В 2024 году исполняется 60 лет со дня премьеры одной из самых известных картин в истории советского кинематографа — «Я шагаю по Москве» Георгия Данелии. Фильм не только полюбился зрителям, но и привнёс много нового в киноискусство — открыл молодых актёров и небывалый жанр, задал новые повествовательные и стилистические тренды.
Вспоминаем оттепельную молодёжную комедию через призму её «инноваций» — от мнимой «отсылки» на «Фантомаса» до неожиданных религиозных и мифологических реминисценций.
Новые звёзды
Главные герои «Я шагаю по Москве» — не только коллективный романтический образ молодёжи 1960‑х годов, но и восходящие звёзды экрана. К началу съёмок Алексей Локтев (монтажник из Сибири Володя Ермаков) и Галина Польских (продавщица Алёна) уже исполняли большие роли, а вот Никите Михалкову (метростроевец Колька) крупного «взрослого» персонажа доверили впервые.
Вышло это, можно сказать, случайно: худсовет уже одобрил кандидатуру Виталия Соломина, а Никиты Сергеевича не было даже в числе претендентов — когда Георгий Данелия и Геннадий Шпаликов только начинали работать над сценарием, Михалков был ещё ребёнком.
Но чужие дети растут быстро — о том, как всё вышло, Георгий Данелия рассказал в мемуарной книге «Безбилетный пассажир»:
«Взять Никиту на роль Кольки предложил Гена Шпаликов. Он дружил с братом Никиты Андроном Михалковым (теперь Кончаловским).
Никиту я видел полгода назад — подросток, гадкий утёнок.
— Никита не годится — он маленький.
— А ты его вызови.
Вызвали. Вошёл верзила на голову выше меня. Пока мы бесконечно переделывали сценарий, вышло — как у Маршака: „За время пути собачка могла подрасти“».
Начали снимать. Но неделю спустя Михалков неожиданно взбрыкнул и потребовал увеличить ему гонорар:
— Георгий Николаевич, — сказал Никита, — я играю главную роль. А получаю как актёры, которые играют не главные роли. Это несправедливо. <…>
— Лёша Локтев уже снимался в главной роли, и Галя Польских. Они уже известные актёры. А ты пока ещё вообще не актёр. Школьник. А мы платим тебе столько же, сколько им. Так что — помалкивай.
— Или двадцать пять, или я сниматься отказываюсь!
— Ну, как знаешь… <…>
— Но вы меня пять дней снимали. Вам всё придётся переснимать!
— Это уже не твоя забота. Иди, мешаешь работать…
— И что, меня вы больше не снимаете?!
— Нет.
И тут скупая мужская слеза скатилась по ещё не знавшей бритвы щеке впоследствии известного режиссёра:
— Георгий Николаевич, это меня Андрон научил!.. Сказал, что раз уже неделю меня снимали, то у вас выхода нет!
Дальше работали дружно».
В 1990‑е прошёл слух, что Никита Михалков собирается выставить свою кандидатуру на очередных президентских выборах. На вопрос журналистов, отдаст ли он за Михалкова голос, Данелия ответил: «Двумя руками». И не без иронии пояснил: фильм с президентом России в главной роли наверняка купят для показа во всём мире. А Георгий Николаевич сможет всем рассказывать, как глава государства в юности бегал ему за водкой:
«Как-то после вечерних съёмок на студийной машине мы с Никитой ехали домой. На съёмках я поливал из шланга асфальт, чтобы в нём отражались фонари, промок и замёрз. По дороге хотел купить водку, но все магазины и рестораны закрыты: четверть двенадцатого.
Сначала завезли Никиту на Воровского.
— Никита, вынеси мне грамм сто водки, — попросил я. — А то я простужусь.
Самому в такое позднее время заходить в дом и просить водку было неприлично.
Никита вынес мне от души — полный стакан.А через несколько дней меня встретил его папа, Сергей Владимирович Михалков:
— Ты соображаешь, что ты делаешь? У меня инфаркт мог быть! Лежу, засыпаю — вдруг открывается дверь, на цыпочках входит мой ребёнок, открывает бар, достаёт водку, наливает полный стакан и на цыпочках уходит… И я в ужасе: пропал мальчик, по ночам стаканами водку пьёт…»
Этот забавный рассказ Данелия то ли в шутку, то ли всерьёз подытожил:
«Жалко, что Никита не баллотировался в президенты».
Ещё один дебютант «Я шагаю по Москве» — Евгений Стеблов (жених Саша), у которого до Данелии было в кино всего два эпизода. Тут снова помог случай. В автобиографии «Против кого дружите?» Евгений Юрьевич вспоминал:
«У нас, студентов[-актёров], существовал нехитрый приём. Слоняясь по коридорам студии, мы время от времени открывали дверь какой-нибудь киногруппы, неловко бормоча: „Ой, извините, я, кажется, не туда попал…“ Всё это делалось с тайной надеждой: а вдруг кто-то заинтересуется нами, и мы выиграем свою лотерею? А вдруг?!»
Слонялся не зря — с тех пор успешная карьера Стеблова не прекращается вот уже несколько десятилетий. Его можно увидеть в фильмах «До свидания, мальчики» (1964), «Раба любви» (1976), «Собака Баскервилей» (1981), «День выборов» (2007) и других.
И, разумеется, следует упомянуть крошечное появление Инны Чуриковой в эпизоде с рисованием лошади. Уже следующей её ролью будет одна из главных — мемная Марфушка в «Морозко» (1964) Александра Роу.
Новый король эпизода
До 1964 года зрители знали Владимира Басова в основном как режиссёра. Так оно могло бы и оставаться, если бы Шпаликов и Данелия не решили прямо по ходу съёмок придумать для фильма дополнительный эпизод. По словам Георгия Николаевича, всё происходило следующим образом:
«Когда показали [отснятый] материал худсовету объединения, там <…> сказали:
— Непонятно, о чём фильм.
— О хороших людях.
— Этого мало. Нужен эпизод, который уточнял бы смысл.
Честно говоря, мы и сами уже понимали, что в фильме чего-то не хватает. Съёмочный период кончался, и сцена нужна была срочно. После худсовета мы с Геной весь вечер пытались что-то придумать — ничего не получалось. Вставляем умные реплики „со смыслом“ — сразу становится очень скучно. В этот день так ничего и не придумали».
На следующий день Данелия и Шпаликов отправились в роддом — забирать жену драматурга, актрису Инну Гулую с дочкой Дашей. По дороге опять попытались «дожать» необходимую сцену: а что, если Володя написал рассказ и отправил его известному писателю, а теперь пришёл к нему, и вот старший товарищ объясняет младшему всё, что надо, про смысл? Нет — тоже скучно.
Вновь выручило удачное стечение обстоятельств:
«Приехали к Гене. В подъезде уборщица мыла лестницу. <…> Я говорю Гене:
— А может, полотёр? Володя перепутал писателя с полотёром, а? <…>
— Какой полотёр? — спросила Генина мама.
— Да это мы так… Гена, пошли покурим, — позвал я».
Сцену написали тут же — на попавшейся под руку коробке из-под торта. Сыграть позвали Басова.
Позднее даже те рецензенты, которые ругали картину за «бессодержательность» и «бесконфликтность», отдавали должное актёрской работе Владимира Павловича. Возможно, если бы не полотёр, не появились бы в его фильмографии такие яркие образы, как милиционер из «Операции „Ы“» (1965) или Дуремар из «Приключений Буратино» (1975).
Басов не единственный режиссёр, который эпизодически появился в «Я шагаю по Москве». Ещё один — Ролан Быков, сыгравший «загипнотизированного» прохожего, из-за которого Колька и Володя оказываются в милиции. Позднее Анатолий Кулагин в книге «Шпаликов» серии «ЖЗЛ» написал об этом образе так:
«Гражданин <…> своей комедийной типажностью предвосхищает комиссара Жюва в блистательном исполнении Луи де Фюнеса из трилогии о Фантомасе, которая тоже уже снимается во Франции, но которую советские зрители увидят позже».
Новый жанр
Несмотря на «уточнившую смысл» сцену с полотёром, картину продолжали упрекать в отсутствии внятного посыла. Данелия рассказывал:
«В Госкино, после просмотра, нам опять сказали:
— Непонятно, о чём фильм.
— Это комедия, — сказали мы.
Почему-то считается, что комедия может быть ни о чём.
— А почему не смешно?
— Потому что это лирическая комедия.
— Тогда напишите, что лирическая.
Мы написали. Так возник новый жанр — лирическая комедия.
Во всяком случае, до этого в титрах я нигде такого не видел».
Конечно, известны и другие схожие термины — романтическая комедия, поэтический реализм, «новая волна». Но дело, конечно, не в названии, а в том, какие особенности предлагает выбранный Данелией и Шпаликовым способ киноповествования.
Новая мифология
Искусствовед Наталья Баландина в статье «Город и дом в отечественном и французском кинематографе конца 50–60‑х годов», анализируя «Я шагаю по Москве», близкую ему эстетически «Заставу Ильича» (1962) Марлена Хуциева, сценарий к которой тоже написал Шпаликов, и их зарубежных «побратимов», писала:
«Сюжетом или главным структурным элементом композиции многих из этих фильмов является прогулка по городу, которая для их героев почти так же загадочна и значительна, как кругосветное путешествие».
Обратим внимание и на то, что героями импрессионистских молодёжных картин тех лет зачастую становилась троица: так было и в «Я шагаю по Москве», и в упомянутой «Заставе Ильича», и в лентах «Коллеги» (1962) Алексея Сахарова, «Мой младший брат» (1962) Александра Зархи и «До свидания, мальчики» (1964) Михаила Калика. Дело тут, конечно, не только в популярном среди шестидесятников романе «Три товарища» Ремарка или вечных «Трёх мушкетёрах» Дюма, но и в сакральности, связанной с числом «три»: оно и мифическое, и религиозное, и сказочное.
Вспомним, что Кольке по сюжету приходится зайти в церковь. Пионер, которому парень предлагает составить ему компанию, в страхе отказывается («Я атеист!»), но героя Никиты Михалкова идеологические условности не смущают. И это понятно, ведь он в своём роде — сверхчеловек, главный из трёх современных городских богатырей. Словно некий легендарный герой, юный метростроевец на наших глазах «рождается» из земли и уходит обратно под землю (фильм начинается и заканчивается в метро). День между этими точками — своеобразная одиссея, и она полна свершений.
Несмотря на склонность к шутовству и даже трикстерству (в одной из сцен он появляется в маске лиса, напоминая Лиса Ренара, классического трикстера средневековой литературы), последствия Колькиных поступков сплошь положительные: он «наставляет на истинный путь» Володю, «заблудшего» в шумной столице, вызволяет из «заточения» в ГУМе «прекрасную Елену» (Алёну), соединяет (пусть и без особого желания) их с Володей и примиряет молодожёнов Сашу и Свету.
Не забудем также «сражения» с «циклопами» и прочими «Сциллами и Харибдами»: карманником в парке, героями Басова и Быкова, милицией, откуда нужно вытащить Володю, военкомом, у которого необходимо выпросить отсрочку для Саши, и собственными слабостями. Порядочно для одного дня.
Кто-то скажет, что масштаб не тот, и будет прав. Да, Колька — не Геракл. Но в том и суть: в своём роде «Я шагаю по Москве» — мирная вариация на тему «в жизни всегда есть место подвигу». Чтобы стать героем, горожанину 60‑х не обязательно бросаться на амбразуру — достаточно посреди современного мегаполиса оставаться живым сострадательным человеком, готовым поступиться комфортом (поначалу Колька ещё твердит, что ему надо спать после ночной смены, но постепенно об этом забывает) ради тех, кто, как «нервный» Саша, не справляется с жизнью и нуждается в помощи.
Новая Москва
С конца 1920‑х годов показывать на экране жизнь «как она есть» (хотя бы приблизительно) в СССР было не принято. Особенно если речь шла о Москве — главном городе империи. В таких фильмах, как «Весёлые ребята» (1934) Григория Александрова, «Свинарка и пастух» (1941) Ивана Пырьева и даже откровенно ёрнической «Новой Москве» (1938) Александра Медведкина, столица — условный город-сказка, безупречный и совершенно декоративный.
Но всё течёт и меняется. Причём перемены в кино начались ещё при Сталине: видно, сильно устало искусство от навязываемых ему стандартов. На страницах журнала «Киноведческие записки» (№ 77, 2006) историк кино Клара Исаева вспоминала:
«В 1951 году в фильме „Возвращение Василия Бортникова“ мы видим на экране крупным планом сжатый кулак (как у Пудовкина в „Матери“). Помню, все в зале ахнули, мы к тому времени отвыкли от крупных планов — экраны заполонили „говорящие головы“, поясные средние планы. А после „Возвращения Василия Бортникова“ началось медленное изменение киноязыка. И уже потом появился фильм „Летят журавли“, который открыл дорогу новому кинематографу».
Ей вторил Валерий Фомин, отмечая «Серёжу» (1960) — полнометражный дебют Георгия Данелии, снятый в соавторстве с Игорем Таланкиным:
«Мне кажется, самый яркий манифест „оттепели“ — слова маленького героя из фильма „Серёжа“: „Ребята, у меня есть сердце!“»
Есть сердце и у города. Именно его, а не внешней фасад в «Я шагаю по Москве» фиксирует камера оператора Вадима Юсова. Маленькие улочки, потоки автомобилей, ноги пешеходов, лодки с гребцами на Москве-реке, развалы с книгами и журналами, уличные танцы во дворы, покупатели в ГУМе, концерт в парке, игроки в домино.
Конечно, это не реализм в полном смысле слова — акцент сделан на положительном. По словам режиссёра, ему приходилось получать письма зрителей, которых его фильм очаровал, а настоящая Москва — совсем наоборот:
«Я очень огорчился, когда получил письмо от девушки из одного далёкого городка. Посмотрев фильм, она накопила денег и поехала в Москву — в красивый и добрый город. В гостиницу не попала, ночевала на вокзале, деньги украли, забрали в милицию, как проститутку…
Я редко отвечаю на письма, но ей я ответил. Извинился. Написал, что жизнь разная и в жизни бывает разное. Этот фильм — о хорошем. И поэтому Москву мы показали такой приветливой. Но, к сожалению, она бывает и другой, — вам не повезло…
А девушка ответила: то, что с ней случилось в Москве, она уже начала забывать, а фильм помнит и с удовольствием посмотрит ещё раз.
„Спасибо вам, — писала девушка, — что вы эту сказку придумали“».
Пусть сказка ложь, но в ней намёк. Сегодня «Я шагаю по Москве» — не только игровое кино, но и «документ», в котором, как в капсуле времени, запечатана столица времён оттепели, такая, какой её воспринимали тогдашние москвичи. И эта субъективная оптика — тоже «документ», возможно, не менее важный, чем вряд ли достижимая объективность.
Новая песня
Не всегда композиция из хитового фильма тоже становится шлягером — тут уж как повезёт. Песне из «Я шагаю по Москве» на музыку Андрея Петрова и слова Геннадия Шпаликова посчастливилось даже чересчур: она побила все мыслимые рекорды известности. В «Против кого дружите?» Евгений Стеблов вспоминал:
«„А я иду, шагаю по Москве“ заорали пьяные в сумеречных электричках, застонали приторными тенорами по радио солисты советской эстрады, зачеканили на парадах военные оркестры, забили железной поступью почётные караулы перед иноземными лидерами».
А Георгий Данелия в «Безбилетном пассажире» делился:
«Каково же было моё удивление, когда я увидел по телевизору, что под эту музыку, под которую у меня в фильме шагали Колька, Володя и Саша, по ковровой дорожке мимо почётного караула идут Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв и Президент Соединённых Штатов Ричард Никсон!»
Своеобразным ответом режиссёра на то, что песенку о Москве стали «каверить» все, кому не лень, стала небольшая автоцитата в его следующей картине «Тридцать три» (1965). В ней «А я иду…» со всей возможной несуразностью исполняет хор завода безалкогольных напитков:
Новая жизнь
Пересматривая «Я шагаю по Москве» сегодня, сложно избежать сентиментальных мыслей в духе «раньше было лучше». Солнечная оттепельная свобода пленяет, знаменитая сцена с дождём — очищает. Кадры с машинами, которые свободно мчат по Красной площади, избавляя её от лишней сакральности, делая равноправной частью городского ландшафта — завораживают. Улыбчивый, в буквальном смысле безусый герой Никиты Михалкова — умиляет, вызывая тоску по навсегда утраченной невинности. Пожалуй, «Я шагаю по Москве» — настоящий потерянный рай.
Здесь важно не впасть в хандру, а напомнить себе, что история — во всяком случае, так принято считать — развивается по спирали. Когда-то Геннадий Шпаликов и Георгий Данелия показали зрителям Советского Союза новую шестидесятническую жизнь. Что, если и теперь фильм — не только прошлое, но и один из вариантов светлого будущего?
Хочется верить, что за очередным историческим поворотом нас может ждать новая оттепель которую мы, наученные прежним опытом, не «просохатим» за несколько лет. Что есть ещё шанс оказаться там, где без иронии прозвучат слова, которые можно прочесть на афише:
«Москва — добрый город. Каждый, кто приходит сюда с открытым сердцем, найдёт здесь настоящих друзей».
Читайте также «В почёте и в загоне: „физики“ и „лирики“ в кинематографе 1960‑х и российском переосмыслении оттепели».
