Молчание алупкинских львов

Если кто-то из вас бывал на Южном бере­гу Кры­ма, то навер­ня­ка одной из глав­ных досто­при­ме­ча­тель­но­стей, кото­рую вы посе­ти­ли, был Ворон­цов­ский дво­рец в Алуп­ке. В 1945 году, во вре­мя Ялтин­ской кон­фе­рен­ции, он даже стал вре­мен­ной рези­ден­ци­ей Уин­сто­на Чер­чил­ля и бри­тан­ской деле­га­ции — гово­рят, что это место было выбра­но пото­му, что этот кра­си­вый дво­рец напо­ми­нал места­ми англий­ский замок.

Но этой кра­со­ты к 1945 году мог­ло бы и не быть. Дво­рец дума­ли взо­рвать при отступ­ле­нии совет­ские вой­ска в нача­ле вой­ны, а затем эта же идея при­шла в голо­ву наци­стам, когда был их черёд ухо­дить из Кры­ма. Впро­чем, и без взры­ва окку­пан­ты мог­ли нане­сти огром­ный ущерб откро­вен­ным гра­бе­жом и раз­бо­ем. Кто зна­ет, что бы ста­ло с Ворон­цов­ским двор­цом, если бы в нём не рабо­тал Сте­пан Щекол­дин. О его исто­рии мы сего­дня расскажем.


В апре­ле 1944 года Крас­ная армия нача­ла осво­бож­дать Крым от нацист­ских захват­чи­ков. К это­му вре­ме­ни Крым­ский полу­ост­ров уже два с поло­ви­ной года нахо­дил­ся под немец­кой окку­па­ци­ей. Курорт­ная жизнь на южном бере­гу, разу­ме­ет­ся, в эти годы пре­кра­ти­лась: в Ялте было созда­но еврей­ское гет­то, в окрест­но­стях горо­да дей­ство­ва­ло несколь­ко пар­ти­зан­ских отря­дов, а те музей­ные работ­ни­ки, кто не смог эва­ку­и­ро­вать­ся, пыта­лись сохра­нить целост­ность вве­рен­но­го им исто­ри­че­ско­го наследия.

Один из самых кра­си­вых двор­цов Боль­шой Ялты — Ворон­цов­ский дво­рец в Алуп­ке — после осво­бож­де­ния Кры­ма посе­тил кор­ре­спон­дент «Прав­ды», писа­тель Лео­нид Собо­лев. В газет­ной замет­ке он спра­вед­ли­во отме­тил, что «основ­ные цен­но­сти двор­ца-музея спа­се­ны его дирек­то­ром С. Г. Щекол­ди­ным», и рас­ска­зал об ухищ­ре­ни­ях, на кото­рые шли музей­щи­ки, скры­вая цен­ные экс­по­на­ты во двор­цо­вых тай­ни­ках и выда­вая копии за под­лин­ни­ки — и наоборот:

«Ред­чай­шее полот­но англий­ско­го худож­ни­ка Хогар­та „Поли­тик“ при­влек­ло вни­ма­ние бер­лин­ско­го экс­пер­та. Щекол­дин поспе­шил объ­яс­нить, что это копия, — очень хоро­шая, но всё же копия.

– Я думаю, — ска­зал немец с само­до­воль­ной тупо­стью, — если бы это был под­лин­ник, он висел бы в Дрез­ден­ской галерее…

И Щекол­дин поспеш­но про­вёл экс­пер­та дальше».

Сте­пан Щекол­дин к нача­лу вой­ны все­го несколь­ко лет жил на южном бере­гу Кры­ма, успев пора­бо­тать в Ворон­цов­ском двор­це экс­кур­со­во­дом, стар­шим науч­ным сотруд­ни­ком, заве­ду­ю­щим экс­по­зи­ци­ей и фон­да­ми. Прав­да, име­нем ново­рос­сий­ско­го гене­рал-губер­на­то­ра Миха­и­ла Ворон­цо­ва (заказ­чи­ка и пер­во­го хозя­и­на) зда­ние в совет­ское вре­мя не назы­ва­ли, пред­по­чи­тая поня­тие «Алуп­кин­ский дво­рец-музей». Щекол­дин вспоминал:

«Его кра­со­та, его вели­чие меня потряс­ли, он стал моей любо­вью на всю жизнь!»

Сте­пан Щекол­дин и скульп­ту­ра «Спя­щий лев» в Алуп­кин­ском двор­це. Фото 1938 года

Веро­ят­но, имен­но поэто­му Щекол­дин не стал уез­жать из Алуп­ки даже с нача­лом вой­ны. Когда неза­дол­го до эва­ку­а­ции ко двор­цу подъ­е­ха­ла маши­на упол­но­мо­чен­но­го НКВД со взрыв­чат­кой, он понял — дво­рец хотят взо­рвать при отступ­ле­нии, что­бы не остав­лять круп­ный объ­ект вра­гу. В одном из кор­пу­сов двор­ца вре­мен­но рас­по­ла­гал­ся истре­би­тель­ный бата­льон, и музей­щик побе­жал к комис­са­ру бата­льо­на Алек­сан­дру Позд­ня­ко­ву с кри­ком: «На помощь! Взры­вать хотят!» Комис­сар выдво­рил маши­ну и поста­вил дво­рец под охрану.

Позд­ня­ков нашёл общий язык с Щекол­ди­ным и помо­гал послед­не­му гото­вить экс­по­на­ты двор­ца к эва­ку­а­ции. Коман­дир бата­льо­на Илья Вер­га­сов возмущался:

«Жаль толь­ко, что комис­сар слиш­ком мно­го уде­ля­ет вни­ма­ния это­му музею. А Щекол­дин не нра­вит­ся, уж боль­но насты­рен. А поче­му не на фронте?»

Эва­ку­а­цию не уда­лось завер­шить: теп­ло­ход, кото­рый дол­жен был при­нять музей­ные цен­но­сти, был затоп­лен наци­ста­ми, а бата­льон вме­сте со все­ми орга­на­ми совет­ской вла­сти спеш­но поки­нул Алупку.

С при­хо­дом немец­кой армии Щекол­дин не оста­вил место рабо­ты. Он раз­мыш­лял так:

«Не пом­ню, отку­да я услы­шал, что пер­вые три дня окку­па­ции Гит­лер раз­ре­шил „побе­ди­те­лям“ гра­бить. И это меня стра­ши­ло. Со сво­и­ми я „упра­вил­ся“, а с фаши­ста­ми? Все дни я нахо­дил­ся в музее».

Вер­га­сов в сво­их вос­по­ми­на­ни­ях так пере­да­ёт ситу­а­цию, в кото­рой ока­зал­ся музей­ный работник:

«Щекол­дин, на кото­ро­го никто не обра­щал ни малей­ше­го вни­ма­ния, ходил по пар­ку и ужасался.

Всё погиб­ло!

Сол­да­ты пили, кри­ча­ли, драз­ни­ли у поле­вых кухонь собак, стре­ля­ли по пти­чьим гнёздам.

Щекол­дин про­брал­ся в один из рос­кош­ней­ших залов двор­ца, где потом, в 1945 году, во вре­мя Крым­ской кон­фе­рен­ции трёх дер­жав пре­мьер Вели­ко­бри­та­нии Уин­стон Чер­чилль давал парад­ный обед, и ахнул: два сол­да­та гоня­ли по ред­кост­но­му пар­ке­ту мра­мор­ный шар, отби­тый от скульптуры.

Это и пере­пол­ни­ло чашу щекол­дин­ско­го тер­пе­ния. Он под­бе­жал к сол­да­там, реши­тель­но отнял шар, дерз­ко выру­гал их по-рус­ски. Это неожи­дан­но подей­ство­ва­ло. Сол­да­ты едва не вытя­ну­лись по стой­ке „смир­но“, отнес­ли шар на место и быст­рень­ко ретировались».

Осо­зна­ние ответ­ствен­но­сти за исто­ри­че­ские цен­но­сти под­толк­ну­ло Щекол­ди­на на сотруд­ни­че­ство с окку­па­ци­он­ны­ми вла­стя­ми. Настой­чи­вые пере­го­во­ры с ялтин­ским комен­дан­том и прось­бы не пре­вра­щать дво­рец в воин­скую часть или склад дали резуль­тат — ему выда­ли удо­сто­ве­ре­ние «дирек­то­ра двор­ца», кото­рым он при­кры­вал­ся от жела­ю­щих рас­тас­ки­вать кар­ти­ны, мебель и книги.

Немец­кие офи­це­ры в Ялте. 1942 год

Для оправ­да­ния музей­но­го ста­ту­са двор­ца и сво­е­го поло­же­ния Щекол­дин решил открыть экс­по­зи­цию для посе­ще­ния. Груп­пы немец­ких и румын­ских сол­дат и офи­це­ров при­хо­ди­ли во дво­рец, а рус­ские сотруд­ни­ки про­дол­жа­ли сле­дить за тем, что­бы во вре­мя экс­кур­сий экс­по­на­ты не кра­ли. Сотруд­ни­че­ство с наци­ста­ми тер­за­ло совесть Щекол­ди­на. Одна­жды он при­шёл к сво­ей зна­ко­мой Ксе­нии Дани­ло­вой, на квар­ти­ре кото­рой неред­ко соби­ра­лись под­поль­щи­ки, с прось­бой: «Ска­жи­те тем, кто в лесу: Щекол­дин не для себя и не для нем­цев ста­ра­ет­ся». Какое-то вре­мя спу­стя он же посо­ве­то­вал Дани­ло­вой скрыть­ся и достал ей про­пуск — на сле­ду­ю­щий день нем­цы устро­и­ли у неё обыск.

Всё спа­сти не уда­ва­лось. Щекол­дин нашёл в ялтин­ском пор­ту раз­граб­лен­ные ящи­ки, кото­рые он помо­гал ком­плек­то­вать до эва­ку­а­ции совет­ских войск.

«В ответ на мой про­тест про­тив гра­бе­жа один немец­кий офи­цер в чине обер-лей­те­нан­та вытолк­нул меня из скла­да, вынув револь­вер из кобу­ры, заявил мне, что он меня при­стре­лит, если я ещё явлюсь на склад порта».

Несмот­ря на круг­ло­су­точ­ное дежур­ство Щекол­ди­на и дру­гих музей­щи­ков, нем­цы мог­ли про­ни­кать во дво­рец по ночам и красть предметы.

Нако­нец, насто­я­ния и уве­ре­ния не все­гда помо­га­ли в спо­рах с наи­бо­лее власт­ны­ми офи­це­ра­ми. Одна­жды дво­рец посе­тил какой-то бер­лин­ский гене­рал и захо­тел увез­ти в гер­ман­скую сто­ли­цу зна­ме­ни­тые скульп­ту­ры львов. Щекол­дин при­шёл к Дани­ло­вой: «Пусть пар­ти­за­ны ото­бьют скульп­ту­ры, уне­сут в лес, спря­чут!» После жало­бы на гене­ра­ла в штаб Розен­бер­га (орга­ни­за­цию по кон­фис­ка­ции и выво­зу цен­но­стей с окку­пи­ро­ван­ных тер­ри­то­рий) его обви­ни­ли в оскорб­ле­нии высо­ко­по­став­лен­но­го офи­це­ра и поса­ди­ли в кар­цер на 15 суток. Тем не менее зна­ме­ни­тые львы ита­льян­ско­го скуль­пто­ра Джо­ван­ни Бонан­ни оста­лись на месте.

Ворон­цов­ский дво­рец. Над­пись на немец­ком язы­ке: «Не при­ка­сай­тесь к мра­мор­ной ста­туе». Июль 1942 года

При отступ­ле­нии нем­цев повто­ри­лась исто­рия с попыт­кой взры­ва двор­ца. На этот раз Щекол­дин с дру­ги­ми сотруд­ни­ка­ми оста­лись в музее на ночь и подо­жда­ли, пока подъ­е­хав­шая бри­га­да нем­цев не выгру­зи­ла око­ло десят­ка сна­ря­дов у зда­ния. Пред­по­ла­га­лось, что взо­рвать сна­ря­ды долж­на будет сле­ду­ю­щая бри­га­да, но они сна­ря­ды уже не нашли — музей­щи­ки успе­ли спря­тать их в пар­ке. Спеш­ка поме­ша­ла нем­цам разо­брать­ся в ситу­а­ции, и они уеха­ли, оста­вив затею нереализованной.

После осво­бож­де­ния Алуп­ки Щекол­дин напи­сал подроб­ный отчёт о раз­граб­ле­нии цен­но­стей двор­ца, под­пи­сав его: «Дирек­тор Алуп­кин­ско­го двор­ца-музея». Через несколь­ко дней его аре­сто­ва­ли, обви­нив в пособ­ни­че­стве наци­стам. След­ствие уста­но­ви­ло, что Щекол­дин под псев­до­ни­мом Евге­ний Гро­мов опуб­ли­ко­вал в окку­па­ци­он­ной газе­те «Голос Кры­ма» ста­тью об Алуп­кин­ском двор­це, где, сре­ди про­че­го, обви­нял боль­ше­ви­ков в попыт­ке сжечь дво­рец, «как они сожгли на Южном бере­гу Кры­ма двор­цы: „Дюль­бер“ вели­ко­го кня­зя П. Н. Рома­но­ва в Мис­хо­ре, эми­ра бухар­ско­го в Ялте и малый дво­рец Алек­сандра III в Лива­дии». Быть может, на при­го­во­ре так­же ска­за­лось про­шлое Щекол­ди­на: в 1930‑е годы он был репрес­си­ро­ван за уча­стие в круж­ке, где обсуж­да­лись поли­ти­че­ские вопросы.

После 10 лет лаге­рей Щекол­дин дол­гое вре­мя пытал­ся добить­ся реа­би­ли­та­ции, обра­ща­ясь, напри­мер, к тому само­му Лео­ни­ду Собо­ле­ву, быв­ше­му кор­ре­спон­ден­ту «Прав­ды», а в 1960‑е годы — депу­та­ту Вер­хов­но­го Сове­та СССР. Тем вре­ме­нем уже шла его мораль­ная реа­би­ли­та­ция: подо­зри­тель­но отно­сив­ший­ся к нему в годы вой­ны Илья Вер­га­сов, коман­дир истре­би­тель­но­го бата­льо­на и крым­ский пар­ти­зан, после обще­ния со мно­ги­ми сви­де­те­ля­ми и пере­пиской с Щекол­ди­ным, изме­нил своё отно­ше­ние к музей­щи­ку и уде­лил ему доста­точ­ное вни­ма­ние в мему­а­рах «Крым­ские тетради».

Сте­пан Гри­го­рье­вич Щеколдин

Толь­ко в нача­ле 1990‑х годов Щекол­дин был реа­би­ли­ти­ро­ван. Тогда же вышли его вос­по­ми­на­ния в жур­на­ле «Наше насле­дие» (впо­след­ствии — отдель­ным изда­ни­ем под заго­лов­ком «О чём мол­чат львы»). В них, кста­ти, содер­жал­ся один факт, кото­рый не встре­ча­ет­ся ни в одном дру­гом исто­ри­че­ском источнике:

«В сере­дине декаб­ря (1941 года. — В. К.), стоя в Голу­бой гости­ной, я обра­тил вни­ма­ние на про­хо­див­шую груп­пу из пяти-шести офи­це­ров очень высо­ко­го роста. Они раз­го­ва­ри­ва­ли с кем-то, ниже их ростом, нахо­див­шим­ся в их коль­це. <…> В это вре­мя он повер­нул­ся лицом ко мне, и я уви­дел всю его фигу­ру и лицо анфас. Я обмер, всё похо­ло­де­ло во мне: Гит­лер! Само исча­дие ада! Винов­ник всех наших бед!! <…> „Кто это был?“ — спро­сил я у сол­да­та, нахо­див­ше­го­ся здесь сре­ди дру­гих. „Фюрер — инког­ни­то“, — отве­тил он».

Было ли это выдум­кой Щекол­ди­на или тай­ную поезд­ку Гит­ле­ра дей­стви­тель­но не зафик­си­ро­ва­ли ника­кие офи­ци­аль­ные немец­кие доку­мен­ты, судить слож­но. Воз­мож­но, львы дей­стви­тель­но о чём-то мол­чат. Но, какой бы спор­ной ни была судь­ба Сте­па­на Щекол­ди­на до вой­ны или после неё, каким бы ни был его поли­ти­че­ский выбор, мож­но ска­зать одно: алуп­кин­ские львы — немые сви­де­те­ли его граж­дан­ско­го подви­га, бла­го­да­ря кото­ро­му сего­дня во вре­мя крым­ских путе­ше­ствий мы можем насла­ждать­ся кра­со­та­ми уни­каль­но­го Ворон­цов­ско­го дворца.

Поделиться