Героин, героин, героин. Это слово звучало слишком часто в конце 90‑х — начале 2000‑х годов. На родительских собраниях учителя трубили тревогу мамам и папам второклассников о героиновой эпидемии. Страшно представить, о чём же тогда говорили на родительских собраниях выпускных классов.
Если в прошлом материале мы вам представили очерки питерского публициста Глеба Олисова о частных судьбах наркоманов, где каждый, увы, как и сам Глеб, закончил смертью, не достигнув и тридцати лет, то в этот раз я хочу представить вам более «спокойное» чтиво.
В заметке «От опия к смерти» Глеб запечатлел, как героин пришёл в Питер в 1997 году и совершил настоящую революцию на российском наркорынке. Текст минимум ценен как социоисторическое свидетельство современника и при том наркопотребителя, а не стороннего или сугубо предвзятого наблюдателя, как, скажем воспоминания какого-либо милиционера. Читая трагичные размышления Глеба о демографическом эффекте «героиновой революции», есть ощущение, что это размышления мыши, уже загнанной в мышеловку, которая перед смертью начинает догадываться, что она и вправду оказалась в ловушке, и отнюдь не по случайному стечению обстоятельств.
Другой рассказ, «Особенности розничной торговли в городских условиях», — это приключение в мире героинового торчка начала 2000‑х. Скорее всего, Глеб просто описывал сюжет из своей собственной жизни. Это уже не «весёлый» или хотя бы динамичный мир «продвинутой молодёжи», развлекающейся наркотиками по выходным. Нет, это серые одинаковые дни людей, чьим трудоустройством стал героин. Торговля наркотиками, работа на бандитов, деловые отношения с ментовской крышей. Не самая привлекательная профессия и реалии.
Как и в прошлый раз, чтобы погружение в эпоху было максимально насыщенным, я добавил видеоматериалы — клипы культовых российских групп, а также выпуски телепередач по теме. Авторские орфография и пунктуация в рассказах Олисова сохранены. Поехали!
От опия к смерти (потуги на аналитику)
Опубликовано на просторах интернета
в начале 2000‑х годов.
В 1997 году на наркорынках Петербурга произошла революция. На смену старому, засидевшемуся на своем троне опиуму (королевская семья Ханка и Солома) из портовых контейнеров и непросмотренного багажа восточных людей пришел новый король — Героин.
Я хорошо помню то лето, лето 1997 года. Грамм ханки на рынке на улице Дыбенко стоил от 35 до 50 рублей, куб уксусного ангидрида — 10–15 рублей. Солома тоже была, но цен не помню, ибо дружил я тогда в основном с ханкой. Дыбенковский рынок, заповедник наркоторговли, сплошные кожаные куртки, небритость, золотые зубы и южный акцент. «Чиво ищешь, друг? Ханка нада? Хароший ханка, свежий, тока с дерева, вмажишься, дом рухнет, потом еще будишь искать, бери сразу больше…». На одного настоящего торговца хурмой и изюмом приходилось по два-три барыги. Взять можно все, были бы деньги. Если нет денег — на рынке тут же можешь продать вытащенный из дома телевизор, магнитофон, спортивный костюм, еду… Нечего продать? Шурши в поисках раскумарки, сшибай у метро рубли, помогай достать новичкам, кидай, клянчь, садись на хвоста… Редкие рейды ОМОНа, когда весь рынок кладут носом в грязь, и загоняют в автобус «на предмет выяснения…». Море торчков, всех возрастов и поколений — от старых опиюшников с гладкими, как бы распухшими кистями рук без малейших следов вен до «розовых еще, не успевших сторчаться» пионеров, только вступающих на тропу торча. Окна квартир в большинстве прилегающих к рынку домов постоянно открыты и в летний день (или в ночь) несутся запахи ацетона, растворителя, ангидрида…
Утро. В переполненном торчками автобусе (его называли «кумарным автобусом») от «Ломоносовской» добираешься до рынка, входишь в любой из четырех входов, идешь сквозь шумные ряды к «своему» барыге, которого ты знаешь, и у которого берешь не первый день и уже не первый месяц. Вот и он, Карлен, золото-кожа-щетина. «Ай, Дис, гардаш, савсем плахой, да? Кумарит, да? Есть лаве?» Есть, Карлен, есть, иначе я б тебя не искал. Бери, тут на два с половиной грамма без 5 рублей, нормально? «Вай, Диса, абижаешь, какие такие пять рублей? Тебе как постоянному клиенту со скидкой, бери, да?». Три темно коричневых шарика, два побольше, один поменьше, туго замотанные целлофаном, переходят из рук Карлена ко мне. Спасибо, Карлен, завтра с утра заеду, ага? «Канешно, Диса, захади, если что — я во дворах». Три шага вперед — а вот и Гена, барыга ангидридом. Протягиваю пятикубовый баян и тридцать рублей. Из двадцатки в мой баян переливаются три куба кислого. Так… Последний штрих — тетя Люся, в неизменном зеленом пальто — торговка шприцами и димедролом. Люсь, мне две пятерки и две, нет, три платформы димедрола. «Бери, бери, родненький, удачи тебе, сынок…». Обратный путь сквозь ряды, отшивание пытающихся сесть на хвоста потеющих торчков с большими зрачками — извините, братва, такое дело — каждый выживает в одиночку, рад бы — но самому мало. Меня уже ощутимо кумарит, дозняк два грамма, последняя вмазка была вчера ночью. Ну ничего… Три минуты ходьбы от рынка по дворам, дабы не нарваться на экипажи мусоров, курсирующих по Крыленко, Дыбенко, Тельмана… Нужная парадная, последний этаж, железная дверь. Звонок. Хозяин хаты, Андрей, торчок с двадцатилетним стажем, с кухни доносится гомон, воняет уксусом. Варят… Привет, привет, проходь, скидавай обувь. Сразу рулю на кухню. О, знакомые все лица… Вадик «Сова», бывший певец из Двух Самолетов, Мишка Хохол, бандит курирующий торговлю ангидридом на «Ломоносовской», Серега, директор одного питерского модного клуба (и по сей день там работает). Всем привет, кружка свободна? «Вари, Дис, вари… Ты сегодня один? А где Алан?». Алан — мой приятель. Он меня свел с Андрюшей, он показал мне эту хату. А сегодня куда-то умчался что-то мутить и пробивать… (предаст и продаст меня и других Алан много позже, и много позже он заразит ВИЧем 17-ти летнюю девочку… я этого пока не знаю).
Кружка, закопченная, обычная эмалированная кружка. Всегда она ассоциировалась с компотом в детском саду. Другой возраст, другие ассоциации… Аккуратно отлепить целофан от «фитюли» (именно так на питерском жаргоне называется развесная ханка, этот маленький комочек коричневой массы), ножом соскрести остатки опия с обертки. Дальше по технологии отработанной годами — в кружку, размазать тонким слоем, огонь, плоскогубцы, ангидрид, крышка, наклониться и поглядеть, проангидрировался ли опий, вода, фильтр от сигареты, выбранный раствор цвета крепкого чая слить в стопку, где лежит уже размолотый в пыль димедрол, перемешать, выбрать, и, утирая со лба абстинентный пот, вмазаться. Ух… Разлом… Нельзя описать как теплая волна с горячими иголочками проходит по телу, как моментально исчезает боль в ногах и спине, как проходит противный кумарный привкус во рту… «Андрюх, дай сигарету, ага, спасибо…». Ну что, Диса — поправился? А то, молодец Карлен, не надурил… И часы вялой дремы с сигаретой, лимонад, прожженая одежда, иногда — походы на рынок, походы за деньгами, походы на «дела», походы в отделение в сопровождении оперов… Так текла жизнь летом 1997 года. И меня все устраивало, честно. Ханка была, солома была, ангидрид был, была хата где всегда можно было сварить, деньги — да всегда находились, 100 рублей — не такая уж и большая сумма для квалифицированного переводчика, верно?
А потом на наркорынке Петербурга (по данным милицейских аналитиков — крупнейшем наркорынке Европы), расположенном на улице Дыбенко, произошла наркореволюция. В один день с прилавков пропала ханка, и солома пропала, и пропал ангидрид. Число азеров и прочих кавказцев резко уменьшилось. Появились незнакомые лица. И у всех барыг был только один товар. Героин. Ге-ро-ин. Онли. А ханки нет. Вчера была. По 35. А сегодня нет. Зато есть герыч. Сколько хошь.
Нет, героин был и до этого. Его легко можно было купить, к примеру, на площади Восстания, или на Сенной, да и на Дыбах им банчили. Но большинство завсегдатаев наркоточек и притонов предпочитали родные кустарно приготовленные опиаты. А героин уже тогда был синонимом слова «смерть». Передоза ханкой, соломой или готовым по тем временам была редкостью, кумары наступали неспешно, не в три дня, и двушка раствора тащила чуть ли не весь день. Да и стоили эти препараты недорого. В общем — держались мы от него как можно дальше, и героинщиков не жаловали. Героин считался (и назывался) говном, и к сожалению, именно с героина начинали свой наркушный путь молодые торчки. Естественно, это ведь так просто — не надо ехать на стремный рынок Дыбенко, не надо вымучивать ханку и кислое, опасаясь кидка или облавы, не надо искать место, где сварить, не надо искать человека, который сварит. А кто из начинающих торчать ребятишке мог сам сварить ту же ханку, не говоря о соломе? Да мало кто… Сложно это. Посему — новое поколение российских наркоманов решило не искать тяжелых путей. Все просто и примитивно. Достаточно купить чек белого порошка, развести его водой по вкусу и вмазаться. Вся процедура — меньше минуты. Место — где угодно, любая лестница или парадная. Не можешь вмазаться — нюхай. Не хочешь нюхать — кури. Не куришь — пей, жуй, коли в жопу. Простор для творчества огромен. А купить его тем летом было не проблемой — победное шествие герыча началось с окраин. «Пионерская». Ржевка. Проспект Ветеранов. В каждом дворе, почти в каждой высотке торговали герычем. Причем — разным. Розовый, оранжевый, коричневый, «настоящий белый из Голландии», метадон, серый, с барбитурой, с чем угодно. Выбирай. Травись. И цены — 50 рублей за маленький чек, «полташечный», 100 — за большой, «сотовый».
А мне герыч был не нужен. Не тот кайф, не мой. И прет не так, и прихода как от ханки или от «химии» нету, и отпускает быстро. Мне опий нужен. А на Дыбах его нету. Не стало. Как так?
А вот так. Мрачного вида ребятишки с короткими стрижками, плющенными носами и накачанной мускулатурой провели ряд воспитательных бесед с представителями кавказской общины, и какими-то методами убедили черных в том, что не надо больше опием сырцом торговать, не стоит, а надо переходить на цивилизованную основу, благо конец двадцатого века на дворе, брать пример с западных коллег и торговать героином, который, кстати, именно эти ребята и их друзья готовы кавказцам и поставлять. За энную сумму. Кавказы покрутили носами, почесали щетину, пощелкали калькуляторами — и… согласились. А что? Дело-то выгодное. Подсадка на герыч — быстрее чем на опий, значит спрос будет расти постоянно. Места он занимает меньше, теперь не надо везти опий с южных республик всякими стремными путями, достаточно привезти в город небольшой сверточек, кило на несколько… А как привезти? Да просто… Питер — город портовый. Не есть проблема, при нормальном подходе к делу. В Афганистане кило герыча стоит гроши. Несколько штук зелени. А здесь кило герыча сколько потянет? Если в розницу? А если с грамма делать 12 чеков и продавать по 100 рублей? Ух… Выгодное дело, выгодное. И аудитория расшириться, не все ж старых торчков травить ханьем, пора переключаться на новые сферы рынка… Много плюсов и ни одного минуса. Мусора? Добазаримся… Точки — да тот же рынок. За пару чекарей в день любой нарк будет сам торговать. В общем — решено. Кто не согласен — два шага вперед. Целься, пли!
Сказано — сделано. Нет опия, есть герыч. Везде. А опия нет нигде. А гордые кавказцы, что не захотели терять свой пробитый барыш от продаж ханья южного и соломы хохлятской отчего-то стали попадать под облавы, сроки ловить, и вообще житья им не стало… Точки ханочные и опиюшные тоже под прессом ментовским оказались — никакой торговли нет, в общем — жопа полная. Волей-неволей, а пришлось всем заняться герычем.
Некоторое время пришлось шуршать и пробивать всяческого рода энтузиастов опийной наркомании, которые через третьи руки и не пойми через какие каналы таки добывали сырец и солому, но и эта малина скоро закончилась. Растительные опиаты окончательно исчезли из города. Дербаны не спасали положения — не особо и богата наша область папавером, да и ж/д милиция бдила, и сезон короткий… Случилось то, что должно было случиться — все пересели на героин. С хрустом, с кумарами, с матюгами — но пришлось, через не хочу. Слышу вопросы — а отчего бы вам, граждане наркоманы, коль вы так не любили герыч, не перекумариться, раз уж выдалась такая возможность, и не забыть про торч? Хороший вопрос, в жилу… Могу ответить — многие не смогли переломаться, многие переломались, но потом, в силу своей зависимости (слаб человек, что тут делать) вернулись обратно, быть может некоторые ортодоксы и принципиальные торчки и завязали. Я не смог. Большинство моих знакомых тоже. Как говорится, попала собака в колесо, пищи, но беги. Вот и побежали. Почесываясь на ходу, и глядя вперед севшим в точку зраком. Чем этот бег закончился — даже говорить не буду. Достаточно посмотреть в окно, послушать криминальную сводку, да зайти в районный наркологический диспансер. Все очевидно. Революция свершилась. Героин рулит.
Вот вкратце то что случилось летом 1997 года. А сейчас я начну бредить. Исключительно мои домыслы, а может просто кривой сюжет для утопического рассказа. Вопросы — зачем надо было менять опий сырец и прочие соломы на герыч? Зачем надо было чуть ли не насильно насаждать герандос в массы? Зачем надо было закрывать точки с готовым (с точки зрения здоровья быть может и вредным, но от самодельных растворов отправилось в нижнюю тундру гораздо меньше народу, чем от «цивилизованного» герыча)? Почему сажаются в тюрягу торчки, а серьезные сбытчики ходят на свободе? Почему не закрываются каналы переброски говна в нашу страну? Финансовый интерес безусловно есть, но на мой неискушенный взгляд, интересы страны должны перевешивать любые финансовые суммы. Какой процент торчащей на герыче молодежи? Немерянный. Эдак года через три-четыре нормальных людей останется у нас крайне мало…
Сразу скажу — версия грубая, местами нелогичная, но мне просто лень расписывать все подробно, доказательств возможности ее существования по телевизору и в газетах публиковали много. Эдакая болванка, на скорую руку сметанная.
Пошла фантастика. Положим, появился в недрах некоей конторы супер засекреченной проект «Двадцать первый век без наркотиков». Году этак в 97. Когда на опийную наркоманию перестали закрывать глаза. Когда криминал попер из всех углов, когда малолетки за пару кубов драли серьги из ушей. Когда стало ясно — проблема есть. И ее надо решать. Господа опиюшники — наиболее асоциальны и наиболее опасны в наших широтах. Именно из за опийных кумаров и совершались разбойные нападения, кражи, мокрухи…
Первая фаза проекта. Получите, господа наркоманы, новую игрушку. Героин. Метадон. Про белого китайца, от которого много моих знакомых отправилось на тот свет я вообще промолчу. Свойства данных веществ — подсадка быстро и надолго, технология получения раствора для в. в. инъекции понятна даже пятикласснику, передозировка проста и смертельна. Параллельно — получите-ка рекламку — «Криминальное Чтиво», «На Игле», и еще пара тройка «культовых фильмов». Торчать на герыче — круто. Ага, круто, баклан, точно, точно, пойдем за чеком. Кустарные — то менее опасные. Большинство старых опиюшников живут и до сих пор, плохо, но живут, а срок жизни героинового торчка — 3–4 года в лучшем случае, учитывая степень бодяги в герыче и незнание доз, которое ведет к передозировке) препараты — под запрет, под корень. Уничтожить и показательно наказать. Что и сделано. «Разгром питерской наркомафии», «Одиозный рынок закрыт!», «Нашим детям не грозит наркомания!». Про герыч — молчок. Кого-то посадили, закрыли пару лабораторий по производству галлюциногенов и фенаминов. А герыч… А что такое герыч?
Вторая фаза. Итак, по истечению какого-то времени (года два-три) формируется социальная группа. Героиновая наркомания. Порядка 80 процентов молодежи вовлечены в грандиозную акцию по очистке просторов родины от человеческого мусора. Герыча хотите? Чтож, получите. Тока не герыч, а китаец, белый. Синтетика, мощнее героина раз в десять. Цена — дешевле в десять раз. Именно в 1999–2000 годах появился он у нас. На вид — не отличишь. Все точки — завалены им. Приходит эдакий торчекозник, с дознячком в четверть, на кумарах к барыге. А у барыги нет говна, а есть китаец. Типа очень мощная вещь, много не ставь. А стоит столько же. Торчекозник берет свою дозняковую четверть, варит и думает — ну да, мощное говно, значит не только подснимет, но и разопрет. И — контроль, гонит, и… догнать не успевает. Немудрено — вместо четверти в героиновом эквиваленте засадил он себе эдак грамм несколько. Минус один. И так по всему городу. Нет герыча. Нету! Китаец. А некоторые барыги (которых, кстати и не сажают особо), даже и не говорят о китайце… Есть герыч? Есть… Дай четверь! На… И до свидания. See you in hell… Проходит полгода-год. И что мы видим — всякого рода жадные до кайфа торчки, тупые и недалекие — уже на кладбище. Передоза, неосторожно как, а? Родители плачут и требуют покарать. Рано еще карать, еще не время.
Фаза третья, подготовительная. Прознав про такую жопу, граждане наркоманы стали проявлять озабоченность своей жизнью и своим здоровьем. Ищут герыч. А его найти ой как сложно… И цены выросли… И говна всякого левого (типа «холодка», которым сейчас весь Питер завален, и которым травануться неча делать) море, и доза выросла, и вообще — тяжко. И что делать? Кто-то — из умных — соскакивает. И выживает. Для них запускают в оборот различные клиники, Детоксы и прочих Маршаков — хочешь жить, плати лаве, и иди лечись, коль сам не можешь. Реклама. Антинаркотическая пропаганда, лекции, все дела. А кто-то из торчков, забив на все — продолжает торчать, с предсказуемым и закономерным исходом — кладбище. Что мы имеем? 65–70% людей, начинавших эксперимент на первой фазе уже гниют в земле. Благополучно завершили испытание… Осталось всего навсего 30, ну 40%? Ерунда.
Четвертая, финальная фаза. Это есть наш последний и решительный… Правительство во главе с гарантом всех свобод и конституций большим гаечным ключом закручивает гайки, до упора, почти до срыва резьбы. Раньше по 224 (новый кодекс 228) наркушник словленный по четвертой части (торговля) ловил года 4–5, и то, если не повезет, а теперь — по максимуму, независимо от части, предыдущих судимостей и характеристик с места работы. Взяли с чеком на кармане — получи пятерик, и на этап. Работает конвеер. Всех барыг, о которых известно, гребут под мелкую гребенку, и срок за торговлю начисляют недушно, от всех щедрот. Минимум 8, максимум 15. Деньги брать у барыг, покрывать их — себе дороже — инспекция по личному составу не дремлет… Полная жопа. Ночь хрустальных ножей, не иначе. И что получается? К началу двадцать первого века 70 процентов торчков кинулось, 25 процентов сидит, барыг почти не осталось, спрос сходит к минимуму. Осталось процентов несколько — пробитых, тертых, ушлых и опытных торчков — ну и хер с ними, либо потом отловим, либо сами сдохнут. Все равно они особо не дергаются, не суетятся, и не мешают… Чистка прошла. Бурные продолжительные аплодисменты, овации…
Особенности розничной торговли в городских условиях
Санкт-Петербург,
07.03.2004
— Ну чего, поехал я тогда — Кириллыч поднялся из-за стола и направился в прихожую. — Значит, через три дня либо я либо Ким к тебе подскочим и заберем бабки. Смотри только, чтобы вся сумма была.
— Да, Кирилл, как договаривались, так все и будет, я ж тебя ни разу не подводил, верно?
Кириллыч уже втиснул ножищи в разношенный «рибок» 46 размера и напяливал на себя куртку.
— Да с вашим братом вечно какие то путки и непонятки. Не подводил — так подведешь… — немигающий взгляд здоровенного Кириллыча вперился в переносицу Дэна — Да нет, Кирилл, что ты, с чего ты взял?
Тот помолчал, покатал во рту незажженую мальборину.
— Был тут у нас случай. Тоже с парнишкой работали, месяца три где-то, может больше.
Товар ему подвозили, он банчил исправно, деньги все в срок отдавал, никаких динам, никаких обломов. А вот однажды приехали к нему, лаве забирать — а у него ни денег, ни товара… Мусора говорит налетели, все отмели. Откупился мол. И мусора типа залетные, не с местного отдела. Левые. Мы ясно дело пробили тему — не было такого. Втирает нам, гаденыш. Ну снова к нему подъехали, еще раз потолковали. И что? Выяснилось — сам все продвигал, коззел — Кириллыч прикурил, и, глубоко затянувшись выпустил дым Дэну в лицо.
— Ну и чего с ним было?
— Разобрались… Так что работай нормально, и с тобой все нормально будет, понял? Ну, бывай.
Дэн запер за Кириллычем дверь, тяжело вздохнул и пошел обратно на кухню. Поставил чайник, закурил, и уселся за стол. Было слышно как внизу, во дворе, захлопнулась дверь машины, через некоторое время заработал движок, и, взревев, «не роскошь, а средство передвижения» с Кириллычем за рулем умчалось со двора в темный питерский вечер. Предстоял довольно таки скучный для Дэна процесс — фасовка. В этот раз Кириллыч привез больше товару чем обычно — 20 грамм, которые надо было распихать за трое суток. Раньше Дэну выдавалось 5 грамм на день или 10 на два, но из-за того, что торговля шла справно и героин разбирали быстро, Кириллыч со товарищи решили увеличить оборот.
Хорошо, паразит, поднялся, подумал Дэн. Прямо пример для подражания — как выжить в современном обществе, не нажив особых геморроев себе на задницу. Кириллыч был лет на пять постарше Дэна, имел две ходки, причем не по хулиганке, а по тяжелым, уважушным статьям. Авторитет после второй отсидки в микрорайоне он заработал быстро, сколотил бригаду из парней, с которыми вместе тянул срок, заручился поддержкой вышестоящего криминального начальства и начал заниматься делом.
Помимо крышевания мелких коммерсов, взымания дани с блядей, что стояли на пятаке и на проспекте, Кириллыч со своей бригадой иногда выполнял поручения каких то темных личностей, в общем — крутился по стандартной для мелкого криминала схеме. Грандиозный отстрел короткостриженных бойцов в кожанках и кроссовках, что имел место быть в криминальной столице в девяностых, Кириллыч доблестно отсидел, и шагнул в двадцать первый век с чистой совестью и без дырок в шкуре.
Но не одними блядьми да ларьками сыт будет современный предприниматель, обитающий в городе трех революций. Только ленивый или слабый головой бандит в Питере не занимался наркотой, вот и Кирилл и его команда завели в «квадрате» несколько наркоточек, которыми правили железной рукой. Торговали, само собой, героином — трава для растаманов, таблетки для колбасеров, хмурый — для гегемонии. Торчков в районе было как грязи, появление новых точек народ воспринял с энтузиазмом, а поскольку канал у Кириллыча был хороший и порошок шел качественный, торговля завелась с нуля. Братки, пару раз в неделю объезжавшие точки, собиравшие выручку и раздававшие новые партии, считали прибыль и ощущали кайф.
С органами закона и порядка проблем не возникало. Участковый, штабс-капитан Косметичкин Кириллыча откровенно побаивался, деньги от него стыдливо брал, хотя, пару раз будучи в сильно загазованном состоянии орал во дворе что «посадит этого борова лет на десять и поломает ему всю малину». Но, протрезвев и отпившись пивком, возвращался к своим обязанностям — взирал на наркоторговлю сквозь пальцы, гонял потерявших совесть и стыд торчков и лениво реагировал на сигналы общественности. Однажды, перевыполнив дневную норму, утомленный солнцем и дешевым портвейном Косметичкин уснул на лавке, и местная гопота, из классовой ненависти к цветной братии сперла у него головной убор и положенную ему по уставу офицерскую сумку марки «планшет». Сперли бы и ствол — да вот незадача — табельного оружия у Косметичкина отродясь не было.
В торговлю героином не так то просто пробиться. Совсем сторчанные личности не годятся по причине своей ненадежности, а не торчащие вовсе — подозрительны для покупателя — плох тот барыга, что сам не торчит. К такому продавцу изначально отношение плохое, настороженное и недоверчивое — «деньги на нашей беде делает, сволочь!». В барыги попадают наркоманы со стажем, известные в районе, но не сторчавшиеся в хлам и не опустившиеся до самого дна — динозавры, пережившие много и похоронившие многих. Наркоманская жизнь — не сахар, и, пожив системной жизнью лет пять-семь, человек меняется кардинально: приобретает ушлость, деловую хватку, хитрожопость и умение добиваться своей цели любым способом. Образцовая кузница кадров для менеджерского состава среднего и старшего звена.
Дэну повезло. Повезло неоднократно. Во-первых, он не помер, классически передознувшись в подъезде или вмазавшись раствором непонятного химического состава. Во-вторых, с законом серьезных проблем не нажил — влетел один раз по 224–1, но попал под амнистию и соскочил вчистую. В‑третьих, вышепомянутая ушлость и деловая хватка позволяла относительно спокойно и регулярно торчать — Дэн, вхожий ко многим барыгам района служил для многих начинающих торчков «ногами». А недавно — окончательно подфартило — освободился Дэновский старый приятель, Мухомор. Оказывается, он сидел с Кириллычем в одной хате, ожидая суда, суда он дождался, суд оказался гуманным и Мухомор получил условно. Кириллыч был в глухой несознанке и благодаря своему молчанию после суда оказался на свободе, буквально через пару месяцев после Мухомора. А когда бригада решила начать героиновый бизнес, именно Мухомор был выбран Кириллычем как менеджер по персоналу, и именно Мухомор подбирал подходящий народец для непыльной работы на дому в сфере опиумной торговли. И, не забыв про давнюю дружбу, сидение за одной партой и прочие наивные вещи, вписал в бизнес Дэна. Дэн в то время плотно сидел на системе, исправно рискуя жопой по десять раз на день бегал по барыгам за кайфом, перебивался разного рода случайными криминальными заработками, и предложение поторговать принял с превеликим удовольствием — всяко лучше, чем хаты выставлять или с чужими деньгами по точкам околачиваться, ежеминутно ожидая облавы или ментовской операции.
Мухомор (Кириллыч, разумеется, но поначалу вся движуха шла только через Мухомора) условия для торговли выдвигал сказочные — героин на реализацию, причем по разумной даже для заваленного различнейшим кайфом Питера, цене. Товар на реализацию — значит утром стулья, а вечером деньги, т. е. барыга расплачивается с поставщиком не сразу, а после продажи всей партии. Такие условия были редкостью — обычно товар давался под реальные деньги, и продавец потом уже сам решал, как накрутить ценник, чтобы не остаться в минусах или в нуле.
В общем Дэн неплохо устроился — несколько раз в неделю, по вечерам, его посещал Мухомор, забирал деньги за предыдущую партию, выдавал следующий кулек с «медленным», оговаривал сроки продажи и исчезал, чтобы снова появиться с очередным целлофановым кульком в кармане, забрать деньги и вручить новую порцию на продажу. За каждый проданный грамм Дэн отдавал 700 рублей, недосдача в десять рублей считалась весомой причиной для отмены следующей партии. Учитывая розничную цену на героин в районе — тысяча целый, пятьсот половина, можно было жить. Причем жить не особо и плохо — порошок, который приносил Мухомор оценивался как «бомбообразный», и из десяти грамм можно было без зазрения совести сделать тринадцать-четырнадцать, без особых потерь в качестве. Каким образом? Путем добавления тщательно подобранных по цвету и фактуре не запрещенных законом добавок — типа растолченного сахара или таблеток цитрамона.
Само-собой, для того, чтобы торговать, нужна клиентура. В деле наркоторговли это вопрос сложный, если не сказать, ключевой. У Дэна был ряд людей, которые регулярно обращались к нему за помощью — кто-то знает барыгу, кто-то не знает, но имеет желание приобрести то, чем барыга торгует, обычная деловая операция, старо как мир. Дэн барыг знал. А в свете последних событий сам стал таким же.
Естественно, никому из своих знакомых он не сообщил об этой смене социального статуса — меньше знают, крепче спят.
Сначала торговля шла по несколько усложненной схеме. Люди звонили, просили помочь, Дэн соглашался, оставлял людей в подъезде или на черной лестнице, «звонил» несуществующему барыге, «забивал стрелку», брал деньги, и, с кайфом в кармане шел на «стрелу». Описав круг-другой вокруг дома, возвращался, отдавал кайф, отсыпал себе законный процент, и отправлялся домой.
Потом Дэн разленился, наматывать круги вокруг квадрата и звонить нереальным дилерам стало совсем впадлу, и он приоткрылся паре надежных с его точки зрения личностей. Стал торговать им прямо с квартиры. Постепенно все наладилось — к нему были вхожи три-четыре человека, которым Дэн и продавал, все остальные брали исключительно через них. Таким образом и он особо не палился, и торговля шла относительно бойко.
Проблем с милицией не возникало. Гнуснопрославленный штабс-капитан Косметичкин, помимо того, что получал с Кириллыча, раз в неделю обходил вверенные ему партией и правительством точки и работал с контингентом, то бишь банально вымогал деньги. Приходил он и к Дэну, пронюхав, что тот стал заниматься торговлей. Первая профилактическая беседа с проживающим на его территории новоиспеченным дилером удовлетворила участкового. Дэн пообещал не беспредельничать, малолеткам не продавать, ворованные вещи не брать, обо всех изменениях в криминальной жизни микрорайона оперативно информировать Косметичкина, ну и дал похмельному капитану денег, само собой. Пятьсот рублей. Косметичкин ушел, подобно Шварценеггеру пообещав вернуться через неделю. С властью, хоть и такой ущербной надо дружить, подумал Дэн, запирая за пахнущим луком и перегаром мусором дверь.
Более серьезные представители власти — районные опера его, тьфу-тьфу, пока не беспокоили. Либо еще не успели прознать про его новую работу, либо пока решили не трогать. В районе и без Дэна для них хватало рыбных мест — на рынке недавно начали торговать пришлые дагестанцы, да и старые точки работали как часы. Вот и крутились опера около точек и вязали покупателей, это положительно сказывалось на репутации отдела, да пытались хлопнуть наглых черножопых. Пока не получалось. По правде сказать, некоторые из борцов с наркоторговлей сами были не дураки раскумариться — работа нервная, водку ведрами пить не все могут, а стресс снимать и нервы лечить надо. Вот и расслаблялись. Либо конфискатом, либо — навещая случайно выбранную точку и получая у безропотного барыги свою долю.
В таких условиях и приходилось работать местным барыгам (отчего то модное в столицах слово «дилер» ну никак не приживалось в рабочих районах Питера, да и барыги сами не тянули на дилеров из западных фильмов по внешности и имиджу), в том числе и Дэну.
В один прекрасный день Мухомор ввалился в квартиру к Дэну не один, а на пару с устрашающих размеров коротко стриженным амбалом, представил его как Кима, и объявил, что теперь Дэн будет иметь дело с ним. Потом, через несколько недель, Дэн увиделся и с Кириллычем. Знакомы то они были уже несколько лет, но тот факт, что товар ему поставляет именно Кириллыч для Дэна долгое время оставался неизвестным. Менялись люди, привозившие кайф, а схема торговли оставалась прежней. Иногда бывали задержки на день- на два, но у Дэна всегда был запасец, поэтому он, в отличие от своих покупателей перебои воспринимал совершенно безболезненно. Несколько раз ему приходилось самому ездить на стрелки, отдавать деньги и забирать товар, нервов это убивало изрядно, но в целом — дела шли хорошо.
Фасовать двадцать грамм на целые и половины — дело не очень интеллектуальное и интересное, а главное — не быстрое. Для нагнетания рабочего состояния Дэн решил раскумариться, упоротым делать занудную работу веселее. Его конечно не кумарило, но вмазаться хотелось, кто из наркоманов может устоять перед двадцатью граммами относительно чистого героина, лежащими прямо перед самым носом? Ясно дело, никто. Дэн не был исключением. К тому же надо было проверить качество продукта. Ему всегда привозили чистый порошок, но все равно — продавец должен знать, что предстоит впаривать клиентуре… На этот раз хмурый был коричневатого цвета, почти весь в камнях, что обещало хорошее качество. В предыдущие разы порошок был серый, не особенно сильный, но Кириллыч обещал сменить поставщика и вот, видимо, этот момент наступил.
Сказано — сделано. В ящике кухонного стола нашлось все необходимое для несложного процесса — ложка и пользованный инсулиновый шприц. Дэн насыпал в ложку на глаз несколько крупных камней, добавил порошка, залил кубом нафтизина. На поверхности жидкости не появилось ни одной плавающей крупинки — один из признаков чистоты продукта. Быстро растворив и прокипятив порошок в ложке, Дэн, через клок фильтра сигареты выбрал всю жидкость в шприц.
Положив руку на ногу и придавив сверху второй ногой Дэн с первой же попытки удачно попал в кистевую вену. Прогнал весь куб, пару раз прокачал кровью шприц, выдернул из вены, зажал дырку пальцем. Не спеша закурил, прислушиваясь к накатывающемуся приходу.
Героин оказался не просто хорошим — он был очень хороший. Дэн некоторое время побалансировал на грани передоза, но потом приход отпустил, и он пришел в себя. Можно было спокойно посидеть, порубиться перед началом фасовки, к тому же в том состоянии, в котором находился Дэн, многого он бы не нафасовал… Что-то бубнил телевизор в углу кухни, сигарета в пальцах тлела, столбик пепла все рос и рос, в итоге переломился, и рухнул на стол. Вслед за пеплом в стол попытался уткнуться носом и Дэн, но вовремя ожил, встряхнулся, и снова принял относительно устойчивое положение в пространстве. Героин был и вправду мощным, поэтому неудивительно, что через пару минут Дэна снова повело вниз, голова была тяжелой, веки сами опускались. Усилием воли он заставил себя потушить окурок и после этого окончательно воткнул на пару часов. Телевизор продолжал свое фоновое вещание. За окном наступала ночь, опускалась темнота, которую рассекал лишь фонарь во дворе Дэновского дома.
Вялые почесывания лица, вялые приподнимания век, вялые опускания век, вялые два часа пролетели быстро. К этому времени Дэна малость подотпустило, и ему пришлось взяться за работу.
Первым делом он отсыпал себе, в заначку, приличное количество героина — грамма два, на черный день, который у любого наркомана может наступить в любую секунду. Но лишь торчки с головой делают некоторые запасы, словно белки на зиму, большинство протарчивают все что есть, и потом неделями валяются в липком поту на кумарах. Дэн был из первых, поэтому в заначке у него всегда находилось несколько грамм, к которым он прикасался лишь в случаях перебоев с поставками или вынужденных простоев в торговле.
Позаботившись о себе, он приступил к заботе о других. Закон сохранения героина гласит — отсыпал себе — досыпь бутора, поэтому Дэн приступил к бодяжению хмурого. Бодяжат все, но и бодяжить надо с умом — не сахаром, который легко определяется на вкус, и не димедролом, при нагревании превращающим порошок в сироп, который практически невозможно выбрать. У каждого барыги — своя методика, чем бодяжить товар, как бодяжить, и сколько бодяжить. Взять бывшего коллегу по цеху, Козыря с соседнего дома. Тот раньше тоже банчил, и весьма успешно, но потом жадность пересилила разум — Козырь набил себе дозу устращающих размеров, хоть в книгу рекордов Гиннеса обращайся, из-за дозы стал неумеренно сварлив, глуп и вреден, героин начал бодяжить по страшному, причем чуть ли не штукатуркой, да и ценник взвинтил до небес — отбиваться то ведь как-то надо… На этом карьера Козыря была кончена. Пару дней вся употребляющая общественность микрорайона брала у него по инерции, а потом все дружно стали искать другие каналы — кому охота за свои кровные стиральным порошком колоться? Никому. Поэтому Козыря поставили в игнор и стали брать в других местах — нормальный кайф за нормальные деньги. Ну а Козырь остался без клиентов и с дозой в полтора грамма. Теперь к Дэну каждый день ходит. Непонятно, правда, откуда он деньги себе на ширево достает, но — кого это на самом деле волнует? Клиент Козырь стремноватый, по слухам — давно стучит районным операм как пионерский барабан, но пока — тьфу, тьфу — все было гладко. Но интуиция подсказывала Дэну — Козыря надо было сливать, причем чем скорее — тем лучше. Неровен час с меченными денежками на кумаре прибежит… Береженного Бог бережет, а не береженного — сапог стережет.
Так что с бодягой Дэн старался особенно не жадничать: впаришь человеку совершенный беспонт, тот плюнет, и уйдет на другую точку, благо их в районе, как грязи. Кириллыча и его бригаду процесс торговли и качество продаваемого товара не интересовали совершенно: при желании Дэн мог торговать чистым сахаром, весь героин оставляя себе, главное чтобы выручка за товар поступала регулярно, аккуратно, в срок и копейка в копейку.
Перемешав героин с заранее подготовленным бутором, Дэн приступил к фасовке. Само собой разумеется, никаких воспетых разного рода писателями и режиссерами весов и прочих приспособлений для взвешивания и упаковки героина у него не было. Мойка и твердый глаз — вот инструментарий современного питерского героинового барыги начала двадцать первого века. А с весами пускай дочка Березовского бегает, кокаин взвешивает.
Фасовка не заняла много времени — некоторое время позанимавшись торговлей такие вещи делаешь на полуавтомате. Целлофан был заранее нарезан, катушка ниток валялась в ящике стола, зажигалка была под рукой. Граммы и половины он делал не душные, паковал в двойной слой полиэтиленки, чтобы покупатель мог спокойно выходить из подъезда с приобретенным стаффом во рту. Привычку носить героин в карманах или в руке была задавлена инстинктом самосохранения — в таких делах лучше перебздеть, чем недобздеть. А те, кто надеялся на исконно русский авось и недооценивал жаждущих наркоманского тела оперов уже давно полировали собой нары в одной из питерских тюрем.
Телефон во время дележки и паковки молчал — Дэн предварительно выдернул штепсель из розетки. Меньше всего он хотел, чтобы его отвлекали нетерпеливые покупатели во время столь «интимного» процесса. Пусть звонят, когда все будет готово, не раньше.
«Хорошо, что чеками нынче не торгуют…», порадовался про себя Дэн. Раскидывать двадцать грамм по чекам — адова работенка, за которую не то что молоко, ангидрид надо выдавать, за вредность, причем — литрами. Нет, конечно, где-то в наркостолице России торговали и чеками, но такие точки были популярны лишь среди начинающих малолеток, для которых грамм — доза совершенно нереальная и попахивающая могилой. Да и торговали чеками исключительно малолетки, или безпринципные цыгане, окопавшиеся во Всеволожске.
Всеволожск вообще был наркоманской Меккой — никакие репрессии, никакие цветные облавы не могли выбить оттуда наркоторговцев. Большая часть наркоты шла в Питер именно из Всеволожска, наиболее одиозные барыги типа Саши-барона и его родни обитали там, изредка меняя двух- и трехэтажные особняки на менее уютные камеры в «Крестах» или на «Лебедевке». Из-за высокой плотности людей, вовлеченных в наркоторговлю на квадратный метр Всеволожской земли, цены там были более чем демократичные, количество наркоманов потрясало неподготовленного исследователя и заставляло ОБНОН и РУБОП лишь бессильно материться, разводя руками. Во Всеволожске можно было купить и четвертину, и даже чек хмурого. В принципе точки там работали по принципу «сколько денег есть, на столько и насыпем». А грамм там стоил чуть ли в не в два раза дешевле, чем в Питере.
До Всеволожска было двадцать минут езды от города, но желающих прокатиться за дешевым кайфом в последнее время становилось все меньше и меньше. Мусора на трассе останавливали любую подозрительную машину, идущую в сторону Питера, тормозили даже маршрутки, выдергивая оттуда подозрительных личностей с севшими зраками. Очень часто заряженные «до Всеволожска и обратно» водилы сами тормозили около милицейских постов, сдавая успевших затариться пассажиров. А количество ментовских машин, шнырявших по самому пригороду было сравнимо с числом автомобилей честных поселян. У каждой более-менее известной наркоточки несли почетную вахту ППСники — с любителей эфедрина, которым тоже торговали во Всеволожске просто сдирали деньги за проход на точку, а опиюшников прессовали по полной программе, независимо от того, было у них что-нибудь в карманах, или нет. Поэтому опытные торчки ездили туда лишь в форс-мажорных случаях, типа полного голяка на районе, да и то — сто раз подумав, и выбрав ночку потемнее, благо торговля там шла двадцать четыре часа в сутки.
…Все таки ебнутое у нас государство», лениво размышлял Дэн, заматывая ниткой и заплавляя очередной шар. «Легализовали бы ширево, взяли бы под свой контроль официально все это дело — насколько бы проще жилось… Хуй бы я стал банчить, если бы можно было спокойно прикупить нужное количество в аптеке или хоть в нарколожке… Скажем, выдается тебе ксива — мол Какашкин Петр Петрович является злостным и неизлечимым наркоманом со стажем, перевоспитанию не поддается, поэтому имеет законное право на приобретение грамма диацетилморфина раз в сутки по такому-то адресу. Идешь спокойно в аптечку, показываешь ксиву, платишь полтинник или там соточку, и получаешь свой дозняк в фабричной упаковке. Мусорам хуй поперек рыла — тормознут тебя, а ты им ксиву с печатью, мол все по закону, сосите чешки. Да и не кинет никто, не забодяжит и не скроит — аспирин там или анальгин не бодяжат ведь… Производство героина в промышленном масштабе — дело дешевое, себестоимость у него нулевая, это у нас он штуку стоит только из-за того, что запрещенный, а так — если официально им банчить, то грамм стоил бы копейки. Никто бы и воровать не стал бы, вещи бы не выносил, по ночам одиноких прохожих не выслеживал бы… А еще лучше — выдавали бы его бесплатно, при условии, что ты из своего района не вылезаешь… Сделали бы гетто, обнесли бы ту же Ржевку или Всеволожск колючей проволокой, на въездах — посты, всех неторчащих оттуда переселить в город, а всех торчков из Питера — загнать туда. Поставить пару десятков фургончиков, где бы героин с эфедрином, марганцовку и баяны раздавали бы, пару разливух, да шлюх нагнать. Был бы наркоманский рай. Нет, понятное дело, пускать в гетто лишь по справке из нарколожки — всяких малолеток и пионеров только на экскурсии водить, или выдавать абонемент, на посещение гетто раз в неделю, с возможностью приобретения грамма. А все деньги — в бюджет государству. Сколько бы проблем решилось сразу… Количество преступлений пошло бы на убыль, наркоманов бы в городе не стало, всякие пенсионеры и прочий вечно недовольный люд вздохнул бы спокойно. Опять таки — раз из гетто не вылезаешь, по городу не шаришься — не заразишь никого гепычем или там ВИЧем… Мусорам бы работы сразу поубавилось, делом бы хоть занялись, насильников ловили или оборотней в погонах… Дак ведь хуй сделают так, им проще торчков ловить да говно в карманы подкидывать. Барыг все одно не сажают, деньги с них тянут, а поставки наркоты крышуют… Нет, определенно, ебнутое у нас государство — заключил Дэн, запаковывая последнюю половину.
Закинув готовые граммы и половины в пустую пачку из под LM Дэн закончил работу. Сныкал от греха подальше наполненную дозняками пачку у себя в комнате в колонку от магнитофона, поправил здоровье полкубом, покурил, и с закрывающимися на ходу глазами, разобрав диван, завалился втыкать в телевизор. Так и заснул, крепким сном хорошо поработавшего человека под падающий на экране телевизионный снег. Шипение прекратившего вещание ящика не могло перебить здоровый опийный сон Дэна. Телефон он так и не включил, здраво рассудив, что все дела подождут до завтрашнего дня, от кумаров никто еще не умирал, ни к чему приучать народ к тому, что Дэну можно звонить круглые сутки. Этим наглым торчкам только повод дай — сразу на шею сядут, и заебешься их потом отучать от этой дурной привычки — лишать человека заслуженного отдыха.
В районе двенадцати дня настойчивый звонок в дверь разбудил Дэна. Это было редкостью, обычно к нему звонить и заходить начинали после двух. Матерясь в голос тот прошлепал к двери, заглянул в глазок и немного расстроился. Перед дверью переминался с ноги на ногу первый сегодняшний посетитель и первый покупатель — Козырь.
Дэн открыл дверь, запустил жаждущего раскумарки Козыря в квартиру.
— Здоров, Дэн. Как дела? — расширенные зрачки, потная зеленая физиономия Козыря, резкие, дерганные движения говорили сами за себя — поправиться ему было необходимо. — Есть чего-как?
Дэн выдержал паузу. Все-таки дилерство дает чувство власти над людьми. Можно помочь абстинентному приятелю вернуть человеческий облик и нормальное самочувствие, а можно и отказать. Во втором случае Козырь станет в коленно-локтевую позицию, поскольку Дэн соверешенно точно знает, что больше у Козыря ходов нет, на других точках ему не продадут, и, в случае отказа, предстоит ему невеселое времяпрепровождение. И именно Дэну решать, будет Козырь сегодня функционировать нормально, или станет давиться какими-нибудь таблетками в надежде подсняться… Вон, как таращится… Видно, совсем худо ему… Все таки интересно, каким Макаром он себе такой дозняк наколотил.…Ладно, пусть живет. Но, чтобы жизнь медом не казалась, подопустить товарища надо. Выебать земляка — что Родину увидеть.
— Вчера ночью все кончилось. Рустам с Катькой последнее забрали.
Вот оно! Правы были философы и прочая думающая публика — словом можно убить. Козырь был убит, наповал. Секунду назад в квартире было двое живых существ. Теперь в живых числился лишь Дэн. А вместо дышащего, думающего, потеющего и страдающего Козыря перед Дэном стоял покойник. Трупное окоченение, судорогой скрутившее мышцы не давало Козырю рухнуть прямо в коридоре. Запах разложения наполнил коридор. По ковру поползи черви. Зомби прошелестел:
— Да ладно? И что? Вообще голяк?
— Ну сам то как думаешь? Если ночью все кончилось, а сейчас утро?
— Ну бля, хуй знает, Дэн, может все таки есть что-нибудь? Ты ж для себя всегда оставляешь…
— Козырь, то для себя, а не для тебя, верно? К тому же — сколько раз я тебе говорил, чтоб без звонка ты сюда не приходил? Что, номер набрать трудно? Пальцы не работают?
— Дэн, я звонил, бля буду, звонил — зачастил тот — и с прозвонами звонил, и так — но ты трубку не брал… Я подумал, ты спишь, или с телефоном что — и пришел…
Телефон был отключен с вечера, так что Козырь мог прозваниваться хоть до скончания века, но Дэн продолжал прессовать:
— К тому же, тебе говорили, что раньше двух дня ко мне звонить или заходить не стоит? А сейчас начало первого. Ты что, Козырь, совсем поляну не сечешь? Потерпеть до двух не можешь?
— Блин, Дэн, ко мне человек приехал, на кумарах, поправиться хочет, деньги его — он ждать до двух не может, поэтому я и пришел… Он с работы подорвался, на час всего, у него времени в обрез, вот я и подумал… — на лице Козыря отчетливо проступили пятна разложения.
— Чего ты подумал? Что можно придти ко мне, без звонка, разбудить, и начать ебать мозги? Денег у тебя сколько?
— На полтора. Штука пятьсот.
— Что за человек?
— Да он через меня постоянно берет. Ты его не знаешь, он вообще не из нашего района, а сюда ездит, потому что точек не знает. Мы с ним на группе познакомились.
Козырь время от времени посещал группу Анонимных наркоманов, собиравшуюся каждый день в районной нарколожке. Там он выискивал денежных лошков, и сбивал их с пути истинного: вместо двенадцатишаговой программы, братской поддержки и трезвости соблазнял быстрым и качественным героином, который «берется за три минуты, прямо здесь, никуда ехать не надо». Для многих, пришедших на группу в надежде завязать или избавиться от депрессий двенадцать шагов к трезвости превращались в двенадцать шагов к системе. Руководители секты Козыревское поведение не одобряли, пытались повлиять на него разговорами, несколько раз его выгоняли с собраний, а в итоге вообще запретили ему появляться на группе. Но Козырь отлавливал своих жертв перед группой, или встречал после, кружа возле диспансера как голодная гиена в поисках падали…
— Надеюсь, ты его сюда не притащил?
— Да что ты, Дэн, я что, совсем дурной? Он у меня на хате сидит, ждет. Дык что? Совсем ничего нет? А будет? — в трупе Козыря еще было немного живого, надежда умирает последней, цепляясь за жизнь всеми конечностями.
— Ладно, Козырь. Хуй с тобой. Давай свой полтинник. Сделаю тебе из личных запасов. Иди на кухню, я сейчас.
Щелк. Жизнь со скоростью пушечного ядра вернулся в иссохшую тушку Козыря, казалось, его даже кумарить стало меньше. Заулыбавшись, он стянул обувь и пошел на кухню, не пошел — полетел. Еще бы, побывал на том свете и вернулся к жизни за какие-то пять минут. Реальность была светлой и радостной — он скоро поправится, боль в ногах, спине, пот и кашель уйдут, и он станет человеком. Мысль о том, что через какие-то три или четыре часа все это вернется, Козырю в голову не приходила. Пока не приходила.
Дэн, закрыв за собой дверь, достал из заначки пачку с расфасованным героином, достал оттуда два шара по грамму, поразмыслил, и вернул в пачку один. Размял в пальцах шарик, прикинул — как полтора грамма прокатит. Спрятал деньги в детскую энциклопедию. Пачку с героином закинул на шкаф. Вышел в кухню.
— Вот, Козырь. Насыпка не особо богатая, потому как перец чистейший — из своих запасов тебе отсыпал. Сам понимаешь — полтора грамма из этого для меня сделать — как два пальца обгадить, но продукт не хочется портить бодягой. Так и передай человеку — качество искупает количество с лихвой.
Козырь солидно покивал, взгляд его был прикован к небольшому шарику черного целлофана в руках Дэна.
— Дэн, можно я у тебя поправлюсь? Баян у меня с собой…
— Ладно, только быстро.
— Дай весло.
Дэн выдал оживившемуся Козырю все необходимое, сам уселся на подоконник и закурил. Инструментарий просто летал в руках находящегося в шаге от разлома торчка. Параллельно Козырь вещал, словно не выключенный радиоприемник:
— Да, насыпочка небогатая, но по виду перец хороший… Так… На полкуба сделаю… С утра хотел на рынке у дагов затариться, у них не героин — просто бомба, с четверти глаз не открыть, наверно с синтетикой замешано, и обломался… Дай зажигалку… Ага, спасибо… Пришел на рынок — а там облава, оперов, как грязи, даже Косметичкин крутился… Все черные носом в грязи лежат, над ними омоновцы стоят, народ толпится… Димедрола у тебя нет? Жаль… В общем, я туда даже заходить не стал — ясно, что нечего там делать было… А потом, когда к тебе шел, встретил Черняева, и тот сказал, что приняли дагов… Они какому то азеру грамм продали, а азер оперской оказался… Довыебывались, в общем… Так… — Козырь заткнулся, пытаясь найти рабочую вену на гладкой, как боксерская перчатка кисти. Поковырявшись с минуту, попал. В шприц вялой струйкой брызнула кровь. Высунув язык от усердия, Козырь даванул на поршень. Поставившись, выдернул шприц и снова забубнил — Дома… Блять, вен нет, расходится все долго… Во, есть что-то… Фу, блять, разламывает… Не, ничего такой героин… Дай баян промою…
— Вон, чайник стоит.
— Ага, спасибо… Вот, значит приняли дагов, да. Опера наверно теперь неделю на радостях пить будут…
— Может будут, а может и нет… Свято место пусто не бывает, сам знаешь — стряхнул пепел Дэн. — Я сам их говна не пробовал, но по слухам — очень хороший герыч они продавали… Если поставщика не сдадут — то скоро снова он в районе появится… Хотя — это, блядь, не мое дело. Слышь, хорош рубиться, давай, собирайся.
Опустивший голову на грудь Козырь вздрогнул и засуетился:
— Ща, Диня, уйду, только запакую получше и уйду. А то мне мимо рынка обратно идти, неровен час попаду под горячую руку…
Он сдернул целофанку с пачки сигарет, завернул туда значительно уменьшившийся в размерах грамм и принялся запаивать сверток на пламени зажигалки.
В дверь позвонили. По хозяйски, нагло, не отрывая пальца от звонка.
— Кого там нелегкая принесла… Я не жду никого… Козырь, пиздуй в комнату, закрой дверь и сиди тихо. Если чего — я тебя позову.
Дождавшись, пока за покупателем закроется дверь, Дэн подошел к входной двери и заглянул в глазок. Нежданный гость, как известно, хуже татарина. Эти гости был сравним с татаро-монгольским игом. В глазке были отчетливо видны Косметичкин и Дима Иволгин, местный опер, которому Дэн тоже приплачивал. Косметичкин покуривал, а Иволгин уперев палец в кнопку звонка, устраивал в квартире Дэна звуковой террор.
— Кто там? — внезапно осипшим голосом спросил Дэн
— Открывай, слышь, мы знаем, что ты дома. Да не ссы, мы не арестовывать тебя пришли — буркнул Иволгин, прекратив звонить.
Мысленно перекрестившись, Дэн открыл дверь.
— Здравствуйте, проходите.
— Ты один? — окинул взглядом прихожую Косметичкин
— Да — не моргнув глазом соврал Дэн. Показывать мусорам обсаженного Козыря у него не было никакого желания.
Оба мента не разуваясь и не снимая курток прошли на кухню. Дэн, заперев за ними дверь, пошел следом. Особого страха не было — платил он исправно, Кириллыч с Иволгиным здоровался за руку, да и присутствие Косметичкина обнадеживало. Если бы намечались какие-либо проблемы, то участковый бы на пушечный выстрел не подошел бы к неблагонадежной квартире Дэна.
Менты по хозяйски расположились на кухне. Иволгин уселся за стол, а Косметичкин сразу полез в холодильник, видимо в поисках спиртного.
— Садись, чего встал, как столб — кивнул Дэну на табуретку опер. — Выпить есть чего?
— Только пиво, в холодильнике… Достать?
— Сами разберемся.…
Косметичкин вынырнул из глубин Дэновского холодильника, держа в руках пиво и тарелку с нарезанной колбасой (несколько дней назад отмечался день рождения Дэновской мамаши, кое-какие деликатесы перепали живущему отдельно непутевому сыночку).
Ловко зацепив бутылки горлышками, участковый открыл пиво. Одну бутылку отдал Иволгину, вторую взял себе, и тоже уселся за стол.
— Вам кружки надо?
— Нахуй. Садись, тебе сказали.
Дэн подтянул ногой табуретку и присел на уголок, выражая лицом нечеловеческое внимание и готовность услужить. «Хорошо, что я еще не поправлялся с утра, а то бы начали пиздеть…» — мелькнула левая мыслишка… «Не дай бог Козырь высунется или они в комнату попрутся… Будет номер…».
— Когда к тебе Филимонов приходил в последний раз? — спросил Иволгин, ополовинив бутылку «Бочкарева»
— А кто это?
— Блядь, дурака не валяй. Кириллыча когда видел?
— Вчера вечером.
— Ну и как у него дела?
— Не знаю, мы с ним о делах не говорим…
— Хмурый он тебе по-прежнему поставляет? — почесав нос, спросил опер
Дэн замялся. «Сказать — не сказать? Они вроде бы и в курсе, но никто никогда имен не называл… А так я скажу — да, и считай в торговле признался…»
— Не ссы, сказали же тебе. Давай, говори — вписался в беседу Косметичкин.
— Ну… Да.
— И как торгуется? Много народу на иглу уже подсадил, наркоделец сраный? Детишкам, небось продаешь? Школьникам? А, Денис? Совсем уже совесть проторчал?
— Вы о чем, Дмитрий Сергеевич? Какие дети? Какие школьники?
— Шутит дядя так, не пугайся… Ладно. Слышал, что сегодня братья Чихраевы свою деятельность на рынке закончили?
— Да, слышал…
— Хитрые были дагестанцы… Но на хитрую жопу найдется и хуй с винтом. Вчистую сгорели даги. Доказанная торговля, от восьми до пятнадцати. Свидетели, понятые, все по уму. И с тобой так же будет когда-нибудь, если мы с тобой общего языка не найдем, понял?
— Понял… Но мы же с вами вроде… У нас нормально все… — запинаясь, пробормотал Дэн, не понимая, куда ветер дует.
— Что у нас нормально? — надавил опер.
— Ну это… Отношения…
— Какие это у нас, сотрудников милиции, с тобой, наркоманом поганым и барыгой, могут быть отношения?
— Ну… Нормальные отношения… Вы же говорили — будешь отстегивать, не будешь борзеть — все будет нормально… Я и не борзею…
— Еще б ты заборзел!
Опер закурил, и о чем то задумался, глядя прямо в глаза Дэну. Через минуту тот заерзал под немигающим взглядом пустых глаз, стал коситься в сторону Косметичкина. Участковый молча пил пиво и тоже пялился в его сторону.
— У тебя какой оборот в день? — внезапно спросил Иволгин.
— Когда как… Иногда грамм десять в день уходит, а иногда — два-три… По выходным больше, по будням меньше — честно ответил Дэн.
— А сколько ты своему бугаю денег отдаешь?
— 700 рублей за единицу.
— Продаешь по штуке? Выходит, триста рублей с грамма имеешь… Богато, богато… Наркобарон, бля, районного масштаба… Настала пора поработать на государство, Денис.
— Это как?
— А вот как — опер покопался в кармане кожанки и кинул на стол круглый целофанновый сверток. Знаешь, что это такое?
— Нет, откуда ж…
— Это, Денис, поганое зелье, которым братья Чихраевы торговали на рынке, обнаруженное у них при личном досмотре. Не все, конечно, а малая часть.
«Малая часть» поганого зелья на вид тянула грамм на тридцать. Сверток притягивал взгляд. Внезапно Дэн понял, что его потряхивает. Кумар, как всегда, подступал незаметно. «Поправиться бы…».
Иволгин сбил шапку пепла, помолчал немного и заговорил.
— Здесь тридцать грамм ровно. Ни в одном протоколе, ни в одной бумажке этот героин не зафиксирован. Чихраевым, чтобы на зону отправиться, и четверти достаточно — показания покупателя есть, меченые деньги в кармане старшего брата обнаружены, а у младшего — героин в кожанке лежал… А вот это мы нашли в их ларьке. Там еще много всякого интересного было, но об этом потом. — Иволгин снова закурил. — Тридцать грамм — это тридцать тысяч рублей, а то и сорок, если с умом подсчитать. Конечно, это вещдок, который надо сдать под роспись и приобщить к материалам дела. Но видишь ли, Денис, в чем дело — когда мы этот вещдок нашли — Чихраевых уже увезли в отдел, понятые туда же отправились… Короче говоря — теперь эта отрава не существует, ее нет, а тридцать тысяч — деньги хорошие. Понимаешь, к чему я веду?
— Понимаю — послушно кивнул Дэн. — Вы хотите превратить эти тридцать грамм в тридцать тысяч?
— Ха, смотри-ка, не все мозги проколол, соображает! — заржал Косметичкин.
— Абсолютно правильно. И ты нам поможешь. Сколько у тебя займет времени раскидать эту тридцатку?
— Точно сказать не могу, мне надо сперва рассчитаться с Кириллычем…
— Нахуй Кириллыча — перебил Иволгин. — Так ему и передай — его номер шестнадцатый, пусть сидит и радуется, что не нары жопой полирует. Сперва ты рассчитаешься с нами. Понял?
— Да, но Кириллу то что сказать?
Опер усмехнулся:
— Думаешь, как жопу прикрыть? Понимаю… Ладно. Скажешь, что тебя временно взяли в аренду сотрудники органов внутренних дел. Сперва мы, потом он. Если что — я подтвержу. Итак? Каков ответ на мой вопрос по срокам?
— От недели до двух. Даже скорее всего — две недели — назвал Дэн срок с большим запасом.
— Неделя максимум. Через неделю отдаешь нам тридцать штук. Если все будет хорошо — дадим еще партию.
— Дмитрий Сергеевич, а качество? Может, там настолько фуфловый порошок, что у меня его никто покупать не станет? Я же не знаю, что это за героин…
— Попробуешь — узнаешь. Говорят — хороший, сам я не пробовал, извини уж. Расслабляюсь другими способами. Телефон мой знаешь?
— Нет, откуда…
Иволгин достал блокнот, черкнул семь цифр, вырвал лист и кинул его в сторону Дэна.
— Звони, если что. Через неделю придем, готовь бабки. Кириллычу — привет. Все, нам пора мафию побеждать. Пошли, капитан.
Закрыв за ними дверь, Дэн пробрался на кухню и, обхватив голову руками, уселся за кухонный стол. Посреди стола одиноко лежала целофанка с дагестанским героином. Ситуация была нехорошая. Работать с мусорами ему не хотелось совершенно, но выхода он придумать не мог. К тому же трезво мыслить мешал усиливающийся кумар.
«Надо поправиться, а там видно будет. Заодно посмотрю, что за товар даги торговали».
Приготовления не заняли много времени. Дэн распаковал сверток, заварил свою привычную дозу, и быстро поставился. Встал, чтобы промыть баян, но приход накатил с недетской силой, и, шатнувшись, Дэн отвалился обратно в кресло…
«В этом колодце еле теплится жизнь. Говори со мной, не уходи, дыши, дыши, дыши. Дышать? Это как? Это чем? Это зачем? Ведь я могу и не дышать. Мне это не надо. Тепло, темно и уютно. Нет тела. Оно не нужно. Бестелесная оболочка? Душа. Не спеша. Дыши. Не спеши. Душа, не спеши, не дыши. Промозглыми осенними каплями в холодный мрак колодца летят слова, неразборчивые междометия, истеричные звуки, раздражающие, мешающие, наседающие. Держащие на плаву. Заполнить цистерны, приготовиться к экстренному погружению. Не удается, мы потеряли весь балласт, нас выносит наверх. Не уйти на глубину. Слишком много повреждений.
Звуковая атака. Экстремальный звуковой террор. Каждый звук, каждый искаженный расстоянием и слоями темного киселя сэмпл намертво привязывает к? Поверхности? Дну? Стене? Another freak in the wall… Шум отражается, шум раздражает теплую и беспросветную субстанцию, в которой растворен ты. Концентрические круги от брошенных вниз фраз и слов искривляют твой долгожданный покой. Звук воспринимается всем существом, каждой клеткой, каждой молекулой. Это не люди, это просто радиоприемник работает в унисон с твоей волной. Попытка пропустить звуковые колебания сквозь себя не удается, непроницаемость по прежнему остается с тобой. Стать бы фильтром, решетом, дуршлагом, пробитой дробью фанерой, изрешеченной простынью, чем угодно, лишь бы избавиться от настырного эхолота. Притвориться. Пропустить назойливое гудение, жужжание, всхлипы, аккорды и бессвязную мешанину слов сквозь. Сквозь кого? Сквозь что? Не принципиально. Лишь бы не отражать. Лишь бы не реагировать. Пропустить. Или поглотить. Глубина? Минхерц, эхолот барахлит. Если верить этой чертовой железяке, под нами не иначе как Марианская впадина. Никогда больше не буду пускать на корабль практикантов-недоучек. Может попробовать промерить глубину шестами?
Изредка ветвистой молнией темноту колодца озаряет боль. Удар беззвучного грома, от которого сыпется черная крошка бетонных колец. Трещит древняя кладка. Держится. Но, к счастью, гром и молния редко долетают до дна, на котором лежишь ты. Лежишь. Ты. Да и боль можно терпеть. С болью проще. Она не тянет вверх, она не цепляется якорем, она не впивается и не рвет вверх. Она просто иногда есть. А ты есть всегда. Ты есть постоянно. Ты хочешь быть здесь всегда. Навсегда. Ради тихой темноты, ради черной тишины ты готов подставляться под удар. Гром гремит. Не знают на Фабрике Гроз, что бьют они вхолостую. Квадрат 36–80. Ковровое болеметание. Сейчас мы накроем эту суку, генерал. Да пребудет с тобой Господь, сынок, поджарь эти задницы. Мы тратим боезапас зря. Они опять ушли из под удара. Разумеется. Так и должно быть. Непростые существа клали камень, непростые руки рыли этот колодец. Беспримерное поражение человеческого разума. Полноте, да разве в людских силах создать такой мрак? Не знаю, сынок. Мы опять упустили их. Боль раздражает нервы. А какие нервы могут быть у пустоты, которой ты являешься здесь и сейчас? Много истин открывается в темноте. Много новых просветлений. Ты не чувствуешь боли, но знаешь, что это такое. Практикуете колодезный дзен? Такому спокойствию позавидовал бы и Будда. Кстати, он где-то внизу. Могу познакомить. Но позже. Сперва ты должен показать себя, показать свою волю и настойчивость, желание остаться здесь. За все надо платить, и за темное безмолвие тоже. Дерись. Борись. Eternal peace, you must be strong. Еще один финт, еще один нырок, уклон. Боль уходит вниз, никак не задевая тебя, вниз, ко дну, к которому ты так стремишься.
Оказывается не дышать очень просто, достаточно нырнуть в мрак как можно глубже, и как можно дольше оставаться в нем. Заплыв в пустоте, под слепым беззвездным небом, течение несет спокойное тело к далеким берегам. Прах к праху, пыль к пыли. Судно без экипажа, без руля и ветрил. Неощутимые потоки, ветер, не освежающий и не морозящий. Странно, что нет криков птиц, нет запаха соли. Мертвый голландец летит над волнами. Оскаленный в вечной улыбке скелет. Изъеденные язвами, обтянутые полуистлевшей кожей сжимают румпель. Прямо и вверх. Мертвый капитан по Мертвому морю, без света и тени, призрачно в призрачном. Без мыслей, без слов, без эмоций. Тихо и темно. Медитационная левитация.
Одиночество переходящее в наслаждение. Удовольствие от полнейшей самодостаточности. Вещь в себе. Вещь в тебе. Ты в себе. Один на один с темнотой, которая наполняет тебя с каждым мгновением. Мгновение? Что это такое? Единица времени? Минута, секунда, час? Год? Темнота безвременна. Мрак отрицает движение, любое движение превращается в черный цвет. Мрак отрицает время, каждая секунда растягивается до абсолюта. Существование здесь и сейчас. Всегда. Навсегда. Мрак отрицает жизнь. Да и к чему жизнь здесь? Другие ценности, другие измерения, другие возможности, другие ощущения…
А свет в конце тоннеля выдуман теми, кто слишком часто ездит в метро. Ускорение свободного падения, полет с выключенными приборами, включается технология «стелс». Становишься невидим, неслышим, неощутим. Перестаешь существовать. Перестаешь быть. Ответ найден. Быть или не быть. Не быть. Power Off.»
…Козырю надоело сидеть в пропахшей грязными носками комнате, к тому же его действительно ждал дома клиент. Но он честно сидел, ожидая, пока Дэн позовет его в коридор — самовольничать не хотелось портить отношения с единственным доступным для него дилером. Стены в Дэновской квартире были кирпичные, поэтому Козырь не слышал, кто пришел к Дэну и о чем был базар — лишь несвязные мужские голоса доносились через дверь. От нечего делать Козырь прошмонал комнату, и к великой радости, на шкафу, обнаружил пачку из под «LM», где вместо сигарет лежали фасованные граммы и половины. Недолго думая, он вытащил из пачки пять шариков, сунул в карман, положил пачку на место, и уселся обратно на диван. Прошло прилично времени. Наконец в коридоре прогрохотали шаги, хлопнула дверь, щелкнул замок. Козырь встал с дивана, ожидая, что Дэн его выпустит, но тот не приходил. С минуту честно покашляв, позвав хозяина и не добившись никакой реакции, Козырь осторожно выглянул из комнаты.
Открывшаяся картина заставила Козыря вздрогнуть. На кухне, в кресле полулежал Дэн, уже посиневший, закусивший черную губу, на полу валялся баян, а на столе лежал кусок целлофана с горкой бело-коричневого порошка на нем. Почему-то на цыпочках Козырь подошел к Дэну, тронул холодную руку. Пульса не было. Постоянно озираясь на полулежащее в кресле тело, Козырь быстро запаковал валяющийся на столе героин, пробежался по карманам отъехавшего приятеля, нашел немного денег, сигареты, зажигалку. Забрав и эту мелочь Козырь вышел в коридор, заскочил в комнату, в которой провел последние полчаса, забрал с шкафа пачку из под сигарет «LM», быстро оделся и покинул квартиру барыги.
На этаже он шмыгнул на балкон, ведущий на черную лестницу, внимательно обозрел окрестности, и, не заметив ничего подозрительного, через три ступеньки попрыгал вниз. Дома его ждал клиент, а Козырь и так слишком задержался — придется выдумывать какую-то очередную небылицу про злых ментов и жадных барыг. Одно хорошо — тот, кто ждал Козыря, был натуральнейшим лохом и верил каждому козыревскому слову, чем тот бессовестно пользовался. Постулат «Без лоха и жизнь плоха» был жизненным принципом Козыря, совесть которого оставалась чиста даже в случае самого грязного и подлого кидка или развода. «Кто-то кидает, кого-то кидают, а кто не кидает — тот сам попадает», сочинял Козырь стишок по дороге к дому. То, что сбылся его самый страшный кошмар — остаться без единого барыги в этом недружелюбном мире, не тревожило его. Свято место пусто не бывает, повторял он про себя, не бывает пусто свято место…
Три рассказа Глеба Олисова, опубликованные у нас ранее, читайте в материале «Мир героиновых наркоманов Глеба Олисова».