С допотопных времён Россия делилась на западников и славянофилов. Как только идея «окна в Европу» стала чем-то реально обозримым, этот конфликт разгорелся, кажется, вечным огнём. Особенно ярко это отразилось на истории нашей популярной музыки, которая, с одной стороны, появилась в изолированной стране, а с другой — изначально была эрзацем музыки, пришедшей с той стороны железного занавеса контрабандным путём.
Это породило несколько невротичное состояние в среде музыкантов, если угодно, кризис идентичности: были те, кто следовал идее, что нужно держаться русских корней, а были те, кто всеми силами старался использовать музыку как портал в мир шоу-бизнеса стран развитого капитализма. Не менее часто обе интенции встречались у одних и тех же артистов, старающихся кое-как породнить квас с кока-колой. Здесь представлена история о том, как (не)сложилась попытка экспансии русской музыки на Запад.
VATNIKSTAN запускает цикл из пяти материалов Петра Полещука об экспансии русской поп-музыки на Запад: от «горби-рока» и европейского проекта нулевых до Pussy Riot, русского рэпа и Новой русской волны.

Восьмидесятые: «красная волна»
Едва ли поколение дворников и сторожей могло подумать, что вслед за потерями комсомольских билетов следующая глава в их официальной идентификации будет связана с концертами далеко за пределами СССР. Первая идея экспорта русской музыки буквально «свалилась» на наших классиков русского рока с приездом Джоанны Стингрей (студентки Университета Южной Калифорнии, успевшей записать нью-вейв пластинку Beverly Hills Brat).
В 1984 году Джоанне представляется возможность побывать в СССР в качестве туристки. Незадолго до поворотного путешествия Джоанна узнаёт от своих знакомых о том, что в Советском Союзе тоже существует рок-музыка, а заодно получает телефон «настоящей рок-звезды Советского Союза» Бориса Гребенщикова*, «русского Боуи и Дилана» разом. Как принято говорить, тогда всё изменилось и для них, и для наших: знакомство с ленинградской рок-тусовкой, помощь музыкантам, а также первая любовь в лице гитариста «Кино» Юрия Каспаряна. Своего рода синопсисом всей этой истории стал выпуск на Западе компиляции русских рокеров на пластинке Red Wave. Как писала сама Стингрей:
«— Нужно выбрать группы, — говорю я, сразу входя в состояние трактора. — Конечно же, „Аквариум“ и „Кино“. Кто ещё, как ты думаешь?
В конечном счёте мы решили включить „Алису“ и „Странные Игры“ обе группы обладали невероятным магнетизмом, и ребят из этих групп я тоже считала своими друзьями. Эти четыре группы — пожалуй, лучшее, что было в рок-клубе того времени, — могли придать альбому разнообразное, свободное, раскованное звучание: эклектичность „Аквариума“, тёмный поп „Кино“, жёсткий рок „Алисы“ и пульсирующий ска-ритм „Странных Игр“.Любой здравомыслящий человек ограничился бы одной этой, и без того непростой задачей, но меня сжигало желание сопроводить альбом ещё и видеоклипами, снабдить таким образом музыку ещё и визуальным рядом. Запущенное буквально несколькими годами ранее MTV вовсю набирало в Америке популярность, и видеоклипы стали лучшим способом продвижения новой музыки на рынок. Кроме того, мне было очевидно, что каждая из отобранные нами групп обладала своим ярко выраженным лицом и что вместе они составят контрастную и невероятно зрелищную картину. Борис оставался Борисом — сильный и красивый, как Аполлон; Виктор Цой со своей гривой волос, чёрным гримом и радужно переливающимися рубашками выглядел как капитан пиратского судна; „Алиса“ излучала яростную дерзкую энергию, как какой-то неведомый наркотик; а „Странные Игры“ были нескончаемым праздником мерцающих огней и по-шутовски смешных и ярких персонажей».
Помимо мифов о том, что весь этот проект должен был вырасти в полномасштабную экспансию, также ходили слухи, что американцы замыслили целый художественный фильм о русском роке (где, согласно Стингрей, сам Боуи вызвался сыграть Гребенщикова*). Увы, альбом «Red Wave» не стал той матрёшкой русской культуры, которую из него пытались сделать.
Тем не менее определённый барьер был снят: русские рокеры покатили с гастролями по землям обетованным. В той или иной степени, при помощи Стингрей (и, разумеется, активизировавшегося Троицкого и других культуртрегеров) некоторые музыканты отправились с гастролями по Европе и Америке — Стас Намин, «Звуки Му», Аукцыон, позже «Парк Горького» и другие. Например, «Звуки Му» успели очаровать Дэвида Томаса из Pere Ubu и даже оказались на шоу Джона Пилла.
Некоторым повезло начать работу с западными продюсерами — «Звуки Му» с Брайаном Ино, Гребенщиков* с Дэйвом Стюартом — и выпустить пластинки на тамошних лейблах (Сергей Курёхин на английском Leo Records). Гребенщиков* выступил у Леттермана, дав весьма скандальное (не в свою пользу) интервью. Стас Намин оказался в списках участников записи первого сольного альбома Кита Ричардса, «Чёрных русских» подписал Motown.
Борис Гребенщиков* на шоу Дэвида Леттермана
Стас Намин отмечал, что во время перестройки интерес к советской культуре значительно возрос:
«На Западе в то время был интерес ко всему русскому, особенно в Америке — после стольких лет антисоветского бойкота».
Что примечательно, интерес был обоюдный, но, возможно, со стороны Запада ещё сильнее: поскольку вся рок-музыка в восьмидесятых стала сугубо коммерческой, корпоративной и лишённой того потенциала, которым обладала прежде, западные артисты захотели отыскать нечто интересное в «антирыночном» пространстве русского рока. Исследователь «горби-рока» Александр Морсин отмечал:
«Это настроение было во многих статьях, но нагляднее всего в телемосте Лондон-Ленинград, там об этом говорят в лоб. Гэбриэл, Ино, Крисси Хайнд так и говорят: нас пожрали деньги, мы хз что делать. У вас денег никогда не было, и вы бодрые. В чём секрет?… Интерес 100% был, но больше исследовательский и медийный, куда меньше — музыкальный».
Телемост «Ленинград — Лондон». Телевстреча рок-музыкантов Великобритании и СССР (1988)
Как в исследовании «От „красной волны“ до „новой русской волны“: российский музыкальный экспорт и механика звукового капитала» писал Марко Биазиоли:
«Несмотря на это, русским музыкантам тогда не удалось покорить англоязычную публику — причинами тому были и пережитки холодной войны, и предрассудки публики, и недоразвитость советской рок-индуcтрии».
Но, пожалуй, главной причиной был языковой и культурный барьер — русским было трудно понять, как верно презентовать себя западному слушателю. Впоследствии Гребенщиков* неоднократно отмечал, что Боуи дал ему наставление «не допустить, чтобы они [американцы] сделали из альбома [БГ] очередной американский альбом». Что, к сожалению, и случилось.
Гребенщиков*, выпустивший «Rado Silence», стал негласным символом «русских музыкантов на Западе», однако, скорее, для своих же соотечественников — американцем БГ предстал на альбоме весьма конвенциональной фигурой, от которой ждали русской экзотики, а получили, как позже язвительно отзывался Игги Поп, человека, который «косил под Боуи».
Вопрос: а мог ли вообще патриарх русского рока предстать как-то аутентично, но доступно, учитывая, что собственной поп-музыкальной идентичности в СССР вовсе не существовало?

Как писал Биазиоли:
«Кроме того, провальным оказалось и политическая репрезентация БГ. Представленная западной аудитории фигура БГ не вызывала как такового интереса, так как не представляла никакой критики социалистического государства и никакой наружной экзотической черты, за которую западная публика могла бы зацепиться. Маркетинг-эксперт CBS Джей Кругман утверждал, что связь с Россией „будет первым, за что ухватится публика“. Соответственно, Гребенщикова* представляли одновременно как однозначно русского и как англофила, подчёркивая его близость с англо-американской традицией. Маркетологи продвигали „Radio Silence“ как манифест конца холодной войны — но не учли того, что новая дружба народов никак не была отыграна ни в звуке, ни в культурном поведении БГ».
Eurythmics и БГ на концерте в Уэмбли
В июне 1988 года Борис Гребенщиков оказался на стадионе «Уэмбли» на одной сцене с Энни Леннокс, солисткой Eurythmics. Это была их последняя песня на концерте в честь 70-летия революционера, борца с апартеидом и узника совести Нельсона Манделы. Эпохальный концерт транслировали 67 стран мира на общую аудиторию в 600 миллионов телезрителей. Но, как отмечает Александр Морсин:
«…конечно, когда Энни Леннокс вызывает на сцену БГ — это дипломатический жест, спасение утопающих, сброс провианта с вертолёта».
Аналогично и с другими пионерами — любопытно, как Ино, увидев Петра Мамонова, разглядел в нём нечто средневековое, тогда как русскому слушателю/зрителю было совершенно очевидно, что Мамонов — кривое зеркало обездоленного русского мужика. Запись альбома с Ино, как и последующее продвижение альбома, тоже обернулись проблемой: так между интеллигентным Ино и Мамоновым, который отличался нахрапом, образовался конфликт не столько культурный, сколько творческий.
Брайан Ино и Звуки Му
Всё это подводит к довольно печальному выводу: русский рок, выбравшись за пределы занавеса, к сожалению, так и не нашёл слов, чтобы примирить западного слушателя со своим «продуктом». Один из главных музыкальных критиков, Роберт Кристгау, написал в The Village Voice, что советский рок звучит как
«…дежавю: <…> то, что такая романтическая болтовня сделала Гребенщикова* подпольным героем в СССР, доказывает лишь что тоталитаризм заставляет [артистов] рисковать ради самых беззубых банальностей».
Справедливости ради тот же Кристгау был весьма лестен к «Кино», написав:
«Когда его [Цоя] согруппники затягивают высокое „оуоо“ на подпевках в „Дальше действовать будем мы“, то это звучит как их ответ „Back in the U.S.S.R.“»
А вот слушал ли критик «Кино» на самом деле, судя по этой цитате, вопрос открытый.
Начавшись, как проект, направленный на передачу достижений ленинградского рока, «Red Wave» пришла к их упрощению, тиражированию клише холодной войны о репрессивном Востоке и свободолюбивом Западе, к экзотизации советской инаковости. Но другие артисты использовали экзотизацию себе на (коммерческую) пользу.
Когда на Западе вышел релиз группы Gorky Park в 1989 году, её маркетинг был обустроен вокруг стереотипизации советской эстетики: первые буквы названия группы GP были стилизованы на обложке таким образом, чтобы напоминать серп и молот; название группы также было напечатано на кириллице. Клип на первый сингл с пластинки «Bang» начинался с демонстрации американского и советских флагов: участники группы были одеты в традиционные русские костюмы, время от времени в кадре появлялись изображения Ленина и Гагарина, балалайки и русские слова. В отличие от «Red Wave», «Парк Горького» добивался эксплуатации «клюквы».
В итоге тот период получил негласное название «горби-рок» и был отмечен большими надеждами, увы, так и не оправдавшимся. Разного рода поползновения ещё случались. Самый, пожалуй, глобальный пример — проведение «русского Вудстока», который тоже подарил надежды местным музыкантам на второй шанс.
Тем не менее история экспансии русской музыки на этом не закончилось, а наоборот — только началась. Другое дело, что «только начинается» она до сих пор.
* Борис Гребенщиков признан иноагентом.
Читайте также «Начало советского джаза. Первые джаз-банды, популярность и критика».