Все со школы помнят, что Пушкин стрелялся на Чёрной речке. По петербургским меркам 1837 года это была глухая окраина, но сегодня — без малого центр. Есть даже станция метро «Чёрная речка», где пассажиров встречает мрачная фигура поэта, с тоской взирающая в сторону эскалаторов. А в пятнадцати минутах ходьбы отсюда — сквер с обелиском, напоминающим о месте дуэли.
8 февраля, в день выстрела, и 10 февраля, в день смерти, в сквер приходят почитатели музы Александра Сергеевича. Большинство из них не догадывается, что ни Пушкин, ни Дантес на этом месте, возможно, никогда не бывали.
VATNIKSTAN проливает свет на историю мемориала на Чёрной речке и пытается разобраться, а здесь ли на самом деле прошла знаменитая дуэль?
Народная тропа с благоустроенными клумбами
На дворе понурый питерский февраль, и гранитный обелиск на Чёрной речке тоже выглядит хмуро. Редкие прохожие, плохо очищенные от снега дорожки — подходящая декорация к месту трагедии. Вероятно, 8‑го и 10-го народу здесь будет больше. Но вряд ли в карантин (пусть и мало кто его соблюдает) памятные мероприятия окажутся такими же энергичными, как 85 лет назад.
В созданном к началу 1938 года документальном фильме «Здравствуй, Новый год!» (1937), в хронике важных событий минувшей 365-дневки, показано, как на открытии памятного обелиска с него бодро падает ткань — на радость митингу с транспарантами в следующем кадре. Митинг был снят в другом месте — но смонтировано всё так, как будто в одном и том же. Под мажорную музыку диктор нараспев комментирует:
«Народ отмечает столетие со дня смерти любимейшего поэта. К нему не зарастёт народная тропа!»
То есть столетие со дня смерти Пушкина — это такой весёлый праздник, который нужно именно что «отмечать». Александр Романов в статье «История пушкинских мемориалов у Чёрной речки и в Светлогорье» приводит примечательную цитату из газеты, рапортующей о подготовке мемориала:
«В 1936 году „Крестьянская правда“ сообщала, что место дуэли Пушкина превратилось в „культурно устроенную площадку с зелёными насаждениями, цветочными клумбами, красивыми дорожками“».
Прогулялся по красивым дорожкам, полюбовался на клумбы — заодно и Пушкина вспомнил. Эти ли дорожки имел в виду поэт, когда писал знаменитое «к нему не зарастёт народная тропа»? Сдаётся, что чаяния Пушкина — из лучших побуждений, конечно, — переиначили: он грезил о «нерукотворном памятнике», но ему возвели рукотворный. Он говорил о «народной тропе» в метафорическом смысле — а её проложили буквальную и облагородили насаждениями.
Хорошо зимой, когда снег заметает благоустройство, а голые деревья и серость пейзажа давят на психику, помогая преисполниться. Но летом зелёный и уютный сквер — не более чем приятное место для отдыха в тенёчке. Вроде бы чего тут плохого. Но не отпускает вопрос: а что бы сказал Пушкин, узнай, что там, где Дантес лишил его жизни, потомки сделали «культурную площадку»?
Первые монументы: Пушкин недоволен ипподромом
Важно уточнить, что в 1937 году память Пушкина на Чёрной речке увековечили не впервые. До обелиска со сквером были другие, более аскетичные и по-своему примечательные варианты. Тут снова процитируем Романова:
«В «Петербургской газете» за 1881 год был описан памятный знак. <…> «Под одной из берёзок, близко к дороге, находился небольшой деревянный столбик <…> с прикреплённой к нему поперечной дощечкой. На поперечной дощечке, представлявшей из себя рамку за стеклом, на белой бумаге помещены были следующие строки:
„Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один, как прежде… и убит!“Далее стояла черта, и было написано:
„Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастёт народная тропа“».
То есть уже тогда кому-то показалось, что большой солидный монумент вступит в эстетическое противоречие со строчками про нерукотворный памятник.
Но позднее, в 1890‑е, когда город уже понемногу подбирался к Чёрной речке, столбик поменяли на капитальный вариант: маленький скромный бюст, прослуживший до 1924 года. Он мог простоять и дольше, но хватало недовольных. Романов цитирует «коммент» 1899 года за авторством некого Петрова Н.:
«…посетил я то место, где в 1837 году <…> была пролита кровь А. С. Пушкина. Шёл я сюда с чувством благоговения; ухожу удручённый, обиженный. Обнесённый жёлтым забором ипподром, где летом происходят скачки. Перед ипподромом — скаковой двор, с изгородью вокруг. <…>
На скаковом дворе, между забором и изгородью, рядом с конюшнями, сиротливо торчит грязный, грубо сложенный четырёхгранный столбик с бюстом великого человека наверху.
Около „памятника“ ни цветочка, ни ограды; о венках, конечно, нет и помина; только четыре старых берёзы, быть может, свидетельницы страшного дела, скрашивают совсем голый пустырь. Вдохновенный взгляд поэта, точно недовольный соседством скаковой арены, устремлён куда-то в сторону от ипподрома ввысь. <…>
Неужели нет возможности выкупить несколько десятков сажень земли на месте дуэли, чтобы разбить здесь хоть какой-нибудь скверик-цветник, построить, что ли, часовенку, — вообще, так или иначе, создать на месте поединка Пушкина маленький, тихий и уютный уголок».
Предположение, что не увлечённый религией, зато известный азартный игрок Пушкин предпочёл бы ипподрому скверик с часовенкой оставим без комментариев. Важно, что соорудить на месте дуэли «тихий и уютный уголок» — идея, возникшая не в 1930‑е. Во все времена хотелось поместить поверх пролитой крови — для себя, не для Пушкина же, — зону комфорта, чтобы благоговеть, не отвлекаясь «низостями» вроде изгородей и скачек.
Самое интересное, что осуществить это, возможно, до сих пор так и не сумели. С конца 1880‑х годов в печати появляются сообщения: на «общепринятом» месте на самом деле никакой дуэли не было.
Рейнгард и Штенгель идут по следу
Считается, что первым, кто задался целью выяснить точное место поединка на Чёрной речке, был книгоиздатель Яков Алексеевич Исаков. Об этом читаем у пушкиноведа Всеволода Чубукова в статье «По самой дурной дороге» из «Литературной газеты» (№ 6, 2013):
«Во втором посмертном издании 1855 года „Сочинений Пушкина с приложением для его биографии“ <…> решил поместить <…> рисунок места дуэли поэта. <…> И с середины 50‑х годов предпринял усиленные поиски этого места. Летом 1858 года трижды приезжал к Комендантской даче, пытался узнать о месте дуэли у старожилов. Однако никто не помнил о том трагическом событии. Стал расспрашивать знакомых, посещавших его магазин. Снова неудача. <…>
Исаков не отчаивался. Надо было найти единственного оставшегося в России участника той дуэли, бывшего секунданта поэта К. К. Данзаса. <…> Исаков попросил указать ему место дуэли. Тот охотно согласился».
Со слов Константина Карловича Данзаса был составлен план со всеми доступными на тот момент ориентирами — Ланское шоссе, Комендантская дача, огороды Мякишева и так далее. Похожий на отпечаток пальца овал между двумя канавами — «Место дуэли». Там, где сейчас обелиск.
Однако стоит учесть, что на момент «показа» с рокового дня прошло уже больше 20 лет. А обстоятельства 8 февраля 1837 года не располагали к тому, чтобы в подробностях запомнить — тем более зафиксировать графически — позицию, где сошлись дуэлянты.
В «Петербургской газете» за 1880 год (№ 113) указано:
«Хотя господин Исаков даже опубликовал план места поединка вправо от Коломягской дороги, пройдя Комендантскую дачу, но это указание не особенно твёрдо, потому что трудно верить, чтобы дуэль состоялась на открытой поляне вблизи от дороги и в снежное время.
Напротив, большая часть местных старожилов указывает на противоположную сторону, то есть влево от дороги. К числу лиц, знакомых с этим местом, принадлежит и арендатор огорода вблизи комендантской дачи по Чёрной Речке № 5, В. Д. Мякишев, который указывает тот пень большого дерева, в четырёх шагах от которого стоял Пушкин».
О личном разговоре с Мякишевым подробно рассказывает художник Владислав Рейнгард, который предпринял своего рода независимое расследование. Результаты изысканий он опубликовал в том же 1880 году в журнале «Нива» (№ 26) в статье с кликбейтным заглавием «Где настоящее место дуэли Пушкина?»:
«Вас. Дм. Мякишев, арендатор огородов Комендантской дачи, указал мне действительное место, где был смертельно ранен Пушкин. Сначала я было усомнился, так как указание совершенно не совпадало с указанием господина Исакова, но по дальнейшим расспросам вполне убедился в истинности его слов. С двадцатых ещё годов Мякишевы арендуют земли Комендантской дачи. Отец настоящего арендатора, Дм. Мякишев, был современник дуэли Пушкина и жил всего в нескольких стах шагах от рокового места.
Сын рассказывал со слов отца следующее: было дело это в январе месяце; прибежал к старику Мякишеву впопыхах дворник Комендантской дачи Матвей Фомин и сказал, что за комендантским гумном какие-то господа стрелялись. Старик выбежал на улицу и увидел, что какого-то господина вели двое под руки, посадили в карету и повезли в город. Сейчас же он по следам, — так как по снегу были следы, — пошёл на то место, где стрелялись за комендантским гумном, на дорожке, которая шла через огород, возле берёзы, от которой ныне остался только пень. Отец Мякишева много раз указывал детям это место, и потому они забыть его не могли. <…>
Справедливость слов Мякишева подтверждается ещё и показаниями Максима Фомина, который во время дуэли был у дворника Комендантской дачи Матвея Фомина, ныне уже умершего, и рассказывает, что видел, как господа выходили из указанной местности и вели под руки раненого».
В 1887 году к Рейнгарду присоединился барон Эммануил Штейнгель. В «Петербургской газете» (№ 29) он опубликовал воспоминания, где, в частности, упомянул самостоятельно созданный им из дерева новый памятный знак. Он был похож на тот, что описывался в этом же издании в 1881 году (цитату о нём мы привели выше) — столбик с дощечкой и эпитафиями из «Я памятник себе воздвиг…» и «Смерти поэта» Лермонтова:
«В 1851/52 году, зимою, отцом моим была куплена за Старокомендантской дачей Чернореченская ферма. <…> Во время одной из прогулок мне захотелось осмотреть соседнюю (Старокомендантскую) дачу. Дворник её, старый унтер-офицер лет шестидесяти, Иван, хорошо знавший меня, на мои вопросы рассказал, что лет 12–14 тому назад он видел сам лично около забора дачи, как приехали четверо господ и как двое стреляли друг в друга на расстоянии 7–8 саженей. <…>
По исковерканным именам действующих лиц, которые старик впоследствии узнал, я понял, что это были Пушкин и Дантес. Когда дворник окончил свои объяснения, я просил его показать мне место поединка, что он исполнил. <…>
Обо всём этом, пришедши домой, я рассказал моему отцу, с которым мы вместе отправились под вечер на указанное место и, выдернув два кола из ближайшего забора, воткнули их довольно глубоко в землю на месте падения Пушкина. <…> Много позднее <…> порешили поставить Пушкину прочный, для чего взяли бревнышко <…>, вбили его в землю, выкрасили, и каждый из нас написал нём крупно подходящие строки из Пушкина».
Остаётся неясным, почему Исакову, который тоже пытался опрашивать население, никто помочь не сумел, в то время как Рейнгарду со Штейнгелем на каждом шагу попадались словоохотливые дачники и дворники. Как бы то ни было, сенсации не случилось, и на сегодняшний день вариант «по Исакову» — официально единственно верный. Хорошо ли это? Может быть, пора напомнить согражданам о варианте «по Рейнгарду-Штейнгелю»?
Современные поиски: рулетка и гугл-карты
В цитируемой выше статье пушкиноведа Чубукова интригует подзаголовок: «Подлинное место последней дуэли Пушкина можно считать установленным». Исследовав в деталях рассказ Данзаса и план Исакова, взяв с собой рулетку, компас, планшет и друга-гидролога Гелия Станкевича, Всеволод Васильевич отправился на Чёрную речку:
«Трижды измерили расстояние, как указывал Исаков, от набережной Чёрной речки, где находилась дача коменданта, до места дуэли. Измерили в прямом и обратном направлениях, предварительно пересчитав сажени в метры. Сделали план местности, выдержав его масштаб с планом 1858 года.
Место изменилось до неузнаваемости. По бывшим огородам Мякишева ныне бегут электропоезда в Сестрорецк, построены жилые дома. На левой стороне Коломяжского проспекта разместился крупный завод, с севера — расположены предприятия <…> Измерения показали, что место дуэли находится на 85–100 метров южнее установленного монумента».
К сожалению, упомянутый новый план местности к статье в «Литературной газете» не приложен. Но есть другой — составленный петербургским литератором Евгением Фортом на основе рисунка Исакова при помощи гугл-карт. Результат своих исследований Форт разместил в Сети в открытом доступе, сопроводив комментарием:
«На спутниковом снимке я обозначил оба места: одно — известное всем, второе — реальное. Обозначено также место бывшей Комендантской дачи. Очевидно, что стела 1937 года стоит в таком отдалении от неё, что даже у несведущих людей возникают справедливые сомнения. С большой долей вероятности место, указанное Мякишевым, можно признать действительно реальным местом дуэли. В настоящее время там находится двор дома 2 по Ланскому шоссе».
С Евгением удалось выйти на связь. Он рассказал, когда и как увлёкся поиском «реального места» и почему считает это важным:
«Это было где-то в середине восьмидесятых. Был общий знакомый с [журналисткой] Бэллой Курковой, которая в своё время тоже была увлечена этой темой. Появилась возможность притронуться к архиву. Тогда почти все конкретные материалы по теме дуэли Пушкина были ДСП [Для служебного пользования] и находились в Публичке [Государственная публичная библиотека; сегодня — Российская национальная библиотека в Санкт-Петербурге]. В частности, и этот рисунок [Исакова].
По большому счёту, я лично считаю, что само место дуэли не так уж и важно в этой трагедии, однако историческая правда должна иметь место, ибо люди ходят к совершенно ложному месту для поминания поэта».
Кругом, возможно, Пушкин
Втором дом на Ланском шоссе находится совсем рядом с метро «Чёрная речка». Советская пятиэтажка из серого кирпича, рядом ещё несколько таких же. Обыкновенный российский двор — на первый взгляд даже слишком типичный. Но понемногу обращают на себя внимание детали, которые интересно высматривать, зная, какая у этого вроде бы рядового клочка земли незаурядная — по ряду мнений — биография.
Жёлтые объявления, наклеенные почти у каждой парадной: «Опасная зона». Ещё бы не опасная — Пушкин не даст соврать. В Петербурге к таким объявлениям все давно привыкли — мало ли что в оттепель с крыши свалится. А более-менее исторические дома могут ронять на прохожих кусочки архитектурного наследия в любое время года.
На одной из стен мелом начертано: «жопа. жопа». Видимо, надпись давняя — тут же, неподалёку даты чьей-то дворовой жизни: 07.06.04 (через день после дня рождения Пушкина, между прочим!), 12.06.05. Ещё пару десятилетий — и будет своего рода литературная классика. Скорее всего, эти знаки продержатся долго: в иных дворах попадаются выцарапанные тексты конца прошлого века и даже старше.
В центре двора — детская площадка с жёлто-красной каретой и такого же цвета лошадкой-качелей на пружине. Согласно установленному рядом щиту с «правилами эксплуатации детско-спортивной площадки», карета предназначена для детей с двух лет и до семи, а лошадка для тех, кто постарше — с трёх, но тоже до семи.
Получается, малыши могут играть здесь в Пушкина и Дантеса. На лошадке, конечно, будет Пушкин — он был старше, ну и вообще, для нас он всегда на коне. А Дантес пускай прячется в карете, но наш Александр Сергеевич его всё равно найдёт и зарубит световым мечом джедаев. Или что сейчас на вооружении у современных детей?
Из снега озорно торчат бутылки пива, на досках объявлений арт-объекты из накопившихся за годы и постоянно ободранных объявлений. На ветке висят кем-то потерянные ключи, на стенах рядом с балконами творчество жильцов — синий Инь-Янь и глаз с неразборчивой надписью, что-то вроде «чёрная водка» — а над всем этим усердно дымят заводские трубы. Россия, как она есть. И почему бы месту дуэли Пушкина не выглядеть именно так? Или Пушкин не россиянин?
От «реального» места до «официального» минут семь пешком — можно через мост, можно через железную дорогу. Провода, пустота, разные бетонные и железные штуки: родной индустриально-экзистенциальный пейзаж. Не всем, конечно, понравится — Петров, который в 1899 году возмущался ипподромом, точно не оценил бы — но кому-то вполне. А у обелиска глазу не за что зацепиться.
Но о вкусах не спорят, а о Пушкине с пушкиноведами тем более. Налазившись с рулеткой, Чубуков делает в конце своей статьи примиряющий вывод:
«Совсем не убеждён, что монумент необходимо переносить, отнюдь нет. В будущем, думаю, может возникнуть возможность установить [на истинном месте] соответствующий знак».
А может и не возникнуть — никто же не требует, не жалуется. Это даже здорово, что есть два места последней дуэли на любой вкус, «классическое» и «современное». И не так уж они далеко друг от друга — нельзя сказать, что Исаков совсем не угадал.
В конце концов, у каждого свой Пушкин, как и своё отношение к жизни-смерти. Вспоминается, как Викентий Вересаев — не последний человек в пушкиноведении — в статье 1926 года «Об обрядах старых и новых» критиковал традиционные представления о том, как надо хранить и чтить память. В частности, рассказал, как Тургенев звал Льва Толстого на открытие памятнику Пушкину, а тот не поехал, да ещё и обругал идею предстоящих торжеств:
«…вспомните, как Тургенев приехал приглашать его в 1880 году на открытие памятника Пушкину в Москве, а Толстой ему ответил: „Что я там буду делать? Всё это одна комедия“».
Что ж, сколько людей — столько и мнений. И, конечно, Пушкин бы не рассудил. Слишком давно он существует в пространствах и измерениях, где, должно быть, всё равно, что на Земле будут делать сегодня. Может, станут митинговать у обелиска, а может, воображать, как пролитая кровь, разложившись на атомы, «на плесень и липовый мёд», проросла в России каждым деревцем и сугробом, каждой заводской трубой и пивной бутылкой.
Но всё же второй вариант сегодня всё же предпочтительней. Раз уж поэт всюду, то ни 8‑го, ни 10-го можно никуда не ходить — мало ли, обкашляют ещё. Лучше, сидя дома, открыть книжку и унестись вслед за её автором во внебытийное гиперпространство.
Но вот какую именно книжку, да и книжку ли — это уж личное дело каждого.
Читайте также «Чугунные дома, новая этика и нейросети: что увидел в 2824 году Фаддей Булгарин».
