Проект «Околоперестройка» — это история 1990‑х гг. за девять интервью, которые совместно подготовили телеканал «Дождь» и журналисты, делающие паблик «Она развалилась».
Мы поговорили с создателями — Дмитрием Окрестом и Андреем Каганских — о концепции проекта, интересе зрителей к 1990‑м годам, исторических закономерностях, «Брате» и школьных уроках.
— Как появилась идея проекта?
Окрест: К годовщине путча в 2018 году в «Ельцин Центре» была организована мультимедийная выставка, к реализации которой также приложил участие. Я с фотографом Денисом Синяковым записывал видеоинтервью с участниками защиты Белого дома, чтобы через их совершенно разные личные истории — от лидера общества изучения чучхе до крупного автодилера и участника присоединения Крыма — рассказать, как изменилась страна вслед за судьбами тех, кто отстаивал свои права в августе.
Грубо говоря, с каждым из них прошли и август 1991 года, и предшествующие события, и последующие 1990‑е гг. Общались и с противниками Ельцина, и сторонниками ГКЧП, и поддержавшими президента в 1993 году, и тех, кто выступал за Верховный совет. Вот так первая мысль и проскользнула, что круто пройти через ключёвые точки в разговоре с непосредственными участниками.
— Почему зрителям интересны 1990‑е годы?
Каганских: Когда я читаю про 1990‑е гг., я думаю про будущее, которого из этой декады не произошло. По результатам этого времени мы могли бы жить в совершенно другой стране, но что-то пошло не так, все надежды разрушились, и мы оказались, где оказались.
Окрест: Думаю, причина — интерес, такая же, как и у меня. Мне интересно, так как это моё детство, которое я наблюдал через телевизор, и хотелось спустя время разобраться.
— Как выбирали темы и гостей для интервью?
Окрест: Идея проекта заключалась в том, чтобы взять за предмет исследования девять поистине судьбоносных лет — с 1990 по 1999 год. Хотелось сделать на основе архивных фото, видео и разговоров с участниками мультимедийное повествование о самом важном событии каждого года.
Исследование видеоархивов за каждый год венчает интервью с человеком, который принимает активное участие в тех событиях и смог всерьёз повлиять на движение России на той или иной исторической развилке: защита Белого дома, переход к рыночной экономике, противостояние президента и парламента, выборы, обе войны в Чечне, развитие предпринимательства и подъём свободных СМИ. Комментариями мы дописывали, что произошло во время обсуждаемых событий или где они говорят так, как выгодно им — например, про экономические кризисы.
Каганских: Говорили с теми, кто не умер. В нескольких выпусках мы нашли достаточно неожиданных героев с интересным персональным углом на тему— вот серии с ними мне нравятся больше всего. Это диджей Грув и бывший глава Совета по правам человека Михаил Федотов.
— Что из рассказов гостей удивило больше всего?
Каганских: Рассказ журналист Александра Сладкова о том, как на каком-то чеченском консервном заводе он увидел льющуюся из стены реку крови и кишок, которая на деле оказалась прорвавшимся чаном с томатной пастой.
Окрест: Мне было интересно сравнивать, что герои говорят тогда и сейчас. Во время подготовки к интервью штудировал прошлые выступления — хотелось понять, как изменилась интонация и содержание.
— Какими 1990‑е годы предстают в рассказах гостей — годами «нищеты и разрухи» или временем надежд?
Каганских: Мне показалось, что для каждого из героев это было временем надежды. Серьёзно.
Окрест: Все из героев были молоды, поэтому безусловны не без ностальгии. Но важно помнить — множество нынешних лидеров общественного мнения получили от эпохи девяностых дивиденды в том числе и некоторые наши герои. Но ситуация изменилась, поэтому они заинтересованы в изменении образа прошлого. Например, режиссёр Никита Михалков требует закрыть «Ельцин-центр», в котором хранятся благодарности в его адрес за усиленную работу над кампанией президента Ельцина. Или Кириенко — тогда премьер-министр, которого травили как киндер-сюрприза, а сегодня руководитель администрации президента, у которого слава технократа.
— О 1990‑х годах на официальном уровне принято говорить исключительно плохо. Руководителей страны этого периода до сих пор обвиняют в неправильных решениях, которые спровоцировали большинство современных проблем. Вы согласны с такой трактовкой?
Окрест: Сейчас есть два главных способа говорить о позапрошлом десятилетии: «лихие девяностые», развал страны, всеобщая депрессия, противостоящие последующим благополучию и консолидации, и наоборот — время желанной свободы, возможностей, прорыва к демократии. Мы скорее в борьбе с избирательной памятью хотели показать срез эпохи. В некотором роде это фиксация мест памяти, о которой говорил французский историк Пьер Нора, но памяти постсоветской. В школе совсем не рассказывают о процессах 1980‑х — 1990 годов. Эту тему обходят стороной и новостные программы. А если говорят, то сугубо негативно, хотя это был колоссальный опыт трансформации общества.
— Что из ключевых событий 1990‑х годов — путч, борьба президента и парламента, война в Чечне, дефолт — вы считаете закономерным, а что произошло случайно и чего можно было избежать?
Окрест: Существует прекрасный проект «Прожито», где личные дневники из 1930‑х — 1940‑х годов люди публикуют в сети. В нашем случае свидетельств гораздо больше. Каждый день в «Она развалилась» публикуем документальные видеоролики, фотографии, художественные фильмы, рассказы очевидцев, фрагменты книг и документов. Культура селфи появилась не сегодня, и жаловаться на количество материалов нельзя. Другое дело, что важно помнить: не всё, как люди стремятся себя показать, является полностью достоверным свидетельством. Как за рамками Инстаграма успешного блогера обнаруживаешь неразрешённые проблемы, так и в семейные хроники попадают в первую очередь праздники.
Работая с 2010 года журналистом, всё время вспоминаю о недавних событиях и героях, чьи имена спустя короткое время тонут в новостной повестке, хотя ни люди, ни явления никуда не исчезают. В медиа постоянно нужны новые лица и новые повороты. Из-за этого за исключением нескольких примеров мало кто возвращается к ещё недавним историям, чтобы узнать, что случилось после привлечения внимания.
Подготавливая новости и копаясь в бэкграунде героя, с удивлением находишь подробности того, чем они занимались 25 лет назад: как вчерашний участник вооружённой комсомольской ячейки в Одессе теперь помогает в московском монастыре, а издательница андеграундного издания стала известной ведущей. Собственно, вот эти метаморфозы наверное и были наиболее важным для меня.
— «Брат» — главный отечественный фильм 1990‑х гг.? Как вы думаете, почему?
Каганских: Самое интересное про «Брата» — он ведь, наверное, стал главным фильмом 1990‑х годов ретроспективно, после выхода сиквела. Из кино для артовых хипстеров он превратился в такой вот исторической документ и предмет культа — наверное, из-за того, как передаёт внутренний конфликт с перекройкой ценностей с советских на российские и просто за очень честное изображение Питера в то время.
Мне очень нравится один маленький дурацкий момент в этом фильме — когда на девятой минуте Багров опирается на бортик одной из питерских набережных и под его рукой железка ограды начинает шататься. Видимо, прямо вот таким и был этот город тогда — с виду красивым, на деле разваливающимся.
— Низкий рейтинг Ельцина накануне выборов 1996 года спасали новыми для России политтехнологиями. В поддержку кандидата организовали музыкальное турне с участием популярных исполнителей: DJ Groove, Аллы Пугачёвой, «Дюна», Бориса Гребенщикова, «Мальчишника». Повлияло ли турне на победу Ельцина, по вашему мнению?
Каганских: Этот тур совершенно точно благостно повлиял на количество мемных видео с танцующим Ельциным
Окрест: Не без этого. Но я хорошо помню две вещи из 1996 года — надпись «президентскую банду под суд» на гараже, которую не закрашивали очень долго, и как знакомые переживали за результат голосования, так как не были уверены в победе Ельцина. Сейчас нельзя представить ни того, ни другого.
— В выпусках много отрывков из рекламы и телепрограмм. Как изменились СМИ за 20 лет по вашим ощущениям?
Каганских: Ой, мы с тех пор совершенно точно перестали замечать рекламу. Что по телеку, что в карточках и спецпроектах.
Окрест: Кажется, что больше наивняка. Я пересмотрел сотни часов, монтируя сериал, и не мог понять, как можно верить такой рекламе «МММ» или накануне выборов. Однако же, действовало.
— Как решили взаимодействовать с «Дождём» и делать общий проект? С чего началось сотрудничество?
Окрест: Заместитель главреда Олег Ясаков пил пиво в полночь на выходе у студии, а брал у него интервью для своего магистерского диплома. В конце беседы я вспомнил, что Олег давний фанат «Она развалилась» и рассказал, что давно живу с такой идеей. Через пару недель списались и договорились.
— Как распределялись обязанности, что делали вы, а что — «Дождь»?
Окрест: На нас были съёмки, сценарий и подбор роликов, а на них — окончательный монтаж и релиз. Сериал несколько раз прокрутили после дебюта, а потом выложили в открытый доступ.
Каганских: Очень крутые VFX-художники «Дождя» сделали заставку, а их звуковики собрали для нас заглавную тему из семплов синтезатора «Поливокс», которые я нашёл на сайте Музея советских синтезаторов (вообще, это находка года). Ещё с нами работал крутейший монтажёр «Дождя» Ваня. Вообще на «Дожде» очень приятные люди работают!
— Для кого этот проект — для современников событий или для молодых людей, которые ничего не знают о 1990‑х годах?
Каганских: Это самое сложное! Мы вроде как старались сделать так, чтобы получился сериал и для всех, но я следил, чтобы было интересно моим сверстникам, которые ничего про эту декаду не знают — то есть старался не допускать чтобы какие-то термины или события оставались без объяснений.
Окрест: Для многих из наших подписчиков из-за возраста это события столь же далеко стоят, как Гражданская война или Хрущёв. В качестве примера можно привести различия между двадцатыми и тридцатыми годами в СССР, казавшиеся принципиальными современникам и малозначительные живущим сегодня россиянам, которые согласно социологическим опросам как минимум путают хронологию событий.
Современная учебная программа об истории 1990‑х годов — крайне сухая. Её можно сравнить со школьным описанием эпохи Иосифа Сталина — просто перечисляются основные факты, максимально обходятся спорные вопросы. Сейчас выросло не заставшее эпоху поколение, для которого девяностые — уже история, а не обоснование политической позиции. При этом в школе по-прежнему выстраивается описание российской истории как органичного, бесконфликтного процесса. Исключением тут является конкурс для школьных учителей «Уроки девяностых», призванных выработать более живые варианты преподавания новейшей отечественной истории, но повлиять на школьные учебники пока сильно не удалось.
— Планируете продолжение?
Каганских: Женя Бузев из команды «Она развалилась» сказал, что это был топ аниме-кроссовер. Вот я хочу ещё таких кроссоверов, конечно.
Окрест: Да, осталось найти время и финансирование для бОльшего размаха. Недавно началась ностальгическая мода на 1990‑е годы, что стало реакцией на официальное позиционирование этого десятилетия как провала, на фоне которого крайне выгодно смотрится последующая эпоха. В тренде стали музыка в стиле «Дискотеки 90‑х» и яркий стиль одежды, характерный для минувшей эпохи. Например, 30—40-летние россияне являются основными покупателями «Товаров из 90‑х». Товары с подобной маркировкой популярны — обычно это жевательная резинка Turbo и Love is, часы Montana, карманные электронные игры «Тамагочи» и «Тетрис», а также игровые приставки Dendy и Sega. Так что есть куда продолжать исследования, о начале котором объявим в паблике.
Смотрите все серии «Околоперестройки».
Читайте также «Сергей Мавроди — русский волк с Варшавки».