Совсем скоро проект VATNIKSTAN представит премьеру документального фильма о декабрьском восстании 1905 года в Москве и столкновениях в районе Пресни. Одним из консультантов ленты стал Константин Макаров — исследователь студенческого движения и Первой российской революции.
Алексей Киреенко попросил историка рассказать о кризисе начала ХХ века — борьбе демократов за законность и университетскую автономию, полицейском насилии и солдатских расправах, радикализме студентов и угрозе гражданской войны.
— Часто о России Николая II говорят как о державе ускоренной модернизации, приводя в доказательство показатели выплавки чугуна и другую статистику «до 1914 года». В то же время жители империи не были довольны происходящим в стране. Что вызывало протест у подданных и почему власть не умела грамотно реагировать на проблемы?
— Николай II стремился сохранить консервативный курс отца и не желал проводить социальные и политические реформы. Страна тем временем погрузилась в череду экономических кризисов, в тяжёлом положении находились пролетариат и крестьянство. В интеллигентской среде росли оппозиционные настроения: образованные люди требовали реформ и либерализации законодательства. Всё это привело к глубочайшему политическому кризису. Поражение в Русско-японской войне только усугубило его, авторитет власти резко упал. При этом Николай II считал, что подавляющая часть народа поддерживает его, а волнения организует незначительная часть смутьянов, инородцев и швейцарских эмигрантов-революционеров.
Многим была видна неспособность самодержавия эффективно управлять страной. Бюрократический аппарат был неповоротлив. Зачастую чиновников в провинции просто не хватало. Представления сановников-бюрократов в Петербурге о народе, которым они управляют, были весьма приблизительны. Империя, при всей жёсткой вертикали власти и полицейском надзоре, была недостаточно управляема.
Не существовало единого аппарата, министры подчинялись непосредственно императору, а не главе правительства. Назревал конфликт между чиновничеством и общественными организациями — например, профессионалами, работавшими в земствах. Сложившимся порядком вещей были недовольны как низы народа, так и значительная часть просвещённого общества. Неудачная война на Дальнем Востоке и массовое движение столичного пролетариата ускорили взрыв.
— Какая общественная сила стала основной для протестов ХХ века и Первой русской революции?
— Важна консолидация нескольких сил. Конечно, очень важную роль играли рабочие, в том числе железнодорожники, парализовавшие страну забастовкой в октябре 1905 года и восставшие в декабре. Но роль интеллигентов — профессиональных революционеров, представителей общественных организаций и учащихся тоже важна: они агитировали в пролетарской среде и фактически организовали её. Союз интеллигенции и пролетариата создал силу, которая заставила императора и правительство пойти на уступки.
Масштабные крестьянские волнения показали необходимость кардинальных аграрных реформ. Армия, в отличие от 1917 года, в Первую российскую революцию проявила себя слабо и осталась на стороне власти. Но восстания на флоте стали важным и опасным сигналом для властей.
— Вы часто пишете о революционном студенчестве. Что толкало студентов на протест и насколько весом их вклад в революцию?
— В среде российской учащейся молодёжи были очень популярны демократические и социалистические идеи — это было тогда ещё и очень модно. Марксизм как научное течение был популярен, радикализм народников тоже. Либерализм поколения их отцов привлекал молодёжь значительно меньше.
Конечно, радикальные идеи преобразования общества захватили не всех. Но очень многие студенты и курсистки сочувствовали им. Не стоит забывать о максимализме и эмоциональности, свойственном людям в этом возрасте. Недаром эсеры пополняли ряды террористических организаций прежде всего за счёт молодёжи, в том числе и учащейся. Идеализм, амбиции, жажда власти, желание изменить страну к лучшему и войти в историю освободителями народа вели их к действиям.
— Преподаватели поддерживали студенческий протест? Каковы были настроения в среде профессуры?
— С 1884 года в России действовал консервативный университетский устав, который запрещал какие-либо студенческие организации. Жёсткий гимназический режим, чрезмерная опека инспекции и столкновения с полицией радикализировали студентов. При этом учащиеся ощущали себя единой корпорацией, что сплачивало массовое протестное движение. Три всероссийских студенческих забастовки, проходившие с 1899 по 1902 год, тому яркое свидетельство.
В Санкт-Петербурге и Москве сохранялось влияние либеральной профессуры, которая в целом сочувствовала оппозиционным взглядам учеников. Особенно сильно это проявилось в 1905 году. Преподаватели требовали либерализации университетского устава, законодательного закрепления автономии вузов от государства и реформирования всего строя. Конечно, на этом пути они смыкались с протестным движением студентов, видели в протестующих излишне радикальных, но союзников.
— Пыталась ли власть поставить эту тенденцию под контроль?
Если говорить о надзоре, уже сам устав 1884 года стал реакцией на студенческие волнения 1870‑х и народовольческий террор. В среде студентов работало много осведомителей полиции, охранные отделения получали актуальную информацию о действиях подполья. Когда ситуация выходила из-под контроля, учащихся арестовывали, высылали или исключали из университетов. Активно работала инспекция вузов, выявляя зачинщиков сходок и волнений — информация о них передавалась попечителю учебного округа, который мог исключить особо активных протестующих.
В 1903 году студенческое движение пошло на спад. Это было связано и с умеренными реформами министра Петра Ванновского, и с полицейскими репрессиями, и с усталостью студенчества от радикальных, подчас очень жёстких методов борьбы вождей протеста. Но относительное затишье длилось недолго: поражения Русско-японской войны вновь радикализировали молодёжь накануне 1905 года.
— Как самоорганизовывались студенты, как действовали в условиях давления полиции?
— Ещё со времён Александра III в вузах, несмотря на запрет властей, действовали различные землячества и союзы взаимопомощи студентов. Фактически они становились подпольным «парламентом» для учащихся. Во главе их обычно оказывались люди социалистических взглядов, которые становились лидерами студенческого протеста.
Власти подвергали подполье регулярным арестам — «ликвидациям», как тогда говорили. Но рос и опыт забастовщиков, навыки их конспиративной работы становились более эффективными. Подпольные кружки быстро регенерировались: если лидера арестовывали, на его место приходили заместители, которые продолжали борьбу. Студенты разработали правила поведения на допросах, чтобы следствие получало как можно меньше признательных показаний. Даже в тюрьмах изобретали новые формы общения и обмена информацией — арестанты перестукивались специальным шифром.
— Декабрьские события 1905-го на Красной Пресне считаются ключевыми для революции. С чем это связано?
— Даже не сам штурм Пресни, а в целом Декабрьское вооружённое восстание в Москве. Считается, что этот период был «высшим подъёмом революции». Корнями это уходит в ленинскую концепцию: апогеем революции является вооружённое восстание народа.
Стачки осени 1905 года были подготовкой такого восстания, а затем уже началось вооружённое противостояние с городскими боями, баррикадами и захватом опорных пунктов. Поражение восстания означало спад революции и её гибель. Затем эта концепция, конечно, перешла в советскую научную литературу.
Но, на мой взгляд, вообще все события с октября по начало 1906 года являются важными и ключевыми. События осени, издание манифеста 17 октября 1905 года в той же мере предопределили изменение самодержавного строя. Свергнуть режим не удалось, но начались хотя и противоречивые, но кардинальные трансформации в обществе.
— Главным успехом революции 1905 года считают появление Государственной Думы. Как это повлияло на политическую ситуацию?
— Одним из главных, безусловно. Империя вступила в недолгий, но яркий период парламентаризма. В стране появились партии, легальная оппозиция. Бюрократии приходилось считаться с ней и даже вступать в переговоры.
Парламент ограничивал власть Николая II. Но при этом император мог распустить Думу. В значительной мере именно конфликт законодательной и исполнительной власти привёл к успеху Февральского восстания 1917 года в Петрограде.
В 1905 году появилась публичная политика как таковая, был дан сильный толчок формированию гражданского общества. Появились новые политические организации и союзы. Пусть с трудностями и преградами, но возникла независимая печать. Изменились принципы цензуры — предварительная была отменена. Санкции против СМИ теперь следовали в судебном порядке уже после публикации.
— Подавляя протесты, власти действовали чрезвычайными методами. Вы часто пишете о судебных делах против чиновников и офицеров, попытках призвать их к ответу за чрезмерно жестокие действия. Удавалось ли наказать виновных по закону?
— В условиях, когда император мог законно помиловать даже осуждённого представителя власти, исполнителей редко привлекали к реальной ответственности. После событий «Кровавого воскресенья» некоторых полицейских офицеров, командовавших избиением обыкновенных студентов на улицах столицы, осудили за превышение полномочий. Если у несчастных студентов находились свидетели, офицера признавали виновным, если нет — санкций не следовало. И, к сожалению, я не знаю, какие меры потом применяли к ним.
Привлечь участников карательных экспедиций было практически невозможно, хотя адвокат Лисицын делал такие попытки в разные годы. По сословным нормам того времени офицеров армии мог осудить только военный трибунал. А командование совсем не хотело привлекать членов собственной корпорации к суду. Резонанс в прессе ему тоже был не нужен — это подорвало бы авторитет армии. При этом в ходе карательных экспедиций — если не считать событий на Московско-Казанской железной дороге — худо-бедно соблюдались нормы законодательства. Действовало хоть и ускоренное военно-полевое, но всё же судопроизводство. После победы Февральской революции участников экспедиций тоже не привлекали — к тому времени истёк срок давности.
— Насколько значимой для волнений начала ХХ века была идея закона, который власти призваны соблюдать наравне с подданными?
— Идеи прав и свободы человека были очень важны для либеральной и демократической части общества, противостоящей самодержавию. Закрепить эти ценности в законодательстве было для либералов важнейшей задачей. Во время студенческих волнений 1899 года, когда толпу столичных универсантов избила конная полиция, именно защита неприкосновенности личности играла ключевую роль в протесте. Студенты и часть преподавателей потребовали расследовать действия полиции и наказать тех, кто, по их мнению, превысил закон.
Борьба за гражданские свободы была очень мощной на протяжении почти всего 1905 года и консолидировала оппозицию. Её итогом и стал манифест 17 октября. Многие представители бюрократии, конечно, стремились удобно обойти законы, вырванные революцией. Например, перлюстрация писем — тайное вскрытие частной переписки — до 1905 года была абсолютно законной, хоть и секретной. После 1905 года всё это продолжалось, но было уже совершенно незаконным.
При подавлении восстаний также были случаи, когда формальную букву закона игнорировали. Так, в ходе карательной экспедиции полковника Римана на Московско-Казанской железной дороге солдаты казнили людей по спискам жандармерии. Причём без всякого, пускай и военно-полевого, суда. Характерно также, что император лично помиловал убийц либерального депутата Михаила Герценштейна, осуждённых финским судом. Законы, выработанные в 1905 и начале 1906 года, вошли в противоречие с задачей подавления революционного движения. Это предопределило ужесточение режима при Столыпине.
— Император, очевидно, был в курсе происходящего и одобрял все жестокости — но знали ли об этом подданные? Известная резолюция Николая II о латвийском городе Туккум — царь был недоволен тем, что бунтующих жителей не расстреливали, — оставлена на документе внутреннего пользования.
— Вооружённое восстание подданных или противоправное многотысячное движение, такое как шествие 9 января 1905 года к императорской резиденции, должно решительно подавляться силой оружия, фактически по законам военного времени.
Резолюция по поводу Туккума — не единственное свидетельство жёсткой позиции Николая II. В записях члена Государственного совета Александра Будберга упоминается мнение императора о крестьянах, громивших дворянские имения. Николай II считал: там, где это произошло, крестьянские хутора надо обыскивать, а пойманных с оружием — расстреливать. Император понимал, что будет много невинных жертв, но считал, что обстановка требовала самых суровых мер.
Рядовые подданные, боюсь, могли узнать о такой позиции императора только из революционных листовок, устной пропаганды и слухов — в тенденциозной интерпретации врагов самодержавия. Основной массив достоверной информации опубликовали только после Февральской революции. В 1905 году обычные люди видели лишь действия представителей власти, выступавших от имени императора. Но я не уверен, что Николай мог знать обо всех жестокостях нижних чинов — и тем более одобрять. Однако они действовали против его врагов — одно это могло оправдать их в глазах царя.
— И о чём такая позиция (о Туккуме) свидетельствует: что царь плохо понимал специфику происходящего? Или, наоборот, он слишком хорошо её понимал и стремился перехватить инициативу?
— Думаю, что последнее. Он осознавал катастрофичность происходящего для всего строя и старался подавить восстания жёстко, но эффективно. Я не считаю Николая II мягкотелым и безвольным человеком. Он мог быть решительным и суровым правителем.
— События революции 1905 года известны историкам прежде всего по полицейским отчётам, либо по политизированным источникам. И те и другие по определению тенденциозны. Вряд ли полицейские и солдаты напишут, что первыми спровоцировали протестующих или вообще открыли огонь без причины. Как историку восстановить достоверную картину происходящего и какие здесь есть ограничения?
— Конечно, к любому источнику надо относиться с подозрением, стараться перепроверить его. К сожалению, бывают ситуации, когда о каком-то факте мы знаем только из одного источника информации, а в других материалах он не упоминается. Приходится ссылаться на этот единственный источник — но всегда надо учитывать, что он может быть неточным или недостоверным. В идеале надо показать объёмную перспективу происходящего с опорой на несколько источников.
Документы органов власти дают более полную картину, а их трактовки часто различаются — иногда в деталях, а иногда кардинально. Материалы полиции могут не совпадать со взглядом военных на одни и те же события. Документы прокуратуры тоже часто трактуют события по-своему. Безусловно, такие источники не составляли под копирку из какого-то единого центра. Даже если представители различных ведомств занимали единую антиреволюционную позицию, содержание их документов могло различаться.
Сопоставление таких источников выявляет общее и различное. Например, документы железнодорожной жандармерии дополняют материалы, написанные офицерами Семёновского полка, участвовавших в карательной экспедиции на Московско-Казанской железной дороге в декабре 1905 года. Даже отчёты нескольких офицеров одного и того же подразделения могут различаться в деталях. Если один и тот же факт описан в материалах различных ведомств, маловероятно, что он был придуман — скорее всего, перед нами достоверная информация.
Личные источники — письма, дневники и воспоминания — дополняют уже имеющиеся документы. Чем больше материалов использует историк, сталкивая их в «перекрёстном допросе», тем более объёмная и достоверная картина предстаёт перед ним. И тем точнее будет его анализ.
Не по всем событиям или деталям произошедшего мы находим достаточно информации — в этом главные ограничения для науки. Тогда историку надо решить, доверять или нет имеющимся источникам. Готов ли он делать выводы на этой основе, полностью или с оговорками. Это бывает непросто. Может показаться, что перед нами достоверный источник, а в будущем выяснится, что он ложный. Критический подход, сомнения, стремление уйти от личных симпатий и антипатий, поиск новых документов очень важны.
— Как полицейские и солдаты оправдывали собственные действия для самих себя и для общества?
— Прежде всего тем, что они выполняли приказы командования, подавляли бунт врагов самодержавия и императора. В декабре 1905 года офицеры и солдаты Москвы фактически ощущали себя как на войне. И часто вели себя соответствующе: «внутреннего врага» необходимо было победить во чтобы то ни стало. Отбить всякое желание восставать снова. Цена человеческой жизни в таких условиях предельно снижается.
Командир Семёновского полка полковник Георгий Мин в 1906 году писал московскому генерал-губернатору Фёдору Дубасову: «Все мы жили убеждением, что никто причастный к мятежу не должен быть пощажён». Подозрительного прохожего, который путался в показаниях, могли не просто арестовать, а вывести на лёд Москвы-реки и расстрелять. Именно это случилось со студентом Александром Моисеевым, убитым семёновцами. На мой взгляд, лучше было бы передать арестованного в охранное отделение для проверки.
Известен случай, когда полицейские во время московского восстания стреляли с каланчи по людям на улице. Они могли оправдывать это борьбой с восставшими. Но на деле, как говорилось в полицейском отчёте, занимались этим «для удовольствия, ради спорта».
Я уже говорил, что после 9 января 1905 года полицейские и казаки Санкт-Петербурга могли напасть на студентов только из-за их учебной формы. Для нижних чинов студент был синонимом бунтовщика. Позже офицеры полиции оправдывали эти избиения революционной агитацией, которую учащиеся якобы вели на улицах. На деле полицейские нападали на обычных людей, не занимавшихся политикой.
— Можно ли сказать, что события 1905–1907 годов сплотили общество?
— Думаю, что о сплочении нельзя говорить. 1905 год показал определённое единство демократической части общества, людей, желавших преобразований. Их натиск на самодержавие привёл к изданию манифеста 17 октября. Но к концу осени этот либерально-революционный блок фактически распался.
Ход Русско-японской войны также не способствовал единству общества. Первая русская революция — это череда конфликтов, столкновения интересов разных социальных групп. Произошли национальные столкновения и страшные погромы 1905 года — в Баку, Одессе, Казани.
Противоречия ширились и внутри каждого слоя: в рабочей и крестьянской среде, на флоте, в университетских аудиториях, даже в полиции. Перед обществом фактически замаячил призрак гражданской войны. Реформы, репрессии и усталость от революции сглаживали конфликты, приводили жизнь общества в норму. Но социально-политические и этнические проблемы не были до конца решены, и в 1917 году это проявилось.
— Какие книги вы бы советовали прочитать по теме для новичков?
— Из работ не строго академических рекомендую биографию Владимира Ленина «Пантократор солнечных пылинок», написанную Львом Данилкиным. Она местами дискуссионная и достаточно постмодерная по форме. Но по сути это интересная и увлекательная биография одного из самых противоречивых политиков российской истории. В 2017 году с большим интересом прочитал её.
Интересны, хотя тоже местами спорны, научно-популярные книги историка Кирилла Соловьёва, вышедшие в издательстве «Новое литературное обозрение», — «Хозяин земли русской?», «Самодержавие и конституция» и «Союз освобождения».
Из мемуаров мне очень нравятся изданные в 2011 году увлекательные воспоминания «На жизненном пути» Бориса Райкова — одного из лидеров студенческого протеста в Петербурге начала XX века. А ещё полухудожественные записки большевика Александра Воронского «За живой и мёртвой водой». Это очень интересные и талантливо написанные книги, которые могут многое рассказать о повседневной жизни молодых революционеров, их подпольной деятельности, тюрьме и ссылке.
Читайте также фрагмент из автобиографии Гапона «История моей жизни».