Месяц назад, 23 марта, на лейбле «НИША» вышел новый альбом хабаровской пост-панк группы Rape Tape, которая за последние года стала флагманом дальневосточного DIY-панка. Колумнист VATNIKSTAN Пётр Полещук поговорил c участниками группы — гитаристом Александром Янчуком и вокалисткой Александрой Белобородовой об интеграции ямайских ритмов в постпанк, жизни в провинции, турах на Газели Смерти, феминизме и гендерной амбивалентности их песен.
— Сначала вы играли ноу-вейв, потом сёрф, потом техно, потом начались блэк-вкрапления, но каждый релиз был достаточно укомплектован в рамках выбранного стиля. Теперь, кажется, вы выпустили самый неоднородный свой альбом. Расскажите поподробнее о том, почему он получился таким отличительным от других и о влияниях, оказанных на вас.
Александр: Хочу обратить внимание, что песни были написаны ровно в той же последовательности, в какой они расположены на альбоме. Первый трек звучит как переходный с предыдущих блэковых и этнических релизов. Потом я стал переслушивать нашу, о боже, дискографию и понял, что надо эволюционировать. Тогда же я осознал, что прусь по регги и дабу. Причём не обязательно рутсовое, но и всякий нью-скул, рагга-джангл.
У нас раньше никогда должным образом не получалось выразить эту характерную регги-пульсацию, возможно, в силу тогда ещё скудного опыта прослушивания ямайской музыки.
Более того, мы сами толком не знали, что нам в нашей музыке нравились именно эти регги-элементы. На «Людоедах» очень хотелось заставить людей двигать плечами, передать это воздействие регги-вайба. Новый альбом сыгран в более доступном темпе, чем почти все предыдущие. Например, на техно-альбоме «Люди кричат» мы х**рили в 220 bpm, а «Людоеды» — более чилловый. В «Люди кричат» почти все удары в сильную долю, а в новом куча синкоп, и мозг не так легко предугадывает развитие песни.
— Вам легко договориться друг с другом в какую сторону двигать дальше звук группы?
Александр: Да, мы хорошо подхватываем новое. С Севой (прим. — басист, клавишник Rape Tape) было легче лёгкого найти общий язык, потому что он всю жизнь слушал 5nizza. Часть альбома мы сочиняли ещё с Димой Медведевым (прим. — первый барабанщик Rape Tape), а он фанат слабых долей, всех этих «уц-уц» на хай-хэте. Он играет их машинально во время репетиций, и нам приходилось ловить такие моменты, в духе «стой-стой, чувак, вот оно!».
Я до сих пор не понимаю, как он это играет. Потом пришла наша нынешняя ударница Катя Никитина. Она единственная, кто может повторить эти фишки, потому что она также единственная, кто смогла закончить обучение ударным у Димы. Каждый раз, когда я смотрю на то, как они играют, мне кажется, что я смотрю на роботов.
— Саймон Рейнольдс (прим. — автор книги «Всё порви, начни сначала») приводил в пример интересного современного постпанка условную группу, которая работала бы с нынешними технологиями, типа автотюна. Я вспомнил, что на live-альбоме из Вильнюса вы использовали автотюн в треке «Части тел». Но на альбоме он, кажется, пропал. Почему?
Александр: Это технический вопрос. Даже несмотря на то, что мы командировали Гошу Пинчука (прим. — басист Parks, Squares and Alleys и звукорежиссёр многих московских панк-групп) из Москвы, мы записывались «на коленке». На этапе сведения пришлось отказаться от некоторых «фишек», потому что они никак не лезли в общую склейку. Живьём автотюн у нас остался. Конечно, мы стараемся передавать в альбомах ощущение от шоу Rape Tape, но это не значит, что это ощущение идентично.
Александра: Просто в записи альбома вокальный процессор даёт эффект, не идентичный концертам. Вообще, это был вызов: я и так не умею хорошо петь, а тут приходилось улавливать этот регги-пульс.
Александр: Запись — это процесс, когда всё происходит примерно в одно время и обретает единственную форму. Но уже через неделю на концерте мы можем что-то изменить. Можно обратить внимание, что live из Вильнюса весь звучит в другой аранжировке, более хардкорно: повсюду слабая доля, на барабанах там играет наш басист, который обычно играет со мной за этим инструментом в пауэрвайоленс группе Private Dancer, а я вообще забыл включить пару педалек.
Александра: Единственный, кто знал, что идёт запись живого альбома, это Янчук.
Александр: Но я и сам забыл! Мне говорят: «Чувак, вас записали»!
— Приходилось ли вам жертвовать ещё чем-то во время записи?
Александр: Мне кажется, во время записи мы меньше жертвуем, сколько изобретаем что-то новое. Когда мы уже сводили альбом, к нам приходили новые идеи, так что мы ещё постарались с нарезкой и, скажем, сэмплировнием. Когда ты сидишь слушаешь альбом во время микширования — это уже другой опыт, нежели когда ты пытаешься на репетиции делать пять дел одновременно. Вот тогда и приходят новые идеи.
— В отечественном постпанке, особенно на фоне английского, практически нет обращения к ямайской музыке. Можно ли говорить, что «Людоеды» восполняет этот пробел?
Александр: У нас не было никакой претензии в духе «сейчас мы станем популяризаторами регги в русском постпанке!». Просто тяготение к ямайской музыке логично вытекало из предыдущих релизов и вкусов участников группы. Поэтому в «Людоедах» объединился и британский пост-панк, и чуть-чуть американский нойз-рок, этника, блэкотня, и всякое технарство, электроника, джанглы и так далее.
Александра: Я мало слушала русское регги, но всё, что я слышала, всегда было очень поверхностным, в духе «курим ганджубас» или «я напялил раста-шапку, значит, я регги-исполнитель». Так что не знаю, согласна с Янчуком.
— Насколько я понимаю, тексты песен этого релиза складываются в один большой текст. Есть ли основания говорить о какой-то концепции, и если да, то какой?
Александр: Слушай, я могу ответить просто: «Да, есть основания так говорить». Потому что на самом деле многие подобные совпадения происходят случайно. В день релиза нам написал чувак под альбомом, мол, «мне кажется, или названия песен продолжают друг друга?».
Я могу ещё дальше шагнуть и сказать, что даже названия альбомов продолжают друг друга, типа «без слов люди кричат: прочь, людоеды!». Просто для альбомов я беру какой-то образ, например, в «Люди кричат» я держал в голове образ утопленника, на альбоме «Прочь» — сектанта, а сейчас — образ условного человека из племени.
«Людоеды» — это, грубо говоря, наша персонификация фразы «тебя съедят заживо». Но да, сейчас действительно хотелось рассказать что-то вроде одной истории про человека, который на протяжении альбома что-то теряет, но и что-то приобретает. А именно приобретает некое душевное спокойствие, от того, возможно, он и звучит не так центробежно, как техно-альбом. Собственно, мы и сами в группе обрели это душевное равновесие, если угодно.
— Многие пост-панк группы прошлого черпали вдохновение в сторонних артефактах культуры — литературе модернизма, кинематографе, альбомах. Есть ли что-то, что оказывает подобное влияние на вас?
Александр: Да Rape Tape — это вообще wikipediacore. Ещё с «Люди кричат» я стал читать много литературы по психологии. Например, песня «Из» про человека, страдающего аутизмом. Конечно, ещё на первом альбоме «Без слов» была песня «Я, сверх я и оно», но не могу сказать, что тогда у меня было полное понимание этой темы. В лирике «Людоедов» меньше лишних слов. Ну и все участники группы так или иначе интересуются разными вещами: Сева практикует буддизм, Дима угорает по эзотерике, Катя активно интересуется фем-повесткой, а Саша ведёт её в социальных сетях. То есть вдохновляет само общение с близкими людьми.
— Ваш прошлый альбом вышел ещё до первого тура на «Газели Смерти» и до обретения, кажется, итогового состава группы. Теперь вы — коллектив, проехавший два раза через 30 городов России и Европы, получивший множество положительных отзывов. Как туры повлияли на вас?
Александра: Я начала играть в Rape Tape аккурат перед туром. В общем, я даже не знала, как вести себя на сцене, а тут сразу случилось туровое крещение. Одно дело — когда ты играешь для друзей в родном городе, другое дело — когда ты оказываешься на сцене в Москве или в Бресте. Когда я смотрю на фотографии с концертов в Берлине, у меня до сих пор ощущение, что мы тогда попали в какой-то другой, сказочный мир.
— Несмотря на то что про вас узнало больше людей, вы всё ещё остаётесь в Хабаровске. Чувствуете ли вы себя отрезано от сосредоточения столичного панк-комьюнити?
Александра: Да пофиг как раз таки самому Хабаровску. Про нас как особо никто не писал, так и не пишет. Но города, где мы отыграли шоу, до сих пор продолжают звать нас, в том числе в Европе.
Александр: Туры подчеркнули, что мы занимаемся музыкой не зря. Потому что играть в Хабаровске — это достаточно депрессивное занятие, тебе кажется, что ты вообще никому не нужен.
Александра: Однозначно. Многие-то и в России не знают, где находится Хабаровск, а в Европе про такой город вообще не слышали. Мы просто говорили всем, что находимся поблизости к Китаю. Когда мы вернулись из туров, я поняла, что они вызывают практически наркотическую зависимость.
Я легко могу понять, почему Денис Алексеев (прим. — водитель «Газели Смерти») неизбежно рвётся всё в новые и новые туры. К тому же в регионах и за пределами центров сосредоточения артистов много крутых групп. Моя любимая, пожалуй, Nikto из Риги. Они не занимаются своим продвижением, узнать из интернета о них крайне сложно, но люди натурально рыдали после их концерта.
Александр: Да и как иначе, когда к тебе подходит дама в Вильнюсе и говорит: «Я ждала ваш концерт больше, чем Мака Демарко». Вся эта трата бабла и творческие кризисы стоят каждого подобного момента.
— Помимо прочего, вы недавно подписались на лейбл «Ниша». Я хочу задать такой вопрос: за лейблом стоит Степан Казарьян, фигура которого время от времени встречает критику в панк-сообществе. Какое ваше мнение о нём?
Александр: Я ничего не знаю о Казарьяне. Всё моё общение проходило с Игорем Шумовым (прим. — работник лейбла «НИША»), он классный. В своё время Игорь предлагал приехать нам на Moscow Music Week, мы не могли вывезти поездку финансово, но зато разговорились о лейбле.
Александра: Ну да, мы вообще незнакомы с Казарьяном. Да и потом, как мне кажется, за лейблом стоит не один человек, а группа людей.
— В последние года в России стал зарождаться фем-панк, во многом связанный с движением riot grrrl. И тематика песен многих групп стала менее абстрактной, более социально-наличной. Тем не менее, Rape Tape всё ещё достаточно сюрреалистичны. Не боитесь ли вы таким образом слегка потерять связь с «духом времени»?
Александр: Нет. Rape Tape никогда не пытались соответствовать какому-либо «духу времени». Я прекрасно понимаю проблемы, которые затрагивают фем-панк-группы в своих песнях. Да, у нас есть веяния того, о чём они поют. Но у нас свой метод говорения о реальности, а у них свой. Мы больше о внутреннем состоянии, чем об окружающем. Если мы и запоём о социальном, то это произойдёт своевременно, а не резко.
Александра: Проблема патриархального гнёта будет актуальна, к сожалению, ещё долго, поэтому я бы не сказала, что это «дух времени». Да и я бы не согласилась, что прямо сейчас происходит какой-то пик фем-панка. Ощущение, что это скорее история доковидная. Сейчас появляется много девушек в музыке, да, но непосредственно фем-панк групп — не думаю. Но вообще тенденция фем-панка, мне кажется, помогла многим осмыслить фем-риторику в целом. То есть про подобные проблемы, безусловно, должна петь женщина.
— Насколько вообще феминизм близок Rape Tape? Можно ли говорить, что он как-то влияет на музыку?
Александра: Как мы уже сказали, мы не поём по фем-повестке, но мы точно фем-френдли. Просто, скорее, мы поддерживаем его нашим мироощущением.
Александр: Раньше мы с Севой играли только хардкор, в частности, в составе Private Dancer. Сейчас, поскольку мы играем с двумя девушками, мы чувствуем, что состав Rape Tape сбалансирован.
— Но насколько я знаю, большую часть песен пишет Янчук и несложно заметить, что ряд из них написан от женского лица. Разве это не противоречит фем-повестке, особенно учитывая, что в группе есть девушки?
Александра: Нет. Это противоречило бы, если бы мужик писал о проблемах, которые поднимает феминизм, но тексты Rape Tape не про это. Если, например, мне плохо, когда патриархат меня душит, то про это говорила бы я. Если бы мужик писал о том, что у него боли при менструации, это было бы херово, потому что мужчина никогда этого не испытывал. Мне кажется, что эмоции от наших песен могут разделить все, вне зависимости от гендера. Поэтому, я считаю, у нас всё честно.
Александр: У нас унисексуальные песни.
— Смотрите: мне на ум приходит Tricky, который часто исполняет песни от женского лица, но приглашённым артисткам даёт спеть ту часть, которую пишет от лица мужчины. И, таким образом, происходит гендерная игра, всё меняется местами. В случае Rape Tape может сложиться впечатление, что речь не столько о гендерной игре, сколько о гендерной махинации. Что думаете?
Александра: У нас есть песни, где гендер вообще стёрт, её может спеть как девушка, так и парень. Например, если открыть нашу страницу на Bandcamp, а именно текст к песне «Всем» с нового альбома, то это станет очевидно. Плюс я никогда не позиционировала игру в группе так, мол, «вот тебе текст, пой его как женщина».
Я часто думаю об абстрактном персонаже. По стонам в треке «Из» у кого-то, допустим, может сложиться впечатление, что это стоны во время секса, но при этом, когда я пою эту песню, я представляю плачущего ребёнка, запертого в какой-то абстрактной комнате или клетке. Да и едва ли можно говорить про гендер, в контексте песни про аутизм — не думаю, что людей больных аутизмом, вообще волнуют вопросы пола, они явно мыслят иными категориями. Или песня «Части тел» — она же написана на военную тематику, а мне не кажется, что эта тематика вызывает хоть какие-то ассоциации с типичной женственностью. Но у нас нет умышленной цели играться с гендером.
Александр: Всё пишется на уровне ощущений. Хоть песни и абстрактны, я стараюсь писать их, рассматривая ситуации с разных сторон. Для меня главное, чтобы музыка Rape Tape не оставляла равнодушным слушателя. Либо вы находите в ней себя, либо нет. А если находите, то гендер перестаёт быть важен.
Например, я неоднократно становился свидетелем ситуации, когда хардкорные чуваки на концертах в туре просили у нас микрофон, чтобы подпевать песням. И вот мы слышим, как достаточно габаритные ребята специально ломают голоса, чтобы больше соответствовать вайбу песен.
— Будучи фем-френдли группой, как вы справляетесь с иногда возникающей критикой вашего названия?
Александр: Спокойно.
Александра: Мы думали, что когда мы поедем в евротур, то там могут возникнуть с этим проблемы. Но за весь тур у нас был единственный случай, когда нам написала девушка, сказав, что она жертва насилия и ей важно понять, почему мы называемся Rape Tape. Мы объяснили ей то же самое, что говорили для The Quietus, на что она ответила нам: «Спасибо, что говорите о проблеме насилия». Когда происходит диалог — это всегда хорошо.
Читайте также «„А потом попробуй снова разгадать, какого я пола“: глэм-континуум в России».