«Офени — народ загадочный. Знаем мы о них, кажется, немало: прародители современной уголовной «фени» ходили по деревням и сёлам, предлагая крестьянам товар на любую потребу — от булавок до запрещённых старообрядческих икон. На самом деле в истории бродячих торговцев и сейчас есть белые пятна. Происхождение большинства слов из офенского языка до сих пор не установлено, а научных трудов, рассказывающих о появлении, жизни и странствиях коробейников написано немного.
VATNIKSTAN собрал всё, что известно сейчас о навсегда исчезнувшем русском бизнес-феномене, и попытался разобраться в сложном, но невероятно интересном офенском языке.
Греки, скоморохи и христиане: кое-что о происхождении и жизни офень
Этих энергичных предпринимателей, которые бытовали на территории современной России и за её пределами в XVI–XIX веках, можно сравнить с челноками 1990‑х годов, которых знает каждый, кто в сознательном возрасте мерил спортивные брюки с тремя полосками на картонке за хилой занавеской. И челноки, и офени запасались недоступными рядовому покупателю товарами, перевозили их своими силами, становились жертвами грабителей, вступали в стычки с блюстителями порядка и, наконец, умели сбыть практически любую вещь благодаря умению заговорить зубы даже самому прижимистому покупателю. Разница между торговыми сообществами далёкого и близкого прошлого заключается не только во времени их существования и особенностями ведения бизнеса. Мы знаем, откуда взялось слово «челнок» — постоянные переезды от места закупки до места сбыта и обратно напоминали бег ткацкого челнока от одного края полотна к другому. А что с офенями?
По поводу этимологии слова «офеня» существуют разные версии. Самая распространённая — происхождение слова от искажённого топонима «Афины». В XV столетии в связи с разграблением крестоносцами Константинополя и последующим нашествием турок-сельджуков произошло большое переселение греков-византийцев на Русь. «Афинские» беженцы начали активно заниматься торговлей и превратились в «офенских», а позже — в «офень» (именно так это слово звучит в родительном и винительном падежах во множественном числе, хотя в сети и книгах часто встречается форма «офеней». — Прим.). Эту теорию подтверждают и исследования лингвистов: около 20% слов офенского словаря произошли из греческого языка. Например: «псала́», «псалу́га» — рыба (греч. — ψάρι [пса́ри]), «дека́н» — десять (греч. — δέκα [дэ́ка]), «хирьга́» — рука (греч. — χέρι [хэ́ри]) и «нахирёжник» — перстень. Владимир Иванович Даль, который занимался составлением словаря офень, высказывал другую версию: он выяснил, что в их языке есть слово «офе́ст» — крест, из чего сделал вывод, что «офеня» — просто крещёный человек, христианин.
Теперь следует обратиться к вопросу происхождения самих офень. Согласно книге Сергея Максимова «Волхвы, скоморохи и офени», уже в XVI веке офени из Шуи (сейчас — город в Ивановской области. — Прим.) вели торговлю разными мелочными товарами и табаком, путешествуя по Центральной России и Украине. Массовая офенская торговля зародилась в XVII веке и начиналась преимущественно в деревнях Шуйского, Ковровского, Вязниковского и Суздальского уездов (одно из названий бродячих торговцев — суздалá), откуда распространилась по России.
Работа большинства офень была сезонной. С мая по конец июля многие из них трудились на своём поле как обычные крестьяне, а в августе-сентябре запасались товаром и отправлялись торговать. Офени закупали товары на крупных ярмарках — Нижегородской и Холуйской, — а также на складах и в лавках. Офенская торговля охватывала практически всю Россию и проникала даже в Европу — например, в Польшу. Польские заимствования в офенском языке нередки: например, «кима́ть» — спать (польск. kimać), которое в современном разговорном языке превратилось в «кемарить». Приписывается офеням и слово «халява», которое, по мнению некоторых исследователей, произошло от cholewa — голенище. Бедные шляхтичи, в том числе служившие или воевавшие в России, «брали на голенища» — то есть закладывали в сапоги мелкие подарки, еду или просто то, что можно взять бесплатно.
Офени избегали крупных городов и ходили по деревням и сёлам, где обычные для горожан товары были редкостью. При составлении маршрута помогали новости об урожае, которые можно было узнать у бродяг и содержателей постоялых дворов. Это являлось важным критерием: от того, насколько хорошим был урожай, зависела платёжеспособность потенциальных покупателей.
Жизнь бродячих торговцев была нелёгкой. Офень ждали, но относились к ним с подозрением, опасаясь (и весьма обоснованно), что продавец обманет с ценой или продаст некачественный товар. Офеню могли обругать, побить и выгнать из деревни. В дороге на них часто нападали разбойники, которые могли в лучшем случае ограбить, в худшем — убить. Печальный исход встречи двух офень и жадного до денег лесника описан в поэме Николая Алексеевича Некрасова «Коробейники»:
Коробейники отпрянули,
Бог помилуй — смерть пришла!
Почитай что разом грянули
Два ружейные ствола.
Без словечка Ванька валится,
С криком падает старик…В кабаке бурлит, бахвалится
Тем же вечером лесник:
«Пейте, пейте, православные!
Я, ребятушки, богат;
Два бекаса нынче славные
Мне попали под заряд!»
О нелёгкой жизни коробейников рассказывал и владимирский краевед Иван Александрович Голышев. В 1874 году газета «Владимирские губернские ведомости» опубликовала его статью, где говорилось:
«Начинают офени с малолетнего возраста; едва мальчик успеет достигнуть восьми, девяти, десяти лет, его уже отец таскает с собой в дорогу… Много они терпят горя, холода и голода с ранних лет жизни… бродяжничество из деревни в деревню, из села в село, из местности в местность, пинки, толчки, таскание за волосы, побои сыплются в изобилии, и таким образом мало-помалу офеня ко всему такому привыкает, черствеет, крепнет и делается способным перенести всякие лишения».
Религиозная «запрёщенка»: как заработать на опиуме для народа
В тех землях, где зародилась офенская торговля — между Владимиром и Новгородом, — располагались целые сёла иконописцев, чей промысел кормил не только самих художников, но и офень. В середине XVII века реформа патриарха Никона привела к церковному расколу. Противники реформы были преданы анафеме как еретики. Из-за преследований со стороны властей и церкви старообрядцам приходилось скрываться в лесах и отдалённых селениях. Разумеется, под запретом оказались и старообрядческие иконы, чем воспользовались я предприимчивые торговцы.
В конце XIX века экономист Владимир Павлович Безобразов подсчитал, что в только в поселке Мстёра Владимирской губернии в то время изготавливалось полтора миллиона старообрядческих икон в год. Исходя из этих цифр, можно только представить, какими были масштабы торговли религиозной «запрещёнкой» по России в целом не только в XIX, но и в XVII-XVIII веках.
Большие объёмы производства не могли не сказаться на качестве товара, причём касалось это не только старообрядческих, но и «легальных» образов, которыми также часто торговали офени. Об этом красноречиво свидетельствует выдержка из «Трактата об иконописании» одного из крупнейших царских иконописцев XVII века Иосифа Владимирова:
«Везде по деревням и по сёлам перекупщики и щепетинники иконы коробами таскают, а писаны они так скверно, что иные походят не на человеческие образы, а на диких людей. И что всего бесчестнее, перекупщик их закупает как щепку по сто и по тысяче кучами; шуяне, холуяне и палешане на рынках продают их и развозят по глухим деревням, на яйца и на луковицы, как детские дудки, продают, а большей частью на кожи обрезки и на всякую рухлядь народ обольщают, говоря, будто от доброписания спасения не бывает; а, услышав это, сельские жители икон хорошо написанных не собирают, а ищут дешёвых…»
В XIX веке на фоне растущего интереса к русской древности мошенничество с иконами приобрело ещё большие масштабы. Офени закупали дешёвые иконы с окладом из фольги («фолежные») и выменивали блестящие образки на потемневшие от времени дорогостоящие старинные иконы, которые потом перепродавали коллекционерам. Иные и вовсе не утруждали себя сложными схемами перепродажи: иконописные мастерские, делившие барыш с торговцами, умели изготавливать качественные подделки.
Наживались офени не только на обмане наивных верующих. Они торговали тканями, книгами, лубочными картинками, косметикой и даже «любчиками» — приворотными талисманами. В «Коробейниках» читаем:
Есть у нас мыла пахучие —
По две гривны за кусок,
Есть румяна нелинючие —
Молодись за пятачок!
Видишь, камни самоцветные
В перстеньке как жар горят.
Есть и любчики заветные —
Хоть кого приворожат!
Началися толки рьяные,
Посреди села базар,
Бабы ходят словно пьяные,
Друг у дружки рвут товар…
Внимание покупателей привлекали всевозможными песнями и прибаутками. Отголоски офенского словесного творчества звучат в фильме «Операция Ы»: «Налетай! Торопись! Покупай живопи́сь!» Косноязычие продавца в данном случае делает неуклюжий рекламный слоган заметным среди рыночного многоголосья. А вот пример старинного ярмарочного фольклора — шуточная песня о богатом ассортименте торговца:
Перина ежового пуха, разбивают кажное утро в три обуха.
Шляпка из навозного пуха, носить дамам для духа.
Сорок кадушек солёных лягушек.
Материя маремор с Воробьиных гор.
Шкап красного дерева, и тот в закладке у поверенного.
Красного дерева диван, на котором околевал дядюшка Иван.
Два ухвата да четыре поганых ушата.
Пять коз да мусору воз…
Или:
«Вот моя книга-раздвига. В этой книге есть много чего, хотя не видно ничего. Тут есть диковинная птичка, не снегирь и не синичка, не петух, не воробей, не щегол, не соловей, — тут есть портрет жены моей. Вот я про её расскажу и портрет вам покажу».
В офенских песнях и прибаутках живёт традиция русского скоморошества, запрета которого в середине XVII века добился патриарх Никон. Многие уличные артисты переквалифицировались в торговцев, что неудивительно: привычка к бродячему образу жизни и умение быстро завладеть вниманием прохожих — качества, необходимые хорошему коробейнику. Интересно, что в старинных документах встречаются упоминания о скоморохах, которые занимались торговлей и до появления офень. В книге Петухова «Сведения о скоморохах в писцовых, переписных и таможенных книгах XVI–XVII вв.» читаем:
«В городе Можайске в 1595 году два струнника имели: один полок в Солодяном ряду, другой в Большом ряду скамью; целую лавку имел струнник в городе Коломне (1578 год) в Большом щетинном ряду, лицом к Солодяному; два домрачея, один струнник и два весёлых в 1583 году в Новгороде имели лавки…»
Здесь же можно вспомнить героя русских былин Садко, который из бедного гусляра превратился в богатого новгородского купца. Несмотря на то что эта метаморфоза произошла только благодаря расположению Морского Царя, пример всё равно показателен.
Пердяк и мурляло: офенский для начинающих
Офенский «бизнес» всегда был тесно связан с преступным миром. Этому способствовало процветающее среди коробейников мошенничество, уклонение от уплаты налогов, стычки с грабителями и недовольными покупателями. Одним из способов обойти закон и защитить себя от «лихих людей» стал особый язык, который, впрочем, был не единственным тайноречием, бытовавшим тогда на территории России. Свой язык был у шерстобитов (скупщиков и валятелей шерсти) и мазуриков (петербургских мошенников), но эта тема настолько обширна, что заслуживает отдельной статьи.
Появлению самого известного офенского словаря мы обязаны Владимиру Ивановичу Далю. Правда, существенная часть рукописей лексикографа долгое время не публиковалась, и полное собрание офенских слов вышло сравнительно недавно — в 2001 году. К изучению языка коробейников Даля привела не только любовь к русскому слову. Этой работой он занялся по заданию правительства, которое в 1853 году сформировало Особый секретный комитет, занимавшийся делами о старообрядцах. При обысках у офень находили письма на непонятном языке, который, как казалось властям, и являлся тайным старообрядческим. Свою работу Даль добросовестно выполнил, но полученный результат разочаровал членов комитета: слов, связанных с жизнью и секретами раскольников, в словаре не оказалось.
Здесь стоит сделать небольшое отступление и рассказать, что имели в виду блюстители порядка, когда говорили о тайном старообрядческом языке. Пояснение можно найти в книге Павла Ивановича Мельникова-Печерского «Очерки поповщины». Разговор между старообрядцами обычно был «двухслойным» и представлял собой сочетание тарабарского и иносказательного языков. Тарабарский в данном случае — не просто набор произвольных букв и звуков, а сложная система, понятное описание которой Мельников-Печерский дать так и не смог. Автор пытался объяснить:
«Это тот же русский язык, но согласные буквы в каждом слове заменяются одним другими, гласные остаются те же. Вот ключ тарабарского языка: б, в, г, д, ж, з, к, л, м, н, щ, ш, ч, ц, х, ф, т, с, р, п. Надо брать б вместо ш, щ вместо б и так далее».
Лучшее представление о принципе замены букв даёт один из примеров перевода. Переводить фразу следует в два приёма. Сначала расшифровываем тарабарский:
Ры туниси лось ца лымую, нмолувиси па мочохтаж и ллынаси ш лулет — мы купили соль, да сырую, просушили на рогожках и ссыпали в сусек.
Дальше сложнее: нужно разобраться в языке иносказательном. Человеку, незнакомому с языковой символикой старообрядцев, это вряд ли удастся. По словам Мельникова-Печерского, на старообрядческом «соль» — священник, «сырая» — неисправленный (здесь — представитель пореформенной православной церкви) «сушить» — исправить (вероятно, обратить в старообрядческую веру), «рогожка» — Рогожское кладбище в Москве, «ссыпать» — поместить, «сусек» — часовня. Таким образом фраза означает: «Мы достали попа, но не исправленного, исправили его в Москве на Рогожском кладбище и поместили при часовне». Вполне понятно, почему власти сочли офень старообрядческими «связистами» — их язык тоже казался бессмысленной тарабарщиной, хотя существовал отдельно и строился по иным принципам. Иногда он употреблялся старообрядцами, но только в письменной речи, чтобы ещё больше затруднить работу расшифровщиков с перехваченными посланиями.
Если тема связи старообрядческого и офенского до сих пор остаётся практически не исследованной, то «наследница» словаря бродячих торговцев — феня — известна, пожалуй, каждому выходцу из постсоветского пространства. Иногда феню называют «музыкой», но это поэтичное название вряд ли связано с благозвучием уголовного жаргона. Вероятно, оно произошло от слова «мазы́ки» — ещё одного названия офень, этимология которого до сих пор неизвестна. По одной из версий, «мазы́ки» — это и есть искаженное «музыка», что подтверждает тот факт, что прародителями офень, вероятно, были скоморохи. Также это слово могло произойти от «богомаз» — иконописец (мазать — рисовать), ведь офени часто торговали образами. Ещё одна версия происхождения — заимствованное из греческого μας [мас] — наш, то есть один из наших, свой человек. «Мы» по-офенски — «масы́», «масы́ги».
Самые известные заимствования из офенского языка, которые звучат в разговорной речи сейчас, — «клёвый» — хороший, «хайло» — рот (так же у офень — «зева́ло»), «бухать» (от офенского «буса́ть») — пить алкоголь. Из офенского произошло и современное «стебать» — насмехаться. На офенском «стебуня́ло» — портной, «стебу́нька» — игла. То есть можно сказать, что «стебаться» дословно переводится с офенского как «колоть иглой». Отсюда же — «подкалывать», «прикалываться».
Офеням принадлежит и слово «лох» (в офенском — мужик, крестьянин). Говоря о последнем, часто вспоминают поморское «лох» — так называли рыб из рода лососей. «Из озера сонливых лохов пробил в Онегу ворота» — читаем у поэта Фёдора Николаевича Глинки в стихотворении «Карелия, или Заточение Марфы Иоанновны». Вероятно, современное ругательство действительно было заимствовано из поморского диалекта, но можно также предположить, что оно произошло от польского loch, одно из значений которого — маленький скучный городок. Деревенского мужика было легко обмануть, так что со временем слово «лох» приобрело нынешнее значение — глупый, простодушный человек, идеальная жертва для мошенника.
Есть в языке офень слова, трансформированные по принципу детского тайного языка, который известен выросшим в 1990‑е как «солёный». Каждый слог дублировался с заменой гласной: «присивесет» — привет, «масамаса» — мама. У офень: «здебе́сь» — здесь, «нескульзя́» — нельзя, «нешупра́вда» — неправда.
Иногда торговцы придумывали новые слова, называя предметы исходя из их качеств — приём, характерный не только для детской речи (язык — «лизык», лопатка — «копатка»), но и народной этимологии в целом. В офенском словаре читаем: «скрипо́та» — дверь, «гры́зики» — зубы, «теплу́ха» — лето. Замечательно звучит слово, означающее женскую грудь — «обня́тки». Менее привлекательный синоним — «висля́ки» (видимо, от «висля́к» — арбуз).
В других случаях буквы в корне слова переставляли или заменяли другими: «ропа́» — пора, «ботве́» — тебе, «люши́ть» — любить, «ущави́ть» — удавить, «уерд» — уезд.
Некоторые слова в языке офень, возможно, возникли по принципу редупликации — повтора слова, в данном случае с небольшими изменениями. Аналогичные примеры из современного языка — «шашлык-машлык», «танцы-шманцы» или «йогурты» и «сникерсы» из известной песни группы «Жуки». У офень: карман — «шурма́н», работа — «ширбо́та», ведро — «кудро́», дурак — «смура́к». Иногда ударение менялось: железо — «курезо́». Похожий пример из современного преступного жаргона: золото — «шолото» (у офень — «ку́золото»).
Ещё несколько интересных слов, перекочевавших в воровской язык из словаря офень:
кандыба — хромой (отсюда «шкандыбать» — ходить), вероятно, произошло от офенского «ханды́рить» — ходить, что, в свою очередь, заимствовано из цыганского диалекта: kxandiri — церковь, в более широком смысле — ходить по церквам, побираться;
царги — руки, у офень — хирьги́. В некоторых словарях можно найти также «хирютер» — полотенце и «нахирежники» — перстни;
коцать — бить, у офень — коса́ть;
сара — деньги, у офень — са́ры;
пахан — авторитет, у офень — поха́ня (хозяин);
ломыга — пятидесятикопеечная монета, у офень — лами́ха (полтинник);
хаза — притон, дом, аналогично у офень;
хезать — испражняться, у офень — хе́зить (при этом «прохе́зить» — потерять);
Кое-что из обычного современного языка:
стырить — украсть, у офень — стю́рить;
дрючить — бить, ругать, совершать половой акт, у офеней — дрюка́ть (бросать, кидать);
вляпаться — попасть в затруднительное положение, у офень — вло́паться (попасться на воровстве);
мусолить — пачкать, смачивать слюной, у офень — муслова́ть (лобызать, здесь же: помуслу́й — поцелуй, мусле́нь — муж).
Некоторые слова, пришедшие из офенского в нынешний язык, со временем изменили значение. Причины этого неясны, зато примеры таких слов дают богатую пищу для размышлений. Так, «скес» у офень — бес, в уголовном жаргоне — трус; «мару́ха» — гривна, сейчас — подруга, любовница. Нынешнее «шушера» — сброд, никчёмные люди, вероятно, произошло от офенского «шушар» — базар или «шу́шер» — вор. Далёким родственником современного глагола «шебуршиться» — копошиться, шуршать может являться «шибаршу́ха» — свинья.
Несколько забавных примеров офенских слов:
мотафо́нница — кошка;
мурля́ло — повар;
виля́ть охода́рами — танцевать;
буси́льническая ша́ва — чайная чашка;
пердя́к — шёлковый платок;
объептýрить — обвенчать.
У последнего есть однокоренные слова, отличающиеся по смыслу. Причины этих расхождений неизвестны:
наептýрщик — наёмный работник;
наептýрихи — юбки.
И, наконец, для более полного представления о том, как выглядела речь бродячих торговцев, приведём примеры обратного перевода с современного русского на офенский. Вот как звучат на нём известные поговорки:
пехаль киндриков куравь, пехаль киндриков лузнись — смуряком отемнеешь — век живи, век учись — дураком помрёшь;
прохлил дрябу, дулик и фильные фошницы — прошёл огонь, воду и медные трубы.
Фразы:
клёвый фока — хороший табак;
масен спнает в кондурс и приначу пол-аршина торгашки — я сбегаю в кабак и принесу пол-литра водки.
Отрывок из народной песни:
Ой, проиордышныи, ой усё разванщики
Да у хрутку клёву батусу иордали.
А прииордамши, по турлицам турлили,
По турлицам турлили, клевенько вершали…
Ой приезжие, ой всё разносчики
Да в мать хорошую Москву приезжали.
А приехавши по улицам гуляли,
По улицам гуляли, хорошенько смотрели…
Важное замечание — слова, приведённые выше, взяты не только из словаря Даля, но и из других, собраний: вышедшего в 1839 году словаря филолога Ивана Ивановича Срезневского и словаря современного исследователя офенского языка Андрея Владимировича Колотова. Эти работы менее известны, но познакомиться с ними определенно стоит — как минимум пара часов приятного времяпровождения гарантированы.
В конце XIX века дело офень начало потихоньку умирать. Налаживались торговые пути, прокладывались железные дороги, товары становились доступнее и дешевле. Торговцы побогаче смогли позволить себе оставить бродячий образ жизни и открыть собственную лавочку, а их менее состоятельные коллеги переехали в город или занялись другим ремеслом. Многие офени — мошенники, скупщики краденого или просто разорившиеся — связали жизнь с преступным миром. Дело бродячих коммерсантов продолжает жить: в СССР 80‑х их сменили фарцовщики, в лихие 90‑е — челноки, сейчас — некоторые продавцы на маркетплейсах, закупающие товары на китайских онлайн-площадках с тем, чтобы перепродать их втридорога. Жива и самая замечательная часть офенского наследия — странное тайноречие, которое продолжает звучать в нашей речи, причудливо сочетаясь с многочисленными англицизмами и суконным новоязом.
Читайте также «Волшебный единорог и голые амазонки: как развлекалась богема Серебряного века».
