Дыркин из Максютовки. Фрагмент книги о Вене Д’ркине

Изда­тель­ство «Выр­го­род» выпу­сти­ло «ДрАн­то­ло­гию» — кни­гу, посвя­щён­ную твор­че­ству анде­гра­унд­но­го музы­кан­та и поэта 1990‑х годов Вени Д’ркина. В «ДрАн­то­ло­гию» вошли все сохра­нив­ши­е­ся тек­сты Вени с раз­ны­ми вари­а­ци­я­ми, автор­ские иллю­стра­ции, ред­кие фото­гра­фии и доку­мен­ты, вос­по­ми­на­ния род­ствен­ни­ков и дру­зей. Что­бы вос­ста­но­вить хро­но­ло­гию собы­тий 20—30-летней дав­но­сти, соста­ви­те­ли собра­ли око­ло 100 интер­вью с близ­ки­ми Д’ркина и оче­вид­ца­ми событий.

Пуб­ли­ку­ем фраг­мент из «ДрАн­то­ло­гии», в кото­ром дру­зья музы­кан­та рас­ска­зы­ва­ют, как Саша Лит­ви­нов пре­вра­тил­ся в ска­зоч­ни­ка Веню Д’ркина.

— Коро­че, я спал уже, — рас­ска­зы­ва­ет Игорь Быч­ков, лидер груп­пы «Алоэ», к тому вре­ме­ни уже лау­ре­ат и член жюри «Лиры». — И вдруг я услы­шал апло­дис­мен­ты, насто­я­щие ова­ции. Вылез из палат­ки, пошёл смот­реть. Ну там жёг чувак. Про­сто жёг. Люди лови­ли бук­валь­но каж­дый его и взгляд, и всё.

Эти пес­ни, нико­му до сих пор не извест­ные, вдруг по-насто­я­ще­му зара­бо­та­ли, пошёл насто­я­щий кач.

— Когда он про­гре­мел на фести­ва­ле «Осколь­ская лира», мы с моим дру­гом дет­ства Сашей Ере­ме­е­вым толь­ко изда­ли виде­ли его, — рас­ска­зы­ва­ет дра­ма­тург, теат­раль­ный кри­тик, про­дю­сер Ната­лья Осис. — Поче­му-то я запом­ни­ла, как девуш­ки бега­ли за ним, что­бы взять авто­граф. Ино­гда ника­кой бума­ги не было, и для авто­гра­фа под­став­ля­лась длин­ная заго­ре­лая нога. Дран­ти акку­рат­но при­дер­жи­вал эту ногу — как буд­то бы это был блок­нот — и не спе­ша выво­дил фло­ма­сте­ром над­пись — от колен­ки к неров­но­му краю джин­со­вых шорт. Всё кру­гом зами­ра­ло. Девуш­ки не дыша­ли, моло­дые люди сгла­ты­ва­ли слю­ну. «Ну и вот», — гово­рил Дран­ти, закры­вая кол­па­чок фло­ма­сте­ра. И всё сно­ва при­хо­ди­ло в движение.

Фести­валь автор­ской пес­ни и поэ­зии «Осколь­ская лира» был осно­ван поэта­ми Алек­сан­дром Маш­ка­рой, Татья­ной Олей­ни­ко­вой и музы­кан­том Гри­го­ри­ем Левиц­ким в 1989 году и мно­го лет сво­им вли­я­ни­ем охва­ты­вал не толь­ко юг Рос­сии, но и восточ­ную Укра­и­ну. У орга­ни­за­то­ров явно была широ­та взгля­дов и энер­гия поис­ка — к 1994 году он уже не был совсем бардовским.

— В 1994 году бар­ды были одной из фрак­ций: там было мно­го пан­ков, груп­па «Болезнь дау­на» — вто­рая после Д’ркина по зна­чи­мо­сти в этот год, — рас­ска­зы­ва­ет лидер груп­пы «Стан­ция Мир» Вла­ди­мир Коже­кин. — А Дран­тя сна­ча­ла про­явил­ся на «Лире» имен­но как сати­рик, юмо­рист. Вот это, пом­нит­ся, на одной из «Лир»:

Заку­ри­ла девоч­ка и усну­ла, пьяная,
Заго­ре­лась ком­на­та, ста­ло нече­го дышать.
При­е­ха­ли пожар­ные, а у пожар­ных дети есть,
Они не хочут в пла­мя лезть, никто не хочет умирать.
(«Про пожар­но­го», май 1993)

И все типа сме­ют­ся: «Ништяк!»

Сам Саша Лит­ви­нов, конеч­но, доба­вил огня сво­им шутов­ством с при­ду­ман­ным име­нем Веня Дыр­кин из Максютовки.

— При­е­хал я в город Ста­рый Оскол на фести­валь «Ста­ро­ос­коль­ские весе­луш­ки — 94», и пря­мо у поро­га две мило­вид­ные барыш­ни ста­ли спра­ши­вать фами­лию, имя, отче­ство, год рож­де­ния, ста­тус, наци­о­наль­ность… — рас­ска­зы­вал Дран­тя, вер­нее — уже Д’ркин, в алчев­ском интер­вью. — Про­сто пси­ха­нул и ска­зал то, что пер­вое при­шло в голо­ву. А при­шло вот Дыр­кин, и Веня, и село Мак­сю­тов­ка… Есть у нас Рыда такой в Крас­но­доне. Рыда — это ска­зоч­ник, душа. И когда-то шли мы к Бел­ке на день рож­де­ния, а Рыда с Бел­кой не были зна­ко­мы. Я гово­рю: Рыда, мы сей­час зай­дём всей тол­пой, а ты остань­ся чуть сза­ди, дура­ка пова­ля­ешь. Дали ему в авось­ку бутыл­ку вод­ки и три цве­точ­ка. Зашли, поздра­ви­ли, Бел­ка раду­ет­ся. Тут зво­нок в дверь. Она откры­ва­ет. На поро­ге Рыда такой: «Изви­ни­те, здесь живёт Алла Сухо­те­ри­на?» Она: «Да, это я». Мы сто­им отмо­ра­жи­ва­ем­ся, а Рыда: «Я, — гово­рит, — из бюро доб­рых услуг гор­ко­ма ком­со­мо­ла, Вени­а­мин Дыр­кин, поздрав­ляю вас с днём рож­де­ния». Мы начи­на­ем под­на­чи­вать: «Бел­ка, может, к сто­лу чело­ве­ка при­гла­сить, пусть водоч­ки деряб­нет?» А Рыда: «Нет, я на рабо­те, я не пью… ну раз­ве что 50 грамм». Кто-то уже под­хо­дит к Бел­ке: «Гони его, на фиг он нам нужен». В общем, дол­го её тогда разводили.

Как все­гда быва­ет в лит­ви­нов­ских сказ­ках-мифах, они осно­ва­ны на реаль­ных собы­ти­ях. Свет­ла­на Олей­ник вспоминает:

— Вени­а­мин Дыр­кин… этот псев­до­ним себе при­ду­мал Юрий Рыдан­ский, и, когда мы с ним впер­вые зна­ко­ми­лись, он так и пред­ста­вил­ся: «Дыр­кин Вени­а­мин!» Сра­зу же его пред­ста­ви­ли его род­ным име­нем. А вот потом, когда Дран­тя высту­пил под этим име­нем и занял почёт­ное место, Рыда при­ка­лы­вал­ся над ним: мол, Дран­тя, что же это ты меня так под­ста­вил, люди зна­ют, что это я, ска­жут, а ну-ка спой нам, а у меня ни слу­ха, ни голо­са. Есте­ствен­но, посме­я­лись и забы­ли, и у нас в ком­па­нии он как был Дран­тей или Саней, так им и остал­ся, а вот для Оско­ла, Бел­го­ро­да и Воро­не­жа он стал Веней Д’ркиным (бук­ва «Ы» выпа­ла уже в заяв­ке на «Лиру» 1995 года. — Авт.).

— Ну да, изна­чаль­но полу­ча­ет­ся — мой псев­до­ним, — гово­рит Рыдан­ский. — Я исполь­зо­вал его ско­рее для охму­ре­ния моло­дых дево­чек в Крас­но­доне. Он, гру­бо гово­ря, не запа­тен­то­ван. Дран­тя сам гово­рил, что, навер­ное, его роди­те­ли послед­ние узна­ли, что их сын — звез­да, он всё вре­мя поба­и­вал­ся авто­ри­тар­но­го папы и не хотел све­тить­ся. А постоль­ку посколь­ку на пер­вых «Лирах», ещё на той «Лире», где он был, уже и теле­ви­де­ние было, и — экс­промт: с одной сто­ро­ны, что­бы замас­ки­ро­вать­ся от роди­те­лей, что­бы по тели­ку не попа­лить­ся, с дру­гой сто­ро­ны, опять же, Веня Дыр­кин из Мак­сю­тов­ки, Мак­сю­тов­ка из того путе­ше­ствия по Оско­лу на лод­ках. Про­плы­ва­ли мы дерев­ню с таким назва­ни­ем. Она, прав­да, Масю­тов­ка, а с нами был Макс, пере­име­но­ва­ли тут же име­нем Мак­са — Мак­сю­тов­ка. Дерев­ня уни­каль­ная, с соло­мен­ны­ми кры­ша­ми, с журав­ли­ка­ми-колод­ца­ми, семь домов — пре­крас­но. Вот Дран­тя экс­пром­том, навер­ное, такой псев­до­ним себе при­ду­мал. Не при­ду­мал, а как бы явил в эфир.

Веня — удач­ное имя не толь­ко для шутов­ско­го обра­за, но и для серьёз­но­го, вер­нее, их сме­си на гра­ни молит­вы и кар­на­ва­ла, пото­му что Веня — это ещё и отсыл к Вене­дик­ту (Венич­ке) Еро­фе­е­ву, авто­ру «Москва — Петуш­ки», биб­лии рус­ской алко­голь­ной мисти­ки. Но для дон­бас­ской тусов­ки он оста­ёт­ся Дран­тей, а для осталь­ных — Сашей.

— Я назы­вал его пару раз Веней, когда мы начи­на­ли зна­ко­мить­ся, — вспо­ми­на­ет Быч­ков. — И тут же почув­ство­вал: что-то не то. Это же сце­ни­че­ский псев­до­ним, а мы не на сцене. На сцене, если объ­явить надо его, то будем объ­яв­лять его Веней Д’ркиным, а если обща­ем­ся в жиз­ни, то у него есть имя — Саша.

Читай­те так­же «Веня Д’ркин. Ряби­ной за окном…».