Бестиарий Бориса Белокурова

Вели­кий рус­ский поэт, лидер панк-груп­пы «Соло­мен­ные ено­ты» Борис Усов (позд­нее сме­нил фами­лию на Бело­ку­ров) был немно­го похож на дядю Фёдо­ра из Про­сто­ква­ши­но — тоже такой веч­ный маль­чик-затвор­ник, кото­рый «очень зве­рей любит, осо­бен­но вся­ких кошек». И хотя в сти­хах Бори­са Ана­то­лье­ви­ча водят­ся самые раз­ные суще­ства, в том чис­ле даже люди, он всё-таки преж­де все­го поэт-ани­ма­лист. Зве­ри — это и его ава­та­ры, и обра­зы утра­чен­ных нашей циви­ли­за­ци­ей цен­но­стей. Как удач­но заме­тил Геор­гий Мхе­ид­зе на стра­ни­цах «Фор­мейш­на» Фелик­са Сан­да­ло­ва, суще­ству­ет все­го одно про­из­ве­де­ние, кото­рое реле­вант­но твор­че­ству Усо­ва — «Поте­рян­ный рай». Но «Усов как бы гово­рит, что рай не поте­рял­ся совсем — от него нам оста­лись звери».

Соста­ви­ли для вас крат­кий алфа­вит­ный бес­ти­а­рий по тек­стам БУ, где на «бэ» — муд­рый зверь Бал­та­зар, на «у» — утя­та, кото­рые пом­нят вой­ну с фаши­ста­ми, а на «е», разу­ме­ет­ся, ено­ты. При­уро­чить реши­ли к Все­мир­но­му дню живот­ных 4 октяб­ря. С празд­ни­ком, мур-мур-мур.

Кол­лаж Бори­са Бело­ку­ро­ва из сам­из­да­та «Мир искусства»

А — «Амфибия»

Зем­но­вод­ный ава­тар, выра­щен­ный авто­ром не для себя, но для Котов, кото­рые Созво­ни­лись Вовре­мя — груп­пы «Ко.Со.Во.» В био­ло­ги­че­ско-маги­че­ском смыс­ле — один из вари­ан­тов изжить из себя циви­ли­за­цию через отказ от чело­ве­че­ской фор­мы в поль­зу погра­нич­но­го суще­ство­ва­ния. В поэ­ти­че­ском — при­зыв к тако­му отка­зу и зве­ри­но­му восстанию:

«Ког­ти зве­рей и реп­ти­лий, хво­сты сала­мандр цара­па­ют сте­ны Басти­лий, мой Ихтиандр».

Или хотя бы к обще­нию с себе подоб­ны­ми, в кото­ром спа­се­ние пусть не мира, но собственное.

В отли­чие от в изоби­лии насе­ля­ю­щих усов­скую все­лен­ную котов, лис и дру­гих истин­ных зве­рей, не несу­щих в себе чело­ве­че­ско­го нача­ла, амфи­бия вынуж­де­на мирить­ся с невоз­мож­но­стью пол­ной транс­фор­ма­ции. Но глав­ное здесь то, чему она сама отда­ёт пред­по­чте­ние. Её выбор одно­зна­чен, и он стре­мит её к иде­а­лу, в «центр всех рек» — «Амфи­бия не человек!».

Из рисун­ков Бори­са Белокурова

Б — Балтазар (из песни «Baltasaar»)

Тёз­ка не то вави­лон­ско­го царя, извест­но гре­хов­ным пиром, не то мифи­че­ско­го демо­на, а может одно из вопло­ще­ний пер­во­го или вто­ро­го. Так или ина­че, Бал­та­зар — муд­рый зверь, несу­щий очи­сти­тель­ный пожар и отпа­и­ва­ю­щий тёп­лым отва­ром из неудач. Обла­да­ет ког­тя­ми, кры­лья­ми, кото­рые шур­шат, как вечер­ние пла­тья богинь и лапа­ми, кото­рые «остав­ля­ют сле­ды, рас­цве­та­ют сады, рево­лю­ция, бунт». Видит цель и готов всё изме­нить — и себя, и себе, и то, что вокруг.


В — Вомбат (из песни «Батяня-вомбат»)

Лири­че­ский бастард, рож­дён­ный от сме­ше­ния двух про­ти­во­по­лож­но­стей — батя­ни-ком­ба­та из пес­ни груп­пы «Любэ» и милей­ше­го австра­лий­ско­го сум­ча­то­го. Полу­чив­ше­е­ся дитя взя­ло от роди­те­лей луч­шее: пер­во­быт­ную без­за­щит­ность и несги­ба­е­мый любе­рец­кий характер.

Урав­не­ние, воз­вра­ща­ю­щее к свя­щен­ным исто­кам, вклю­ча­ет мно­го раз­но­об­раз­ных сла­га­е­мых — и подру­гу-коалу, и горя­щий Сид­ней, и зелё­ных мура­вьёв из филь­ма Вер­не­ра Хер­цо­га. Но то самое иско­мое неиз­вест­ное, конеч­но, батя­ня. Суме­ет ли он, услы­шав песнь стре­коз, уте­реть слё­зы? Удер­жит ли воен­но-вомбат­ную амби­ва­лент­ность для сохра­не­ния памя­ти предков-аборигенов?

Из рисун­ков Бори­са Белокурова

Г — «Горбунок»

Ава­тар роди­ны в виде ска­зоч­но­го конь­ка, испы­тав­ший мрач­ные транс­фор­ма­ции с исчез­но­ве­ни­ем совет­ской «Атлан­ти­ды». В песне с одно­имён­но­го аль­бо­ма 1993 года хро­ни­ка собы­тий — школь­ник не про­сто скры­ва­ет отмет­ки, но бьёт отца днев­ни­ком, а реки уте­ка­ют сквозь вскры­тые гра­ни­цы. И толь­ко чужие сын­ки с ору­жи­ем под боком гото­вы «сдох­нуть, как сви­ньи, что­бы вы мог­ли жить, как герои» — «может, тогда и вос­крес­нут коньки-горбунки?».

Кол­лаж Бори­са Бело­ку­ро­ва из сам­из­да­та «Мир искусства»

Д — Дракон (из песни «Маленький дракон»)

[Офи­ги­тель­ный] ава­тар, необ­хо­ди­мый для выла­зок в звер­ский мура­вей­ник, где с одной сто­ро­ны (види­мо, с пра­виль­ной — зве­ри­ной) не оста­лось жите­лей, а с дру­гой стек­лян­ные дома, в кото­рых «народ откорм­лен­ный, сытый, под­лый, злой». Тоже зве­ри — но непра­виль­ные, ока­ян­ные. К сча­стью, дра­кон обла­да­ет рядом сакраль­ных зна­ний. Напри­мер, что ско­ро всё ула­дит­ся — глав­ное, само­му сде­лать выбор и дать коман­ду «стой!», вос­поль­зо­вав­шись соло­мин­кой непри­ру­чён­но­сти. И что рус­ская вод­ка спо­соб­на сни­мать верх­ний слой, высво­бож­дая василиска.


Е — Енот

Попав в голо­ву поэта, Крош­ка Енот, герой мульт­филь­ма и сказ­ки «Крош­ка Енот и тот, кто сидит в пру­ду» свёл там друж­бу с мар­ги­на­ла­ми, дав имя пер­вой груп­пе Бори­са — «Крош­ка Енот и те, кто сидят в тюрь­ме». А затем судь­бо­нос­но встре­тил­ся с филь­мом «Соло­мен­ные псы» Сэма Пикен­па, отку­да и про­изо­шло назва­ние «Соло­мен­ные еноты».
Непо­сред­ствен­но в поэ­ти­че­ских текстах ено­ты у Усо­ва пред­став­ле­ны не слиш­ком широ­ко. И всё-таки мож­но при­пом­нить, как в «Ска­зоч­ке про ено­тов» они сна­ча­ла иска­ли звёз­ды в тра­ве, а потом всё ока­за­лось зава­ле­но трупами.


Ж — Женщина с мордой гиены

Как и вся­кий зверь, и вооб­ще любая сущ­ность, пред­ста­ви­тель био­ло­ги­че­ско­го рода «чело­век» под назва­ни­ем жен­щи­на у Бори­са Ана­то­лье­ви­ча быту­ет в двух одно­вре­мен­но воз­мож­ных вари­ан­тах — иде­аль­ном и при­зем­лён­ном. Вспо­ми­на­ют­ся стро­ки из «Шекс­пи­ров (Пес­ня Граж­дан­ской войны)»:

«Жен­ствен­ность лег­ка и идеальна
Жен­ствен­ность летит сквозь времена
А если встре­чу Све­ту или Таню —
Про­го­ню — зачем она нужна?!».

В этом смыс­ле инте­ре­сен образ жен­щи­ны-гие­ны из сти­хо­тво­ре­ния «Мас­ка­рад». Мож­но поду­мать, что при­зем­лён­ное здесь обо­зна­че­но самим сло­вом «гие­на», а зна­чит во всей геро­ине нет ниче­го хоро­ше­го. Но, види­мо, раз встре­ча про­изо­шла на мас­ка­ра­де, а раз­молв­ка — за его рам­ка­ми, речь о том, что герой был при­вле­чён зве­ри­но­стью нату­ры, кото­рое ока­за­лось мни­мым — не насто­я­щей мор­доч­кой, а кар­тон­ным фей­ком. А раз так, пора про­щать­ся: рус­ский поэт не верит в [обман].

Кол­лаж Бори­са Бело­ку­ро­ва из сам­из­да­та «Мир искусства»

З — Зверь

Не всех оби­та­те­лей сво­их джун­глей, горо­дов или зоо­пар­ков Бело­ку­ров наде­ля­ет кон­крет­ны­ми био­ло­ги­че­ски­ми чер­та­ми. Иссле­до­ва­те­лю лиро-фау­ны сле­ду­ет быть вни­ма­тель­ным, ведь зверь — непро­стой омо­ним и порой отли­чить зве­ря от зве­ря так же труд­но, как доб­ро от зла.

Но даже когда уда­лось решить, кто тут «Неве­до­ма зве­руш­ка», про­дан­ная за 30 руб­лей, а кто миро­вой зверь, на кото­ро­го сле­ду­ет устро­ить от обла­ву, не ста­но­вит­ся лег­че. Ведь теперь пред­сто­ит спа­сти нера­зум­но­го «Зве­ря, бегу­ще­го на лов­ца» от цепей и ножа, а это, как вид­но, почти невозможно.


И — «Изида»

Кры­ла­тая Иси­да, она же пти­ца Хат, она же печаль­ная вах­тёр­ша из музея вос­ко­вых фигур с аль­бо­ма «Импе­рия раз­би­тых сер­дец» в Егип­те была покро­ви­тель­ни­цей угне­тён­ных. И в наше вре­мя Иси­да — на стра­же вели­ких кадав­ров про­шло­го, от Клео­пат­ры до Пол Пота, пре­вра­щён­ных мадам Тюс­со в отмо­роз­ков с раз­но­цвет­ны­ми полос­ка­ми. Не луч­ше и дома — «мать и отец как экс­по­на­ты», а на ули­цах одни моги­лы. Музей закры­ва­ет­ся на пере­учёт. Одна надеж­да на веч­ное воскресенье.

Рису­нок Бори­са Бело­ку­ро­ва из сам­из­да­та «Мир искусства»

Й — Йети (из «Сердце Йети. Песня для Азии Ардженто»)

Изо­ли­ро­ван­ный ото всех в Тибе­те носи­тель насто­я­ще­го серд­ца, в кото­ром ещё оста­лись какие-то чув­ства в про­ти­во­вес все­му осталь­но­му миру и даже искус­ству, о кото­ром не сто­ит и говорить.


К — Коты

Стра­на котов — самая густо­на­се­лён­ная на гипо­те­ти­че­ской кар­те пла­не­ты под назва­ни­ем «Усов». Здесь и «Кош­ка по име­ни LA» (с её при­хо­дом ста­ри­ки пере­ста­нут заби­вать коз­ла, а моло­дые коз­ля­та ухо­дить в биз­нес), и «Три белых кота, три арий­ских кота: Поря­док, Закон и Мораль», и крас­ный кот Джуль­барс, кото­рый выпьет вод­ки, раз­ру­шит гос­строй и вер­нёт люби­мую домой.

Борис и кот Мат­вей. 1982 год

Коша­чьи — боль­ше, чем ава­та­ры. Оче­вид­но, что кошат­ник не толь­ко в твор­че­стве, но и в жиз­ни, Борис Ана­то­лье­вич сам был немно­го чело­ве­ко-котом. Неред­ко в про­иг­ры­шах и при­пе­вах песен мож­но услы­шать тро­га­тель­ное: «Мур-мур-мур».

Борис Бело­ку­ров с кош­кой Мин­зой, доче­рью кош­ки Кол­бы. 2000 год

«Котик-рок» — назвал музы­ку «Ено­тов» Сан­да­лов. Как тут не вспом­нить, что в 1990‑е годы, вре­мя рас­цве­та мос­ков­ско­го пан­ка, самым попу­ляр­ным котом в стране был реклам­ный Борис. Хотя Усов такое срав­не­ние, даже в шут­ку, вряд ли одоб­рил бы.
Кто-то, напри­мер, Алек­сей Ста­виц­кий (Боро­вик Ера­лаш), кажет­ся, вооб­ще счи­та­ет, что Бело­ку­ров не умер, а про­сто пере­ро­дил­ся в огром­но­го кота. И, как напи­са­но в кон­це книж­ки «Фор­мей­шен», этот котя­ра, может быть, уже всё ска­зал, но про­дол­жа­ет незри­мо пры­гать над дома­ми люби­мо­го рай­о­на Конь­ко­во, да и над всем зем­ным шаром.

Борис Бело­ку­ров с кош­кой Мол­ли. 2009 год

Л — Лисы

Их мень­ше, чем котов, но тоже доста­точ­но. «Лисы для Али­сы» сте­ре­гут в синей чаще ещё один утра­чен­ный вари­ант истин­но­сти. «Рей­не­ке-лис» выжи­ва­ет в оди­но­че­стве сре­ди собак и мат­рё­шек. Жена лири­че­ско­го «я» из «Путе­ше­ствен­ни­ка — кума-лиса по име­ни Ку-Мали-Са поёт мужу пес­ни, и на свет появ­ля­ют­ся дети Мол­ния и Смерть Иерусалима.

В то же вре­мя «Лиса ХХ века» Люда Людо­едо­ва при­ле­те­ла на Зем­лю с далё­кой звез­ды и с болью в пласт­мас­со­вом серд­це зама­ни­ва­ет на ком­форт­ный насест за стек­лян­ной две­рью. Не её ли вина, что «Лисич­кин хлеб» про­дан, как виш­нё­вый сад, и уни­что­жен ско­том? В отли­чие от котов, не все лисы игра­ют на сто­роне света.


М — «Мотылёк-птеродактиль»

Хруп­кая реп­ти­лия — и веч­ный дино­завр, и эфе­мер­ная бабоч­ка. Ни древ­няя мощь, ни кры­ла­тая лёг­кость не спа­са­ют мотыль­ка-пте­ро­дак­ти­ля от дей­стви­тель­но­сти, где век-буль­те­рьер, обре­чён­но свер­нув­шись кала­чи­ком, забыл­ся сном, над лест­ни­цей кру­жит­ся чёр­ная моль, а Гре­бен­щи­ко­ва сво­ло­чи зама­ни­ли в теле­ви­зор. Но и его, когда ста­нет дедуш­кой, отпра­вят на антре­соль. Моты­лёк-пте­ро­дак­тиль поте­рял­ся в пусто­те, а мы ещё жаж­дем воз­мез­дия (а кто нет — шкур­ник и трус), но зна­мя уже порва­но. Оста­лось толь­ко делать уколы.

Кол­лаж Бори­са Бело­ку­ро­ва из сам­из­да­та «Мир искусства»

Н — «Нерпы охотского моря (просят!)»

Вол­шеб­ные ори­ен­ти­ры для лири­че­ско­го героя, кото­рые с Даль­не­го Восто­ка шлют ему сиг­на­лы — надо бро­сить мир мет­ро и мага­зи­нов и отпра­вить­ся по доро­ге вспять, свёр­ну­той в виде коша­чье­го хво­ста. Сде­лать «шаг в сто­ро­ну от вас, таких живых» нуж­но не меш­кая: рефрен «Про­сят: «Ско­рей!» от нерп настоль­ко важен, что даже выне­сен в заголовок.


О — Олениха (из песни «Белая олениха»)

Тра­ди­ци­он­ная оппо­зи­ция тра­ди­ци­он­но­му же миру, выпу­стив­ше­му непра­виль­ные ког­ти. С одной сто­ро­ны — мен­ты, с дру­гой — оле­ни­ха, камер­тон миро­зда­ния, на кото­рый надо рав­нять­ся. Кто побе­дит в нерав­ной борь­бе? «Это в конеч­ном счё­те решать тебе!».


П — Пчёлы (из песни «Мёртвые пчёлы»)

Мёрт­вые не уми­ра­ют — навер­ное, поэто­му, выле­тев­шие из гнез­да аль­бо­ма «Ост­ров-кре­пость» и почив­шие на мёрз­лом асфаль­те насе­ко­мые про­дол­жа­ют пода­вать сиг­на­лы. Пус­кай даже один из них — рав­но­ду­шие («Мёрт­вой пче­ле всё рав­но»), а дру­гой — ожи­да­ние кон­ца времён.

Не стран­но, что пчё­лам не жаль лед­ни­ко­вой эры, где рабо­че­му не хочет­ся ока­зать­ся на Ямай­ке хотя бы на пару минут. И всё-таки пчё­лы важ­ны — ведь имен­но они вдох­нов­ля­ют завер­шить этот некро­лог отча­ян­ным лозун­гом: «Нам нуж­но общение!».


Р — Ревнивец (из песни «Ленивец-ревнивец»)

Место оби­та­ния: веч­но­зе­лё­ная лагу­на. Заня­тие: рев­но­вать люби­мую к ска­лам, вет­вям и дере­вьям, а так­же мечу Неме­зи­ды и сме­ху Фор­ту­ны, а ещё к пару­сам, кораб­лям и коман­дам («повод для рев­но­сти — всё, что не он, всё, что кро­ме). В то же вре­мя она зажи­га­ет в бен­галь­ском неоне — ани­ма­ли­сти­че­ский сюжет в духе «Он был стар­ше её» Андрея Мака­ре­ви­ча, кото­рый тоже «полез­но послу­шать влюб­лён­ным». Паде­ние — креп­кий паль­мо­вый ром, спо­кой­ный тро­пи­че­ский плач и сон, кото­рый воз­вра­ща­ет к жиз­ни гар­мо­нию. Но лени­вец зна­ет: он спит в послед­ний раз.


С — Стегозавр с мармеладными глазами (из песни «Кто полюбит стегозавра?»)

Печаль­ный тра­во­яд­ный дино­завр по име­ни Ста­ся (но своё имя он рас­кро­ет толь­ко тому, кто даст себе труд про­слу­шать его исто­рию до кон­ца). Явный род­ствен­ник Мотыль­ка-пте­ро­дак­ти­ля, лег­ко узна­ва­е­мый по опа­лён­ным кры­лам, живу­щий в нойз-рит­ме пес­ни про кры­ла­тые каче­ли с изъ­ятым при­пе­вом — вид­но, кры­лья каче­лей тоже опа­ле­ны и боль­ше не летят.

Мир Ста­си — это три­то­ны и улит­ки, кото­рые постав­ля­ют напи­ток «Оча­ро­ва­нье», пла­чу­щая форель и кош­ка, кото­рая зна­ет повесть о прин­цес­се Несме­яне. У каж­до­го свои труд­но­сти, вызван­ные общей «сло­ман­но­стью» бытия. Все вме­сте они — укра­ше­ние чьей-то жиз­ни, вот толь­ко отдель­но ото всех Ста­сю так никто и не полюбил.


Т — Тигры

Поло­са­тые коша­чьи — не то же, что коты, но доб­рое мно­го­чис­лен­ное пле­мя и важ­ные ава­та­ры. «Я рабо­тал в цир­ке дрес­си­ро­ван­ным тиг­рён­ком», — дела­ет при­зна­ние Борис Ана­то­лье­вич в «Раду­ге Вави­ло­на». Затем остав­ля­ет цирк и отправ­ля­ет­ся пить вод­ку с русал­кой на радость тем моск­ви­чам, у кото­рых пере­пон­ки на руках и бар­су­чий мех на мор­дах — удач­ный побег.

Из рисун­ков Бори­са Белокурова

Мень­ше повез­ло «Рици­ци и Мици­ци» — тиг­ри­цам зве­рин­ца Дуро­ва, кото­рые сбе­жа­ли и помча­лись в даль бес­ком­про­мисс­ную. Гром гре­мел, небо было хму­рое — это госу­дар­ство, кон­тро­ли­ру­е­мое Иоси­фом Ста­ли­ным и Дмит­ри­ем Моде­лем, кото­рое не про­ща­ет и стре­ля­ет меж­ду глаз. Мици­ци уби­ли, а Рици­ци взле­те­ла в под­не­бе­сье. Теперь на Зем­ле мож­но уви­деть толь­ко её тень. Да и то не каж­до­му, толь­ко тем, кто «без души, с душою песьей».

Как зака­ля­лась сталь, так и пла­вят­ся тиг­ры. А «Слё­зы чёр­но­го тиг­ра» про­сту­па­ют сквозь титры.


У — Утята (из песни «Память котят и утят»)

В спек­так­ле Резо Габ­ри­ад­зе «Пес­ня о Вол­ге, или Ста­лин­град­ская бит­ва» пла­чет мама-муравьи­ха, у кото­рой на полях сра­же­ний погиб­ла дочь: «Гос­по­ди, кто же тише нас по зем­ле ходил?!». Так и по Бело­ку­ро­ву не худо будет вспом­нить, что «все утя­та и все котя­та запом­нят вой­ну с фаши­ста­ми». Образ утён­ка — это немно­го образ ребён­ка. И если взрос­лым взрос­лое «веч­ная память», детям — три­жды по три раза повто­рён­ное дет­ское: «Спо­кой­ной ночи, малыши!».


Ф — Форсиха (их песни «Ежиха-форсиха»)

Одна из немно­гих зве­ри­ных форм, вызы­ва­ю­щих у Усо­ва пре­зре­ние без ого­во­рок. Ещё пер­во­ис­точ­ни­ке, одно­имён­ной сказ­ке совет­ско­го дет­ско­го писа­те­ля Евге­ния Пер­мя­ка, она сде­ла­ла непра­виль­ный выбор в поль­зу бур­жу­аз­но­го антипревращения:

«При­гля­нул­ся Ежи­хе-фор­си­хе выд­ро­вый мех. Не налюбуется.
— Давай, Выд­ра, одёж­кой меняться.
— Давай! — гово­рит Выдра.
Ска­за­но — сде­ла­но. Поме­ня­лись одёжками».

Но уже ско­ро ежи­хе при­шлось пожа­леть о под­мене — когда пре­ступ­ные эле­мен­ты реши­ли попро­бо­вать её на зуб. Защит­ных про­ле­тар­ских колю­чек боль­ше не было, и ежи­ху задра­ли. В девя­но­стые лири­че­ский герой Бело­ку­ро­ва даже не хочет марать о вос­крес­шую ежи­ху руки, пред­ла­гая «тупой, без­ду­хов­ной, дошед­шей до точ­ки» фор­си­хе заткнуть­ся фаль­ши­вым сча­стьем и жрать свои нар­ко-гри­боч­ки в день рож­де­ния панк-рока.


Х — Храбрый окунь (из песни «Окуньково (Fishtown)»)

В рыб­ном горо­де Окунь­ко­во повстре­ча­лись храб­рый окунь и пре­крас­ная дель­фи­на. Сра­зу было понят­но, что ничем хоро­шим это не кон­чит­ся: взмах рес­ниц дель­фи­ны напом­нил оку­ню пере­до­зи­ров­ку геро­и­на. Так и ока­за­лось. Уплыл окунь из род­ных кра­ёв на волю.


Ц — Цирковой говорящий зверь (из песни «Однажды в цирке (Рок-н-ролл блицкриг)»)

В малень­ком цир­ке слу­чи­лось уди­ви­тель­ное про­ис­ше­ствие: заго­во­рил дрес­си­ро­ван­ный зверь. Заго­во­рил о непро­стом — зле интер­не­та, крас­ном бан­те Пеле­ви­на и люб­ви. Зри­те­ли, заме­тив, что они боль­ше не раз­вле­ка­ют­ся, а раз­мыш­ля­ют над тем, как им быть, рас­сви­ре­пе­ли и потре­бо­ва­ли от дрес­си­ров­щи­ка при­стре­лить «недо­пёс­ка». Адми­ни­стра­ция изви­ни­лась, вер­ну­ла день­ги за биле­ты и уве­ла зве­ря за кули­сы. Что с ним там сде­ла­ли — неизвестно.

Зато извест­но, что быв­ший на пред­став­ле­нии малень­кий ребё­нок лет вось­ми вырос, стал кру­тым гума­ни­та­ри­ем, посту­пил во ВГИК и снял кино про то, о чём пове­дал муд­рый зверь. Спа­си­бо тебе от зри­те­лей за эту «мину­ту сча­стья перед ядер­ной зимой».

Кол­лаж Бори­са Бело­ку­ро­ва из сам­из­да­та «Мир искусства»

Ч — «Чайки счастья»

Заме­ча­тель­ность отпи­ки Усо­ва (в этом слу­чае одол­жен­ной Арине Стро­га­но­вой и груп­пе «Утро над Вави­ви­ло­на») кро­ме про­че­го ещё и в том, что­бы в поста­по­ка­лип­ти­че­ских обсто­я­тель­ствах видеть чаек. Каза­лось бы — мир сго­рел, оста­вив дво­их, да и за ними уже выехал чёр­ный каток исто­рии. Но хва­та­ет сил упря­мо гнуть своё:

«Может, это лай белой лайки
Может, это выход из клетки
Может это в стаю соби­ра­ют­ся чайки
Чтоб на небе стать пят­ном незаметным
Чай­ки счастья».


Ш — Шпионка (из песни «Мама для мамонтёнка»)

В Совет­ском Сою­зе мамон­там жилось явно про­ще: плы­ви себе по вол­нам музы­ки Шаин­ско­го, делай, что долж­но, и луч­шее не за гора­ми. Но теперь, когда бес­при­зор­ные мамон­тя­та — это вся Рос­сия кро­вью умы­тая, мамон­ти­хе при­хо­дит­ся стать шпи­он­кой для мамон­тён­ка, раз­ве­ды­вая и древ­нюю муд­рость, и новое сча­стье. Полу­чит­ся ли? Судя по сме­ху с небес, пока получается.


Щ — Щера (из «Песни для Аниты Муи»)

Один из пред­ста­ви­те­лей отря­да при­ма­тов вида чело­век разум­ный — Сер­гей Щер­ба­ков из груп­пы «Мир­ный атом». О нём все­го строч­ка — «И полу­ду­рок Щера не нахо­дит сво­их Сюзанн». Ведь не кот и даже не кто-то из наи­бо­лее важ­ных гоминид, кото­рых мож­но встре­тить в дру­гих текстах («Эта пес­ня для Вит­ни, для Вит­ни, для Вит­ни… вот и весь ком­му­низм» из «Пес­ни для Whitney») или даже загла­ви­ях аль­бо­мов («Эн и я», 2001 год).

Поло­же­ние и обра­зы людей в поэ­зии Усо­ва мож­но объ­яс­нить сло­ва­ми сорат­ни­ка по «Ено­там» Борис Гри­ши­на (Руд­ки­на):

«[Усов] был чело­ве­ком, сидя­щим в башне из сло­но­вой кости, в сво­ём мире, и счи­та­ю­щим, что люди, его окру­жа­ю­щие, это в основ­ном ино­пла­не­тяне, и недоб­рые причём».

Оформ­ле­ние аль­бо­ма «Эн и Я»

Э — Электронный Тамагоша (из «Я перестала быть собой. Дорогая ли эта цена?..»)

Тама­го­чи были и про­шли, но поэт-ани­ма­лист успел их изу­чить, лас­ко­во назы­вать тама­го­ша­ми, мар­ки­ро­вать как «меха­ни­че­ских ско­тов» и даже совер­шить куль­тур­но-био­ло­ги­че­ское откры­тие: их появ­ле­ние было пред­ска­за­но в хите «Элек­три­че­ский пёс» Бори­са Гребенщикова.

«Рань­ше я гуля­ла с Петей, рань­ше я гуля­ла с Гошей, а теперь мне дорог толь­ко Тама­го­ша» — это ведь вооб­ще про циф­ро­ви­за­цию, при этом не одно­бо­ко-стар­че­ски, вро­де «толь­ко и зна­ют, что сидеть в теле­фо­нах». Мобиль­ни­ки — наши питом­цы, за кото­ры­ми глаз да глаз, и мы все­гда летим на «крик нежи­во­го зве­ря», пото­му что «твой вир­ту­аль­ный Берия тре­бу­ет перемен».

Вза­мен Тама­го­ша (или Айфо­ша) изо­ли­ру­ет от бед внеш­не­го мира и учит ответ­ствен­но­сти. Геро­и­ня тек­ста ответ­ствен­но­сти не научи­лась — пока зве­рёк пищал, бега­ла во внеш­ний мир за сига­ре­та­ми, а вер­нув­шись, обна­ру­жи­ла элек­трон­ный тру­пик. Не огор­чив­шись, отпра­ви­лась «в гости к пар­ню, у кото­ро­го мно­го тра­вы». Луч­ше бы уж и даль­ше сиде­ла с Тамагошей.


Ю — «Ю‑Кун-Кун»

Алмаз из коме­дии «Рази­ня» с Луи де Фюне­сом, ожил и обна­ру­жил в себе холод­ность. И пошёл «тра­ек­то­ри­ей нена­ви­сти, что направ­ле­на в сто­ро­ну нена­ви­сти». Рань­ше никто не здо­ро­вал­ся с хму­рым суще­ством, и теперь он готов пре­вра­тить в пыль веков всех род­ных и сосе­дей во дво­ре и бро­сать раз­ру­шен­ным мирам, как голу­бям, крош­ки счастья.

Руко­пись пес­ни «Мы были коалами»

Я — Як-истребитель (из «Тянь-Шаньской баллады»)

Про­пу­стив через себя «Яка-истре­би­те­ля» Высоц­ко­го, Усов выпу­стил из бер­ло­ги гор­но­го яка — без кавы­чек. У Вла­ди­ми­ра Семё­но­ви­ча поёт само­лёт, а у Бори­са Ана­то­лье­ви­ча насто­я­щий гор­ный бык с клы­ка­ми в оска­лен­ной пасти, на кото­рые будет наса­жен Мура­ка­ми и дру­гие маль­чи­ки, кото­рых необ­хо­ди­мо осво­бо­дить от их фан­та­зий и быта.

Раз­ни­ца не толь­ко в фор­ме, но и в отно­ше­нии. Само­лёт — суще­ство мир­ное, истре­би­тель поне­во­ле и даже бро­сая бом­бы поёт: «Мир ваше­му дому!». Як с гла­за­ми звез­ды бое­ви­ков Юнь­фа­та готов пре­вра­тить сте­зю взлёт­но-поса­доч­ных полос и дру­гие при­ме­ты мира анти­хри­ста в огнен­ный Ганг.

Не имя внут­рен­не­го кон­флик­та, як направ­ля­ет всю могу­чую сили­щу на кон­фликт внеш­ний, охот­но зовёт себя истре­би­те­лем, лик­ви­да­то­ром и даже тер­ми­на­то­ром и чест­но пре­ду­пре­жда­ет: «Смерть ваше­му дому». Дослов­ная цита­та из Высоц­ко­го — «досад­но, что сам я немно­го успел» — после 11 апре­ля 2019 года зазву­ча­ла по-осо­бен­но­му прон­зи­тель­но. Види­мо, так как речь шла не о част­ном истре­би­те­ле, а о плане по пере­де­лу мира, кото­рый не удал­ся, дей­стви­тель­но хочет­ся досадовать.
Но — пусть пове­зёт другому.

Руко­пись «Тянь-Шань­ской баллады»

Читай­те так­же «„Hепри­мет­ной тро­пой“: носталь­гия в рус­ской музы­ке»

Поделиться