­ско­го модер­на вы гото­вы поре­ко­мен­до­вать нашим читателям?

— Все кни­ги Марии Вла­ди­ми­ров­ны Нащо­ки­ной — как по общей исто­рии сти­ля, так и по отдель­ным его твор­цам. Пре­крас­ную кни­гу Дмит­рия Вла­ди­ми­ро­ви­ча Сара­бья­но­ва «Стиль модерн». Отдель­ный инте­рес — это гла­вы, посвя­щён­ные раз­ви­тию сти­ля в Рос­сии в боль­ших евро­пей­ских моно­гра­фи­ях об этой эпо­хе, напри­мер кни­га Габ­ри­еле Фар-Бек­ке­ра «Искус­ство модер­на». Это очень инте­рес­ный опыт — наблю­дать как ана­ли­зи­ру­ет­ся рус­ский мате­ри­ал евро­пей­ски­ми исследователями.

В нача­ле насту­па­ю­ще­го года выхо­дит и моя моно­гра­фия, посвя­щён­ная куль­ту­ре Рос­сии и Ита­лии в этот период.

На эпо­ху рубе­жа XIX-XX веков очень инте­рес­но смот­реть с раз­ных точек зре­ния. Модерн — бла­го­дат­ная поч­ва для чита­те­ля и зри­те­ля, в том чис­ле для поис­ка соб­ствен­ных интерпретаций.