Май 1896 года в Петербурге и Москве был праздничным и торжественным. Два грандиозных события запомнились публике надолго: коронация Николая II и первые сеансы синематографа. Процедура вступления императора на престол поражала величественностью и размахом, а синематограф ассоциировался с культурной революцией. «Живая фотография», как поначалу называли кино, перевернула представления людей о возможностях фиксирования действительности, повергла публику в шок, сразу же завоевала её симпатии и заставила мечтать о прекрасном будущем. Корреспонденты газет, посетившие первые киносеансы, фантазировали, как можно будет использовать «последние чудеса науки» в грядущем веке — от обучения в школах до передачи газетных репортажей, — и удивительно, что почти ни в чём не ошиблись.
Рассказываем, как петербуржцы и москвичи восприняли синематограф, почему премьерные показы не обошлись без скандалов и какое будущее представляли восторженные очевидцы.
От туманных картин — к «живой фотографии»
До появления синематографа европейскую и российскую публику, помимо театра, развлекали туманными картинами (другое название — «волшебный фонарь»). С помощью простейшего проектора зрителям показывали различные изображения, нанесённые на стеклянные пластинки. В России «волшебный фонарь» стал особенно популярен в середине XIX века. В увеселительных учреждениях, в частности, знаменитого антрепренёра Ивана Излера, упоминания о котором можно найти как в прессе, так и в художественной литературе, оборудовали залы для просмотра туманных картин. Показы сопровождались музыкой и речами чтецов. Тематика тогдашних слайдов постоянно расширялась, их использовали не только для массовых развлечений, но и в образовании, и даже в тюрьмах в часы досуга арестантов.
«Волшебный фонарь» был очень близок к кинематографу, ему не хватало только движения. И технический прогресс его обеспечил.
Российская пресса, внимательно следившая за новинками, своевременно сообщала публике о кинетоскопе Эдисона, экспериментах Люмьера и других технологических достижениях.
О синематографе российские читатели узнали ещё до первого коммерческого показа в Париже — летом 1895 года. Через полгода, в конце декабря, французская публика впервые пошла в кино, а месяц спустя корреспондент газеты «Новое время» Исаак Павловский делился впечатлениями от просмотра в Париже люмьеровских фильмов:
«<…> Мы на вокзале железной дороги. Вдали показался поезд. Он приближается, растёт, летя прямо на вас. У платформы он останавливается, и из наскоро открывающихся дверец вагонов начинают вылезать самые разнокалиберные типы путешественников. Они бегут, волнуются, возвращаются, сталкиваются с другими, ссорятся, смеются, тащат свой багаж. А отъезжающие уже торопятся занять их места, суетятся, разыскивая места поудобнее. Вот какой-то ободранный парень залез не в свой класс, откуда его выпроводили, — он опять на платформе, растерянно оглядываясь, не зная, что с собою делать. Но вот все уселись; по знаку кондуктора поезд опять двинулся вперёд, и невольно страшно становится, как бы он вас не раздавил, — потому что вы находитесь как раз поперёк его дороги».
Восторженный журналист назвал свой очерк «Сон наяву», и был далеко не одинок в таких оценках. То, что увидела европейская публика, потрясало воображение, заставляло вскакивать от неожиданности и замирать от страха, но вновь и вновь возвращало в залы с белыми полотнами на стенах.
Заинтригованные российские обыватели ждали новинку. Кроме того, накануне премьерных сеансов и в преддверии коронации Николая II газеты писали, что на торжествах будет присутствовать парижский корреспондент Камилл Серф. При помощи синематографа он должен был снять «целую панораму коронационных событий с точной передачей всех движений отдельных лиц и целых групп». Таким образом, два события — коронация и первые кинопоказы — переплетались в общественном сознании, и в целом предвещали нечто грандиозное и ранее не виданное.
Аппаратные битвы
4 (16) мая в петербургском театре-саду «Аквариум» состоялось открытие летнего сезона. Зрителям представили французскую оперу под дирекцией известного импресарио Рауля Гюнсбурга. Накануне, среди прочих увеселений, реклама обещала показать «последние чудеса науки — живую фотографию под названием “Синематограф-Люмьер”».
Интересно, что дебют не обошёлся без скандалов и интриг. На газетных полосах с рекламой синематографа в «Аквариуме» соседствовало аналогичное объявление: в Крестовском саду в тот же день планировалось «первое демонстрирование чудо-фотографии или движущихся живых картин под названием “Аниматография”». Чтобы зрители не запутались, куда идти, за день до премьеры корреспондент газеты «Петербургский листок» встретился с неким «мистером Вердье», которого представил как «усовершенствователя» киноаппарата Эдисона. Журналист писал, что Вердье, «англичанин по происхождению, в котором не видно ничего английского», половину жизни провёл в Америке, там подружился с Эдисоном, усовершенствовал его изобретение и назвал аниматографом.
«Мистер Вердье» уверял, что прошлой зимой он, благодаря своему аппарату, собирал полные залы в Англии, а когда корреспондент спросил о подобной новинке Люмьеров, ответил:
«В Париже совсем не то. В Париже явились подражатели после моего успеха в Лондоне. Но там нет главного — это картин в натуральных красках!»
Кого газеты представляли под именем «мистера Вердье» — неизвестно. Конкурентом Люмьеров был англичанин Роберт Пол, и его биография во многом совпадает с событиями, к которым оказался причастен газетный Вердье. Английский механик практически одновременно с Люмьером изобрёл свой аниматограф (другое название — театрограф) на основе эдисоновского кинетоскопа, в один день с премьерой парижского синематографа в Лондоне представил его публике, и именно это изобретение должны были демонстрировать 4 (16) мая в Крестовском саду. Был ли таинственный Вердье на самом деле Робертом Полом, его представителем или мошенником, выдающим себя за создателя аниматографа, — сказать сложно.
Как бы то ни было, на следующий день Гюнсбург выступил в газетах с опровержением. Он писал:
«Кому же не известно, что синематограф изобретён французским инженером генерального штаба Люмьером, который вместе с тем состоит и единственным владельцем приборов и машин для эксплуатации своего замечательного изобретения.
Все остальные предприниматели зрелищ в этом роде — не более как жалкие подражатели и пародисты.
По счастью, интеллигентная петербургская публика сегодня же, присутствуя на представлении в “Аквариуме”, сама выскажется о синематографии Люмьера».
Конкуренция «Аквариума» и Крестовского сада, которая и так постоянно была на слуху, достигла практически наивысшей точки. Два увеселительных учреждения боролись за право выступить пионерами кино в России, и эту борьбу выиграл «Аквариум».
Премьера в Крестовском саду, похоже, не состоялась. В течение недели реклама обещала показать аниматограф «на днях», а потом и вовсе исчезла со страниц прессы вместе с именем загадочного «мистера Вердье». В начале лета зрителям вновь напомнили об аниматографе. Теперь показы планировались в театре Зоологического сада, и газеты писали, что наконец-то появится возможность сравнить «парижскую фальсификацию» Люмьеров с «настоящей аниматографией» Вердье.
Впрочем, зрители совершенно справедливо не видели разницы между аппаратами — и то, и другое было «живой фотографией», чудом XIX века. А различие фильмов, находящихся в коллекциях синематографа и аниматографа, только привлекало посетителей в оба заведения.
Триумф кинематографа
Как и обещали афиши, 4 (16) мая 1896 года в «Аквариуме» состоялись первые сеансы люмьеровского синематографа. Между вторым и третьим актом оперы «Альфред-паша в Париже» показали 10 короткометражек, каждая меньше минуты. Это были «Прибытие поезда на вокзал Ла-Сьота», «Выход рабочих с фабрики» и другие.
На следующий день газеты назвали премьеру «гвоздём программы». «Петербургский листок» писал:
«Вышел Гюнсбург на сцену, в зале сделалось темно, и перед публикой появился целый ряд движущихся картин. Зрелище это, действительно, очень интересное. Особенно эффектны картины: прибытие поезда, борьба, игра в карты и купанье. Можно с уверенностью сказать, что синематография будет “магнитом” для публики».
Восторженные отзывы кочевали из номера в номер, и многие понимали, что началась новая эпоха. Успех «Аквариума», в том числе коммерческий, был очевиден. Пресса иронично констатировала:
«Рауль Гюнсбург родился под счастливой звездой. Это признано всеми астрологами и хиромантами. Алхимики, составлявшие гороскоп Гюнсбурга, предсказали: “Сей новорождённый будет иметь много русских рублей”. И эти предсказания сейчас сбываются».
Небывалым зрительским интересом нельзя было не воспользоваться, и 6 (18) мая на Невском проспекте открылось отдельное помещение, где демонстрировалась «движущаяся фотография». По сути, это был первый российский кинотеатр.
В тот же день состоялись премьерные показы в Москве, и газеты сообщали, что москвичам новинка тоже пришлась по вкусу.
На коронационных торжествах, которые прошли 14 (26) мая, действительно, как и обещали ранее газеты, снимали французские корреспонденты. Спустя пару месяцев хроника была готова, и её крутили для российских зрителей, в том числе для членов императорской семьи.
Хроника коронационных торжеств в Москве. 1896 год
Летом 1896 года синематограф привезли на Нижегородскую ярмарку, где его впервые посетил Максим Горький. Писатель был одним из немногих, кто скептически отнёсся к новинке. Не увидев в «живой фотографии» жизни, он писал:
«И вдруг — экран как-то странно вздрагивает, и картина оживает. Экипажи едут из её перспективы на вас, прямо на вас, во тьму, в которой вы сидите, идут люди, появляясь откуда-то издали и увеличиваясь,по мере приближения к вам, на первом плане дети играют с собакой, мчатся велосипедисты, перебегают дорогу пешеходы, проскальзывая между экипажами, — всё движется, живёт, кипит, идёт на первый план картины и исчезает куда-то с него.
И всё это беззвучно, молча, так странно, не слышно ни стука колёс о мостовую, ни шороха шагов, ни говора, ничего, ни одной ноты из той сложной симфонии, которая всегда сопровождает движения людей. Безмолвно колеблется под ветром пепельно-серая листва дерев, беззвучно скользят по серой земле серые, тенеобразные фигуры людей, точно проклятые проклятием молчания и жестоко наказанные тем, что у них отняли все цвета, все краски жизни».
Несмотря на скептиков вроде Горького, синематограф стремительно развивался и уверенно завоёвывал симпатии публики. Одно за другим открывались помещения для киносеансов, расширялся ассортимент картин, число зрителей неуклонно росло. Люмьеры собирались судиться с конкурентами, но интерес публики к «живой фотографии» конкуренцию только поощрял. Пройдёт совсем немного времени — и в России появятся свои кинофабрики и режиссёры, а кино превратится в один из самых популярных видов досуга. Когда спустя несколько лет подсчитают число посетителей синематографа, выяснится, что оно составляет 12 миллионов в год. При численности городского населения в 22 миллиона (а в сёла синематограф ещё не пришёл), получалось, что больше половины жителей ходят в кино. И это было только начало.
Будущее газет
Впечатлённые первыми киносеансами, корреспонденты в своих заметках красочно рисовали недалёкое будущее. Они мечтали о временах, когда синематограф завоюет мир, и завидовали потомкам, для которых он станет неотъемлемой частью жизни. Смелые фантазии простирались от организации театральных постановок до передачи при помощи синематографа газетных репортажей. Журналисты не сомневались, что их мечты воплотятся в жизнь, и, как показало время, во многом оказались правы.
Вот, например, «Петербургская газета» предполагала, что благодаря синематографу полностью изменится театр:
«Ещё немножко такой фотографии, и, пожалуй, придётся уничтожить все балетные оперные, опереточные и драматические труппы. Учредят где-нибудь в Париже центральное бюро артистических знаменитостей, перед живой фотографией и фонографом первейшие знаменитости всего мира сыграют, потанцуют и попоют, а затем живые фотографии с целыми операми, драмами и балетами в сотнях экземпляров будут разосланы по всем городам гг. антрепренёрам. Целая эпоха в жизни антрепренёров! У них будут участвовать первейшие мировые знаменитости, <…> способные говорить всё, кроме тех слов: “Позвольте получить жалованье”.
Вот когда настанет золотой век для театра».
Журналист Исаак Павловский из «Нового времени» вполне достоверно представлял себе организацию учебного процесса:
«Я завидую школьникам будущего века: при помощи грошовой машинки и волшебного фонаря каждый ученик деревенской школы будет видеть жизнь того народа, историю или этнографию которого будет изучать, а если к этому учитель присоединит маленький фонограф, то в каждой школе можно будет ещё давать театральные представления с участием самых лучших столичных актёров».
Одна из первых кинохроник в России. Улица Тверская. Москва. 1896 год
Поразительно, но ещё накануне первых киносеансов журналист «Петербургского листка» Шуф практически предсказал широкое распространение кинохроники и появление телевизионных репортажей и назвал это «будущим газет»:
«Битву абиссинцев и итальянцев под Адуей, открытие нижегородской выставки, балетный спектакль, пожар фабрики — всё это можно воспроизвести перед глазами зрителей в виде живого, движущегося фотографического снимка. Зачем тут сообщение репортёра и красноречивое описание “нашего собственного корреспондента”? Корреспондент и репортёр могут переврать, исказить, фотография — идеально правдива.<…>
Вместо столбцов газет перед вашими глазами будут картины, лица, фигуры, и вы будете смело говорить: “Всё это я видел собственными глазами и слышал собственными ушами. В этом не может быть никакого сомнения”.
Конечно, и тут могут быть тенденциозные искажения фактов, подмена фотографий и реклама, но они будут гораздо затруднительнее».
Ложку дёгтя добавил из Нижнего Новгорода Максим Горький, но тоже оказался прав. Представляя будущее синематографа, писатель на основе и без того коротких и простых сюжетов утверждал, что картины, показанные на Нижегородской ярмарке, тоже со временем изменятся. Сюжеты станут проще, актёры начнут раздеваться, и кино превратится в жанр, «более подходящий к общему тону концертного зала».
Спустя почти 130 лет прогнозы журналистов в чём-то кажутся наивными, в чём-то — пророческими, но неизменно одно: для всех очевидцев огромное значение синематографа не вызывало сомнений. Именно поэтому кино в будущем представлялось грандиозным, революционным и меняющим мир; его можно будет справедливо критиковать, но удовольствия оно доставит гораздо больше. Таким оно и стало.
Читайте также:
— Человек с киноаппаратом. Фильмы Дзиги Вертова;
— «Космический рейс»: что писала пресса о киносказке, ставшей впоследствии былью.
