Авангардист, композитор, пианист, актёр и философ Сергей Курёхин эпатировал публику и вдохновлял коллег с 1980‑х годов не только в России, но и за рубежом. Так, в 1981 году в Англии вышла первая сольная пластинка Ways of Freedom, в начале 1985-го Би-би-си сняли документальный фильм о Курёхине Comrades: All That Jazz, а в конце десятилетия Капитан выступал за границей как сольно, так и с проектом «Поп-механика».
Постмодернистские поиски, музыкальные эксперименты, медиапровокации, увлечение политикой, журналистикой и книгоизданием Курёхина до сих пор интересуют исследователей из разных точек мира.
9 июля в Доме винтажной музыки пройдёт встреча с Александром Кушниром, посвящённая Сергею Курёхину. В день смерти Капитана писатель прочтёт лекцию о творческой и человеческой судьбе Курёхина и представит новое издание книги «Сергей Курёхин. Безумная механика русского рока». Билеты можно приобрести по ссылке.
VATNIKSTAN публикует главу «Твист в Америке» — о приезде в Нью-Йорк, знакомстве с местной тусовкой, издевательских интервью и выступлениях Курёхина в США.
Лучше бы её совсем не открывали, эту Америку.
Оскар Уайльд
К ноябрю 1988 года, сыграв серию концертов в Филадельфии, Чикаго и Оберлинском колледже, Капитан наконец добрался до Нью-Йорка. Он остановился у журналистки Марины Алби, которая продюсировала всевозможные проекты между Америкой и Советским Союзом и, в частности, альбом Гребенщикова* Radio Silence.
«Курёхин позвонил мне из аэропорта, — вспоминает Марина. — Спросил, можно ли доехать ко мне на такси, мол, после Калифорнии у него закончились деньги. Он приехал и стал жить у меня на диване».
Действительно, в Нью-Йорке Капитан кочевал «из дома в дом, по квартирам чужих друзей». За несколько недель он привык к мегаполису, его сумасшедшему темпу и фоновому шуму.
«Я влюблён в этот город, я не могу без него жить, — признавался Сергей друзьям. — Не то чтобы я хочу эмигрировать, просто чувствую, что это единственное место, где я могу сейчас жить и работать».
Сергею нравилось разгуливать по Нью-Йорку и заходить в клубы типа СBGВ или Village Vanguard. Всё остальное время Капитан пропадал в магазине Tower Records, дефилируя по его этажам в поисках новой музыки. Казалось, в эти минуты Курёхин нашел свой рай и был готов в нём раствориться.
«Сергей был очень активным человеком, но при этом очень ранимым, — вспоминает Марина Алби. — По его лицу всегда можно было узнать, что у него происходит на душе. Его музыка была некоммерческой, и я не думаю, что он планировал стать звездой на Западе. Потому что нет таких звёзд, такая музыка предназначена для интеллигенции. И, думаю, он очень обрадовался, когда у него появилась возможность поиграть с западными музыкантами. Но Курёхин был очень скромным и стеснительным человеком. И для него было сложновато общаться с иностранцами. Сергей стеснялся своего английского, хотя на бытовом уровне говорил неплохо. Мне кажется, что он нуждался в какой-то защите, в каком-то менеджере, которого у него, по-моему, никогда не было».
Периодически Курёхин встречался с соотечественниками, находящимся проездом в Нью-Йорке: Севой Гаккелем, Африкой, Аркадием Драгомощенко и Толей Белкиным, который познакомил Капитана с писателем Василием Аксёновым накануне их визита на радиостанцию «Голос Америки». Там планировали сделать цикл передач о «Поп-механике», так что самое время вернуться к теме «Курёхин и пресса».
Не успел Капитан оказаться в Америке, как на него набросилась толпа журналистов. И тут Сергей проявил себя в полном интеллектуальном блеске. Он легко менял манеру общения, непринуждённо перескакивая с телег на философские рассуждения. В своих монологах Курёхин редко раскрывался до конца, чётко выдерживая концепцию человека-сюрприза. К примеру, журналу Interview Капитан порекомендовал «слушать два последних альбома одновременно и на максимально возможной громкости».
«Я самый серьёзный артист в советской культуре, — давясь от хохота, заявил он в эфире радиостанции WKCR. — Возможно, я самый серьёзный человек в мире после Ленина. Я нашёл себе место в советской культуре. Оно в пятнадцати метрах левее Кремля и немного выше».
Быть откровенным Сергей смог только однажды, общаясь с редактором Coda Magazine Уильямом Майкором. Посетив несколько концертов, этот журналист-интеллектуал пришёл к следующему выводу:
«Музыка Курёхина воскрешает многие постреволюционные художественные течения: театр Сергея Радлова, театральные симбиозы Мейерхольда с участием атлетов и акробатов, цирка и эффектов мюзик-холла, монументальность Татлина, иконоборчество Малевича и одержимость конструктивистов… Нужно также упомянуть участников классического авангарда, которые появились в 1960‑е, — Эдисона Денисова, Альфреда Шнитке и Софию Губайдулину».
Понимая, что в лице журналиста из Coda Magazine он нашёл достойного собеседника, Капитан выдавил из себя несколько признаний.
«Мы могли бы говорить о возрождении русской духовной традиции, — откровенничал он с Майкором. — Механизм влияния традиции спрятан где-то в подсознательном. Вы же знаете, я националист-шовинист и в первую очередь мне важно быть интересным для самого себя».
Помимо журналистов Сергей перезнакомился в Нью-Йорке с кучей авангардистов. Особый интерес у идеологов местной импровизированной сцены вызвал тандем Курёхина с культовым композитором-экспериментатором Джоном Зорном. Их совместные выступления в Knitting Factory привлекли внимание критиков из The New York Times, которые не могли не заметить «взрывоопасную скорость» пианиста из СССР.
«Курёхин, как правило, использовал темы из Шопена и Листа, а потом разрушал их синкопированными пассажами в кулачной манере Джерри Ли Льюиса, — восторженно писал журнал DownBeat. — Сергей подпевал фальцетом без слов или имитировал европейскую оперу. Обладая всеми данными, чтобы шокировать обычно невозмутимую публику, Курёхин в Knitting Factory залез под рояль, перевернулся на спину и поднял его ногами. Публика не успела даже охнуть, когда он резко опустил рояль и крышка с грохотом захлопнулась».
Естественно, что местных критиков, не имевших возможности видеть ленинградские «Поп-механики», подобное поведение Капитана шокировало. Даже в рамках авангардистской сцены американцы привыкли к каким-то правилам. В случае с Курёхиным правил не существовало вообще. В своём стремлении взбаламутить нравы Сергей Анатольевич пошел ещё дальше. Он пошёл до самого конца. Капитан не был бы Капитаном, если бы не изобрёл приключение, кардинально изменившее шкалу его жизненных ценностей.
История начиналась ординарно. Сергей Курёхин очень любил творчество Телониуса Монка — автора джазовых стандартов, виртуозного пианиста и одного из наиболее уважаемых композиторов XX века. В тот год Бетховенское общество проводило в Вашингтоне Первый международный конкурс Монка и в качестве одного из конкурсантов пригласило Курёхина, который частенько исполнял на концертах произведения родоначальника би-бопа.
В ноябре 1988 года Капитан вылетел из Нью-Йорка в Вашингтон. Он летел побеждать — возможно, в слегка самоуверенном настроении. Со стороны казалось, что Курёхин лучше всех, круче всех и тоньше всех разбирался в творчестве Монка. Накануне конкурса он заявил в одной из радиопередач: «Я без первого места оттуда не вернусь».
Но… иногда побеждает не сильнейший. Саксофонист Игорь Бутман вспоминает, как, встретив Курёхина за неделю до конкурса, поинтересовался у него: «Серёга, а ты хотя бы готовишься к Монку?» Капитан удивился вопросу и беззаботно ответил: «Не‑а, не готовлюсь. Я и так нормально сыграю».
Но сыграть «нормально» не получилось. Казалось, ничего не предвещало беды — до тех пор пока Курёхина нежданно-негаданно не взбесил польский пианист, который выступал перед ним. Сергею показалось, что этот музыкант своей игрой позорит творчество Монка. И вместо того, чтобы исполнять запланированный номер, Капитан в состоянии аффекта начал пародировать игру предыдущего пианиста.
Кто это был, поляк или венгр, сейчас уже никто не помнит. Факт остаётся фактом: в начале своего выступления Капитан, словно «мудрый дурак», исполнил злую пародию на джазовый стандарт Bye Bye Blackbird, сыгранную предыдущим конкурсантом. Похожий трюк Сергей выдал незадолго до этого на одном из российских фестивалей. Тогда перед Капитаном выступал молодой Даниил Крамер, который ненароком затянул свою программу. И Курёхин, словно «чаплинский клоун», начал пародировать манеру исполнения Крамера. Тогда эта акция имела успех, но то, что прокатило в России, не прошло в Вашингтоне.
Жюри, в принципе понимая, о чем идёт речь, встало и в полном составе покинуло зал, заявив: «Спасибо, достаточно». И даже доброжелательный к Капитану журнал DownBeat на этот раз лишь сочувственно заметил:
«Сила Курёхина-пианиста не в афроамериканской традиции, и нынешнее жюри предпочло довольно прямолинейную преданность мейнстриму».
Вдумайтесь, какая драма стоит за этими словами.
«Курёхину страшно не понравилось, что он не получил первый приз, — вспоминает Лео Фейгин. — Сергей очень болезненно к этому отнёсся».
Курёхин даже не прошёл отбор, и для него это был сильный удар. А третье место на этом конкурсе, к примеру, заняла Азиза Мустафа-заде, уроженка солнечного Азербайджана. Красивая и техничная 19-летняя студентка бакинской консерватории безукоризненно отыграла стандартную программу и вошла в условный топ‑3. А Курёхин вообще никуда не вошёл.
После этого конкурса все интервью у Капитана были страшно злые. Чуть ли не впервые он не уходил в абстракцию, а говорил прямым текстом:
«На самом деле я единственный, кто заслужил аплодисменты зала. Все остальные были настолько беспомощные — еле трепыхались. Но меня единственного попросили не играть дальше. Все как бы доигрывали, а мне в начале второй композиции сказали: “Извините, не надо больше играть. Не надо!” И зал начал мне аплодировать. На самом деле я Телониуса Монка люблю больше, чем все они вместе взятые. И мне кажется, что в Монке самое главное — его корявость. Я вот так пальцы сделал и не менял интервал просто».
Спустя много лет можно, наверное, задать сакраментальный вопрос: «А судьи кто?» Сайт конкурса даёт исчерпывающий ответ: в жюри были отобраны самые достойные, самые титулованные музыканты. Это и обладатели «Грэмми», и лауреаты «Оскара», и композиторы, написавшие десятки саундтреков к топовым голливудским фильмам. В общем, «вся королевская рать» американского кинематографа.
Испытание Курёхиным они, естественно, не прошли.
Конечно, нас там не было, и мы будем, наверное, не слишком объективны. В архивах сохранилось фото 1988 года, на котором сын Телониуса Монка вручает премию пианисту из Нью-Йорка, занявшему первое место. Победитель внешне — вылитый молодой Билл Гейтс, в круглых очках, аккуратный и политкорректный. Наверняка он сыграл Монка безукоризненно технично и растопил сердца жюри своим мастерством.
Курёхин, по всей видимости, решил продемонстрировать, что он не только самый техничный, но и самый креативный пианист в мире. А только вышло по-другому. Вышло вовсе и не так. И после этой истории Капитан окончательно утвердился в том, что ему тесно и неуютно в джазовом американском истеблишменте.
Вернувшись из США, Сергей встретился на квартире у Севы Гаккеля с Троицким*. В тот момент Артемий Кивович заканчивал работу над своей англоязычной книгой Tusovka, одним из героев которой был Капитан. Они стали делать большое и вдумчивое интервью, и рок-журналист обратил внимание, что после Америки Курёхина буквально трясло. Капитан знал Артемия немало лет, и это был тот редкий случай, когда Сергей мог позволить себе роскошь быть откровенным.
«Всю жизнь я пытался поддерживать высший уровень музыкальности и духовности, — нервно бродя по комнате, вещал Курёхин. — Я прочитал тонны книг, много думал, я взращивал свой проклятый творческий потенциал. Теперь я узнал, что всё это неважно на Западе, что это просто ничего не меняет! Я мог бы оставаться неразвитым и достигнуть тех же, если не лучших результатов!»
«Итак, пока-пока, Сергей, — хладнокровно записал Троицкий в своём блокноте. — Такова цена, которую ты заплатил за роскошь быть дерзким в Америке».
*Признаны Минюстом РФ иноагентами.
Читайте также «Как влияние Запада превратило советский музыкальный андеграунд в русский рок».
