Булат Окуджава: «Движение вперёд, а не топтание на месте»

Изда­ние «Мос­ков­ские ново­сти» осно­ва­но ещё в 1930‑е годы как Moscow daily news — газе­та выхо­ди­ла на ино­стран­ных язы­ках и пред­на­зна­ча­лась для пере­се­лив­ших­ся в СССР экс­па­тов. С 1980 года в свя­зи с Олим­пи­а­дой появи­лась регу­ляр­ная рус­ско­языч­ная вер­сия, а в годы пере­строй­ки редак­ция газе­ты одной из пер­вых настро­и­лась на иде­а­лы глас­но­сти, откры­то­сти, наве­де­ния мостов с запад­ным миром. 

На изле­тё СССР «Мос­ков­ские ново­сти» пре­вра­ти­лись в гром­кий фено­мен, эта­лон неза­ви­си­мой прес­сы: в 1990 году главред Егор Яко­влев добил­ся пол­ной сво­бо­ды от вли­я­ния совет­ских инфор­ма­генств, а уже в 1991‑м сотруд­ни­ки газе­ты кол­лек­тив­но отка­зы­ва­лись от парт­би­ле­тов КПСС.

В 1988 году кор­ре­спон­дент изда­ния Ген­на­дий Жаво­рон­ков берёт интер­вью у Була­та Окуд­жа­вы — про­слав­лен­но­го арбат­ско­го поэта-шести­де­сят­ни­ка, застав­ше­го ветер пере­мен. Неза­дол­го до это­го бард побы­вал в Запад­ном Бер­лине и теперь делил­ся све­жи­ми впе­чат­ле­ни­я­ми. VATNIKSTAN вновь пуб­ли­ку­ет рас­сказ Окуд­жа­вы — живое сви­де­тель­ство эпо­хи боль­ших надежд.

— Булат Шав­ло­вич, это не пер­вая ваша дело­вая поезд­ка за рубеж. Почув­ство­ва­ли ли вы какие-либо пере­ме­ны в отно­ше­нии к себе, к нашей стране после того, как такие поня­тия, как «пере­строй­ка», «уско­ре­ние», «демо­кра­тия», проч­но вошли в нашу жизнь? Лег­че ли ста­ло вести диа­лог и нахо­дить общий язык с аудиторией?

— Я заме­чал и до послед­ней поезд­ки в Запад­ный Бер­лин инте­рес к нашей стране, к лите­ра­ту­ре, ко мне лич­но. Инте­рес, не более… На этот же раз меня пора­зи­ла доб­ро­же­ла­тель­ность, будь это обще­ние с огром­ным залом, кулу­ар­ные спо­ры или слу­чай­ные встре­чи на ули­цах. Если закры­вал гла­за, каза­лось, что я не в чужой стране, а дома, в окру­же­нии очень близ­ких и вни­ма­тель­ных людей.

Во-пер­вых, все раз­го­во­ры шли о пере­ме­нах, о пере­строй­ке. Веро­ят­но, что это есте­ствен­но — собы­тия, про­ис­хо­дя­щие в такой боль­шой стране, не могут не вол­но­вать всех. Удив­ля­ло дру­гое — сопе­ре­жи­ва­ние ситу­а­ции. На мой взгляд, это ещё один яркий при­мер того, что глас­ность, даже нели­це­при­ят­ная, объ­еди­ня­ет людей, вызы­ва­ет дове­рие и откры­тость. В общей слож­но­сти я дал око­ло 20 интер­вью. Основ­ной темой были пере­ме­ны в обще­ствен­ной жиз­ни стра­ны, кон­крет­ные собы­тия, ста­тьи в газе­тах и журналах.

Ауди­то­рия, конеч­но же, не была еди­ной. Я бы раз­де­лил её на два дале­ко не рав­ных лаге­ря. Пер­вый, не очень боль­шой, скептичен.

— Счи­та­ют, что притворяемся?

— Нет, не при­тво­ря­ем­ся, а обо­льща­ем­ся: «У вас такое уже было, всё это явле­ние временное…»

Вто­рой лагерь, более мно­го­чис­лен­ный, пере­жи­ва­ет все про­цес­сы пере­строй­ки так, слов­но всё это каса­ет­ся их лич­но и сами они живут не в Запад­ном Бер­лине, а у нас. Они даже пла­ни­ру­ют оче­ред­ные эта­пы пере­строй­ки, забе­гая дале­ко вперёд.

Дохо­ди­ло порой для того, что уже я был вынуж­ден высту­пать в роли скеп­ти­ка, в роли чело­ве­ка, сдер­жи­ва­ю­ще­го излиш­ние вос­тор­ги. Я гово­рил: «Не спе­ши­те, не торо­пи­тесь, ситу­а­ция очень слож­ная, в один миг и разом не дела­ет­ся ниче­го. Потре­бу­ет­ся вре­мя, уси­лия, опыт, зна­ния, кад­ры, кото­рых ещё маловато».

В такой необыч­ной роли мне при­хо­ди­лось высту­пать впер­вые. Преж­де на тебя кати­ли боч­ку дёг­тя, в кото­рую ты норо­вил доба­вить лож­ку мёда. Теперь на меня бук­валь­но кати­ли боч­ку с мёдом, в кото­рую я вынуж­ден был добав­лять свою долю здра­во­го скеп­си­са. Вот что зна­чит дви­же­ние впе­рёд, а не топ­та­ние на месте.

Решая свои соб­ствен­ные про­бле­мы, мы реша­ем и про­бле­мы миро­вые. И поэто­му тоже нам нель­зя оста­нав­ли­вать­ся, нель­зя поз­во­лить себе рас­сла­бить­ся, поте­рять темп. Ина­че уже заво­ё­ван­ные пози­ции мож­но утра­тить. Наше дви­же­ние вызва­ло ответ­ные дви­же­ния на Запа­де. Теперь в роли дого­ня­ю­щих — они! Слу­ча­лись ситу­а­ции непри­выч­ные, я бы ска­зал, пара­док­саль­ные. Напри­мер, одна­жды ко мне подо­шла пред­ста­ви­тель­ни­ца эми­грант­ско­го изда­тель­ства и спро­си­ла: «Пуб­ли­ку­е­те „Док­тор Жива­го“ Пастер­на­ка, „Рож­де­ство“ Набо­ко­ва, Гуми­лё­ва, что же теперь будем изда­вать мы?»

— Были вопро­сы о том, кто про­ти­вит­ся пере­строй­ке, кто ей мешает?

— Они воз­ни­ка­ли посто­ян­но. Я отве­чал на них так: «Глав­ный враг — это мы сами». Мы все долж­ны пре­одо­леть свои моз­ги, своё созна­ние, создать инсти­тут ува­же­ния к лич­но­сти. Научив­шись ува­жать лич­но­сти, мы научим­ся ува­жать и чело­ве­че­ство. Про­тив и неко­то­рая часть пар­тий­но­го и госу­дар­ствен­но­го аппа­ра­та, кото­рая при­вык­ла к опре­де­лён­но­му сти­лю жиз­ни. Те, кто не хочет шеве­лить­ся, менять­ся, дру­ги­ми гла­за­ми смот­реть на мир.

— Если рань­ше при­хо­ди­лось не поз­во­лять нас ругать, то теперь вы не поз­во­ля­ли нас перехваливать?

— Вот-вот. Даже при­хо­ди­лось срав­ни­вать нынеш­нюю ситу­а­цию с поло­же­ни­ем голо­да­ю­ще­го чело­ве­ка, кото­ро­го опас­но пере­кор­мить — от это­го он может уме­реть. Нуж­на опре­де­лён­ная под­го­тов­ка, дие­та, что ли. Нуж­но гото­вить людей.

Вот, напри­мер, даже такое, каза­лось бы, про­стое дело, как виде­ние инди­ви­ду­аль­ный тру­до­вой дея­тель­но­сти. Мне когда-то каза­лось, что, если бы раз­ре­ши­ли, я сам бы открыл под­валь­чик на Арба­те. По суб­бо­там бы там выпи­вал, гото­вил какие-нибудь экзо­ти­че­ские блю­да. А сей­час всё это раз­ре­ше­но, а я что-то осо­бо­го жела­ния занять­ся этим делом не испы­ты­ваю. Подоб­ное ощу­ща­ют мно­гие. Люди вокруг рас­те­ря­лись перед новы­ми возможностями.

Я пони­маю резон: одни боят­ся, что всё это кон­чит­ся, дру­гие поте­ря­ли нуж­ные навы­ки, и тре­бу­ет­ся вре­мя, что­бы их вернуть.

— Новое отно­ше­ние к нам, к нашим делам уве­ли­чи­ли вни­ма­ние к лите­ра­ту­ре, но пока не поко­ле­ба­ли и точ­ку зре­ния неко­то­рых кри­ти­ков, утвер­жда­ю­щих, что всё наше искус­ство уже «там»?

— Не поко­ле­ба­ла, опро­ки­ну­ла. Ауди­то­рия все­гда вни­ма­тель­но при­слу­ши­ва­лась к моим дифи­рам­бам новым про­из­ве­де­ни­ям Ана­то­лия При­став­ки­на, Ана­то­лия Рыба­ко­ва, Дани­и­ла Гранина.

При нынеш­ней поезд­ке не мог­ло воз­ник­нуть такой смеш­ной ситу­а­ции, кото­рая воз­ник­ла у меня при поезд­ке в Аме­ри­ку. Я вошёл с пере­вод­чи­ком в мага­зин, и про­да­вец спро­сил, кто я. Пере­вод­чик ска­зал, что я рус­ский писа­тель. «А! — ска­зал про­да­вец, — это Солженицынский».

[При­ме­ча­ние редак­то­ра: интер­вью­ер и Окуд­жа­ва име­ют в виду пред­став­ле­ние, сло­жив­ше­е­ся о рус­ской лите­ра­ту­ре на Запа­де. Счи­та­лось, что все зна­чи­мые писа­те­ли и поэты уеха­ли — поэто­му в Аме­ри­ке Окуд­жа­ву при­ни­ма­ют за Сол­же­ни­цы­на, уже дав­но нахо­див­ше­го­ся в эми­гра­ции. В пере­строй­ку же зару­беж­ная пуб­ли­ка «переот­кры­ва­ет» рус­скую куль­ту­ру: ока­за­лось, что мно­гие из достой­ных авто­ров «оста­лись», а не уеха­ли и нахо­дят­ся «там».]

Вни­ма­ние, вни­ма­тель­ность, слу­ша­е­мость — вот это пора­жа­ло. Я был на про­смот­ре филь­ма «Иди и смот­ри» о звер­ствах фашиз­ма. Совер­шен­но обал­дев­шие нем­цы вста­ва­ли и спра­ши­ва­ли: «Неуже­ли это мог­ло быть?» Когда какая-то груп­па моло­дых людей ста­ла выкри­ки­вать что-то про Афга­ни­стан, сами же нем­цы бук­валь­но закры­ли рты, что­бы не мешать. Ауди­то­рия не вос­поль­зо­ва­лась слу­ча­ем отве­тить на обви­не­ния упрёком.

Оби­лие доб­ро­же­ла­тель­но­сти, инте­ре­са про­сто потря­са­ла. Один жур­на­лист, дале­ко не наш поклон­ник, ска­зал, напри­мер, так: «Если у нас всё заду­ман­ное не полу­чит­ся, то это ста­нет и нашей трагедией!»

Читай­те так­же текст о твор­че­стве Миха­и­ла Саво­я­ро­ва, Яко­ва Ядо­ва, Арка­дия Север­но­го «У исто­ков блат­ня­ка».