Недавно издательство «Родина» выпустило монографию историка, выпускника исторического факультета МГУ Всеволода Веселова «Большевики в Азербайджане (конец апреля — начало июня 1920 года)». Книга рассказывает о начале советизации Южного Кавказа, антибольшевистских восстаниях на территории Азербайджана и первых попытках коммунистов решить актуальную и по сей день карабахскую проблему.
Мы публикуем отрывок из этой работы (без ссылочного аппарата), посвящённый концу недолго существовавшей Азербайджанской демократической республики (АДР). Кавказская республика была сметена войсками Красной армии, а само событие, в зависимости от позиции исследователей, называют Бакинским переворотом, Апрельской революцией или даже началом оккупации Азербайджана. Заинтересовавшиеся этим далеко не самым известным сюжетом могут ознакомиться с книгой, которая уже поступила в продажу в книжные магазины страны.
В то время, когда первый большевистский бронепоезд с говорящим название «III Интернационал» пересёк в ночь с 26 на 27 апреля 1920 года мост через реку Самур, Баку мирно спал. В гостинице «Метрополь» шёл банкет, устроенный грузинской миссией для представителей азербайджанского правительства. Около 12 часов ночи информация о переходе Красной армии в наступление привела всех присутствовавших в замешательство. Представители грузинской миссии покинули своих гостей и засобирались на вокзал. Однако события развивались столь стремительно, что бежать из Баку никто не успел. Грузинская миссия, так же как и миссии прочих зарубежных стран и даже английские военные чиновники, ехавшие через Баку транзитом в Персию, была арестована большевиками.
Вместо пролога
После получения сообщения о взятии Красной армией ст. Худат военный министр Самедбек Махмандаров направил начальнику Гянджинского укрепрайона Джавад-беку Шихлинскому телеграмму следующего содержания:
«Большевики напали на ст. Ялама, продвигаются дальше, заняли Худат, положение критическое. Приказываю сегодня же выслать в Кызыл-Бурун из Казаха один батальон, из Гянджи один батальон, по возможности, каждый силою не менее 500 штыков с пулемётами; подвижной состав уже подан. О времени выступления телеграфируйте, ожидаю прибытие этих батальонов завтра».
В тот же день в направлении Баку вышли два азербайджанских бронепоезда, курсировавших на линии Баку–Акстафа. Добраться в Баку они не успели. Авиаразведка XI Армии 30 мая обнаружит один азербайджанский бронепоезд сошедшим с рельсов в Сагячалах, а другой на ст. Аджикабул.
Несмотря на занятие большевиками приграничных станций, с военной точки зрения, положение Баку не выглядело критичным. В Бакинской бухте стояли два современных военных корабля: «Карс» и «Ардаган», акватория бухты простреливалась мощной береговой артиллерией. В районе пригородной узловой станции Беладжары были подготовлены позиции с проволочными заграждениями и окопами. В самом городе стояли части 7‑го Ширванского полка. Кроме того, руководство АДР могло рассчитывать на добровольческий полицейский вспомогательный полк «Ярдым Алай», офицеры в котором были турки, на добровольческие турецкие формирования, на курсантов военных учебных заведений, охрану парламента. Общая численность войск АДР в районе Баку 27 апреля составляла более 3 тысяч бойцов, не считая полицейские части, которые также могли бы быть использованы. Советские бронепоезда отряда Ефремова имели в своём составе только две роты пехоты: гарнизон Баку имел возможность без труда их остановить на укреплённых позициях в районе узловой станции Беладжары. Азербайджанский флот, выйдя из Бакинской бухты, мог практически безнаказанно обстреливать железнодорожную линию Баку–Петровск, которая идёт вдоль берега моря, и, если не уничтожить советские бронепоезда, то как минимум сделать невозможным их продвижение вперёд. Баку имел ресурсы, чтобы обороняться от внешних врагов несколько дней: основным силам XI Армии, двигавшейся от реки Самур к Баку, требовалось преодолеть 200 километров. Этого времени хватило бы для эвакуации правительства в Гянджу, подхода подкреплений из Карабаха.
Оказание помощи Азербайджану в борьбе с большевиками рассматривала Грузия. На специальном заседании Учредительного собрания председатель правительства Ной Жордания заявил:
«27 апреля азербайджанское правительство сообщило нам о том, что большевистские войска подошли к границе, и просили военной помощи. Мы поставили вопрос, хочет ли азербайджанский народ вести борьбу с большевиками и примет ли он на себя основную тяжесть? В таком случае мы будем обязаны оказать ему помощь не только в силу договора, но и политически и морально».
Однако грузинская армия не пришла на помощь Азербайджану. Ной Жордания так объяснил это решение:
«В час дня мы получили сведения, что большевики вошли в Хачмас, а в семь часов вечера они уже были в Сангаите (Сумгийыте. — Прим.), около Беладжар, т. е. за шесть часов они прошли сто вёрст. Тогда мы поняли, в чём дело. Мы сказали: большевики идут с быстротой скорого поезда, без боёв, значит с согласия Азербайджана. Пришли с совершенно незначительными силами, с двумя бронепоездами, заставить их отступить и захватить поезда могла небольшая сила, но так как не было такого желания, то вступление большевиков в Азербайджан превратилось в простую прогулку».
Действительно, власть большевики в Азербайджане взяли без боя.
Один день в Баку
Часто в исторической литературе встречаются описания вооруженного восстания в Баку 27 апреля. Обычно они опираются на воспоминания большевиков. Однако анализ источников, создававшихся непосредственно в те дни, говорит о том, что в 27 апреля ни о каком восстании в Баку не могло быть и речи. Первые номера официальной газеты красного Азербайджана «Известия Временного Революционного Комитета» рисуют нам картину, противоположную той, которая часто изображается в исторической литературе. Ни о каком пении Интернационала на улице 27 апреля не могло быть и речи. Вот как описывают «Известия…» этот день:
«С вечера 27 апреля в городе стала чувствоваться особая напряженная атмосфера. Улицы были заполнены народом. Собирались кучками. Перешёптывались. Весть о приближении советских войск, о занятии ст. Хачмаз быстро облетела город. Обывательское население города тревожно мечтало: только бы не было вооружённых столкновений. И ложилось спать в тревоге. Твёрдая уверенность захватила зато все рабочие районы. У рабочих не было ни сомнений, ни колебаний. Власть будет наша. Город засыпал, ещё не зная какой будет переход власти и каковы будут последствия».
Особое внимание следует обратить на то, что напряжение на улицах Баку стало чувствоваться «с вечера».
В подтверждение отсутствия заметных признаков восстания в Баку 27 апреля говорит и то, что на следующий день, 28 апреля, утром вышли номера небольшевистских газет, в которых ни словом не упоминаются какие-либо события на улицах Баку. В том числе в тот день вышел последний номер официальной газеты «Азербайджан». Сам факт того, что газеты были отпечатаны, говорит о том, что большевики в ночь с 27 на 28 апреля не контролировали типографии и редакции. Видимо, не контролировали они и радиостанцию, так как упомянутая радиотелеграфистом Бадановым телеграмма с призывом к Советской России оказать помощь восстанию в Баку, исходя из её содержания, должна была быть отправлена не раньше вечера 27 апреля. А Баданов, в приведённом выше отрывке своих воспоминаний, ошибся в датах, что свойственно этому типу исторического источника.
Первая большевистская газета выйдет в Баку только 29 апреля. Она состояла всего из одного листа. Редактор оправдывался, что выпуск в печать готовился в спешке:
«В виду спешного выпуска первого номера „Известий“, редакция не имела возможности осветить полностью все этапы совершавшейся революции. Подробности будут сообщены нами в ближайших номерах газеты».
Сравнивая макеты первых номеров «Известий Временного Революционного Комитета» и правительственной газеты АДР «Азербайджан», можно сделать предположение, что технический персонал редакции у них был один и тот же. Подтверждение этому мы видим внизу второй страницы первого номера «Известий…», где имеется подпись: «типография Ревкома, бывш. Газ. „Азербайджанъ“». По всей видимости, многие пишущие журналисты «Азербайджана» также первое время остались на своих местах: в половине материалов, особенно имеющих информационный, а не пропагандистский характер, используется дореволюционная орфография, а в другой половине — новая. Сохраняется в газете и рекламный блок, в котором печатаются афиши театров и объявления практикующих врачей.
Только говоря о 28 апреля, а не 27-ом, журналисты «Известий…» отмечают, что этот день «внёс бодрое оживление во все уголки Баку» и что «на улицах наблюдаются обычные картинки революционных переворотов».
Сомнения вызывает приводимая в современной исторической литературе информация о формировании боевых дружин 27 апреля и вооружении их заранее. Все статьи первого номера «Известий…» от 29 апреля указывают на то, что дружины начали формироваться 28 апреля. Так, в заметках «На защиту новой власти» и «Формирование дружин» говорится, что вчера, т. е. 28 апреля, было произведено изъятие винтовок в Баку со всех полицейских участков и производилась спешная запись в рабочие и студенческие дружины.
Слева направо сидят: А. Сафикюрдский, Х. Мелик-Асланов, С. Мехмандаров, Н. Усуббеков, М. Ю. Джафаров, А. Гасанов и А. М. Дастакян.
Стоят: X. Амаспюр, Р. З. Капланов, А. Аминов, Дж. Гаджинский, В. В. Кленовский, Н. Нариманбеков.
В заметке «Известий…» от 30 апреля, посвящённой работе Объединённого союза (профсоюзов), говорится о том, что 27 апреля утром им позвонили из Совета профессиональных союзов и предложили разойтись, оставив несколько дежурных, так как Красная армия перешла границу и возможны налёты полиции на рабочие организации. Налётов не было и полиция была разоружена 28 апреля. Тем не менее, 27 апреля «работники коммунисты разошлись по своим заранее определённым местам».
О положении в Баку 27 апреля красноречиво говорит также то, что даже в 9 вечера генерал-губернатор Баку Тлехас продолжал уверять журналистов в том, что город находится под контролем и всякие незаконные собрания будут пресекаться. Однако, как саркастически отметил один журналист, в канцелярии «почему-то справлялись есть ли… русские паспортные книжки».
Сложно себе в этом контексте представить картины из книги «Чингиз Ильдрым» И. Кятибли, которые впоследствии перекочевали в учебную и популярную литературу. Как бакинцы и журналисты могли не заметить красные флаги на военных кораблях Азербайджанского флота, да ещё и 27 апреля в 10 утра? Как можно было не обратить внимания на разоружение в тот же день полицейского участка?
Учитывая всё вышесказанное, можно с уверенностью сказать, что 27 апреля в Баку восстания не было: по городу медленно распространялись слухи о переходе Красной армией в наступление. Как впоследствии писал М. Э. Расулзаде:
«Часть действующих в Баку османских турок невольно вводили людей в заблуждение такими словами: „Приближающуюся Красную армию возглавляет тюрок по имени Ниджат-бек. Полки этой армии составлены из тюрок. Большое количество солдат родом из тюрок Поволжья. Эта армия идёт на помощь Анатолии, борющейся со смертельным врагом. Сопротивление, оказанное этой армии, будет равносильно помехе спасению Турции. С точки зрения великотюркского единства и мусульманской общности это равносильно предательству“».
О подобных слухах можно прочитать также у других свидетелей тех событий. Вот что пишет турецкий офицер, находившийся в Баку:
«Большевики, не имевшие никакого влияния и авторитета среди населения, на подходе к Баку, испытывая потребность успокоить народ, посредством Революционного Комитета распространяли информацию, будто Красная армия идёт на помощь Анатолии, что турки и большевики — союзники, что комиссары исповедуют мусульманство, что губернатором Баку и комендантом назначен Рыфат-бек из османских офицеров и, что Красная армия несколько дней погостит в городе, а затем пойдёт в поход на Армению. Османские офицеры и учителя на автомобилях объезжали улицу за улицей, распространяя эту дезинформацию, сбивая народ с толку, и добились своего».
В действительности, в составе наступавших на Баку частей был лишь сформированный из добровольцев-мусульман отдельный Шариатский полк под командованием тюрка-азербайджанца, уроженца Казахского уезда Елисаветпольской губернии, Зульфигара Ахундова.
В это время правительственные учреждения АДР в частном порядке готовились к эвакуации в Гянджу…
Около полудня (по другим данным, приведённым Буният-Заде, это произошло в 4 часа дня) делегация большевиков во главе с Гамидом Султановым поставила парламенту ультиматум о передаче власти в 12-ти часовой срок. В последнем номере официальной газеты АДР «Азербайджан», вышедшей уже 28 апреля, содержится информация о попытке создать из лидеров парламентских партий (М. Э. Расулзаде, К. Карабекова, А. Сафикюрдского, С. А. Агамалова, А. Кардашева) комитет во главе с М. Г. Гаджинским с чрезвычайными полномочиями для поиска компромисса с большевиками.
Но бакинские большевики не планировали идти ни на какие компромиссы. Во-первых, компромисс с небольшевистскими политическими силами противоречил принятому ранее решению Кавказского краевого комитета РКП(б). Во-вторых, все понимали, что в Баку не осталось ни одной политической или общественной силы, готовой всерьёз защищать лидеров «Мусавата» и оказывать сопротивление большевикам.
Глава парламентского комитета, созданного для ведения переговоров, Мамед Гасан Гаджинский стоял за внешнеполитическую ориентацию Азербайджана на Россию, независимо от того, какой она будет: красной или белой, и задолго до переворота пытался наладить контакт с бакинскими большевиками. В начале апреля 1920 года, когда победа красных в Гражданской войне в России стала очевидной, Гаджинский попытался создать коалиционный с бакинскими большевиками кабинет министров. Получив отказ от коммунистов, по воспоминаниям А. Г. Караева, Гаджинский заявил, что теперь он сам является большевиком и даже получил об этом письменное подтверждение за подписью М. Д. Гусейнова.
В начале апреля 1920 года на контакт с коммунистами вышли заместитель министра обороны АДР, один из отцов-основателей Азербайджанской армии и, в прошлом, активный участник борьбы с Бакинской коммуной, Али-Ага Шихлинский, а также представитель наиболее боеспособных азербайджанских частей Карабахского отряда Велибеков, действовавший от имени генерал-губернатора Карабаха Хосров-бека Султанова и Нури-паши.
Министр обороны Азербайджана Самедбек Мехмандаров, если не искал контакта с большевиками, то находился во фронде к мусаватистам. Показательно, что, несмотря на принятый в армии АДР головной убор — папаху, Мехмандаров продолжал демонстративно носить генеральскую фуражку «царского» образца, за что получил язвительное прозвище «министр в фуражке». Такая позиция министра обороны была замечена большевиками. По воспоминаниям сына генерала, отец, вернувшись домой после последнего заседания парламента АДР 27 апреля, заявил, что представитель большевистской фракции в парламенте имел с ним разговор, что против своего народа он не выступал и что уходить со своей родины не собирается. После прихода к власти коммунистов 28 апреля Мехмандаров передал все дела Военкоммору Ч. Ильдрыму. В своем последнем приказе он призвал всех своих бывших подчинённых продолжать служить Азербайджану при новой власти:
«Сего числа я сдал свою должность вновь назначенному советской властью военному и морскому комиссару Чингиз(у) Ильдрым(у). Объявляя об этом, я на прощанье выражаю свою сердечную благодарность всем моим дорогим сослуживцам за их честную и доблестную службу. Не сомневаюсь, что они и при новой власти также будут служить честно и доблестно на благо всем нам дорогого Азербайджана. Прощайте, от всей души и от всего сердца желаю всем вам, от самого старшего до младшего аскера, всякого благополучия, успеха и счастья как в трудовой, так и в семейной жизни. Дай-то Бог».
Позицию Мехмандарова по отношению к произошедшему в ночь с 27 на 28 апреля в Баку перевороту хорошо характеризует и то, что уже после падения правительства «Мусавата» он беспокоился о сохранении армейского имущества и столь ценившейся им дисциплины, объявив ответственными за хищения всех офицеров частей, где они произойдут. Во время Гянджинского восстания Мехмандаров был арестован. Затем по рекомендации Наримана Нариманова был направлен в Москву и долгие годы служил в Красной армии.
Бакинские промышленники также имели надежду договориться с большевиками. Незадолго до переворота представитель Кавказского краевого комитета РКП(б) Нанейшвили и ведший переговоры о поставках нефти в Россию Соловьёв телеграфировали в Москву, что «буржуазия (бакинская. — Прим.) ничего не имеет даже против советской власти, лишь бы правительство было составлено из мусульман».
В марте — начале апреля 1920 года коммунисты всерьёз опасались сценария, при котором им досталось бы пепелище, вместо бакинских нефтяных промыслов. Однако, если принять предположение о том, что нефтепромышленники, выразителем чьих интересов являлся Тагиев, были не против прихода коммунистов к власти в Баку, в ином свете рисуется ситуация с охраной нефтепромыслов 27 апреля от возможного их уничтожения мусаватистами при подходе Красной армии и восстании бакинских рабочих.
Не в пользу руководства АДР в апреле складывалась и внутриполитическая ситуация в стране. Вторая по численности фракция парламента — партия исламистов-федералистов «Иттихад» — всё больше склонялась к союзу с большевиками. Показательно, что в первые дни после переворота в Баку «Иттихад» по собственной инициативе объявила о прекращении всякой деятельности и признании «работы партии Коммунистов в деле освобождения мусульманства вполне исчерпывающей главные цели партии „Иттихад“». Даже «левое крыло» партии «Мусават» 27 апреля организует чрезвычайное собрание, на котором признает власть большевиков и заявит об их поддержке, не говоря уже о социалистах всех мастей.
Турки, которых было много в армии и добровольческих военизированных формированиях АДР, к концу апреля 1920 года уже давно нашли общий язык с большевиками. Сближение между кемалистской Турцией и Советской Россией произошло на почве совместной борьбы с Антантой. В надежде получить военно-техническую помощь, Турция оказалась готова способствовать продвижению Красной армии на Южном Кавказе.
В телеграмме, отправленной Орджоникидзе бакинским большевиком Квантилиани, по всей видимости в понедельник 19 апреля из Петровска (Махачкалы), говорится следующее:
«Кавказский краевой комитет нашёл связь с турецким национальным движением и установил между нами известный контакт. Действия всех турок, находящихся в Баку, получили от комитета турецкого национального движения распоряжение работать только по указаниям и директивам Кавказского краевого комитета».
Все части, которыми командовали турецкие офицеры, 27 апреля перешли на сторону коммунистов. Вокзал был занят в тот день около 11 часов вечера не восставшими рабочими, а именно группой турецких аскеров-добровольцев под предводительством турецкого офицера, который был впоследствии награжден орденом Красного Знамени.
Правда, вопреки устоявшемуся в литературе мнению, основанному на телеграмме Орджоникидзе, турецкий офицер был ненастоящий. Сопоставляя источники, можно сделать вывод, что этим «турецким офицером» был 21-летний большевик Абид Ахмедович Алимов, поволжский татарин родом из Пензенской губернии. Член РКП(б) с 1918 года. Занимался вербовкой турок-военнопленных. Весной 1920 года Алимов прибыл в Баку с Туркестанского фронта и, скорее всего, был снабжён местными кемалистами документами. Так он стал «турецким офицером». Алимов был одним из тех, кто подписывал первые воззвания бакинских большевиков от имени Временного Революционного Совета и, по всей видимости, руководил действиями перешедших на сторону коммунистов турок и азербайджанских аскеров во время переворота в Баку.
О степени проникновения пробольшевистски настроенных элементов во все властные структуры АДР красноречиво говорит факт того, что начальником торгового порта Баку и заместителем начальника военного был один из лидеров восстания Чингиз Ильдрым. В 1919–1920 годах им была организована контрабанда нефтепродуктов в красную Астрахань. Авиационный керосин переправлялся в бидонах на рыбацких шаландах.
Весной 1920 года Чингиз Ильдрым, пользуясь своим положением, способствовал большевистской пропаганде на военно-морских судах АДР, формированию коммунистических ячеек на канонерских лодках «Карс» и «Ардаган». Ему удалось 27 апреля обезвредить береговые батареи Бакинской бухты, сняв с орудий замки и нарушив связь. Благодаря этому около 8 часов вечера (но никак не утром) того же дня боевые корабли «Карс» и «Ардаган», находясь на рейде Бакинской бухты и ничего не опасаясь, подняли красные флаги и объявили о поддержке большевиков. Чингиз Ильдрым вручил отдельный ультиматум парламенту с требованием передачи власти от имени азербайджанских моряков.
Как мы видим, в азербайджанских элитах, как и в целом среди жителей Баку, в конце апреля 1920 года имел место консенсус по вопросу недоверия находившимся у власти в Азербайджане лидерам «Мусавата».
В продолжении дня 27 апреля в руководстве Азербайджана выдвигались разные проекты сопротивления Красной армии, в том числе установления диктатуры в стране. На роль «диктатора» прочили министра путей сообщения Мелик-Асланова, министра обороны Мехмандарова. Но время шло. Лидеры «Мусавата» получали сообщения одно другого хуже. Вот Красная армия заняла станцию Хачмаз. Вот на сторону большевиков перешли корабли военно-морского флота канонерские лодки «Карс» и «Ардоган», вот части руководимого турецкими офицерами-кемалистами добровольческого полицейского полка «Ярдым алай», на который возлагалось столько надежд в борьбе с большевиками, перешли на сторону коммунистов. Вот турецкие добровольцы поддержали переворот и заняли вокзал, отрезав пути к эвакуации в Гянджу. Вот и части 7‑го Ширванского полка заявили, что не намерены проливать кровь за мусаватистов.
В 20 часов 45 минут М. Ю. Джафаров открыл последнее заседание парламента АДР. Распространено мнение, что оно началось с выступления министра обороны АДР Мехмандарова. В мемуарах С. А. Красовского сохранилась байка о том, каким был его ответ на вопрос о способности армии сдержать наступление неприятеля:
«Какого противника вы имеете в виду? Если дашнаков или меньшевиков (грузинских меньшевиков. — Прим.), то можно надеяться, но если имеется в виду Красная армия, то наших сил хватит только на минуты».
В опубликованной стенограмме последнего заседания парламента АДР упоминания о выступлении Мехмандарова нет. По всей видимости, оно имело место ранее днём, когда создавался комитет Гаджинского для переговоров с большевиками и когда только стало известно о занятии большевистскими бронепоездами станции Хачмаз.
По предложению М. Э. Расулзаде заседание парламента проходило в открытой форме, дабы «нация знала в каком положении принимается это решение».
Первым выступил глава комитета по переговорам с большевиками М. Г. Гаджинский. В то время, когда генерал-губернатор Баку Тлехас рассказывал журналистам о том, что ситуация в городе находится под полным контролем, Гаджинский с трибуны парламента заявил, что реальное положение всем хорошо известно и не требует описания, что большевики отказываются идти на какие бы то ни было компромиссы и требуют немедленной передачи им власти. Единственное, на что согласились коммунисты, — это дать отсрочку парламенту в принятии решения о самороспуске до следующего утра. Если в течении ночи большевики не получат ответа, они угрожали начать вооружённое восстание и запретить деятельность всех политических партий Азербайджана.
После Гаджинского выступили социалисты (С. А. Агамали оглы, А. Сафикюрдский), иттихадисты (К. Карабеков и С. М. Ганизаде), лидер «Мусавата» М. Э. Расулзаде.
Социалисты настаивали на трактовке происходящих событий как передаче власти от партии «Мусават» большевикам. Агамали оглы в воспоминаниях приводит текст своего выступления:
«Никто не осмелится затеять какое-либо сопротивление, никто не осмелится подвергнуть разрухе город и пролить напрасно кровь невинных. Ни капли крови. И за что? За то, что происходит перемена власти и взамен Усуббекова, Хойского и прочих сторонников дармоедов и бездельников у власти станут Нариманов, Мирза Давуд и другие, то есть сторонники интересов рабочих и крестьян. Кто осмелится сопротивляться… Надо спешить — время дорого».
С подобной трактовкой были согласны и представители других партий, в частности, иттихадисты.
Кроме того, пантюркисты и панисламисты рассматривали приход Красной армии в Азербайджан как часть борьбы народов Востока, мусульман с западными колонизаторами, а не как возвращение русских империалистов. Этому способствовала позиция находившихся в Баку турок, считавших, что «Мусават» ищет поддержки у Антанты, а Красная армия идёт на помощь революционной Турции.
Около 11 часов ночи 27 апреля практически все депутаты парламента АДР, в том числе и от партии «Мусават», проголосовали за передачу власти большевикам, поставив условия:
«1) что сохраняется полная независимость Азербайджана, управляемого Советской властью;
2) что созданное правительство Азербайджанской коммунистической партии будет временным органом;
3) что окончательная форма управления Азербайджана, независимо от всяких внешних давлений, определяется высшим законодательным учреждением Азербайджана в лице Совета рабочих, крестьянских и аскерских депутатов Азербайджана;
4) что остаются все служащие правительственных учреждений на своих местах, замещаются только лица, занимающие ответственные посты;
5) что новообразовавшееся коммунистическое временное правительство гарантирует неприкосновенность жизни и имущества членов правительства и Парламента;
6) что примет меры к недопущению вступления Красной армии с боем в г. Баку и
7) что новое правительство будет бороться решительными мерами и имеющимися в его распоряжении средствами со всеми внешними силами, имеющими целью поработить независимость Азербайджана, откуда бы они не исходили».
Эпилог
В ночь с 27 на 28 апреля на вокзале в Баку развернулись драматические события. Начальник азербайджанских железных дорог Мелик-Асланов сознавал всю тяжесть положения и, готовясь к эвакуации в Гянджу, ещё днём приказал сформировать специальный пассажирский поезд. К этому поезду был прицеплен вагон, нагруженный средствами Азербайджанского государственного банка в размере 96 млн рублей. Вечером, ещё до завершения заседания парламента, Мелик-Асланов прибыл на вокзал вместе с начальником охраны железных дорог. Однако в 11 вечера их, уже севших в поезд, арестовали прибывшие представители большевиков во главе, по всей видимости, с А. Алимовым. Семья бывшего главы правительства Усуббекова была задержана в том же поезде, но вскоре отпущена. Самого Усуббекова с ними не было. Отрядом турок под руководством Алимова был также задержан ещё один сформированный служебный поезд, который планировал уйти в Гянджу.
Никому из первых лиц мусаватистского Азербайджана, равно как и представителям иностранных дипломатических миссий, покинуть Баку в ночь с 27 на 28 апреля не удалось. Генерал-губернатор Баку М. Г. Тлехас был арестован вместе с бывшим градоначальником Гудиевым, начальником контрразведки Шахсуваровым, как, по выражению журналистов «Известий…», «душители рабочих».
В половине 4 утра на станцию Беладжары вошли бронепоезда Красной армии.
По просьбе автора оставляем его контакт для жителей стран ближнего и дальнего зарубежья, желающих приобрести монографию: veselov_vsevolod@mail.ru.
