Олег Кашин* для поколения миллениалов — олицетворение профессии журналиста в постсоветской России. Последние годы он даже проводит конкурс на звание главного журналиста года. Кашин, начинавший в калининградской «Комсомольской правде», был специальным корреспондентом газеты «Коммерсант», писал публицистические колонки для культового издания «Русская жизнь», вёл один из самых популярных блогов на сайте livejournal.com.
В 2010 году журналист был избит лицами, связанными с нынешним секретарём генерального совета партии «Единая Россия» Андреем Турчаком. Олег Кашин занимался и общественно-политической деятельностью — в 2012 году входил в Координационной совет российской оппозиции. В 2013 году Олег Кашин вместе с супругой эмигрировал в Швейцарию, в 2015 году на некоторое время вернулся в Москву, но в апреле 2016-го переехал с семьёй в Лондон.
Специально для VATNIKSTAN с Олегом Кашиным встретился автор телеграм-канала CHUZHBINA Климент Таралевич и побеседовал о «русском Лондоне», шпиономании, Галковском, Brexit и русских эмигрантах в Конго.
*Олег Кашин признан на территории Российской Федерации иностранным СМИ, выполняющим функции иностранного агента.
— Как вам живётся на чужбине? Вы же уже серийный эмигрант, у вас же вторая страна и вы уже пять лет в отрыве от родины.
— Получается, да. Но я уточню, что пять или не пять, просто изначально был отъезд на два года по семейным обстоятельствам, по работе жены. А потом мы вернулись навсегда, в чём я был уверен. Но началась история с Турчаком, когда оказалось, что люди, покушавшиеся на меня, арестованы, дают показания на заказчика, а заказчик остаётся высокопоставленным чиновником. И мне посоветовали уехать на время, в итоге вот это «на время» трансформировалось в длительный отъезд.
Но я бы не стал говорить как раз о сплошной пятилетней истории. Нынешняя история длится два с половиной года. Но в моей жизни в Лондоне нет какой-то финальной точки, хотя никто не может загадывать. Она немножко отличается от командировки в Женеву, когда ты понимаешь, что ты здесь временно находишься. По каким-то знакомым людям, жившим в загранкомандировках, я слышал не раз, что экспатство меняет сознание. И если ты думаешь, что на год уехал куда-то, в итоге года через три ты обнаруживаешь себя где-то в Африке, тоже на время, но уже при этом не можешь жить без подобных поездок. Понятно, что меня это не вполне касается, потому что, в отличие от моей жены, у которой работа здесь в офисе, я как сидел в Москве дома за компьютером, так и здесь сижу дома за компьютером. По крайней мере, ощущение интересное, но не стал бы его, наверное, полностью называть эмиграцией, потому что есть какие-то нюансы, отличающие эмигранта от неэмигранта. Я, скорее, вот такой турист.
— Чувствуете ли вы себя оторванным от родины? Ведь вы работаете с Россией, пишете о России каждый день.
— В какой-то мере чувствую, тем более, что в отличие от женевского опыта, когда я чуть ли не раз в месяц ездил в Россию по каким-то делам, репортажи писал и так далее, из Лондона я уже ощутимое время не выбирался в Россию. Для меня фатальная потеря — чемпионат мира по футболу, некоторые матчи которого проходили в моём родном городе Калининграде. Очевидно, что подобное событие происходит раз в жизни. И я его пропустил, и его уже не будет никогда.
Я, хотя совсем не футбольный болельщик, просто хорошо помню 1990 год, чемпионат мира в Италии. У меня родители уехали, я жил у бабушки в том же городе, но в другом районе, в пенсионерском, скажем так. И я хорошо помню быт этого района: пыль, тоска, мрак, запустение. По вечерам дед смотрит футбол, я тоже его смотрю и понимаю, что это окно в какую-то нереальную волшебную жизнь. Спустя 28 лет эта жизнь вдруг оказывается в моём родном городе, а я этого не вижу. Мне до сих пор обидно, конечно.
— Когда читаешь журналистов, их блоги с ежедневными постами про Россию, то зачастую и не замечаешь, что они-то и не живут в стране…
— Да, конечно. Более того, сейчас я уже примелькался, все знают, что я в Лондоне. Поначалу мне было приятно, в первый год и дольше, когда какие-то люди удивлялись, что я здесь, что я не там, потому что вся активность в соцсетях, ещё где-то, она связана с Россией. Я сознательно так себя веду, чтобы иметь возможность работать дальше.
— Когда говорите «домой», путаетесь?
— Нет, не путаюсь, «дом», конечно, здесь. Дом — это место, где ты живёшь, где семья, где вещи, где книжки, которые я, собственно, за собой вожу по всем странам. Это отдельная история. Слава Богу, что была такая возможность их перевозить. Потом действительно, смотришь на какую-то книжку и понимаешь, что ты её купил там, в Челябинске, и она с тобой ездила в Швейцарию и ещё куда-то, и приехала в Лондон.
— Я сам привёз три контейнера с книжками. Слава Богу, компания действительно за это платит. На тему того, что люди не знали, что вы в Лондоне, очень понравилось про случай, описанный вами, с Галковским. Очень удачно.
— В том смысле, что для него Лондон — это такой важный город. Но, к сожалению, я это обсуждал не с ним, а с его женой, поэтому был такой буфер в виде жены. (Улыбается.)
— Я тоже очень смеялся. Будет ли интервью с Галковским?
— Ну, если будет такая возможность, да. Мы оба хотим, что называется.
— Интересно, конечно, было бы его послушать. У него много работ, скажем так, посвящено Великобритании.
— Именно, Великобритании, да. Но действительно, если говорить о людях, которые повлияли на моё представление о Великобритании, то, конечно, Галковский — один из первых, наряду буквально с Диккенсом.
— Тоже могу сказать, что он повлиял на отношение к этой стране. Как вам эти англичане? Вы с ними как-то взаимодействуете?
— По минимуму. Но при этом можно было убедиться, что в целом, они похожи на нас, но гораздо более закрытые и более ксенофобские, чем мы. То есть буквально представить себя равным англичанину в Англии невозможно, наверное.
— Удалось подружиться с кем-то из англичан?
— Есть знакомые англичане, конечно, но при этом из серии «чтобы детей крестить» — такого нет.
— У меня тоже тяжело идёт контакт. Я спрашиваю всех — от приятелей на работе до таксистов. Все говорят: «Как можно с этими англичанами жить?»
— Не знаю, раскрываю ли секрет, у жены на работе лучшая подруга — француженка, а уроженка Йоркшира какого-нибудь. Я поклонник Ильи Эренбурга, тоже есть такая форма эмиграции. Занимался тем же, чем я, — живя в Париже, зарабатывал в советской прессе. Когда-то сэр Энтони Иден спросил его, за что он так не любит англичан. На что Эренбург сказал: «Простите, я ничего не писал об англичанах никогда». Иден ему ответил в роде: «Ну вы же любите французов? Поэтому я всё понял».
— Менталитет вы нашли слишком отличным от нашего?
— Менталитет, наверное, имперский. Это комично звучит, но оно так и есть. И у нас, и у них.
— Как раз когда я готовился к интервью, гуглил… Наткнулся на такую даму — Марию Кожевникову.
— Которая депутат?
— Мне кажется, да. Недавно написала, что «я не могу понять этих русских, которые селятся в Лондоне. Как же, это же вообще чужая страна, чужие манеры». Как вы относитесь к этой позиции?
— Это не Европа, конечно же. Кстати говоря, тоже к предыдущему вопросу. Первое знакомство с англичанами, причём такое регулярное, у меня случилось как раз в годы жизни в Швейцарии. Когда в Швейцарии, в Италии, во Франции, в Испании — где угодно — в какую-нибудь глухую деревню приедешь туристическую, обязательно в местном баре, в кафе, среди людей-туристов, которые едят, всегда найдётся какая-нибудь русская семья и всегда будут англичане. Прям железно. Очевидно, что нас много, видимо, маршруты наши совпадают.
Что касается того, что здесь не Европа, это понятно по массе неуловимых вещей. Вот, конечно, Франция или Германия роднее, чем Британия. А здесь, с одной стороны, очень много такого абсолютно советского — и в структуре жизни, и в устройстве городов. Причём не думал, что такое где-то есть. В Великобритании существуют моногорода, буквально как в Российской Федерации, с умершим заводом, с деградировавшими пролетариями и так далее. Совсем под Лондоном, некоторое время я там жил, есть город Стэйнс, где была линолеумная фабрика, первая в мире. Потом она умерла, теперь в её помещении молл, а люди остались, которые там работали. Наблюдаешь такой обычный московский район. Такие Мытищи, пригород Лондона. Да, и признаки советского есть. Признаков европейского гораздо меньше, чем в любой континентальной стране. Правый руль — понятно, отдельная история, это тоже влияет.
— Не напоминает ли вам британский политический дискурс частично наш? Существуют противопоставления «россияне — русские», «британцы — англичане», многие политики — и в России, и в Великобритании — выступают за свой «особый путь».
— Нет, на самом деле Россия, мне кажется, законсервировалась за 17 лет уже в Путине. Понятно, что внутри Путина проходят какие-то колебания. Путин 2000 года и Путин сейчас — это два разных Путина. Всё равно, у нас помягче, потому что общемировое поправение, так можно сказать, мы его пережили тогда. И немножко комично прозвучит, что мы опережаем, потому что никого мы, конечно, не опережаем. По крайней мере, не удивлюсь, тем более вслед за Венгрией, за Польшей и так далее, что в итоге весь Запад станет таким «путинским». Хотя, конечно, это не то, что должно радовать.
Но, с другой стороны, это лучше, чем социалистическая Европа. Имело место полевение Европы, когда поколение 1968 года пришло к власти, и Запад сильно испортился. Может быть, политическая реальность выровняется.
— Какое впечатление было от Brexit?
— Я застал кусочек, приехал за два месяца до референдума. Впечатлений мало, скажем так. Газета The Sun агитировала за Brexit. Тоже вот я представил себе, когда «Комсомольская правда» себе, допустим, сделает подзаголовок под логотипом «За Великую Россию», все будут плеваться, говорить про «ура-патриотов-идиотов». The Sun себе сделал подзаголовок «За Великую Британию», и всем нравится. Это как бы нормально, это хорошо. Главное впечатление у меня — курс фунта, конечно же. У меня до сих пор все заработки рублёвые, и я приехал в страну, где пачка сигарет стоила тысячу рублей, что чудовищно, а через два месяца пачка сигарет стала стоить восемьсот рублей. Мне стало приятно.
— Вы читали The Sun, потому что это бесплатная газета?
— Нет, я покупал, бесплатная в ньюсстендах только. Я просто люблю таблоиды и работал в таблоидах, и всегда с особым уважением к ним отношусь. Когда в самолете лечу, всегда беру The Sun.
— Я читал тогда The Guardian.
— Писал про Россию The Guardian тоже смешно. После Крыма они создали русский отдел, и у него был бюджет на три года. Прошло три года, в 2017 году деньги кончились, всё закрылось. Не понимаю, в чём дело, потому что Россия тоже к тому времени оставалась модной. Но The Guardian — всё-таки это часть того, что мы не любим глобально, потому что там повестка от #metoo до туалета для трансгендеров.
— Там просто шикарные вещи. Может, парадоксально прозвучит, но российская пресса до уровня The Guardian ещё не опустилась.
— Как бы об этом неприятно говорить, поскольку я больше на американскую прессу ориентируюсь в этом смысле, она всегда казалась идеалом мне, в профессии за 20 лет. И кампания Трампа, конечно, подкосила полностью, потому что так нельзя было себя вести. Это действительно чистая Россия 1996 года, газета «Не дай Бог» и всё такое. И очень неприятно, потому что реально рушится идеал. С Нового года я выписал бумажные The Financial Times, может быть, она как-то поприличнее.
— Хотели бы вы писать о политической повестке в Великобритании?
— Нет. Никогда не хотел.
— Запросов нет?
— Дело не в этом. Как раз знаю массу людей, которые, живя в какой-то стране, делаются специалистами по этой стране, причём такими, довольно отмороженными. Неофиты, к примеру, стремятся быть большими британцами, чем сами британцы. Понятно, что это довольно смешно. Всегда хотел этого избегать, особенно живя в Швейцарии. Когда меня спрашивали: «Как там Швейцария?», я честно отвечал: «Не знаю». Потому что какая Швейцария… И тоже у меня спрашивают, как там дела в Лондоне, я обычно вешаю фотографию своего сада — вот мой Лондон. Там ничего не происходит.
— Из так называемых англоязычных альтернативных медиа что-нибудь читаете?
— Нет, нет, тем более вот этот культ, популярный в России, всяких немыслимых СМИ, не по мне совершенно…
— Это российская тема?
— Russia Today это не то чтобы придумала, но продвигает 12 лет всякие маленькие медиа из серии «мы боремся с мейнстримом». Russia Today делают новость из записи в блоге какого-нибудь англичанина, где он пишет, что Западу скоро придет конец. У нас такое любят.
— То есть Russia Today раскручивает такие блоги?
— Ну как, постарались, сейчас тоже, конечно, велик риск свалить всё на «ольгинских троллей», на Пригожина. Нет, просто, Россия любит вот это. Ещё всегда есть какой-то левый самиздат. В моём детстве были «друзья Советского Союза» — в киосках продавалась английская коммунистическая газета Morning Star, которая, что меня удивило, здесь продаётся до сих пор. Причём, когда избрали Трампа, я помню, они первую полосу выпустили: «Чтоб ты поскорее сдох». Нормальная такая газета. Её опять же мой дедушка-переводчик читал, всегда покупал в киосках.
— То есть ничего из того, что называется Alt-Right, не читаете?
— Нет, абсолютно.
— Просто это ведь чуть ли не единственные, кто позитивно говорит о России, не считая старых леваков…
— Да, но, кстати говоря, вспомнился забавный эпизод. Надеюсь, это не обидно прозвучит для Михаила Зыгаря (признан Минюстом РФ иноагентом. — Прим.), моего бывшего сослуживца по «Коммерсанту» и начальнику на «Дожде» (признан Минюстом РФ иноагентом. — Прим.). Зыгарь стал таким «поп-историком», он делал в прошлом году проект к столетию революции, в том числе англоязычную версию. И в «Пушкин хаусе» здесь устраивал презентацию англоязычной версии. Встречал гостей в смокинге, ожидая, что придёт лондонский истеблишмент, а пришли как раз такие настоящие — первый раз я их видел — настоящие старые леваки британские, причём до такой степени, что пришла лондонская «Синяя блуза». Людей, которые угорают по советской левой истории, конечно, в России столько нет. Собственно, само столетие Великой русской революции здесь праздновалось гораздо шире, чем в Москве, потому что в Москве официальных празднований не было никаких. То есть шоу делались, выставки общие по России с точки зрения церкви и монархии, а здесь я насчитал шесть очень хороших выставок больших, включая главный музей.
— То, как освещается российская повестка, деятельность Трампа и Brexit, негативно отразилось на вашем мнении о западных СМИ?
— Да, конечно, очень. Это разочарование года. Был фильм «Стиляги» о молодых людях, которые в Москве ведут себя, как будто бы они американцы. А потом парень уезжает в Америку, возвращается и приходит к открытию, что в Америке нет стиляг. Я так озаглавил один свой текст как раз про крушение идеала на западной прессе. Это важно, это впечатляет.
— Вы случаем не шпион? Ведь тут недавно один из британских экспертных советов, связанных с местными силовиками, заявил, что «по нашим оценкам до 50 процентов местных россиян стучат в МИД или работают на российскую разведку».
— А остальные стучат в британский МИД! Я искренне жду от Андрея Сидельникова, известного уже всем, включения меня в список шпионов, потому что он эти списки составляет. А меня он не любит. На самом деле понятно, что любая шпиономания бьёт как бы по всем, поэтому я даже не готов шутить по поводу этого вопроса.
— Согласен с вами, что это нехорошая тема.
— Да, потому что как доказать, что ты не шпион, я не представляю. Наблюдая опять же, прошу прощения, что про Америку, но история с Бутиной, когда люди, оправдывающие её посадку, пишут: «Представьте, если бы там какой-то сотрудник какого-то сенатора, Маккейна, допустим, приехал в Россию и стал бы по его заданию восстанавливать связи с функционерами „Единой России“». У нас пол-Москвы таких! Я сам такой, я и с какими-то сенаторами был знаком, и с «Единой Россией», просто в Америке более жёсткие в этом смысле законы. Ну как бы искать и радоваться поимке шпионов или псевдошпионов — это действительно какие-то уже 1930‑е годы, это неприятно.
— И одно дело, когда в Москве сидишь и радуешься себе, что «какую-то путинистку» посадили, а вот когда ты сам эмигрант…
— А в Москве сажают антипутинистов. Это тоже постоянно. Из серии — когда-то было не представимо то, что ты знаешь, какой набор вещей брать в СИЗО, что кому передавать и так далее. Сейчас это рутина. И то, что в моей молодости казалось шоком, «провёл целый день в обезьяннике, в милиции», теперь это вообще банальность, которая была у всех в жизни, а самые крутые сидели реальные сроки. Не преступники, а наоборот.
— Читал вашу нашумевшую статью про токсичную эмигрантскую среду. А насколько уместен вообще термин «эмигрант»? Потому что ведь есть хороший термин «экспат», можно ещё сказать «временно проживающий» или «находящийся в командировке». Эмиграция — ведь это про очень маленькое количество лиц.
— Да, разумеется. Есть те, кто не может вернуться, потому что в России их ждёт уголовное преследование. Таких было много, между прочим, на этом форуме («Свободной России», о которой статья Кашина. — Ред.). Но на самом деле это вопрос терминологии и самопозиционирования. Поскольку люди, занимающиеся российской политикой за рубежом, они как-то по умолчанию наследники белогвардейской эмиграции. И немножко и второй волны эмиграции, которую нам, думаю, предстоит переосмыслить, потому что мы не готовы в обществе говорить об этих людях.
— Вообще с «русским миром» Лондона контактируете? Или постольку-поскольку?
— Постольку-поскольку. Наверное, ближе всех из таких столпов знаком с Ходорковским (признан Минюстом РФ иноагентом. — Прим.). Мне он симпатичен, несмотря на множество всего спорного, что он делает и в медиа, и в политике. Но мне всегда, ещё из Москвы, казалось, и, по-моему, так и есть, что «русский Лондон» — это дети, жены, чиновники, сами чиновники, тем более ушедшие на покой. Белгравия заселена примерно той же Рублёвкой.
Я могу вспомнить сам десяток политактивистов, живущих в Лондоне, мигрантов, но в том же Берлине или тем более в Прибалтике, их больше. Более того, в отличие от Парижа или, скажем так, Белграда, у Лондона даже нет эмигрантской истории, довоенной. Там кто-то, наверное, был, но вот такого «русского Лондона» 1926 года не было.
— Общаетесь ли вы с русскими «белыми воротничками» Лондона? «Белые воротнички» — это чуть ли не 40—50% «русского Лондона».
— Вот я с «белым воротничком» состою в браке, что называется, поэтому как раз представляю, как их быт устроен. Такая же «беловоротничковая» Москва. В этом смысле мир глобален и пока, слава Богу, железного занавеса нет.
— А с низами русского Лондона или нелегалами взаимодействуете?
— Только в быту, что называется, тоже, наверное, гордиться нечем. Однажды мне попались грузчики из Шальчининкайского района Литвы, о чём я писал в своё время, это польский район, а поляки в Литве всегда были просоветские. Очень просоветские, и советская власть там закончилась сильно позже августа 1991 года. Я напомнил им мэра Чеслава Высоцкого, они его, конечно, знали лично и долго рассказывали, мне какой Обама — чмо, а Путин — красавчик. Всё как полагается. Но это уже как историк советской прессы скажу, что в советской Литве газета главная коммунистическая на русском языке называлась «Теса» — «Правда» в переводе, теперь газета с таким же названием и с таким же логотипом — бесплатная газета для литовских рабочих.
— Как вам кажется, можно назвать Лондон столицей русской эмиграции сейчас?
— Всё-таки нет, наверное. Я сейчас задумался, а что сейчас столица эмиграции. Не Киев, наверное, всё-таки, не Киев. «Медуза»** в Риге… «Медуза» — важная очень институция, но в Латвии много русских, конечно. Но это тоже такие, как и здесь. Много чиновников, допустим. Берлин всё-таки, наверное, больше по ощущениям, опять же, и каким-то заметным людям — от Ольги Романовой до Леонида Бершидского, журналиста.
— Мне казалось, что здесь, в Лондоне, самые важные люди из России приземляются, здесь деньги…
— А кто? Абрамович, Усманов?
— Но они здесь были в какой-то момент…
— Да, но грубо говоря, вряд ли они тоже русская эмиграция. Они глобальный мир как раз. И главное, на что я здесь тоже обратил внимание, здесь из миллиардеров только Лебедев-младший (медиамагнат Евгений Лебедев. — Ред.) интегрирован уже вот на 100 процентов. Единственный, кому так повезло.
— И вот добрались мы до русской эмиграции в прошлом. Интересуетесь ли этой темой?
— Да, конечно. Я долго ждал изданную Фёдором Сумкиным (создатель главной онлайн-библиотеки эмигрантской периодической печати Librarium.Fr — Ред.) книгу «1926» о русском Париже. У него были какие-то перебои с деньгами. Я два года её ждал, предоплатил и менял адрес: то Женева, то Москва, то Лондон. В итоге получил.
Я обожаю эту тему. Живя ещё в Женеве, начал читать активно какие-то эмигрантские мемуары, вплоть до, опять же, «Духовный облик генерала Власова» (не помню, Ткачук, по-моему, фамилия автора), ну и так далее. В основном читаю парижские мемуары, прежде всего, поскольку там и Берберова, и Георгий Иванов, и Одоевцева. А здесь книги про русский Лондон, наверное, нет, или есть?
— По оценкам моим, из того, что я читал, максимум 10 тысяч здесь жило до Второй мировой войны.
— Меня очень впечатлила книга Владимира Ронина про русское Конго, как ни странно. Оказывается, те, кто ехал в Париж, но почему-то оседал в Брюсселе, очень быстро понимали, что в Брюсселе-то ты русский, а вот Африке ты — белый. И сотнями, не то что там массово, но сотнями уезжали в Конго. И там была довольно заметная такая русская община, потому что люди хорошо образованы: инженеры, врачи, строители, кто угодно, жили там, благоустраивали Конго, заводили семьи, всё такое. И потом пришёл Патрис Лумумба. Все европейцы эвакуировались, а этих перебили. Не то, что там массовая резня, их действительно было не очень много, но там были убиты, в общем, сейчас там никого не осталось.
— А какой самый интересный период эмиграции для вас? Межвоенный?
— Да, межвоенный. Послевоенный — он ещё не отрефлексирован, литературы по нему не так много, и они как бы голоса не оставили, скажем так. И тоже есть фигура, она такая эмигрантская послевоенная, Иванов-Разумник, но при этом он успел уехать, быстро написать про свою русскую жизнь и умереть, поэтому тоже не считается. Такие люди меня как раз больше интересуют.
— Может быть, какую-то книжку эмигрантскую художественную лучшую посоветуете?
— Вот как раз банально скажу. Как раз к вопросу об эмигрантских форумах, конечно, регулярно вспоминаю последний год книжку Сергея Довлатова «Филиал». Потому что вот в этом смысле всё так же, может быть? Даже сейчас хуже, потому что тогда люди были оторваны полностью, за закрытым занавесом. А здесь это элемент игры. Я сам об этом писал, оппозиционный туризм, когда едешь непонятно куда выступать непонятно перед чем, перед кем и с какими речами, но чувствуешь себя нужным, хотя понимаешь, что это спектакль.
Опять же, поскольку белорусы немножко раньше нас начали жить в таком режиме, вот я, путешествуя таким образом, регулярно встречал белорусов, буквально живущих от конференции к конференции, питающихся на конференции из серии: «Олег, ты куда пошёл. Там, в музее, там сейчас будет ужин». В общем, это тоже довольно неприятно и жалко.
— Как думаете, почему всё-таки нет какой-то устойчивой диаспоры у нас, ни в одной стране?
— То есть как раз вот это слово «мы», которым обычно называют неопределённый круг лиц, как в протоколе полицейском, это поразительная вещь, никто никогда не говорит «мы» обо всём обществе. Всегда есть вот то общество минус те люди, которые нам не нравятся. И понятно, что это доходит до гипертрофированного состояния здесь, но тоже мне кажется, что вот русские туристы шарахаются от русских туристов, это какой-то атавизм советского, который сейчас проходит. И мне всегда приятно, когда где-то встречаешь, к примеру, в далёкой итальянской деревне, русского, ему улыбаешься, говоришь «привет».
А мой сын вообще — я сам этого даже боюсь — по умолчанию воспринимает любого русскоговорящего как друга. И вчера мы заходили в русский магазин, по дороге в гости покупали какую-то еду, и вот мы стоим в магазине, заходит какая-то тётка-покупательница, тоже, естественно, русская, сын ей говорит: «Привет». Мы идём в гости, покупаем грузинское вино и салат оливье. То есть для него любой русский — это русский друг, может быть, у этого поколения всё будет иначе.
— Надеюсь. Действительно, здесь люди привыкли шарахаться.
— Да, везде, то есть как раз стандартная история. Слышишь русскую речь, там, в кафе — хочешь сделать вид, что нерусский. Тем более почему-то люди живут… Меня, слава Богу, это миновало, но регулярно слышу, когда что-нибудь воруют из сумки или вырывают телефон из рук и так далее, потому что русские на Западе всегда думают, что он заведомо в безопасности почему-то. А второе, что русский человек думает, что всегда вокруг иностранцы. И я регулярно слышу какие-то важные деловые или интимные переговоры, которые не для моих ушей из серии: «Муж ребёнка хочет отобрать, мы судимся, подробности, адвокат, деньги», то есть люди не понимают, где находятся.
— Смешно. Я просто сравниваю с украинцами, им удалось каким-то образом в Канаде создать устойчивую диаспору.
— Это тоже к вопросу о «Филиале» Довлатова, буквально, и он сам, и его круг — это же довольно драматичная история. Как они выживали с «Радио Свобода» и с «Голоса Америки» (оба СМИ признаны Минюстом РФ СМИ-иноагентом. — Прим.) людей из несоветской эмиграции. Приехали советские дети старых большевиков и посъедали, буквально, белогвардейцев. Есть переписка Солженицына с администрацией «Радио Свобода», очень драматичная. Или история про «Голос Америки», когда там из серии «стали запрещать христианские радиопередачи», потому что это оскорбляет атеистов или мусульман, и оказывается, что есть украинский «Голос Америки», есть латышский «Голос Америки», а русского нет. На русском языке для всех советских, то есть абсолютно зеркальное отражение.
— Последний вопрос: как идёт дело с нападением на вас?
— Дело абсолютно зависшее. Я нашёл где-то в хламе жёсткий диск, который, я думал, что он потерян и не знал, что на нём. Залез, посмотрел, а там лежит большой видеодопрос исполнителя, который я фрагментами показывал по «Дождю», а видео часовое. Я его сейчас выложил на Ютуб, чтобы было.
Все подумали, что это новое движение по делу, но нет, абсолютно. Я думаю, что Турчак вырос по карьерной линии именно потому, что не сдался под моим давлением, показал себя «настоящим мужиком». На самом деле парни осуждены исполнителем по другому делу, тоже такая смешная история про современную Россию. Их, насколько я понимаю, ФСБ в рамках сделки со следствием привлекло к похищению организатора. Они его похитили, значит, а потом правила поменялись, сделка стала ничтожной, а потом им дали по семь-восемь лет за похищение исполнителя. То есть не за покушение, а на то, что споддвигли ФСБшники.
Это Россия. Как говорит Аркадий Бабченко, «Родина тебя всегда бросит, сынок». Буквально, это оно.
**Medusa Project (юрлицо издания «Медуза», признанного в России иноагентом) признана нежелательной на территории России организацией
Читайте также «Почему „Они отвалились“. Интервью с Дмитрием Окрестом».