Дина Рубина. Живой русский классик с Земли Обетованной

Имя Дины Руби­ной на слу­ху даже у тех, кто мало чита­ет. Её кни­ги вы уви­ди­те в руках пас­са­жи­ров мет­ро и элек­три­чек, на раз­ва­лах у мет­ро или на вхо­дах в книж­ный. Мало кто в кур­се, о чем её кни­ги, но успех авто­ра очевиден.

В чём же сек­рет успе­ха писа­тель­ни­цы в Рос­сии, ведь она 30 лет живёт в Изра­и­ле в отры­ве от рус­ской куль­ту­ры и ком­му­ни­ка­тив­ной сре­ды? Как она под­дер­жи­ва­ет себя в «писа­тель­ской фор­ме», не гуляя по Москве?

Сек­ре­тов успе­ха тут, пожа­луй, несколь­ко. Во-пер­вых, отто­чен­ный рус­ский язык, нара­бо­тан­ный дол­ги­ми года­ми редак­тор­ско­го тру­да. Как зато­чен­ный нож её перо идёт ров­но и спо­кой­но, уве­рен­но и без пово­ро­тов. Во-вто­рых, это любовь. Ко все­му — жиз­ни, детям, стране, вра­гам и дру­зьям, мошен­ни­кам и пра­вед­ным рав­ви­нам, к миру и войне Пале­сти­ны. Это тот запал люб­ви, кото­рый чело­век несёт сквозь жизнь с пер­вых лет, зара­жа­ет чита­те­ля Рос­сии, как пра­ви­ло, не само­го пози­тив­но­го. В‑третьих, тема чело­ве­ка и его мира внут­ри. Пси­хо­ло­гизм все­гда под­ку­пал читателя.

Дина Ильи­нич­на роди­лась в Таш­кен­те в 1953 году в семье худож­ни­ка и учи­тель­ни­цы. Её назва­ли в честь Дины Дур­бин — аме­ри­кан­ской кино­ак­три­сы, звез­ды Гол­ли­ву­да 1940‑х годов. Как вы пони­ма­е­те, буду­щая звез­да рус­ской лите­ра­ту­ры полу­чи­ла пре­крас­ное вос­пи­та­ние совет­ской интел­ли­ген­ции. Отец Илья Рубин — фрон­то­вик, совет­ский и после изра­иль­ский живо­пи­сец, окру­жил доче­рей любо­вью и вос­хи­ще­ни­ем. Это ста­ло зало­гом высо­кой само­оцен­ки и стой­ко­сти в будущем.

Как и всех дру­гих еврей­ских дево­чек, её отда­ли зани­мать­ся музы­кой. Она окон­чи­ла спе­ци­а­ли­зи­ро­ван­ную музы­каль­ную шко­лу име­ни В. А. Успен­ско­го при таш­кент­ской кон­сер­ва­то­рии. В 1977 году Руби­на окон­чи­ла уже саму кон­сер­ва­то­рию, пре­по­да­ва­ла в Инсти­ту­те куль­ту­ры. Но уже тогда она нашла своё при­зва­ние — писа­тель­ское творчество.

Пер­вый рас­сказ сем­на­дца­ти­лет­ней писа­тель­ни­цы назы­вал­ся «Бес­по­кой­ная нату­ра» и был опуб­ли­ко­ван в 1971 году в жур­на­ле «Юность». В 1977 году имя Руби­ной узнал весь Союз. Потом была повесть «Когда же пой­дёт снег?..», в кото­рой девоч­ка встре­ча­ет любовь нака­нуне смер­тель­но опас­ной опе­ра­ции. По это­му про­из­ве­де­нию был снят фильм, постав­ле­ны теле‑, радио- и спек­такль Мос­ков­ско­го ТЮЗа. В 1979 году, все­го лишь в 26 лет, что было очень рано, ста­ла чле­ном Сою­за писа­те­лей СССР. Мэт­ры ста­лин­ских вре­мён смот­ре­ли на девуш­ку свысока.

На съём­ках филь­ма писа­тель­ни­ца позна­ко­ми­лась со сво­им вто­рым мужем и уеха­ла с ним в Моск­ву. В сто­ли­це нача­лась успеш­ная твор­че­ская жизнь, по её сце­на­ри­ям сни­ма­лись филь­мы. С мужем Бори­сом они и по сей день живут очень гар­мо­нич­но, он худож­ник, как и отец писательницы.

Види­мо, в пере­строй­ку Руби­на ста­ла всё более про­ни­кать­ся Изра­и­лем. Уез­жа­ли дру­зья, обще­ство «Память» и про­чие анти­се­ми­ты выво­ди­ли из себя. Веро­ят­но, под воз­дей­стви­ем рас­па­да СССР, оскорб­ле­ний, паде­ния уров­ня жиз­ни, они в 1990 году, после дол­гих мытарств в ОВИ­Ре, они смог­ли уехать в Иерусалим.

Город Бога встре­тил их жёст­ко. Шли бес­ко­неч­ные вой­ны с Пале­сти­ной, обстре­лы, а писа­те­ли на рус­ском точ­но были не нуж­ны. Муж рисо­вал на ули­цах кар­тин­ки, а Дина мыла полы, при­слу­жи­ва­ла в бога­тых домах, но меч­та­ла писать и даль­ше. В какой-то момент вме­сте с дру­зья­ми она устро­и­лась редак­то­ром в газе­ту «Наша стра­на». Тогда же её рас­ска­зы начи­на­ют пуб­ли­ко­вать рос­сий­ские жур­на­лы «Новый мир», «Зна­мя», «Друж­ба наро­дов». Рабо­та была непро­стой, жизнь на гра­ни­це с Запад­ным бере­гом Иор­да­на, поезд­ки в Тель-Авив на рабо­ту в пять утра, пока все исла­ми­сты на нама­зе. Борь­ба при­нес­ла плоды.

В 2001–2003 гг. рабо­та­ла в Москве руко­во­ди­те­лем куль­тур­ных про­грамм Еврей­ско­го агент­ства (Сох­нут). Тогда же её кни­ги начи­на­ет читать вся Рос­сия. Она полу­ча­ет пре­мию «Боль­шая кни­га» за 2007 год за роман «На сол­неч­ной сто­роне ули­цы». По её про­из­ве­де­ни­ям сня­ты «На Верх­ней Мас­лов­ке», «На сол­неч­ной сто­роне ули­цы», «Син­дром Петрушки».

Писа­тель­ни­ца и по сей день часто быва­ет в Рос­сии на лите­ра­тур­ных встре­чах. Эти поезд­ки напол­ня­ют её мате­ри­а­лом для новых книг.

---

«Вот идёт Мессия!»

Фраг­мен­ты книги

Лето­пись алии из СССР — «Боль­шой алии», как её назы­ва­ют исто­ри­ки. Выход­цы из Сове­тов состав­ля­ют пятую часть стра­ны и изме­ни­ли госу­дар­ство навсе­гда. Каж­дый борет­ся за жизнь и место в этой бес­по­щад­но жар­кой и вое­ни­зи­ро­ван­ной стране, где тебе сно­ва надо дока­зать свои права.

Но всё как у наше­го люби­мо­го Бабе­ля — кипит жизнь, спе­лые фрук­ты, солн­це и каж­дый чело­век све­тит­ся. Буд­то ты в Одес­се. Тут Беня Крик, тор­гов­цы рыбой, Люба Казак и кто-то спо­рит с кри­ком: «Пусть вас не вол­ну­ет этих глу­по­стей!». Атмо­сфе­ра сво­бо­ды, жела­ния что-то делать и создать свой мир.

Вот мно­гие счи­та­ют: рух­ну­ла импе­рия, поэто­му и пова­ли­ли, пока­ти­лись, посы­па­лись из нее потро­ха — люд­ское месиво.

Рас­про­стра­нен­ное заблуж­де­ние — под­ме­на след­стви­ем причины.

А может, для того и поле­те­ли под­пор­ки у оче­ред­ной вели­кой импе­рии, что­бы при­гнать Божье ста­до на этот кло­чок извеч­но­го его паст­би­ща, соглас­но не сего­дня — ох, не сего­дня! — состав­лен­но­му пла­ну? Еврей­ский Бог — не бара­баш­ка: читай­те Про­ро­ков. Мед­лен­но и вни­ма­тель­но читай­те Пророков…

С чем срав­нить этот вал? С селе­вы­ми пото­ка­ми, несу­щи­ми гигант­ские валу­ны, смы­ва­ю­щи­ми пла­сты поч­вы с дере­вья­ми и домами?

Или с неким кос­ми­че­ским взры­вом, в резуль­та­те кото­ро­го, клу­бясь и буль­кая в кипя­щей плаз­ме, зарож­да­ет­ся новая Вселенная?

Или про­сто — неудер­жи­мо пошла поро­да, в кото­рой и само­род­ки попа­да­лись, да и немало?..

Как бы то ни было, все это обру­ши­лось на неболь­шой, но креп­кий кло­чок зем­ли, грох­ну­лось об него с неимо­вер­ным шумом и трес­ком; кто рас­шиб­ся вдре­без­ги, кого — рико­ше­том — отбро­си­ло за оке­ан. Боль­шин­ство же было таких, кто, поче­сы­вая уши­бы и синя­ки, похны­кал, потоп­тал­ся, рас­сел­ся поти­хонь­ку, огля­дел­ся… да и зажил себе, курилка…

* * *

ДЦРД — Духов­ный Центр Рус­ской Диас­по­ры — посе­ща­ли люди не толь­ко духов­ные. Зав­хоз Шура, к при­ме­ру, утвер­ждал, что не было в Духов­ном Цен­тре такой вещи, кото­рую не спер­ли бы многократно.

Каж­дые три дня кра­ли двер­ной крю­чок в туа­ле­те. Крю­чок. При этом остав­ляя на кося­ке желез­ную ско­бу, на кото­рую этот крю­чок накидывается.

При­мер­но раз в пять дней выкру­чи­ва­ли лам­поч­ку над лест­ни­цей, веду­щей на вто­рой этаж. Это мож­но было осу­ще­ствить толь­ко с риском для жиз­ни, силь­но пере­гнув­шись через пери­ла вто­ро­го эта­жа, и что­бы кто-нибудь дер­жал за ноги, ина­че мож­но раз­бить­ся к лебедям.

(Тут необ­хо­ди­мо доба­вить, что в супер­мар­ке­те лам­поч­ка сто­ит два шеке­ля восемь­де­сят агорот…)

Суще­ство­ва­ние бара в одном из закут­ков ДЦРД рас­цве­ту духов­но­сти тоже не спо­соб­ство­ва­ло. И хотя содер­жа­ла его милая жен­щи­на с уста­лой, изви­ня­ю­щей­ся за все улыб­кой — быв­шая пиа­нист­ка из Тби­ли­си и, дай Бог не соврать, чуть ли не лау­ре­ат како­го-то кон­кур­са, — имен­но ее зем­ля­ки, с осо­бой охо­той посе­щав­шие бар Духов­но­го Цен­тра, при­да­ва­ли это­му заве­де­нию необ­ра­ти­мо заку­соч­но-гру­зин­ский отте­нок. Сре­ди всех выде­лял­ся некто Буй­вол — чудо­вищ­ной мас­сой, воло­са­то­стью и гру­бо­стью. Он зака­зы­вал обыч­но лобио, хача­пу­ри и саци­ви, погло­щая все это в неопрят­ном оди­но­че­стве, чав­кая, сопя и зака­ты­вая гла­за в парок­сиз­ме гастро­но­ми­че­ско­го насла­жде­ния. Оклик­нет его кто-нибудь в шутку:

— Буй­вол, ты что — поху­дел? Он испу­ган­но воскликнет:

— Ты что, не дай Бог!

По сре­дам вече­ром гуля­ли тут жур­на­ли­сты, кол­лек­тив веду­щей рус­ской газе­ты «Реги­он» — отме­ча­ли завер­ше­ние и отправ­ку в типо­гра­фию оче­ред­но­го еже­не­дель­но­го выпус­ка. А были сре­ди жур­на­ли­стов «Реги­о­на» люди бле­стя­щие — умни­цы, эру­ди­ты, отча­ян­ные прой­до­хи и храб­ре­цы, в совет­ском про­шлом — все сплошь сидель­цы: кто за пра­ва чело­ве­ка, кто за угон само­ле­та, кто за сво­бо­ду вероисповеданий.

Был в Духов­ном Цен­тре и зал со сце­ной, доб­рот­ный зал мест на четы­ре­ста, и кося­ком пер сюда гастро­лер, неудер­жи­мо, как рыба на нерест.

Извест­ные, мало­из­вест­ные, не столь извест­ные, а так­же зна­ме­ни­тые рос­сий­ские акте­ры и эст­рад­ные пев­цы, бар­ды, чте­цы и мимы, оптом и в роз­ни­цу, то сби­ва­ясь в стаи, то остав­ляя подель­ни­ков дале­ко поза­ди, без­услов­но, под­дер­жи­ва­ли высо­кий накал духов­но­сти рус­ской диаспоры.

Извоз рос­сий­ских гастро­ле­ров дер­жа­ли поче­му-то укра­ин­ские евреи. Может быть, поэто­му анон­сы пред­сто­я­щих гастро­лей, напе­ча­тан­ные в рус­ских газе­тах, шиба­ли в нос неко­то­рой фами­льяр­но­стью. Реклам­ные объ­яв­ле­ния обыч­но не редак­ти­ро­ва­лись, так что даже в куль­тур­ном и гра­мот­ном «Реги­оне» мож­но было наткнуть­ся на зазы­вы: «Такое вам еще не сни­лось!» Или: «Впер­вые в вашей жиз­ни — в сопро­вож­де­нии канкана!»

Сце­на­рий про­ка­та джентль­ме­нов в поис­ках десят­ки был все­гда оди­на­ков. Пер­вым у при­е­хав­шей зна­ме­ни­то­сти брал интер­вью жур­на­лист газе­ты «Реги­он», извест­ный мест­ный куль­ту­ро­лог Лева Брон­штейн — безум­но обра­зо­ван­ный моло­дой интел­лек­ту­ал, зна­ю­щий неимо­вер­ное коли­че­ство ино­стран­ных слов. Он выстра­и­вал их в пред­ло­же­ние затей­ли­вой цепоч­кой, слов­но кре­сти­ком узо­ры на пяль­цах вышивал.
Смысл фра­зы чита­тель терял уже где-то на тре­тьем дее­при­част­ном обо­ро­те. Читая Брон­штей­на, чело­век пугал­ся, рас­стра­и­вал­ся: был тра­ги­че­ский слу­чай, когда к кон­цу пято­го абза­ца одной его ста­тьи чита­тель забыл бук­вы рус­ско­го алфавита.

Ста­тьи Левы Брон­штей­на от нача­ла до кон­ца чита­ли, кро­ме него, еще два чело­ве­ка: его подвиж­ни­ца-жена и про­фес­сор куль­ту­ро­ло­гии кафед­ры сла­ви­сти­ки Йель­ско­го уни­вер­си­те­та Дит­рих фон дер Люс­се — тот был искренне уве­рен, что Лева пишет свои ста­тьи на одном из вось­ми, извест­ных про­фес­со­ру, ино­стран­ных языков.

Рус­ская изра­иль­ская интел­ли­ген­ция страш­но почи­та­ла куль­ту­ро­ло­га Брон­штей­на, его имя вызы­ва­ло свя­щен­ный тре­пет, и хотя даль­ше заго­лов­ка, как пра­ви­ло, никто про­дви­нуть­ся не мог, счи­та­лось некра­си­вым на это наме­кать. По сути дела Лева был божьим чело­ве­ком, кое-кто даже пола­гал, что в свое вре­мя он будет взят живым на небо…

При­ез­жая зна­ме­ни­тость веща­ла в его интер­вью длин­ны­ми слож­ны­ми постро­е­ни­я­ми о самых раз­но­об­раз­ных мате­ри­ях: о транс­цен­дент­но­сти начал, о дет­ри­бо­ли­зи­ро­ван­но­сти сущ­ност­ных вели­чин, откры­ва­ла гори­зонт спе­ци­фи­че­ски наци­о­наль­но­го потреб­ле­ния, а след­ствен­но, этни­че­ской мета­фи­зи­ки, зада­ва­ла основ­ные пара­мет­ры мысле­фор­мы и под конец интер­вью вос­кли­ца­ла что-нибудь эда­кое, абсо­лют­но зага­доч­ное, пара­ли­зу­ю­щее зри­тель­ный нерв рядо­во­го чита­те­ля: «Нет тер­ро­риз­ма педан­тич­ней, чем этот, до костей обгло­дан­ный риторикой!»

Затем, засу­чив рука­ва, за при­ез­же­го пев­ца (акте­ра, бар­да, поэта, мима) бра­лись жур­на­ли­сты осталь­ных две­на­дца­ти рус­ских газет.

Эти интер­вью читать было лег­ко и при­выч­но: как-то вне­зап­но поза­быв о высо­ких сфе­рах и обгло­дан­ной рито­ри­ке, зна­ме­ни­тость жало­ва­лась на труд­ное рос­сий­ское житье, доро­го­виз­ну рын­ка, воз­рос­шую пре­ступ­ность и духов­ное оску­де­ние рос­сий­ско­го общества…

И нако­нец, обал­дев­шая от напо­ра масс-медиа и поте­ряв­шая бди­тель­ность зна­ме­ни­тость попа­да­ла в лапы Фред­ди Зати­ру­хи­на — глав­но­го редак­то­ра, ответ­сек­ре­та­ря, репор­те­ра, кор­рек­то­ра, а так­же курье­ра, выши­ба­лы и поло­мой­ки пар­ши­вой пор­но­гра­фи­че­ской газе­тен­ки «Интри­га».

Фред­ди овла­де­вал зна­ме­ни­то­стью обма­ном и чуть ли не силой: он являл­ся в отель выбри­тым и дез­одо­ри­ро­ван­ным и, открыв рос­кош­ный дипло­ма­ти­че­ский кейс, доста­вал отту­да доро­гой япон­ский диктофон…

Реко­мен­до­вал­ся он, как пра­ви­ло, пре­зи­ден­том. Это при­ня­то: пре­зи­дент ком­па­нии такой-то. У него и на визит­ке было напи­са­но золо­том: «Фред­ди Зати­ру­хин. Президент».

Так вот, наут­ро в све­жем номе­ре «Интри­ги» появ­ля­лось разу­ха­би­стое, с оби­ли­ем непри­лич­ных слов, без­гра­мот­ных выра­же­ний и непри­стой­ных откро­ве­ний интер­вью, где зна­ме­ни­тость дели­лась с чита­те­лем это­го мало­по­чтен­но­го изда­ния неко­то­ры­ми подроб­но­стя­ми сво­ей лич­ной жиз­ни. Ребя­та из «Реги­о­на» божи­лись, что в одном таком интер­вью девять раз встре­ча­лось сло­во «хули»…

За всем этим — име­ет­ся в виду и после­ду­ю­щая раз­бор­ка пья­ной зна­ме­ни­то­сти с пья­ным пре­зи­ден­том Зати­ру­хи­ным в баре ДЦРД, и при­езд наря­да поли­ции с даль­ней­шим пору­чи­тель­ством за всех и вся дирек­ции Духов­но­го Цен­тра, — за всем этим сле­до­вал три­ум­фаль­ный кон­церт во всем вели­ко­ле­пии, во всей мощи духов­но­го нака­ла бла­го­дар­ной, алка­ю­щей куль­ту­ры пуб­ли­ки рус­ско­го Израиля…

Един­ствен­ным, что неиз­мен­но омра­ча­ло свет­лый празд­ник Искус­ства, — было стрем­ле­ние рос­сий­ской зна­ме­ни­то­сти ска­зать в мик­ро­фон нечто поучи­тель­ное по наци­о­наль­но­му вопро­су. Пора­зи­тель­но, до чего жгла и муча­ла ара­бо-изра­иль­ская про­бле­ма всех при­ез­жих гастро­ле­ров. Сна­ча­ла им наме­ка­ли — легонь­ко, перед кон­цер­том — не сто­ит, мол, лезть в чужую сина­го­гу со сво­им про­тух­шим интер­на­ци­о­на­лиз­мом. Нет, не дей­ство­ва­ло! Обя­за­тель­но ска­жет, да еще так заду­шев­но, — а как же, мол, доро­гие быв­шие сооте­че­ствен­ни­ки, некра­си­во полу­ча­ет­ся у вас с араб­ским род­ствен­ным народом?..

Ну, понят­но, креп­че уже ста­ли пре­ду­пре­ждать: не учи, сука, уче­ных и быва­лых… Куда там! Уже всю чёсо­вую про­грам­му напо­ет-набор­мо­чет, уже весь цве­та­ми засы­пан, глядь — под конец, под бур­ные апло­дис­мен­ты — пук!!! Такие вот осли­ные уши царя Мида­са; такое вот не могу молчать.

А самая зна­ме­ни­тая Зна­ме­ни­тость, та вооб­ще раз­ве­ла пол­ны­ми рука­ми да и ляп­ну­ла от пол­но­ты сердца:

— Евреи и ара­бы! Да поми­ри­тесь вы, чер­ти! Чего не поделили-то?!

(Пред­ста­ви­те­ли араб­ско­го наро­да в тот день — как и в осталь­ные, впро­чем, — в зале напрочь отсут­ство­ва­ли. Надо пола­гать, по при­чине вечер­не­го намаза.)

А меж­ду тем не далее как утром веду­щий рус­ский экс­кур­со­вод Изра­и­ля Агрип­па Соко­лов удар­но про­во­лок Зна­ме­ни­тость сра­зу по трем маршрутам:
1. Храм Гро­ба Гос­под­ня — вели­чай­шая свя­ты­ня христиан;
2. Запад­ная Сте­на Хра­ма — вели­чай­шая свя­ты­ня иудеев;
3. Мечеть Ома­ра — вели­чай­шая свя­ты­ня мусульман.

Если пояс­нить (для немест­ных), что все три свя­ты­ни гро­моз­дят­ся чуть ли не друг на дру­ге, мож­но было бы дога­дать­ся — что не поде­ли­ли эти три вели­кие кон­фес­сии: все­го-навсе­го Бога.

Кста­ти, об экс­кур­си­ях. В под­валь­ных поме­ще­ни­ях Духов­но­го Цен­тра, в несколь­ких кро­шеч­ных выго­род­ках раз­ме­ща­лось экс­кур­си­он­ное бюро «Тро­пой Заве­та». Осно­вал и воз­гла­вил его вели­кий Агрип­па Соко­лов (в мест­ных усло­ви­ях уда­ре­ние в этой хоро­шей рус­ской фами­лии валит­ся поче­му-то на пер­вый слог).

Но тут необ­хо­ди­мо сде­лать неболь­шое — о, совсем мимо­лет­ное! — отступление.
Инду­стрия… экс­кур­со­ве­де­ния? экс­кур­со­вож­де­ния? — сло­вом, тех­но­ло­гия заму­чи­ва­ния зай­ца-тури­ста, мед­лен­но­го под­жа­ри­ва­ния его на хам­син­ном пек­ле в долин­ке Геен­ны Огнен­ной — за годы Боль­шой алии при­об­ре­ла неве­ро­ят­ный размах.

Турист на Свя­тую зем­лю шел раз­но­об­раз­ный и ото­всю­ду. Не гово­ря уже о рядо­вых граж­да­нах Рос­сии и ее быв­ших рес­пуб­лик, о любо­зна­тель­ной рус­ской мафии, о биз­не­сме­нах всех сор­тов и мастей, о под­да­тых свя­щен­ни­ках в сопро­вож­де­нии неболь­шой весе­лой паст­вы, огол­те­ло­го рус­ско­го тури­ста постав­ля­ли и Аме­ри­ка, и Кана­да, и Гер­ма­ния, и ЮАР, и даже Новая Зелан­дия, тоже ско­ло­тив­шая за послед­ние пару лет рус­скую общи­ну не хуже, чем у людей.

Все это турист­ское ста­до, в зави­си­мо­сти от инте­ре­сов и веро­ис­по­ве­да­ния, надо было гра­мот­но рас­сор­ти­ро­вать и удо­вле­тво­рить. Обслу­жить по выс­ше­му разряду.

В обла­сти рели­ги­оз­ных чувств, как извест­но, тре­бу­ет­ся дели­кат­ность осо­бо­го свой­ства. И тут сотруд­ни­ки экс­кур­си­он­но­го бюро «Тро­пой Заве­та» про­яв­ля­ли себя под­лин­ны­ми вир­туо­за­ми сво­е­го дела. Ска­жем, веде­те вы груп­пу пра­во­слав­ных хри­сти­ан из горо­да Пере­я­с­лав­ля-Залес­ско­го. Сме­ло объ­яв­ляй­те назва­ние экс­кур­сии — «Тро­пою Ново­го Заве­та». Но упа­си вас Бог марш­рут, по кото­ро­му вы пове­ли стай­ку рели­ги­оз­ных евре­ев из каме­нец-подоль­ско­го обще­ства «Воз­вра­ще­ние к кор­ням», назвать «Тро­пою Вет­хо­го Завета».

В том-то и фокус.

Вот вам невдо­мек, а евреи свой Завет отнюдь не счи­та­ют вет­хим и непри­год­ным к исполь­зо­ва­нию. Наобо­рот — по их мне­нию, он отлич­но сохра­нил­ся в тече­ние всех этих хло­пот­ных тыся­че­ле­тий, а за послед­ние лет пять­де­сят так пря­мо заси­ял, как новень­кий, и под­твер­жда­ет это на дан­ном, наре­зан­ном самим Все­выш­ним дач­ном участ­ке зем­ли суще­ство­ва­ние еврей­ско­го, вполне поло­возре­ло­го госу­дар­ства… Сло­вом, тон­чай­шая, дели­кат­ней­шая мате­рия, лез­гин­ка на острие кин­жа­ла, балан­си­ро­ва­ние с шестом на кана­те, фокус с уда­вом на шее, раз­ду­ва­ю­щим кольца…

Лег­че и при­ят­нее все­го было вести груп­пу, ско­ло­чен­ную из ядре­но­го быв­ше­со­вет­ско­го сред­не­тех­ни­че­ско­го ате­и­ста. Эти не зна­ли ниче­го, пута­ли Иису­са Хри­ста с Сава­о­фом, деву Марию с Мари­ей Маг­да­ли­ной, зада­ва­ли кро­меш­ные вопро­сы, кре­сти­лись на Сте­ну Пла­ча и оста­ва­лись доволь­ны любы­ми отве­та­ми экскурсовода.

Сто­ит ли удив­лять­ся, что, завер­шив тру­до­вую неде­лю и вешая в пред­две­рии шаба­та уве­си­стый замок на дверь кон­то­ры, веду­щие экс­кур­со­во­ды Иеру­са­ли­ма — охаль­ни­ки, насмеш­ни­ки, цини­ки, — на тра­ди­ци­он­ное суб­бот­нее при­вет­ствие «Шабат шалом!» ответ­ство­ва­ли бодро:

«Воис­ти­ну шалом!»…

---

«Про­во­ды доче­ри в армию…»

«Если ара­бы сло­жат ору­жие, боль­ше не будет вой­ны. Если Изpа­иль сло­жит ору­жие, боль­ше не будет Изрaи­ля», — ска­за­ла вели­кая Гол­да Меир. Изра­иль — стра­на бой­цов, ина­че не выжить. В армии слу­жат все, это почёт­ная и важ­ная часть жиз­ни. Девоч­ки слу­жат, при­чём в спец­на­зе тоже, наравне с муж­чи­на­ми, а зна­чит роди­те­лям при­дёт­ся на два года отдать дочек не про­сто в армию, а на вой­ну, где стре­ля­ют и уби­ва­ют. Так надо, так живут все.

Этот рас­сказ о том, как люби­мая дочь забот­ли­вой мамы ста­но­вит­ся силь­ной и побеж­да­ет труд­но­сти, но всё рав­но оста­ет­ся самой люби­мой и малень­кой дочкой.

Вче­ра моя дочь, барыш­ня том­ная, нрав­ная, сочи­ня­ю­щая сти­хи, музи­ци­ру­ю­щая на гита­ре, любя­щая, нако­нец, пова­лять­ся в посте­ли часи­ков до 12 утра… пошла в армию.

Пони­маю, что окон­ча­ние этой фра­зы для рос­сий­ско­го чита­те­ля может пока­зать­ся диким. Ну сна­ча­ла, конеч­но, она пошла в армию до пят­ни­цы — ново­бран­цев, как пра­ви­ло, на первую же суб­бо­ту отпус­ка­ют по домам: воз­мож­но, пока­зать, что жизнь не кон­чи­лась и мами­но кры­ло по-преж­не­му рядом.

Вре­мя нерв­ное: весь наш две­на­дца­тый класс посте­пен­но — по мере пер­со­наль­ных дат рож­де­ния — под­гре­ба­ет воен­ная маши­на. Чуть ли не каж­дый день гудят отваль­ные — то у Иры, то у Шло­мо, то у Мар­ка, то у Шимона.

Позд­но вече­ром зво­нит уже с базы «забри­тый» утром Шимон и дик­ту­ет моей доче­ри: «Зна­чит, так: в палат­ках холод­но, бери все теп­лое, что есть в доме, — вяза­ную шап­ку, пер­чат­ки, свитера!»

Чест­но гово­ря, мате­рью сол­да­та я уже одна­жды была, лет две­на­дцать назад, но как выяс­ни­лось, мно­гое забы­ла. Напри­мер, то, что ново­бран­цы в изра­иль­ской армии соби­ра­ют­ся на служ­бу при­мер­но так, как бра­вый Пор­тос в романе Дюма эки­пи­ро­вал­ся перед воен­ной кам­па­ни­ей во сла­ву коро­ля и Фран­ции. То есть забо­ты о неко­то­рых дета­лях эки­пи­ров­ки лежат на пле­чах семьи. И за две неде­ли до при­зы­ва мы, высу­нув язы­ки, ску­па­ли по мага­зи­нам теп­лые муж­ские каль­со­ны (да-да, с ширин­кой, неваж­но, декабрь­ская ночь в палат­ке сле­зам не верит), муж­ские май­ки с наче­сом, теп­лые нос­ки, ботин­ки, наконец.

— Как — ботин­ки?! Армия не выда­ет боти­нок?! — вос­кли­цаю я возмущенно.

Нет, армия потом воз­вра­ща­ет рас­хо­ды, но ботин­ки ребен­ку надо выби­рать отдель­но, под­би­рать тща­тель­но, по ноге, про­бо­вать, менять, тре­бо­вать дру­гие, затем топать, пры­гать и опять при­ме­рять. Мамин глаз надежнее.
Опять же, про­сты­ню и подуш­ку изволь тащить в армию тоже.

— Что‑о?! — кри­чу я. — У Армии обо­ро­ны Изра­и­ля нет денег на подуш­ки для солдат?!

Да есть, конеч­но, есть… Но пусть-ка этот изне­жен­ный «мами» поспит в холод­ной палат­ке, под­ло­жив под голо­ву свою армей­скую курт­ку. Такая вот пер­вая трез­вя­щая плю­ха, как в той песен­ке из тро­фей­но­го аме­ри­кан­ско­го филь­ма вре­мен Вто­рой миро­вой, кото­рую всю жизнь напе­ва­ет дру­гой сол­дат в семье — мой отец: «Здесь вы в казар­ме, мистер Грин! Здесь нет поду­шек и перин! Зав­трак в посте­ли и в кухне газ — эти бла­га теперь не для вас!»…

Нака­нуне при­зы­ва и у нас дома гуля­ли по-чело­ве­че­ски: выпи­ли, как взрос­лые, бле­ва­ли, как взрос­лые, уро­ни­ли на бал­кон сосе­дей вни­зу цве­точ­ный гор­шок и три пары раз­ных клю­чей. Наут­ро хму­рый сосед Давид сту­чит в дверь и мол­ча про­тя­ги­ва­ет эти клю­чи моей доче­ри. В гла­зах его — осуж­де­ние. Та рас­сы­па­ет­ся в изви­не­ни­ях: это была вече­рин­ка перед при­зы­вом, и ребята…

— Ты идёшь в армию? — его лицо рас­плы­ва­ет­ся в улыб­ке. — Какие вой­ска?.. Молодец.

А я был в мор­ском десан­те… Ну, счаст­ли­вой служ­бы, солдат!

В этом обще­стве все — сол­да­ты. Даже те, кто не успел послу­жить по воз­рас­ту или по здо­ро­вью. Все сол­да­ты — мамы, папы, бабуш­ки и дедуш­ки, бра­тья, сестры.

По пят­ни­цам вся стра­на ожи­да­ет сво­их сол­дат на побыв­ку, все авто­бу­сы при­об­ре­та­ют изнут­ри густо зеле­ный, беже­вый, серый колер воен­ной фор­мы раз­ных родов войск. Никто не жалу­ет­ся, что в тес­но­те его пих­ну­ли дулом винтовки.

Вче­ра утром, в день при­зы­ва, мы отвез­ли свою неж­ную девоч­ку на сбор­ный пункт. А там — зре­ли­ще посиль­нее, чем «Фауст» Гете, при­чем зна­чи­тель­но силь­нее: целый цвет­ник рыжих, тем­но­во­ло­сых, каш­та­но­вых куд­рей… День при­зы­ва такой — дев­ча­чий. А вокруг, у двух авто­бу­сов, сопро­вож­да­ю­щие — их сверст­ни­ки с вин­тов­ка­ми. И уже стре­ля­ют гла­за­ми напра­во-нале­во пред­ста­ви­те­ли обо­их полов.

— Гос­по­ди! — бор­мо­чет мой муж. — Что за жизнь фронтовая…

Да, жизнь такая, что мно­же­ство моло­дых пар в этой стране изна­чаль­но — бое­вые товарищи.

Дают коман­ду — по авто­бу­сам. Запла­кан­ные мамы кри­чат послед­ние ука­за­ния — не забы­вай напол­нять мобиль­ник! Надень на ночь две пары кальсон!!!

Ребя­та с авто­ма­та­ми вле­за­ют послед­ни­ми в обе две­ри, авто­бу­сы раз­во­ра­чи­ва­ют­ся и выез­жа­ют со дво­ра на шос­се. Мы же пле­тем­ся к сво­ей машине и сра­зу — рука сама тянет­ся — вклю­ча­ем радио. Ново­сти наших буд­ней: из густо­на­се­лен­ных квар­та­лов араб­ско­го Хан-Юни­са пале­стин­ские бое­ви­ки про­дол­жа­ют обстре­лы еврей­ско­го рай­о­на Гуш-Катиф. Ответ­ный огонь открыл наш бата­льон бри­га­ды «Гола­ни».

— Ты не пом­нишь, — спра­ши­ва­ет меня муж, — она взя­ла синий свитер?

---

«Ружьё для Евы»

А всё-таки луч­ше бы глаз­ка­ми стреляли

Кон­че­на жизнь — в моем доме появи­лось ружье. Не в том смыс­ле, что оно долж­но непре­мен­но выстре­лить в чет­вер­том акте, а в том смыс­ле, что покоя от него нет, как от недель­но­го младенца.

Ружье выда­но сол­да­ту Армии обо­ро­ны Изра­и­ля, а имен­но моей доче­ри Еве в поряд­ке про­хож­де­ния кур­са моло­до­го бой­ца. Она зво­нит нам с базы, захле­бы­ва­ясь от вос­тор­га и гордости:

— Ма, я класс­но стре­ляю! Меня коман­дир похва­лил! Я зна­ешь, сколь­ко выбиваю!
(Вооб­ще-то стран­ным обра­зом у нас в семье все непло­хие стрел­ки. А сын так вооб­ще был луч­шим ноч­ным стрел­ком в роте. Так что я не осо­бо удивляюсь.)

— Нас учи­ли сего­дня раз­би­рать и соби­рать ружье, и я класс­но это делаю!
И вот это самое ружье (меж­ду про­чим, хоро­шень­ких несколь­ко кило) долж­но нахо­дить­ся при сол­да­те днем, ночью, в ван­ной, в туа­ле­те — куда бы сол­дат ни подал­ся. Если он в фор­ме. Устав такой.

Мы, пред­ки то есть, — без­на­деж­ные лап­ти — все вре­мя обна­ру­жи­ва­ем свое неве­же­ство и отста­лость. Вот на авто­бус­ной стан­ции в Иеру­са­ли­ме мы встре­ча­ем ее, отпу­щен­ную в уволь­ни­тель­ную на суб­бо­ту. Вот она появ­ля­ет­ся с огром­ным сол­дат­ским бау­лом на пле­че и с нема­лым рюк­за­ком за пле­ча­ми. Ружье тоже на пле­че, и этих хруп­ких плеч явно не хва­та­ет для все­го бага­жа, где бы еще взять парочку?

— Дай подер­жу, — я про­тя­ги­ваю к ружью руку. В ответ — округ­лив­ши­е­ся от воз­му­ще­ния глаза:

— Ты с ума сошла?!

Вооб­ще-то, что мы с отцом сошли с ума, мы узна­ем теперь с пере­ры­вом в несколь­ко минут. Напри­мер, вече­ром в суб­бо­ту она собра­лась встре­тить­ся с дру­зья­ми в баре в Иерусалиме.

— Гос­по­ди, неуже­ли я сни­му нако­нец эту зеле­ную робу и наде­ну чело­ве­че­скую юбку! Но куда спря­тать ружье?

— Пусть лежит себе в шка­фу, — неосто­рож­но пред­ла­гаю я.

— Ты с ума сошла?! А если в дом ворвут­ся враги?!

— Ну запри в ком­на­те, а ключ про­гло­ти, — сове­ту­ет отец.

— Папа!!! Ты с ума сошел?! Дверь в ком­на­ту выби­ва­ет­ся уда­ром ноги!

Отец взды­ха­ет и заме­ча­ет, что его служ­ба в Пер­ми сре­ди сне­гов и моро­зов в казар­ме на 200 чело­век была гораз­до проще…

Нако­нец за Евой заез­жа­ет пря­мо со сво­ей воен­ной базы ее друг Шне­ур, или попро­сту Шну­рик, и наш дом бла­го­слов­ля­ет­ся еще одним ружьем. Сей­час мы уже можем дер­жать про­тив вра­гов кру­го­вую обо­ро­ну. Сна­ча­ла оба ответ­ствен­ных стой­ких сол­да­та, сидя на ков­ре, осмат­ри­ва­ют свои ружья (идил­лия по-изра­иль­ски), потом бро­дят по квар­ти­ре, рас­кры­ва­ют шка­фы и кла­дов­ки, при­ду­мы­ва­ют тай­ни­ки, пыта­ют­ся про­счи­тать логи­ку вра­га. Ура, выход най­ден! Оба ружья-близ­не­ца укла­ды­ва­ют­ся на бочок на дно ящи­ка Еви­но­го дива­на, зава­ли­ва­ют­ся оде­я­ла­ми и подуш­ка­ми, дверь в ком­на­ту запи­ра­ет­ся на ключ, кото­рый пря­чет­ся в тай­ни­ке в кладовке.

И вот уже два радост­ных штат­ских обал­дуя выска­ки­ва­ют из дому, что­бы успеть на авто­бус… Через час я слы­шу в кла­дов­ке копо­ше­ние. Это муж что-то ищет.

— … куда они запро­па­сти­ли ключ от ее ком­на­ты, не зна­ешь? Я забыл там фло­ма­сте­ры, а мне до завтра…

— Ты с ума сошёл?! — кри­чу я.

Послед­ним авто­бу­сом ребя­та воз­вра­ща­ют­ся из Иеру­са­ли­ма. Из сво­ей ком­на­ты мы слы­шим, как заки­па­ет на кухне чайник…

Потом дол­го разыс­ки­ва­ет­ся тот самый ключ в кла­дов­ке, при этом роня­ет­ся с полок все, что спо­кой­но сто­я­ло там меся­ца­ми… Нако­нец каж­дый укла­ды­ва­ет­ся, пото­му что под­ни­мать­ся зав­тра в поло­вине пято­го и тре­мя авто­бу­са­ми доби­рать­ся до базы — на дру­гой конец стра­ны, вер­нее, каж­до­му — в свой конец сво­ей неболь­шой стра­ны, ибо курс моло­до­го бой­ца они про­хо­дят на раз­ных базах.

Утром гром будиль­ни­ка под­ни­ма­ет меня, отца, нашу соба­ку, сосе­дей в квар­ти­рах под и над нашей…

И толь­ко два сол­да­та, два защит­ни­ка роди­ны спят по сво­им углам в обним­ку со сво­и­ми ружья­ми — слад­ко, надеж­но, бес­про­буд­но… Как дети.

---

«Кар­тош­ка для мундира»

Доч­ка голо­да­ет в изра­иль­ской армии

Каж­дую пят­ни­цу, бли­же к полу­дню, у меня дома раз­да­ет­ся зво­нок. Я сни­маю труб­ку и слы­шу страст­ный голос доче­ри: «Ставь жарить кар­тош­ку, я уже в Иерусалиме!!!».
Я хва­таю самую боль­шую ско­во­ро­ду, рас­ка­ляю мас­ло и выва­ли­ваю на нее целую мис­ку чищен­ной с утра и наре­зан­ной картошки.

Когда в первую свою побыв­ку из армии она позво­ни­ла с воп­лем: «Го-о-оло-о-одна-ая-я‑я как соба-а-ака‑а!!!» — отец фило­соф­ски мне ска­зал: «А что ты дума­ла? В любой армии все­гда голод­но… У нас в Пер­ми, пом­ню, плес­нут тебе щей в мис­ку, а там три синих пле­ноч­ки пла­ва­ют вме­сто мяса…».

Ну, вва­ли­ва­ет­ся ребе­нок и, едва спо­лос­нув руки, набра­сы­ва­ет­ся на картошку…

— Что ж ты голую кар­тош­ку-то… — пыта­юсь я сер­до­боль­но встрять, пред­став­ляя, как же ого­ло­да­ла девоч­ка, если ей одной лишь кар­тош­ки доволь­но… — Вот, возь­ми баклажаны.

Она с пол­ным ртом:

— Какие бакла­жа­ны?! Я их уже видеть не могу! У нас каж­дый день пять видов заку­сок с баклажанами…

— Ну, рыб­ку возьми…

Она выта­ра­щи­ва­ет глаза:

— У меня рыба уже из ушей лезет! То тунец, то форель, то карп, то коп­че­ная, то соленая…

Я несколь­ко оторопела.

— А кури­цу будешь?

— Мам, ну сколь­ко мож­но эту кури­цу есть! Каж­дый день курица?!

— Минут­ку, ты ска­за­ла, что голод­ная… Я поня­ла, что вас пло­хо кормят.

— Ужас­но! Ужас­но кормят!

Тут я взя­лась за допрос серьезно.

— Так. Давай с само­го нача­ла. Моло­ко дают?

Она уди­ви­лась:

— Моло­ко? А зачем? Оно на сто­лах сто­ит, конеч­но, но толь­ко для кофе. Зачем его пить? Есть же йогур­ты, тво­рог раз­ный, кефир, ряжен­ка, то-сё…

— А имен­но что — то-сё?

— Ну, сыры там вся­кие, какие-то каши дурац­кие… Сала­ты… Яйца… омле­ты в основ­ном. Гла­зу­нью сде­лать как сле­ду­ет не уме­ют. Я гово­рю: «Дуду, не зажа­ри­вай слиш­ком, я так не люб­лю!». А он, как назло, зажа­ри­ва­ет и зажа­ри­ва­ет! Когда с луком, так ещё ниче­го, а когда с гри­ба­ми — тут он вооб­ще не умеет…

— Понят­но… — ледя­ным тоном ска­за­ла я. — А выпечка?

— А что выпеч­ка? Кому нуж­ны эти круас­са­ны и пиро­ги — кило­грам­мы наби­рать? Это вооб­ще еда нездо­ро­вая. И гар­ни­ры все эти… Я вме­сто них про­сто ово­щи и фрук­ты ем.

— Зна­ешь что, — ска­зал мне отец. — Гони ты отсю­да в три шеи эту зажрав­шу­ю­ся бур­жуй­ку! Дай сюда её кар­тош­ку, я доем!

— Не-е-ет! — заора­ла дочь, обни­мая тарел­ку. — Кар­то­шеч­ка моя люби­мая, такую толь­ко мама готовит!

…Пом­ню, в самом нашем нача­ле здеш­нем, лет пят­на­дцать назад, когда мы толь­ко обос­но­ва­лись на съем­ной квар­ти­ре, когда я желез­но зна­ла, что могу потра­тить на про­дук­ты в супер­мар­ке­те толь­ко 20 шеке­лей в день и ни копей­кой боль­ше, к нам в гости при­е­хал из Тве­рии (не из Тве­ри) мой ста­рый друг. К тому вре­ме­ни он жил в Изра­и­ле уже год и даже успел про­слу­жить пол­го­да в армии. И вот тогда он с воз­му­ще­ни­ем рас­ска­зы­вал нам о здеш­них армей­ских «поря­доч­ках».

— Ужас! — гово­рил он, — нет сил смот­реть, душа болит: то, что не съе­да­ет­ся за зав­тра­ком, выбра­сы­ва­ет­ся мгно­вен­но. Не дай бог выста­вить бан­ку йогур­та в обед — нака­жут самым жест­ким обра­зом. И глав­ное — запе­ча­тан­ные, дале­ко не про­сро­чен­ные йогур­ты — все сме­та­ет­ся в помой­ный бак!

Мы аха­ли, кача­ли голо­ва­ми, при­го­ва­ри­ва­ли: «Как же так, поче­му бы не раз­дать неиму­щим?! Какое попу­сти­тель­ство, какое раз­ба­за­ри­ва­ние добра!». И нам каза­лось, что толь­ко быв­ше­со­вет­ский разум может наве­сти в этой стране над­ле­жа­щий порядок.

А без нас про­па­дут, захля­нут, выки­нут, разбазарят…

— Как тебе не стыд­но, — гово­рю я доче­ри. — Пом­нишь, на Малой Полян­ке нас оста­но­вил сол­да­тик, попро­сил 5 руб­лей, у него в авось­ке бол­та­лись бул­ка и баноч­ка кефи­ра? Вот ему бы выпеч­ку, кото­рую ты не съе­да­ешь! Или йогур­ты, кото­рые вы сме­та­е­те в помой­ный бак.

— Мама! — стро­го отве­ча­ет она. — Ты с ума сошла? Это запре­ще­но! В армии про­дук­ты долж­ны быть наи­све­жай­ши­ми! У нас и так про­блем выше макуш­ки. Еще не хва­та­ет, чтоб от тух­ля­ти­ны на мар­ше весь полк обосрался!

Мне нече­го ей ответить.

— Но поче­му имен­но кар­тош­ка? — толь­ко спра­ши­ваю я.

— А это у кого что мами­но люби­мое… Ирка по пель­ме­ням тос­ку­ет, Юдит ждет суб­бо­ты из-за «пэс­то»… Кто чего, словом…

И я лишь пле­ча­ми пожи­маю. Но с утра в пят­ни­цу пер­вым делом ста­нов­люсь в свой кухон­ный наряд. Ско­во­ро­да наготове.

Жду: вот-вот зазво­нит теле­фон, и голос доче­ри про­по­ёт нетерпеливо:

— Еду-еду! Кар-то-о-ошеч­ку-у‑у!!!

---

Пуб­ли­ка­цию под­го­то­вил автор теле­грам-кана­ла «Cоро­кин на каж­дый день» при под­держ­ке редак­то­ра руб­ри­ки «На чуж­бине» Кли­мен­та Тара­ле­ви­ча (канал CHUZHBINA). Под­пи­ши­тесь на его блог на Яндекс Дзене, где Кли­мент иссле­ду­ет судь­бы рус­ских и укра­ин­цев Лон­до­на ХХ века через поис­ки их могил на клад­би­щах Лондона.