Борис Бажанов: бежавший на Запад личный секретарь Сталина

Имя Бори­са Бажа­но­ва дол­гое вре­мя было под неглас­ным запре­том. О нём не писа­ли, не упо­ми­на­ли СМИ, как буд­то его вооб­ще нико­гда не было. Его мему­а­ры в СССР нико­гда не пыта­лись опро­верг­нуть, решив, что так­ти­ка замал­чи­ва­ния будет луч­ше каких-либо опро­вер­же­ний. Одна­ко в ряде стран Евро­пы его кни­га «Вос­по­ми­на­ния быв­ше­го сек­ре­та­ря Ста­ли­на» ста­ла насто­я­щим бест­сел­ле­ром и выдер­жа­ла мно­же­ство изда­ний. Чем же эта кни­га цен­на для пони­ма­ния опи­сы­ва­е­мой в ней эпо­хи? И как сло­жи­лась судь­ба её авто­ра — об этом в сего­дняш­ней статье.

Юность и начало карьеры

Борис Геор­ги­е­вич Бажа­нов родил­ся в 1900 году в семье вра­ча в горо­де Моги­лёв-Подоль­ский (ныне Вин­ниц­кая область Укра­и­ны). Рево­лю­ция 1917 года заста­ла его уче­ни­ком седь­мо­го клас­са мест­ной гим­на­зии, кото­рую он окон­чил в сле­ду­ю­щем году. После гим­на­зии Бажа­нов посту­пил в Киев­ский уни­вер­си­тет, одна­ко про­учил­ся там недол­го. В то вре­мя на боль­шей части тер­ри­то­рии Укра­и­ны утвер­дил­ся полу­мо­нар­хи­че­ский авто­ри­тар­ный режим быв­ше­го цар­ско­го гене­ра­ла Пав­ла Ско­ро­пад­ско­го, про­воз­гла­сив­ше­го себя гет­ма­ном. В кон­це 1918 года по при­ка­зу гет­ма­на Ско­ро­пад­ско­го уни­вер­си­тет, в кото­ром шири­лись рево­лю­ци­он­ные настро­е­ния, закрыл­ся. В чис­ле несколь­ких сотен дру­гих сту­ден­тов Бажа­нов вышел на демон­стра­цию в знак про­те­ста. Одна­ко дожи­ва­ю­щий послед­ние дни режим не соби­рал­ся идти на диа­лог со сту­ден­та­ми: поли­ция откры­ла по тол­пе огонь, одна из пуль попа­ла Бажа­но­ву в челюсть, сле­ду­ю­щие несколь­ко недель он про­вёл в госпитале.

После это­го Бажа­нов вер­нул­ся в род­ные края, где уже в самом раз­га­ре была граж­дан­ская вой­на. Род­ной город Бажа­но­ва неод­но­крат­но пере­хо­дил из рук в руки, власть оспа­ри­ва­ли боль­ше­ви­ки и укра­ин­ские наци­о­на­ли­сты, каж­дые два-три меся­ца менял­ся пра­вя­щий режим. Меж­ду укра­ин­ски­ми наци­о­на­ли­ста­ми и боль­ше­ви­ка­ми выбор Бажа­но­ва пал на вто­рых. Впо­след­ствии в мему­а­рах он объяснял:

«Если я хотел при­нять уча­стие в поли­ти­че­ской жиз­ни, то здесь, в моей про­вин­ци­аль­ной дей­стви­тель­но­сти, у меня был толь­ко выбор меж­ду укра­ин­ским наци­о­на­лиз­мом и ком­му­низ­мом. Укра­ин­ский наци­о­на­лизм меня ничуть не при­вле­кал — он был свя­зан для меня с каким-то ухо­дом назад с высот рус­ской куль­ту­ры, в кото­рой я был вос­пи­тан. Я отнюдь не был вос­хи­щён и прак­ти­кой ком­му­низ­ма, как она выгля­де­ла в окру­жа­ю­щей меня жиз­ни, но я себе гово­рил (и не я один), что нель­зя мно­го­го тре­бо­вать от этих мало­куль­тур­ных и при­ми­тив­ных боль­ше­ви­ков из негра­мот­ных рабо­чих и кре­стьян, кото­рые пони­ма­ли и пре­тво­ря­ли в жизнь лозун­ги ком­му­низ­ма по-дикому».

В октяб­ре 1920 года Бажа­нов при­е­хал в Моск­ву, где посту­пил в Выс­шее тех­ни­че­ское учи­ли­ще. В это вре­мя он жил в крайне тяже­лых усло­ви­ях, в стране ещё не закон­чи­лась вой­на, надви­гал­ся голод. Позд­нее он писал:

«Весь 1921 год в Москве я не толь­ко голо­дал, но и жил в тяжё­лой жилищ­ной обста­нов­ке. По орде­ру рай­он­но­го сове­та нам (мне и мое­му дру­гу Юрке Аки­мо­ву) была отве­де­на рек­ви­зи­ро­ван­ная у „бур­жу­ев“ ком­нат­ка. В ней не было отоп­ле­ния и ни малей­ше­го намё­ка на какую-либо мебель (вся мебель состо­я­ла из мис­ки для умы­ва­ния и кув­ши­на с водой, сто­яв­ших на под­окон­ни­ке). Зимой тем­пе­ра­ту­ра в ком­на­те пада­ла до пяти гра­ду­сов ниже нуля, и вода в кув­шине пре­вра­ща­лась в лёд. К сча­стью пол был дере­вян­ный, и мы с Аки­мо­вым, завер­нув­шись в тулу­пы и при­жав­шись друг к дру­гу для теп­ло­ты, спа­ли в углу на полу, поло­жив под голо­вы кни­ги вме­сто несу­ще­ству­ю­щих подушек».

Парал­лель­но с учё­бой Бажа­нов начал рабо­тать в Орг­от­де­ле ЦК пар­тии. Пер­вый год он был рядо­вым сотруд­ни­ком, полу­чав­шим неболь­шую зар­пла­ту. Одна­ко в 1922 году про­изо­шёл слу­чай, спо­соб­ство­вав­ший его быст­рой карьере.

Одна­жды жур­нал «Совет­ское стро­и­тель­ство» попро­сил заве­ду­ю­ще­го Орг­от­де­лом Лаза­ря Кага­но­ви­ча напи­сать ста­тью для пер­вой поло­сы. Кага­но­вич отка­зал­ся, сослав­шись на заня­тость. Впро­чем, истин­ная при­чи­на была в дру­гом — он был мало­гра­мо­тен и писал с ошиб­ка­ми. Тут на выруч­ку и при­шёл Бажа­нов, напи­сав­ший ста­тью за Кага­но­ви­ча. Поз­же Бажа­нов вспоминал:

«Я его не без тру­да уве­рил, что я про­сто напи­сал за него, что­бы выиг­рать ему вре­мя. Ста­тья была напе­ча­та­на. Надо было видеть, как Кага­но­вич был горд, — это была „его“ пер­вая ста­тья. Он её всем показывал». 

После это­го Бажа­нов стал сек­ре­та­рём Кага­но­ви­ча, писал ему ста­тьи и тек­сты выступлений.

Личный секретарь Сталина и секретарь Политбюро (1923—1927)

В 1923 году Бажа­нов, не без под­держ­ки Кага­но­ви­ча, стал сек­ре­та­рём Орг­бю­ро ЦК. В авгу­сте того же года Ста­лин, тогда ещё не обла­дав­ший всей пол­но­той вла­сти, подыс­ки­вал себе ново­го лич­но­го сек­ре­та­ря. Кага­но­вич посо­ве­то­вал ему Бажа­но­ва как гра­мот­но­го и ответ­ствен­но­го чело­ве­ка, кото­рый все­гда каче­ствен­но выпол­ня­ет рабо­ту. Так Бажа­нов обрёл ново­го началь­ни­ка, с кото­рым и будут свя­за­ны после­ду­ю­щие четы­ре года его жизни.

Одно­вре­мен­но с этим он стал так­же сек­ре­та­рём Полит­бю­ро ЦК. То есть, гово­ря совре­мен­ным язы­ком, сек­ре­та­рём выс­ше­го пар­тий­но­го орга­на вла­сти. Нахо­дясь на этом посту, он, конеч­но, не мог при­ни­мать каких-либо поли­ти­че­ских реше­ний, но все же дан­ная долж­ность была нема­ло­важ­ной. В его обя­зан­но­сти вхо­ди­ло при­сут­ство­вать на всех засе­да­ни­ях Полит­бю­ро, сле­дить за пре­ни­я­ми сто­рон, обес­пе­чи­вать всех участ­ни­ков засе­да­ний необ­хо­ди­мы­ми спра­воч­ны­ми мате­ри­а­ла­ми, вме­ши­вать­ся в пре­ния, когда они выхо­дят за рам­ки обсуж­да­е­мо­го вопро­са или же если дан­ный вопрос уже обсуж­дал­ся ранее. И при всём этом успе­вать запи­сы­вать офи­ци­аль­ные постановления.

Новая долж­ность дава­ла Бажа­но­ву воз­мож­ность видеть изнут­ри все пар­тий­ные про­цес­сы, он знал лич­но всех чле­нов Полит­бю­ро, их вза­и­мо­от­но­ше­ния меж­ду собой, слы­шал все неофи­ци­аль­ные раз­го­во­ры. Об этом и мно­гом дру­гом он впо­след­ствии напи­шет в мемуарах.

Бегство за границу

Обла­дая всей этой инфор­ма­ци­ей, Бажа­нов вско­ре стал убеж­дён­ным анти­ком­му­ни­стом. К 1927 году в его бла­го­на­деж­но­сти засо­мне­ва­лись орга­ны гос­бе­зо­пас­но­сти: сам Ген­рих Яго­да, фак­ти­че­ски руко­во­див­ший уже в то вре­мя ОГПУ, уста­но­вил за Бажа­но­вым слеж­ку. Борис Геор­ги­е­вич так­же не скры­вал пре­зре­ния к Яго­де и его ведомству.

Одна­ко аре­сто­вать ста­лин­ско­го сек­ре­та­ря Яго­да пока что не мог — не было ника­ких улик. А что­бы добыть про­тив Бажа­но­ва неоспо­ри­мые дока­за­тель­ства, нуж­но было спро­во­ци­ро­вать его на какие-либо дей­ствия, направ­лен­ные про­тив руко­вод­ства стра­ны. В иде­а­ле Яго­да рас­счи­ты­вал взять Бажа­но­ва уже на самой гра­ни­це при попыт­ке её неза­кон­но­го пере­хо­да, после чего быст­рый суд и рас­стрел неудав­ше­го­ся бег­ле­ца ста­ли бы делом бли­жай­ше­го времени.

Слу­чай осу­ще­ствить заду­ман­ное пред­ста­вил­ся уже в кон­це 1927 года, когда Бажа­нов, уже дав­но чув­ствуя дамо­клов меч над голо­вой, отпро­сил­ся в коман­ди­ров­ку в Турк­ме­нию. Яго­да, дога­ды­ва­ясь о наме­ре­ни­ях Бажа­но­ва, этой поезд­ке пре­пят­ство­вать не стал. Вме­сте с Бажа­но­вым в Турк­ме­нию в каче­стве сопро­вож­да­ю­ще­го отпра­вил­ся так­же некий А. Мак­си­мов (насто­я­щее имя Арка­дий Рома­но­вич Бир­гер) — агент ОГПУ, кото­рый и дол­жен был аре­сто­вать или убить Бажа­но­ва при попыт­ке перей­ти границу.

Раз­вяз­ка этой исто­рии ока­за­лась вовсе не такой, как пла­ни­ро­ва­ло ОГПУ. В ночь на 1 янва­ря 1928 года, когда все погра­нич­ни­ки были заня­ты празд­но­ва­ни­ем Ново­го года, Бажа­нов смог скло­нить Мак­си­мо­ва к сво­ей точ­ке зре­ния, и они вме­сте пеш­ком пере­шли пер­сид­скую границу.

Одна­ко празд­но­вать побе­ду было еще рано. В пер­сид­ском Меш­хе­де, куда при­бы­ли бег­ле­цы, их попы­та­лись убить аген­ты ОГПУ, но неудач­но. Спер­ва в гости­ни­це, где оста­но­ви­лись Бажа­нов с Мак­си­мо­вым, их хоте­ли отра­вить, доба­вив циа­ни­стый калий в кофе. Одна­ко Бажа­нов, хоро­шо знав­ший, что кофе с циа­ни­стым кали­ем име­ет рез­кий запах мин­да­ля, отка­зал­ся его пить. В ту же ночь в номер Бажа­но­ва и Мак­си­мо­ва попы­тал­ся про­ник­нуть и наём­ный убий­ца, одна­ко был на месте задер­жан пер­сид­ской поли­ци­ей, охра­няв­шей беглецов.

Поняв, что оста­вать­ся далее в Пер­сии опас­но для жиз­ни, Бажа­нов с Мак­си­мо­вым так­же неле­галь­но на авто­мо­би­ле пере­сек­ли индий­скую гра­ни­цу, после чего при помо­щи англий­ско­го посоль­ства пере­бра­лись в Париж.

Жизнь во Франции

Узнав, что Бажа­нов теперь в Пари­же, ОГПУ попы­та­лось достать его и там. Мис­сия по лик­ви­да­ции слиш­ком мно­го знав­ше­го пере­беж­чи­ка была воз­ло­же­на на извест­но­го тер­ро­ри­ста Яко­ва Блюм­ки­на. Посколь­ку Блюм­кин был лич­но зна­ком с Бажа­но­вым, то про­яв­лять излиш­ней настой­чи­во­сти для его убий­ства не стал. Он пору­чил это дело уже упо­ми­нав­ше­му­ся А. Мак­си­мо­ву, кото­ро­го уда­лось завер­бо­вать повтор­но, но тот воз­ло­жен­ное на него зада­ние провалил.

Так и не выпол­нив зада­ния, Блюм­кин вер­нул­ся в Моск­ву, где вско­ре ОГПУ ста­ло извест­но о его свя­зях с Львом Троц­ким. Обви­нён­ный в троц­киз­ме, он был рас­стре­лян быв­ши­ми кол­ле­га­ми в под­ва­ле тюрь­мы в кон­це 1929 года. Что каса­ет­ся Мак­си­мо­ва (Бир­ге­ра), то он погиб при зага­доч­ных обсто­я­тель­ствах чуть поз­же: в 1937 году он упал со смот­ро­вой пло­щад­ки Эйфе­ле­вой баш­ни и разбился.

Сам же Бажа­нов пере­жил ещё несколь­ко неудач­ных поку­ше­ний на себя. После смер­ти Ста­ли­на Борис Геор­ги­е­вич, нако­нец, мог боль­ше не опа­сать­ся за свою жизнь. До глу­бо­кой ста­ро­сти он жил за счёт скром­ных жур­на­лист­ских гоно­ра­ров и денег от изда­ния сво­их мемуаров.

«Воспоминания бывшего секретаря Сталина»

Кни­гу вос­по­ми­на­ний о Ста­лине, его сорат­ни­ках, чле­нах Полит­бю­ро и о поли­ти­че­ской жиз­ни СССР 1920‑х годов Бажа­нов напи­сал вско­ре после при­ез­да в Париж и издал в 1930 году на фран­цуз­ском язы­ке. Рабо­та вмиг ста­ла бест­сел­ле­ром. В после­ду­ю­щие годы она была изда­на в Лон­доне, потом в дру­гих стра­нах Евро­пы. Борис Геор­ги­е­вич утвер­ждал, что пер­вым чита­те­лем кни­ги был сам Ста­лин, кото­ро­му её доста­ви­ли аэропланом.

Спу­стя 47 лет, в 1977 году, в Пари­же изда­ли новую, зна­чи­тель­но допол­нен­ную вер­сию кни­ги, учи­ты­вав­шую так­же и собы­тия, про­изо­шед­шие уже после бег­ства авто­ра из СССР. Тогда же вышел и пере­вод на рус­ский язык. В СССР «Вос­по­ми­на­ния быв­ше­го сек­ре­та­ря Ста­ли­на» впер­вые вышли в 1990 году. В тече­ние 1992—2018 годов появи­лось ещё шесть изда­ний этой книги.

Конеч­но, цити­ро­вать все места из кни­ги, кото­рые пока­за­лись любо­пыт­ны­ми, было бы неце­ле­со­об­раз­но. Здесь при­ве­ду лишь выдерж­ки из девя­той гла­вы, харак­те­ри­зу­ю­щие Сталина.

«Образ жиз­ни ведёт чрез­вы­чай­но нездо­ро­вый, сидя­чий. Нико­гда не зани­ма­ет­ся спор­том, какой-нибудь физи­че­ской рабо­той. Курит (труб­ку), пьёт (вино; пред­по­чи­та­ет кахе­тин­ское)… Все­гда спо­ко­ен, хоро­шо вла­де­ет собой. Скры­тен и хитёр чрез­вы­чай­но. Мсти­те­лен необык­но­вен­но. Нико­гда ниче­го не про­ща­ет и не забы­ва­ет — ото­мстит через 20 лет. Най­ти в его харак­те­ре какие-либо сим­па­тич­ные чер­ты очень труд­но — мне не уда­лось. Посте­пен­но о нём созда­лись мифы и леген­ды. Напри­мер, о его необык­но­вен­ной воле, твёр­до­сти и реши­тель­но­сти. Это — миф. Ста­лин — чело­век чрез­вы­чай­но осто­рож­ный и нере­ши­тель­ный. Он очень часто не зна­ет, как быть и что делать. Но он и виду об этом не пока­зы­ва­ет. Я очень мно­го раз видел, как он колеб­лет­ся, не реша­ет­ся и ско­рее пред­по­чи­та­ет идти за собы­ти­я­ми, чем ими руководить.

Умён ли он? Он неглуп и не лишён при­род­но­го здра­во­го смыс­ла, с кото­рым он очень хоро­шо управ­ля­ет­ся. Напри­мер, на засе­да­ни­ях Полит­бю­ро всё вре­мя обсуж­да­ют­ся вся­кие госу­дар­ствен­ные дела. Ста­лин мало­куль­ту­рен и ниче­го дель­но­го и тол­ко­во­го по обсуж­да­е­мым вопро­сам ска­зать не может. Это очень неудоб­ное поло­же­ние. При­род­ная хит­рость и здра­вый смысл поз­во­ля­ют ему най­ти очень удач­ный выход из поло­же­ния. Он сле­дит за пре­ни­я­ми, и когда видит, что боль­шин­ство чле­нов Полит­бю­ро скло­ни­лось к како­му-то реше­нию, он берёт сло­во и от себя в несколь­ких крат­ких фра­зах пред­ла­га­ет при­нять то, к чему, как он заме­тил, боль­шин­ство скло­ня­ет­ся. Дела­ет это он в про­стых сло­вах, где его неве­же­ство осо­бен­но про­явить­ся не может…

Жен­щи­на­ми Ста­лин не инте­ре­су­ет­ся и не зани­ма­ет­ся. Ему доста­точ­но сво­ей жены, кото­рой он тоже зани­ма­ет­ся очень мало. Какие же у Ста­ли­на страсти?
Одна, но все­по­гло­ща­ю­щая, абсо­лют­ная, в кото­рой он цели­ком, — жаж­да вла­сти. Страсть мани­а­каль­ная, ази­ат­ская, страсть ази­ат­ско­го сатра­па далё­ких вре­мён. Толь­ко ей он слу­жит, толь­ко ею всё вре­мя занят, толь­ко в ней видит цель жизни…
Толь­ко один раз он попы­тал­ся быть со мной гру­бым. Это было на засе­да­нии Полит­бю­ро. Как все­гда, я запи­сы­ваю резо­лю­ции на кар­тон­ной кар­точ­ке и пере­даю её ему через стол, а он, про­чтя, воз­вра­ща­ет её мне. По каким-то раз­но­гла­си­ям с чле­на­ми Полит­бю­ро (не имев­шим ко мне ни малей­ше­го отно­ше­ния) он рас­сер­дил­ся и хотел пока­зать чле­нам Полит­бю­ро своё пло­хое рас­по­ло­же­ние духа. Для это­го он не нашёл ниче­го луч­ше­го, как не воз­вра­щать мне через стол кар­точ­ки, а швы­рять их через стол. Моя реак­ция была немед­лен­ной — сле­ду­ю­щую кар­точ­ку я тоже не пере­дал ему через стол, а бро­сил. Он удив­лён­но посмот­рел на меня и сра­зу пере­стал бро­сать карточки.

Он совсем пере­стал пони­мать меня, когда в один пре­крас­ный день в резуль­та­те моей внут­рен­ней эво­лю­ции, став анти­ком­му­ни­стом, я поте­рял жела­ние быть полез­ным вин­ти­ком этой полит­бю­ров­ской маши­ны. Я ска­зал ему, что хотел бы перей­ти рабо­тать в Нар­ком­фин. Ста­лин уди­вил­ся: «Поче­му?» Насто­я­щую при­чи­ну я ему, конеч­но, ска­зать не мог, и отве­тил, что хотел бы усо­вер­шен­ство­вать­ся в госу­дар­ствен­ных делах финан­со­во-эко­но­ми­че­ско­го поряд­ка… Я начал рабо­тать и в Нар­ком­фине, но для Ста­ли­на, для кото­ро­го власть была всё, моё рав­но­ду­шие к вла­сти и готов­ность от неё уйти, были загад­кой. Он видел, что во мне чего-то не пони­ма­ет. Может быть, поэто­му он был все­гда со мной отмен­но вежлив.

В те вре­ме­на (20‑е годы) Ста­лин ведёт очень про­стой образ жиз­ни. Одет он все­гда в про­стой костюм полу­во­ен­но­го образ­ца, сапо­ги, воен­ную шинель. Ника­ко­го тяго­те­ния ни к какой рос­ко­ши или поль­зо­ва­нию бла­га­ми жиз­ни у него нет. Живёт он в Крем­ле, в малень­кой, про­сто меб­ли­ро­ван­ной квар­ти­ре, где рань­ше жила двор­цо­вая при­слу­га… Ста­лин ездит на мощ­ном, но про­стом Рус­со-Бал­те. Конеч­но, для него, как и для дру­гих боль­ше­вист­ских лиде­ров, вопрос о день­гах ника­кой прак­ти­че­ской роли не игра­ет. Они рас­по­ла­га­ют всем без денег — квар­ти­рой, авто­мо­би­лем, про­ез­да­ми по желез­ной доро­ге, отды­ха­ми на курор­тах и т.  д. Еда при­го­тов­ля­ет­ся в сто­ло­вой Сов­нар­ко­ма и достав­ля­ет­ся на дом».

До кон­ца жиз­ни Бажа­нов офи­ци­аль­но так и не женил­ся, хотя у него и был ряд крат­ко­вре­мен­ных рома­нов и, воз­мож­но, вне­брач­ные дети. Отказ обза­во­дить­ся семьёй он объ­яс­нял сооб­ра­же­ни­я­ми без­опас­но­сти: при оче­ред­ном поку­ше­нии на него мог­ли постра­дать и чле­ны семьи. Умер Бажа­нов в декаб­ре 1982 года, пере­жив даже Брежнева.