Лидия Чарская: писательница, которую критиковали взрослые и обожали дети

В 1930‑е годы на ули­цах Ленин­гра­да мож­но было встре­тить необыч­но­го вида жен­щи­ну: худую, в длин­ном сером шер­стя­ном пла­тье и паль­то, кото­рые она носи­ла и зимой и летом. Жен­щи­на дер­жа­лась гор­до и, вопре­ки все­му, регу­ляр­но посе­ща­ла цер­ковь. Лишь немно­гие узна­ва­ли в ней Лидию Чар­скую — без пре­уве­ли­че­ния самую попу­ляр­ную дет­скую писа­тель­ни­цу доре­во­лю­ци­он­ной России.

Ко вто­ро­му совет­ско­му деся­ти­ле­тию кни­ги Чар­ской дав­но рас­кри­ти­ко­ва­ли и запре­ти­ли, а мно­го­чис­лен­ные кол­ле­ги по цеху успе­ли соста­вить десят­ки снис­хо­ди­тель­ных рецен­зий. Даже на пике попу­ляр­но­сти писа­тель­ни­ца, чьи кни­ги с упо­е­ни­ем чита­ли в Рос­сии и Евро­пе, жила небо­га­то, а при совет­ской вла­сти — и того хуже.

После рево­лю­ции не изме­ни­лось толь­ко одно — чита­те­ли её по-преж­не­му обо­жа­ли. Даже в 1930‑е пио­не­ры при­хо­ди­ли к Чар­ской домой, что­бы поде­лить­ся про­дук­та­ми, а заод­но и позна­ко­мить­ся с её про­из­ве­де­ни­я­ми — руко­пи­ся­ми, а не книгами.

К 150-летию Лидии Чар­ской рас­ска­зы­ва­ем, поче­му дети зачи­ты­ва­лись её пове­стя­ми о закры­тых пан­си­о­нах и сиро­тах, и прав­да ли её кни­ги так пло­хи, как писал о них Кор­ней Чуковский.


Часть I, в которой Лидия Воронова становится Чарской

Био­гра­фия Лидии Алек­се­ев­ны Чар­ской (Воро­но­вой) извест­на очень фраг­мен­тар­но: даже год рож­де­ния писа­тель­ни­цы оста­ёт­ся дис­кус­си­он­ным вопро­сом. Обще­при­ня­тым счи­та­ет­ся 1875‑й, хотя, по неко­то­рым дан­ным, она роди­лась чуть поз­же, в 1879‑м. Её отец, Алек­сей Алек­сан­дро­вич Воро­нов, слу­жил воен­ным инже­не­ром, а поз­же полу­чил зва­ние гене­рал-лей­те­нан­та. Мать, Анто­ни­на Дмит­ри­ев­на Кра­хот­ки­на, умер­ла во вре­мя родов. Лидию Алек­се­ев­ну вос­пи­ты­ва­ли дед и тётя, а в 11 лет её отпра­ви­ли в Пав­лов­ский инсти­тут бла­го­род­ных девиц. Фак­ти­че­ски здесь и нача­лась её твор­че­ская карье­ра: спер­ва девоч­ка сочи­ня­ла сти­хи, потом нача­ла вести днев­ник (частич­но сохра­нив­ший­ся) и выду­мы­вать рас­ска­зы. Впе­чат­ле­ния от семи лет сре­ди бла­го­род­ных девиц ста­ли осно­вой для мно­гих её зна­ме­ни­тых рома­нов и пове­стей, в первую оче­редь — для «Запи­сок институтки».

Подроб­нее о ран­них годах жиз­ни Лидия Чар­ская рас­ска­за­ла в авто­био­гра­фи­че­ской пове­сти «За что?». Кни­га цен­на не столь­ко фак­та­ми, сколь­ко демон­стра­ци­ей эмо­ци­о­наль­ной нату­ры писа­тель­ни­цы и её автор­ско­го сти­ля — мно­го­слов­но­го и наивного.
Лидия Чар­ская в детстве

В 1894‑м, сра­зу после гим­на­зии, Лидия вышла замуж за офи­це­ра Бори­са Чури­ло­ва. Через два года у пары родил­ся сын Геор­гий. Одна­ко уже в 1901 году их брак при­зна­ли рас­торг­ну­тым, при­чи­ны это­го до кон­ца неиз­вест­ны. Сре­ди про­че­го мож­но най­ти инфор­ма­цию, что Лидия не захо­те­ла пере­ез­жать из Санкт-Петер­бур­га в Сибирь, куда мужа отпра­ви­ли на служ­бу. Под­твер­жде­ний это­му най­ти не уда­лось. Впо­след­ствии Лидия Алек­се­ев­на вый­дет замуж ещё дважды.

После пер­во­го раз­во­да Лидия Алек­се­ев­на посту­пи­ла на Дра­ма­ти­че­ские кур­сы при Импе­ра­тор­ском теат­раль­ном учи­ли­ще, а затем суме­ла занять един­ствен­ное вакант­ное жен­ское место в Санкт-Петер­бург­ском Алек­сандрин­ском импе­ра­тор­ском теат­ре (с 1920 года — Госу­дар­ствен­ный театр дра­мы), где она про­слу­жи­ла вплоть до 1924 года. Впро­чем, у неё нико­гда не было глав­ных ролей — толь­ко вто­ро­сте­пен­ные и эпи­зо­ди­че­ские. Боль­ших денег актёр­ство ей не при­но­си­ло никогда.

Имен­но в пер­вые годы рабо­ты в теат­ре Лидия Алек­се­ев­на при­ду­ма­ла псев­до­ним — Чар­ская. Допод­лин­но неиз­вест­но, какой смысл вло­жен в него. Пер­вая вер­сия гла­сит, что фами­лия вос­хо­дит к сло­вам «чары» и «оча­ро­ва­нье». Соглас­но вто­рой, она поза­им­ство­ва­ла псев­до­ним из неза­вер­шён­ной пове­сти Алек­сандра Пуш­ки­на «Еги­пет­ские ночи», глав­ный герой кото­рой — поэт Чарский.

Нача­тое в юно­сти сочи­ни­тель­ство Лидия Алек­се­ев­на не бро­си­ла: в 1902 году жур­нал «Заду­шев­ное сло­во» частя­ми опуб­ли­ко­вал её повесть «Запис­ки инсти­тут­ки» (изда­ние про­из­ве­де­ний отдель­ны­ми гла­ва­ми в пери­о­ди­че­ской печа­ти тогда было более чем рас­про­стра­не­но и в Рос­сии, и в Евро­пе). Неза­мыс­ло­ва­тая исто­рия о девоч­ке Люде Вла­сов­ской, кото­рая после семей­ной тра­ге­дии при­е­ха­ла учить­ся в Петер­бург, быст­ро про­сла­ви­ла писа­тель­ни­цу на всю стра­ну — школь­ни­цы и школь­ни­ки обо­жа­ли её. Дебют ока­зал­ся более чем успеш­ным: к 1915 году «Запис­ки» выдер­жа­ли четы­ре переиздания.

Чар­ская про­дол­жи­ла писать и за сле­ду­ю­щие деся­ти­ле­тия созда­ла более сот­ни про­из­ве­де­ний: рома­нов, пове­стей и стихотворений.


Часть II, в которой книги Чарской захватывают детские сердца

Итак, пер­вое же про­из­ве­де­ние сде­ла­ло писа­тель­ни­цу звез­дой и, как отзы­ва­лись неко­то­рые, «вла­сти­тель­ни­цей умов школь­ни­ков». Необы­чай­но твор­че­ски пло­до­ви­тая, она успе­ва­ла созда­вать по несколь­ко замет­ных про­из­ве­де­ний в год. Лидия Алек­се­ев­на дели­лась:

«Я бук­валь­но горю и сго­раю, лихо­ра­доч­но набра­сы­ваю одну стра­ни­цу за другой».

Все эти «лихо­ра­доч­но набро­сан­ные стра­ни­цы» были ожи­да­е­мы и вос­тре­бо­ва­ны. В бла­го­дар­ность юные кни­го­лю­бы отправ­ля­ли авто­ру сот­ни писем.

После «Запи­сок инсти­тут­ки» Чар­ская выпу­сти­ла их предыс­то­рию «Княж­на Джа­ва­ха» (1903), про­дол­же­ние «Люда Вла­сов­ская» (1904), а несколь­ко поз­же — пове­сти «Вто­рая Нина» (1907), «Джа­ва­х­ов­ское гнез­до» (1910) и «Дели-Акыз» (1915). Парал­лель­но Чар­ская при­ду­мы­ва­ла дру­гие сюже­ты: так появи­лась «Сме­лая жизнь» (1905) — исто­рия пер­вой жен­щи­ны-офи­це­ра Надеж­ды Дуро­вой, «Сиби­роч­ка» (1908) — повесть о девоч­ке из знат­ной семьи, бро­шен­ной в лесу и став­шей цир­кач­кой. Вре­мя от вре­ме­ни писа­тель­ни­ца экс­пе­ри­мен­ти­ро­ва­ла с жан­ра­ми: напри­мер, в 1909 году был издан её мас­штаб­ный роман о похо­де Ерма­ка и дру­гих собы­ти­ях XVI века «Гроз­ная дру­жи­на». Все про­из­ве­де­ния ста­но­ви­лись попу­ляр­ны­ми, чита­те­ли очень теп­ло при­ни­ма­ли их.

Облож­ки и иллю­стра­ции пове­сти «Сиби­роч­ка». Изда­тель­ство «Това­ри­ще­ство М. О. Вольф». 1912 год

Впро­чем, огром­ные тира­жи не при­но­си­ли писа­тель­ни­це денег — при­чи­на в изда­тель­ской моде­ли, прак­ти­ко­вав­шей­ся в нача­ле века. Автор полу­чал пла­ту толь­ко за пер­вый тираж, а за пере­из­да­ния не пла­ти­ли ни фик­си­ро­ван­ных гоно­ра­ров, ни тем более про­цен­тов от про­даж. Для всю жизнь нуж­дав­шей­ся в день­гах Чар­ской сочи­не­ние новых исто­рий было, по сути, един­ствен­ным источ­ни­ком дохо­да: рабо­та в теат­ре нико­гда не при­но­си­ла ей солид­ных денег, род­ствен­ни­ки и мужья не содер­жа­ли её.

У Чар­ской был доволь­но чёт­ко очер­чен­ный круг тем: школь­ная жизнь и при­клю­че­ния поте­рян­ных детей или сирот. Ино­гда она сочи­ня­ла сказ­ки, но всё же реа­ли­сти­че­ские темы все­гда оста­ва­лись ей бли­же, в них писа­тель­ни­ца гораз­до орга­нич­нее. Источ­ни­ком вдох­но­ве­ния для неё слу­жил соб­ствен­ный опыт и когда-то пере­жи­тые эмо­ции. Чар­ская сама учи­лась в таком пан­си­оне, не зна­ла свою мать и в какой-то мере чув­ство­ва­ла себя сиро­той. Поэто­му она так хоро­шо пони­ма­ла сво­их чита­те­лей, их вол­не­ния, тре­во­ги и мечты.

Облож­ка и иллю­стра­ции пове­сти «Запис­ки малень­кой гим­на­зист­ки». Изда­тель­ство «Това­ри­ще­ство М. О. Вольф». 1912 год

Вос­тре­бо­ван­ность Чар­ской в дей­стви­тель­но­сти объ­яс­ня­ет­ся очень про­сто. Уже взрос­лая писа­тель­ни­ца всю жизнь сохра­ня­ла по-дет­ски эмо­ци­о­наль­ное вос­при­я­тие мира — гово­рить с под­рост­ка­ми на одном язы­ке для неё было более чем есте­ствен­но. Так, жур­нал «Рус­ская шко­ла» в № 9 за 1911 год писал:

«В вось­ми жен­ских гим­на­зи­ях (I, II и IV клас­сы) в сочи­не­нии, задан­ном учи­тель­ни­цей на тему „Люби­мая кни­га“, девоч­ки почти еди­но­глас­но ука­за­ли про­из­ве­де­ния Чарской».

Жур­нал «Заду­шев­ное сло­во», где регу­ляр­но печа­та­лась Чар­ская, делил­ся дет­ски­ми отзы­ва­ми:

«Из вели­ких рус­ских писа­те­лей я счи­таю сво­ей люби­мой писа­тель­ни­цей Л. А.Чарскую».

«У меня два люби­мых писа­те­ля: Пуш­кин и Чарская».

«Доро­гие това­ри­щи! Я уже дав­но инте­ре­со­вал­ся Ерма­ком, но ни одной из про­чи­тан­ных мною книг о нём не заин­те­ре­со­вал­ся так, как „Гроз­ной дру­жи­ной“. Осо­бо меня пора­зи­ла в этой пове­сти твёр­дость харак­те­ра Алызш».

Лидия Чар­ская за рабо­той. 1900‑е годы

Кни­ги Чар­ской отли­ча­лись лёг­ко­стью повест­во­ва­ния, дра­ма­тич­ны­ми, но в то же вре­мя очень жиз­нен­ны­ми сюже­та­ми, да и про­сто доб­ро­той. У боль­шин­ства её про­из­ве­де­ний счаст­ли­вый конец: какие бы страш­ные потря­се­ния ни пере­жи­ва­ли герои, чита­тель не оста­ёт­ся с раз­би­тым серд­цем. К тому же она отлич­но уме­ла захва­ты­вать вни­ма­ние: гла­вы часто закан­чи­ва­ют­ся клиф­фх­эн­ге­ра­ми, радость быст­ро сме­ня­ет­ся горем и наобо­рот. Насколь­ко извест­но, писа­тель­ству Чар­ская спе­ци­аль­но не учи­лась, пола­га­ясь на при­род­ное чутьё.


Часть III, в которой Корней Чуковский критикует Чарскую, но дети не обращают внимания

Неслож­но пред­по­ло­жить, что кри­ти­ки отзы­ва­лись о кни­гах Чар­ской пре­не­бре­жи­тель­но. Кто-то втайне зави­до­вал сла­ве, кото­рой моло­дая дебю­тант­ка доби­лась без уси­лий (как им каза­лось), кому-то не нра­вил­ся её худо­же­ствен­ный стиль и про­стень­кие сюже­ты. Пока дети не толь­ко в Рос­сии, но и в Евро­пе зачи­ты­ва­лись кни­га­ми Чар­ской, взрос­лые назы­ва­ли её школь­ные пове­сти мещан­ски­ми, вред­ны­ми и безвкусными.

Чар­скую есть за что кри­ти­ко­вать — как и любо­го дру­го­го писа­те­ля. Сце­ны и сюже­ты в её кни­гах дей­стви­тель­но часто повто­ря­ют­ся, герои ведут себя эмо­ци­о­наль­но (и даже исте­рич­но), а про­стые собы­тия опи­сы­ва­ют­ся неза­слу­жен­но мно­го­слов­но. Одна­ко всё это — зако­ны жан­ра. Выби­рая при­клю­чен­че­скую повесть, чита­тель при­ни­ма­ет пра­ви­ла игры: он хочет инте­рес­но про­ве­сти вре­мя и испы­тать эмо­ции, а не погру­жать­ся в нра­во­уче­ния и философствования.

Пожа­луй, глав­ным кри­ти­ком Чар­ской стал Кор­ней Чуков­ский. В 1912 году буду­щий автор «Мой­до­ды­ра» и «Тара­ка­ни­ща» в при­выч­ной кол­кой мане­ре про­ком­мен­ти­ро­вал и язык, и содер­жа­ние, и неве­ро­ят­ную попу­ляр­ность рома­нов. Так, он сме­ял­ся над тем, что геро­и­ни у Чар­ской посто­ян­но пада­ют в обмо­рок (что чистей­шая прав­да), а так­же над неудач­ны­ми обо­ро­та­ми, кото­рая она к тому же пере­но­си­ла из про­из­ве­де­ния в про­из­ве­де­ние. Одна­ко более все­го ему не нра­ви­лось, что пове­сти Чар­ской вос­хва­ля­ют и роман­ти­зи­ру­ют сло­жив­шу­ю­ся эли­тар­ную систе­му образования:

«Чар­ская — инсти­тут­ка. Она и сти­ха­ми и про­зой любит вос­пе­вать инсти­тут, десят­ки книг посвя­ща­ет инсти­ту­ту и всё-таки ни разу не заме­ти­ла, что, по её же рас­ска­зам, инсти­тут есть гнез­ди­ли­ще мер­зо­сти, засте­нок для кале­че­ния дет­ской души; подроб­но рисуя все ужа­сы это­го мрач­но­го места, она ни на миг не усо­мни­лась, что рас­ска­зы­ва­ет уми­ли­тель­но тро­га­тель­ное; пишет сати­ры и счи­та­ет их ода­ми. Для нас её „Запис­ки инсти­тут­ки“ суть „Запис­ки из “Мёрт­во­го дома”“…»

Не исклю­че­но, что при­чи­на нелюб­ви Чуков­ско­го к пан­си­о­нам и про­чим обра­зо­ва­тель­ным учре­жде­ни­ям была лич­ной: Кор­ней Ива­но­вич утвер­ждал, что в пятом клас­се его отчис­ли­ли из гим­на­зии из-за низ­ко­го про­ис­хож­де­ния (мать писа­те­ля была кре­стьян­кой, его роди­те­ли нико­гда не состо­я­ли в офи­ци­аль­ном браке).

Хотя в целом пове­сти Чар­ской поли­ти­че­ски ней­траль­ны, Кор­ней Чуков­ский под­ме­тил, что «осо­бен­но недо­ся­га­е­ма Чар­ская в пош­ло­сти пат­ри­о­то-казар­мен­ной». Нечто подоб­ное в её рабо­тах дей­стви­тель­но встре­ча­ет­ся. Сре­ди про­че­го, Лидия Алек­се­ев­на мог­ла исполь­зо­вать фор­му­ли­ров­ку «обо­жа­е­мый Рос­си­ей монарх» или не слиш­ком-то эмпа­тич­но писа­ла: «Кра­са­вец ата­ман ни на мину­ту не пере­ста­вал кро­шить сво­ей саб­лей вра­га».

Созда­ёт­ся впе­чат­ле­ние, что Чуков­ско­го бес­по­ко­и­ло не столь­ко то, что кни­ги Чар­ской не слиш­ком-то хоро­ши, сколь­ко то, что дети пред­по­чи­та­ли их «высо­кой» лите­ра­ту­ре и в ито­ге у них фор­ми­ро­вал­ся пло­хой вкус. Так, он писал, что дети в биб­лио­те­ках берут Чар­скую куда чаще Жюля Вер­на (790 раз в год про­тив 232).

Вслед за Чуков­ским потя­ну­лись и дру­гие. Впро­чем, никто не повто­рил пол­но­ту и глу­би­ну его ана­ли­за. Как отно­си­лась к кри­ти­ке сама Лидия Алек­се­ев­на, неиз­вест­но. Ясно толь­ко то, что писать она не пре­кра­ща­ла вплоть до Октябрь­ской революции.


Часть IV, в которой книги Чарской запрещают, но детям по-прежнему безразлично

Почти сра­зу после Граж­дан­ской вой­ны и закреп­ле­ния боль­ше­ви­ков у вла­сти кни­ги Лидии Чар­ской запре­ти­ли, как и рабо­ты подав­ля­ю­ще­го чис­ла авто­ров дво­рян­ско­го про­ис­хож­де­ния. Её люби­мые сюже­ты — жизнь в шко­лах-пан­си­о­нах — с точ­ки зре­ния вла­сти поте­ря­ли малей­шую акту­аль­ность. Сен­ти­мен­таль­ность каза­лась неумест­ной, мно­го­слов­ность и опи­са­тель­ность — слиш­ком бур­жу­аз­ны­ми. Нако­нец, отсут­ствие клас­со­во­го под­хо­да и идей­ная ней­траль­ность в твор­че­ском мето­де тоже закры­ва­ли Чар­ской путь в изда­тель­ства. Совет­ское госу­дар­ство созда­ва­ло новую, рево­лю­ци­он­ную дет­скую лите­ра­ту­ру, кото­рая по фор­ме и смыс­лу была пол­но­стью про­ти­во­по­лож­на рабо­там Чарской.

Какое-то вре­мя Лидия Алек­се­ев­на пыта­лась сотруд­ни­чать с изда­ни­ем «Новый Робин­зон», но не срос­лось — писать «рево­лю­ци­он­но» и о «зло­бо­днев­ном» она не смог­ла. Саму­ил Мар­шак вспо­ми­нал:

«…я как-то пред­ло­жил меч­та­тель­но-печаль­ной и, в сущ­но­сти, про­сто­душ­ной Лидии Чар­ской, очень нуж­дав­шей­ся в те вре­ме­на в зара­бот­ке, попы­тать­ся напи­сать рас­сказ из более близ­ко­го нам быта. Но, про­чи­тав её новый рас­сказ „Пров-рыбо­лов“, под­пи­сан­ный насто­я­щей фами­ли­ей писа­тель­ни­цы — „Л. Ива­но­ва“, — я убе­дил­ся, что и в этом новом рас­ска­зе „скво­зит“ преж­няя Лидия Чар­ская, автор попу­ляр­ной когда-то „Княж­ны Джавахи“.

— Мар­шак гово­рит, что я скво­жу! — горест­но и кокет­ли­во гово­ри­ла Лидия Алек­се­ев­на сво­им зна­ко­мым, ухо­дя из редакции».

Печа­тать Чар­скую пере­ста­ли, из теат­ра ей при­шлось уйти — един­ствен­ным сред­ством к суще­ство­ва­нию для неё ста­ла актёр­ская пен­сия, кото­рую ей согла­си­лись выпла­чи­вать дале­ко не сра­зу. Офор­мить выпла­ты помог, как ни уди­ви­тель­но, Кор­ней Чуков­ский. Да, он бес­по­щад­но выска­зы­вал­ся о твор­че­стве писа­тель­ни­цы, но нико­гда не желал ей зла.

Облож­ки и иллю­стра­ции рас­ска­за «Рыжик и Чер­нуш­ка». Изда­тель­ство «Това­ри­ще­ство М. О. Вольф». 1907 год

Тем не менее неуга­са­ю­щая вос­тре­бо­ван­ность книг Чар­ской сре­ди детей, по-види­мо­му, крайне бес­по­ко­и­ла вла­сти и совет­ских дет­ских писа­те­лей. Надеж­да Круп­ская была уве­ре­на, что тай­на попу­ляр­но­сти Лидии Алек­се­ев­ны кро­ет­ся в запретах:

«Нуж­но создать осо­бый тип кри­ти­ки дет­ских кни­жек. Надо, что­бы была созда­на кри­ти­че­ская лите­ра­ту­ра для ребён­ка, напи­сан­ная самым про­стым язы­ком, понят­ным для ребят. Тогда, если ребё­нок уви­дит, что не учи­тель ему гово­рит: «Не смей читать Чар­скую»,— а сам про­чи­та­ет об этом и пой­мёт, что Чар­ская пло­ха, она поте­ря­ет для него инте­рес. Мы Чар­скую слиш­ком рекла­ми­ру­ем тем, что запре­ща­ем её. Дер­жать её в биб­лио­те­ке ни к чему, конеч­но, но надо, что­бы у самих ребят выра­бо­та­лось пре­зри­тель­ное отно­ше­ние к Чарской».

При­бли­зи­тель­но в это же вре­мя Круп­скую под­дер­жа­ли мно­же­ство вид­ных лите­ра­то­ров и обще­ствен­ных дея­те­лей. Напри­мер, опять же, Чуков­ский:

«Чар­ская отрав­ля­ла детей сифи­ли­сом мили­та­ри­сти­че­ских и казар­мен­но-пат­ри­о­ти­че­ских чувств…»

…жена Мак­си­ма Горь­ко­го Мария Андреева:

«Не пони­маю, как мог­ли изда­вать сочи­не­ния Чар­ской, поче­му по край­ней мере никто не редак­ти­ро­вал её, не испра­вил фальшь и, порою — очень часто, — негра­мот­ные выражения?»

…и, конеч­но, масто­донт дет­ской лите­ра­ту­ры Саму­ил Мар­шак:

«„Убить“ Чар­скую, несмот­ря на её мни­мую хруп­кость и воз­душ­ность, было не так-то лег­ко. Ведь она и до сих пор про­дол­жа­ет <…> жить в дет­ской сре­де, хотя и на под­поль­ном поло­же­нии. Но рево­лю­ция нанес­ла ей сокру­ши­тель­ный удар. Одно­вре­мен­но с её инсти­тут­ски­ми пове­стя­ми исчез­ли с лица нашей зем­ли и свя­точ­ные рас­ска­зы, и сла­ща­вые сти­хи, при­уро­чен­ные к празд­ни­кам. Прав­да, пред­при­ни­ма­лись неод­но­крат­ные попыт­ки сохра­нить в совет­ской лите­ра­ту­ре анге­лоч­ков под видом образ­цо­вых дево­чек и маль­чи­ков из дет­ско­го сада. Не раз пыта­лись у нас деко­ри­ро­вать мещан­ски уют­ный домаш­ний уго­лок доб­ро­го ста­ро­го вре­ме­ни под стиль „крас­но­го уголка“.

Но луч­шая часть нашей дет­ской лите­ра­ту­ры, воз­ник­шей после рево­лю­ции, рас­счи­та­на на ребят, рас­ту­щих не в теп­ли­це, а на воль­ном воздухе».

Послед­ние 20 лет жиз­ни Чар­ская про­ве­ла в край­ней бед­но­сти (хотя и до это­го не мог­ла похва­стать­ся богат­ством). В одном из писем поэтес­се Ели­за­ве­те Поклон­ской Чар­ская откро­вен­но при­зна­ва­лась в сво­ём неза­вид­ном положении:

«…я тре­тий месяц не пла­чу за квартиру…и боюсь послед­ствий. Голо­дать я уже при­вык­ла, но остать­ся без кро­ва двум боль­ным — мужу и мне — ужасно…»

Про­из­ве­де­ния Чар­ской посте­пен­но ста­но­ви­лись рари­те­том — в про­да­же и тем более в биб­лио­те­ках их не было, немно­го­чис­лен­ные сохра­нив­ши­е­ся экзем­пля­ры пере­да­ва­ли из рук в руки. Уди­ви­тель­но, что, несмот­ря на фак­ти­че­ский запрет, дети про­дол­жа­ли читать её пове­сти наравне с совет­ской лите­ра­ту­рой. Даже в нача­ле 1930‑х школь­ни­ки и школь­ни­цы ука­зы­ва­ли сре­ди сво­их люби­мых книг про­из­ве­де­ния Чар­ской, а её саму — в чис­ле люби­мых писа­те­лей наравне с Пуш­ки­ным, Лер­мон­то­вым и Гого­лем. К тому же Чар­ская была «живым клас­си­ком»: встре­тить­ся с Пуш­ки­ным школь­ни­ки не мог­ли никак, а писа­тель­ни­ца жила в Ленин­гра­де (ули­ца Разъ­ез­жая, дом 7, квар­ти­ра 11) и охот­но при­ни­ма­ла детей у себя дома. Писа­тель Вла­ди­мир Бах­тин сохра­нил вос­по­ми­на­ния одной такой чита­тель­ни­цы, Нины Сивер­ки­ной, види­мо, не раз бывав­шей в гостях у Чарской:

«…Жила Лидия Алек­се­ев­на в кро­хот­ной двух­ком­нат­ной квар­тир­ке по чёр­но­му ходу, дверь с лест­ни­цы откры­ва­лась пря­мо в кух­ню. В этом доме Чар­ская жила дав­но, но преж­де — на вто­ром эта­же, по парад­ной лест­ни­це. Она очень бед­ство­ва­ла. В квар­ти­ре ниче­го не было, сте­ны пустые.

Чар­ская дава­ла детям читать свои про­из­ве­де­ния — но не кни­ги, а руко­пи­си. Книг ника­ких в квар­ти­ре не сохра­ни­лось, в том чис­ле и собственных».

В бла­го­дар­ность дети при­но­си­ли писа­тель­ни­це про­дук­ты и помо­га­ли с уборкой.

Чар­ской не ста­ло вес­ной 1937-го: она умер­ла от есте­ствен­ных при­чин, хотя год смер­ти и застав­ля­ет заду­мать­ся о дру­гих обсто­я­тель­ствах. Кри­ти­ки утих­ли, во мно­гом ещё и пото­му, что ситу­а­ция в стране и в мире рас­по­ла­га­ла обсуж­дать совсем дру­гие темы.

В сле­ду­ю­щие деся­ти­ле­тия, вплоть до 1990‑х, Чар­скую не пере­из­да­ва­ли — уже не из-за запре­тов. Ско­рее, её про­из­ве­де­ния на вре­мя забы­ли. Но вот уди­ви­тель­ный факт: впо­след­ствии ста­ло выяс­нять­ся, что кни­ги Чар­ской не толь­ко увле­ка­ли школь­ни­ков, но и вдох­но­ви­ли целое поко­ле­ние лите­ра­то­ров. Так, лау­ре­ат Нобе­лев­ской пре­мии Борис Пастер­нак рас­ска­зы­вал, что ста­рал­ся писать «Док­то­ра Жива­го» как Чар­ская, «что­бы быть доход­чи­вым для любо­го чита­те­ля».

Поэтес­са и участ­ни­ца Вели­кой Оте­че­ствен­ной вой­ны Юлия Дру­ни­на вспо­ми­на­ла о кни­гах Чарской:

«Уже взрос­лой я про­чи­та­ла о ней очень ост­ро­ум­ную и ядо­ви­тую ста­тью К. Чуков­ско­го. Вро­де и воз­ра­зить что-либо Кор­нею Ива­но­ви­чу труд­но… Упрё­ки спра­вед­ли­вы. И всё-таки два­жды два не все­гда четы­ре. Есть, по-види­мо­му, в Чар­ской, в её вос­тор­жен­ных юных геро­и­нях нечто такое — свет­лое, бла­го­род­ное, чистое, — что… вос­пи­ты­ва­ет самые высо­кие поня­тия о друж­бе, вер­но­сти и чести… В сорок пер­вом в воен­ко­мат меня при­вёл не толь­ко Павел Кор­ча­гин, но и княж­на Джа­ва­ха — геро­и­ня Лидии Чарской…»

Алек­сей Ере­ме­ев, соав­тор «Рес­пуб­ли­ки ШКИД», более извест­ный под псев­до­ни­мом Л. Пан­те­ле­ев, тоже при­зна­вал­ся, что в дет­стве зачи­ты­вал­ся Чар­ской, хотя и не счи­тал, что она силь­но повли­я­ла на него в твор­че­ском отно­ше­нии. В очер­ке «Как я стал дет­ским писа­те­лем» он делил­ся:

«Сре­ди мно­гих умол­ча­ний, кото­рые лежат на моей сове­сти, дол­жен назвать Лидию Чар­скую, моё горя­чее дет­ское увле­че­ние этой писа­тель­ни­цей. <…> Слад­кое упо­е­ние, с каким я читал и пере­чи­ты­вал её кни­ги, отго­ло­сок это­го упо­е­ния до сих пор живёт во мне — где-то там, где таят­ся у нас самые сокро­вен­ные вос­по­ми­на­ния дет­ства, самые дур­ма­ня­щие запа­хи, самые жут­кие шоро­хи, самые счаст­ли­вые сны. <…> А я сви­де­тель­ствую: любил, люб­лю, бла­го­да­рен за всё, что она мне дала, как чело­ве­ку, сле­до­ва­тель­но, как писателю.

Испы­тал ли я в этой „рабо­те“ вли­я­ние Чар­ской, под­ра­жал ли я люби­мой писа­тель­ни­це? Не знаю. <…> Воз­мож­но, под­ра­жа­ния Чар­ской были в „Кин­жа­ле спа­се­ния“, даже почти уве­рен, что были, пото­му что сочи­нял я этот „роман“ в пору само­го глу­бо­ко­го увле­че­ния Чар­ской. Но созна­тель­но под­ра­жать Чар­ской и вооб­ще писать для детей — такое мне и в голо­ву не мог­ло прий­ти — ни в дет­ские годы, ни в годы ски­та­ний, ни в „лицей­скую“ пору Шки­ды, ни поз­же, когда писа­ние и печа­та­нье ста­ло моей профессией».


Финальная часть, в которой книги Чарской наконец-то доступны всем желающим

С нача­ла 1990‑х кни­ги Лидии Чар­ской изда­ют сво­бод­но. Пер­вым ста­ло изда­тель­ство «Дет­ская лите­ра­ту­ра», кото­рое в 1991‑м выпу­сти­ло «Сиби­роч­ку». Затем «Семья и шко­ла», где вышла кни­га ска­зок «Три сле­зин­ки коро­лев­ны». Начи­ная с 2006 года и вплоть до 2016-го сра­зу несколь­ко пра­во­слав­ных изда­тельств выпу­сти­ли пол­ное собра­ние сочи­не­ний Лидии Чар­ской — в ито­ге полу­чи­лось 54 тома. По непо­нят­ной при­чине часть ори­ги­наль­ных назва­ний изме­ни­ли: «Лесо­вич­ка» ста­ла «Тай­ной ста­ро­го леса», «Люда Влас­сов­ская» — «Выпуск­ни­цей», «Запис­ки инсти­тут­ки» — «Пав­лов­ски­ми затвор­ни­ца­ми». Неко­то­рые чита­те­ли отме­ча­ли, что тек­сты Чар­ской были лите­ра­тур­но пере­ра­бо­та­ны. Писа­тель Олег Зоберн, участ­во­вав­ший в под­го­тов­ке собра­ния сочи­не­ний, рас­ска­зы­вал:

«Недав­но я „экс­гу­ми­ро­вал“ в рос­сий­ских биб­лио­те­ках более соро­ка томов Лидии Чар­ской, что­бы пере­из­дать. И полу­чи­лось: это гигант­ское собра­ние сочи­не­ний — отлич­но про­да­ёт­ся. Зна­чит, оно­му рын­ку чего-то всё же не хва­та­ет. Но язык Чар­ской в ори­ги­на­ле, мяг­ко гово­ря, нека­зи­стый. При­шлось нани­мать „адап­та­то­ров“ — сту­ден­тов Литинститута».

Так посте­пен­но кни­ги Лидии Чар­ской откры­лись ново­му поко­ле­нию чита­те­лей и пере­ста­ли быть чем-то ред­ким и запрет­ным. И пусть не все­гда мож­но быть уве­рен­ны­ми, что перед нами имен­но текст Чар­ской, дух её про­из­ве­де­ний всё же живёт.

Автор ведёт теле­грам-канал о кни­гах и чте­нии — под­пи­сы­вай­тесь, что­бы боль­ше узна­вать о новых инте­рес­ных изда­ни­ях, исто­ри­че­ском нон-фик­шене и мно­гом другом.

Читай­те также:

— Фан­та­сти­че­ские фиш­ки Кира Булы­чё­ва. Как совет­ский писа­тель при­ду­мал буду­щее, в кото­ром хочет­ся жить;

— «Если у нас такое тво­рит­ся, я не хочу боль­ше жить…»: Саму­ил Мар­шак для взрос­лых.

 

Поделиться