С допотопных времён Россия делилась на западников и славянофилов. Как только идея «окна в Европу» стала чем-то реально обозримым, этот конфликт разгорелся, кажется, вечным огнём. Особенно ярко это отразилось на истории нашей популярной музыки, которая, с одной стороны, появилась в изолированной стране, а с другой — изначально была эрзацем музыки, пришедшей с той стороны железного занавеса контрабандным путём.
Это породило несколько невротичное состояние в среде музыкантов, если угодно, кризис идентичности: были те, кто следовал идее, что нужно держаться русских корней, а были те, кто всеми силами старался использовать музыку как портал в мир шоу-бизнеса стран развитого капитализма. Не менее часто обе интенции встречались у одних и тех же артистов, старающихся кое-как породнить квас с кока-колой. Здесь представлена история о том, как (не)сложилась попытка экспансии русской музыки на Запад.
VATNIKSTAN запускает цикл из пяти материалов Петра Полещука об экспансии русской поп-музыки на Запад: от «горби-рока» и европейского проекта нулевых до Pussy Riot, русского рэпа и Новой русской волны.
Восьмидесятые: «красная волна»
Едва ли поколение дворников и сторожей могло подумать, что вслед за потерями комсомольских билетов следующая глава в их официальной идентификации будет связана с концертами далеко за пределами СССР. Первая идея экспорта русской музыки буквально «свалилась» на наших классиков русского рока с приездом Джоанны Стингрей (студентки Университета Южной Калифорнии, успевшей записать нью-вейв пластинку Beverly Hills Brat).
В 1984 году Джоанне представляется возможность побывать в СССР в качестве туристки. Незадолго до поворотного путешествия Джоанна узнаёт от своих знакомых о том, что в Советском Союзе тоже существует рок-музыка, а заодно получает телефон «настоящей рок-звезды Советского Союза» Бориса Гребенщикова, «русского Боуи и Дилана» разом. Как принято говорить, тогда всё изменилось и для них, и для наших: знакомство с ленинградской рок-тусовкой, помощь музыкантам, а также первая любовь в лице гитариста «Кино» Юрия Каспаряна. Своего рода синопсисом всей этой истории стал выпуск на Западе компиляции русских рокеров на пластинке Red Wave. Как писала сама Стингрей:
«— Нужно выбрать группы, — говорю я, сразу входя в состояние трактора. — Конечно же, „Аквариум“ и „Кино“. Кто ещё, как ты думаешь?
В конечном счёте мы решили включить „Алису“ и „Странные Игры“ обе группы обладали невероятным магнетизмом, и ребят из этих групп я тоже считала своими друзьями. Эти четыре группы — пожалуй, лучшее, что было в рок-клубе того времени, — могли придать альбому разнообразное, свободное, раскованное звучание: эклектичность „Аквариума“, тёмный поп „Кино“, жёсткий рок „Алисы“ и пульсирующий ска-ритм „Странных Игр“.Любой здравомыслящий человек ограничился бы одной этой, и без того непростой задачей, но меня сжигало желание сопроводить альбом ещё и видеоклипами, снабдить таким образом музыку ещё и визуальным рядом. Запущенное буквально несколькими годами ранее MTV вовсю набирало в Америке популярность, и видеоклипы стали лучшим способом продвижения новой музыки на рынок. Кроме того, мне было очевидно, что каждая из отобранные нами групп обладала своим ярко выраженным лицом и что вместе они составят контрастную и невероятно зрелищную картину. Борис оставался Борисом — сильный и красивый, как Аполлон; Виктор Цой со своей гривой волос, чёрным гримом и радужно переливающимися рубашками выглядел как капитан пиратского судна; „Алиса“ излучала яростную дерзкую энергию, как какой-то неведомый наркотик; а „Странные Игры“ были нескончаемым праздником мерцающих огней и по-шутовски смешных и ярких персонажей».
Помимо мифов о том, что весь этот проект должен был вырасти в полномасштабную экспансию, также ходили слухи, что американцы замыслили целый художественный фильм о русском роке (где, согласно Стингрей, сам Боуи вызвался сыграть Гребенщикова). Увы, альбом «Red Wave» не стал той матрёшкой русской культуры, которую из него пытались сделать.
Тем не менее определённый барьер был снят: русские рокеры покатили с гастролями по землям обетованным. В той или иной степени, при помощи Стингрей (и, разумеется, активизировавшегося Троицкого и других культуртрегеров) некоторые музыканты отправились с гастролями по Европе и Америке — Стас Намин, «Звуки Му», Аукцыон, позже «Парк Горького» и другие. Например, «Звуки Му» успели очаровать Дэвида Томаса из Pere Ubu и даже оказались на шоу Джона Пилла.
Некоторым повезло начать работу с западными продюсерами — «Звуки Му» с Брайаном Ино, Гребенщиков с Дэйвом Стюартом — и выпустить пластинки на тамошних лейблах (Сергей Курёхин на английском Leo Records). Гребенщиков выступил у Леттермана, дав весьма скандальное (не в свою пользу) интервью. Стас Намин оказался в списках участников записи первого сольного альбома Кита Ричардса, «Чёрных русских» подписал Motown.
Борис Гребенщиков на шоу Дэвида Леттермана
Стас Намин отмечал, что во время перестройки интерес к советской культуре значительно возрос:
«На Западе в то время был интерес ко всему русскому, особенно в Америке — после стольких лет антисоветского бойкота».
Что примечательно, интерес был обоюдный, но, возможно, со стороны Запада ещё сильнее: поскольку вся рок-музыка в восьмидесятых стала сугубо коммерческой, корпоративной и лишённой того потенциала, которым обладала прежде, западные артисты захотели отыскать нечто интересное в «антирыночном» пространстве русского рока. Исследователь «горби-рока» Александр Морсин отмечал:
«Это настроение было во многих статьях, но нагляднее всего в телемосте Лондон-Ленинград, там об этом говорят в лоб. Гэбриэл, Ино, Крисси Хайнд так и говорят: нас пожрали деньги, мы хз что делать. У вас денег никогда не было, и вы бодрые. В чём секрет?… Интерес 100% был, но больше исследовательский и медийный, куда меньше — музыкальный».
Телемост «Ленинград — Лондон». Телевстреча рок-музыкантов Великобритании и СССР (1988)
Как в исследовании «От „красной волны“ до „новой русской волны“: российский музыкальный экспорт и механика звукового капитала» писал Марко Биазиоли:
«Несмотря на это, русским музыкантам тогда не удалось покорить англоязычную публику — причинами тому были и пережитки холодной войны, и предрассудки публики, и недоразвитость советской рок-индуcтрии».
Но, пожалуй, главной причиной был языковой и культурный барьер — русским было трудно понять, как верно презентовать себя западному слушателю. Впоследствии Гребенщиков неоднократно отмечал, что Боуи дал ему наставление «не допустить, чтобы они [американцы] сделали из альбома [БГ] очередной американский альбом». Что, к сожалению, и случилось.
Гребенщиков, выпустивший «Rado Silence», стал негласным символом «русских музыкантов на Западе», однако, скорее, для своих же соотечественников — американцем БГ предстал на альбоме весьма конвенциональной фигурой, от которой ждали русской экзотики, а получили, как позже язвительно отзывался Игги Поп, человека, который «косил под Боуи».
Вопрос: а мог ли вообще патриарх русского рока предстать как-то аутентично, но доступно, учитывая, что собственной поп-музыкальной идентичности в СССР вовсе не существовало?
Как писал Биазиоли:
«Кроме того, провальным оказалось и политическая репрезентация БГ. Представленная западной аудитории фигура БГ не вызывала как такового интереса, так как не представляла никакой критики социалистического государства и никакой наружной экзотической черты, за которую западная публика могла бы зацепиться. Маркетинг-эксперт CBS Джей Кругман утверждал, что связь с Россией „будет первым, за что ухватится публика“. Соответственно, Гребенщикова представляли одновременно как однозначно русского и как англофила, подчёркивая его близость с англо-американской традицией. Маркетологи продвигали „Radio Silence“ как манифест конца холодной войны — но не учли того, что новая дружба народов никак не была отыграна ни в звуке, ни в культурном поведении БГ».
Eurythmics и БГ на концерте в Уэмбли
В июне 1988 года Борис Гребенщиков оказался на стадионе «Уэмбли» на одной сцене с Энни Леннокс, солисткой Eurythmics. Это была их последняя песня на концерте в честь 70-летия революционера, борца с апартеидом и узника совести Нельсона Манделы. Эпохальный концерт транслировали 67 стран мира на общую аудиторию в 600 миллионов телезрителей. Но, как отмечает Александр Морсин:
«…конечно, когда Энни Леннокс вызывает на сцену БГ — это дипломатический жест, спасение утопающих, сброс провианта с вертолёта».
Аналогично и с другими пионерами — любопытно, как Ино, увидев Петра Мамонова, разглядел в нём нечто средневековое, тогда как русскому слушателю/зрителю было совершенно очевидно, что Мамонов — кривое зеркало обездоленного русского мужика. Запись альбома с Ино, как и последующее продвижение альбома, тоже обернулись проблемой: так между интеллигентным Ино и Мамоновым, который отличался нахрапом, образовался конфликт не столько культурный, сколько творческий.
Брайан Ино и Звуки Му
Всё это подводит к довольно печальному выводу: русский рок, выбравшись за пределы занавеса, к сожалению, так и не нашёл слов, чтобы примирить западного слушателя со своим «продуктом». Один из главных музыкальных критиков, Роберт Кристгау, написал в The Village Voice, что советский рок звучит как
«…дежавю: <…> то, что такая романтическая болтовня сделала Гребенщикова подпольным героем в СССР, доказывает лишь что тоталитаризм заставляет [артистов] рисковать ради самых беззубых банальностей».
Справедливости ради тот же Кристгау был весьма лестен к «Кино», написав:
«Когда его [Цоя] согруппники затягивают высокое „оуоо“ на подпевках в „Дальше действовать будем мы“, то это звучит как их ответ „Back in the U.S.S.R.“»
А вот слушал ли критик «Кино» на самом деле, судя по этой цитате, вопрос открытый.
Начавшись, как проект, направленный на передачу достижений ленинградского рока, «Red Wave» пришла к их упрощению, тиражированию клише холодной войны о репрессивном Востоке и свободолюбивом Западе, к экзотизации советской инаковости. Но другие артисты использовали экзотизацию себе на (коммерческую) пользу.
Когда на Западе вышел релиз группы Gorky Park в 1989 году, её маркетинг был обустроен вокруг стереотипизации советской эстетики: первые буквы названия группы GP были стилизованы на обложке таким образом, чтобы напоминать серп и молот; название группы также было напечатано на кириллице. Клип на первый сингл с пластинки «Bang» начинался с демонстрации американского и советских флагов: участники группы были одеты в традиционные русские костюмы, время от времени в кадре появлялись изображения Ленина и Гагарина, балалайки и русские слова. В отличие от «Red Wave», «Парк Горького» добивался эксплуатации «клюквы».
В итоге тот период получил негласное название «горби-рок» и был отмечен большими надеждами, увы, так и не оправдавшимся. Разного рода поползновения ещё случались. Самый, пожалуй, глобальный пример — проведение «русского Вудстока», который тоже подарил надежды местным музыкантам на второй шанс.
Тем не менее история экспансии русской музыки на этом не закончилось, а наоборот — только началась. Другое дело, что «только начинается» она до сих пор.
Читайте также «Начало советского джаза. Первые джаз-банды, популярность и критика».
