Vitamin Youth: «В разных частях страны — разные десятилетия»

Vitamin Youth — отно­си­тель­но моло­дая груп­па, при­влёк­шая к себе вни­ма­ние выступ­ле­ни­ем на фести­ва­ле «Индю­ша­та» и ста­тьёй Яна Шенк­ма­на на Colta. Впро­чем, «отно­си­тель­но» — мяг­ко ска­за­но. Несмот­ря на моло­дой воз­раст кол­лек­ти­ва, каж­дый из участ­ни­ков уве­рен, что был сви­де­те­лем выступ­ле­ния CAN и засви­де­тель­ство­вал рас­цвет Sonic Youth. Но осо­бые отно­ше­ния груп­па выстра­и­ва­ет не толь­ко с про­шлым, но и с буду­щим: они ста­ли реани­ми­ро­вать Мамо­но­ва ещё до его смер­ти. Попут­но Vitamin Youth (или «Юность на таб­лет­ках», как воль­но пере­вёл Алек­сандр Куш­нир) пере­осмыс­ля­ют Таню Була­но­ву, обо­ра­чи­ва­ют­ся на ретро­спек­тив­ный пери­од твор­че­ства Боуи и пишут о совре­мен­ной Рос­сии как о стране, где вре­мя вышло из пазов.

1 октяб­ря груп­па выпу­стит новый аль­бом на всех пло­щад­ках, а пока по прось­бе VATNIKSTAN музы­каль­ный кри­тик Пётр Поле­щук пого­во­рил с груп­пой о народ­ном модер­низ­ме, экс­пор­те как инстру­мен­те по упро­ще­нию арти­стов и спо­со­бах писать о России.

Вла­ди­слав Семен­цул — вока­лист (рань­ше — удар­ник), флей­тист, автор песен.
Алек­сей Рус­ских — соло-гита­рист, зву­ко­ре­жис­сёр группы.
Рус­лан Кома­дей — вока­лист, автор песен, идео­лог группы.

— Ребя­та, при­вет. Рас­ска­жи­те, как собра­лась группа.

Рус­лан: Всё зави­сит от того, какую гене­а­ло­гию мы рас­смат­ри­ва­ем. Мож­но отмо­тать вре­мя ещё к вре­ме­нам наших отцов. По боль­шо­му счё­ту, груп­па — это наследство.

Алек­сей: Нача­лось с того, что мы дела­ли поле­вые запи­си. То есть мы дви­га­лись от при­род­ной музы­ки. С тече­ни­ем вре­ме­ни мы обрас­та­ли музыкантами.

Рус­лан: Мы посто­ян­но меня­ли назва­ние — «Вита­мин Грусть», Vitamin Youth, «Вита­мин Бела­русь». Послед­ний вари­ант свя­зан с тем, что у нас играл чело­век из Бела­ру­си. В общем, назва­ние посто­ян­но коле­ба­лось. Мы оста­ви­ли два вари­ан­та — лати­ни­цей и кирил­ли­цей. «Вита­мин Юс», напри­мер, нам важен, что­бы сохра­нять отсыл­ку на народ­ность и поле­вые записи.

Алек­сей: Назва­ние — это наслед­ство от мое­го дяди и дяди Рус­ла­на. У них в 1980‑е годы была груп­па, но мы, когда позна­ко­ми­лись с Рус­ла­ном, об этом не зна­ли. Мы так и не смог­ли выяс­нить точ­ное назва­ние груп­пы, но оно было как-то свя­за­но с витаминами.

Рус­лан: Или мелатонином.

— Куш­нир обо­зна­чил вас как «Юность на таб­лет­ках». Но на англий­ском это назва­ние неволь­но ассо­ци­и­ру­ет вас с линей­кой групп вро­де Sonic Youth. Есть ли связь?

Рус­лан: Без­услов­но. В нача­ле вось­ми­де­ся­тых мы сле­ди­ли за нью-йорк­ской сце­ной. Нам были инте­рес­ны гита­ри­сты, кото­рых вокруг себя соби­рал Гленн Бран­ка. Конеч­но, вырвать­ся в Аме­ри­ку никак не полу­ча­лось. Но в Гер­ма­нии нам мно­гие реко­мен­до­ва­ли его запи­си. Как раз при­мер­но тогда вышли пер­вые уро­ки игры на гита­ре Бран­ки. Потом мы узна­ли о Тёр­стоне Муре и тоже заин­те­ре­со­ва­лись. В его музы­ке про­сле­жи­ва­лось нечто ком­мер­че­ское, но при этом раз­но­ся­ща­я­ся ной­зо­вая агрес­сия его музы­ки была очень сильная.

Алек­сей: Мы так­же слу­ша­ли тогда груп­пу CAN. Думаю, их трек «Vitamin C» тоже повли­ял на нас.

Рус­лан: CAN мы как раз уви­де­ли в позд­ний их пери­од. Тогда из груп­пы уже ушёл Дамо Судзу­ки и они заиг­ра­ли дис­ко. Мне не очень нра­вит­ся тот их пери­од, но всё рав­но нас впечатлило.

— Сего­дня обра­зо­ва­лась стран­ная ситу­а­ция. Музы­кан­ты всё мень­ше мыс­лят жан­ра­ми при сочи­ни­тель­ском про­цес­се. Но каж­дая плат­фор­ма, где выкла­ды­ва­ет­ся музы­ка, тре­бу­ет от арти­ста (или его мене­дже­ра) жан­ро­во­го опре­де­ле­ния. Стал­ки­ва­лись ли вы с этим и каким бы жан­ром вы опи­са­ли себя?

Рус­лан: У нас с этим как раз мно­го про­блем. Музы­ка у нас на сты­ке жан­ров. Дол­гое вре­мя нам не уда­ва­лось попасть на пло­щад­ки, так как нас все­гда при­ни­ма­ют за что-то другое.

Алек­сей: У нас аль­бом­но ещё всё ощу­ти­мо отли­ча­ет­ся, воз­мож­но, дело в этом. Мы все­гда зани­ма­лись раз­ны­ми жан­ра­ми — от эмби­ен­та до хоро­вых запи­сей. А сле­ду­ю­щий аль­бом будет раз­но­пла­но­вым сам по себе.

Рус­лан: Для нас акту­аль­ны такие теги, как арт-панк — немно­го аме­ри­кан­ский, немно­го в духе мос­ков­ской рок-лабо­ра­то­рии. Фрик-фолк, не в послед­нюю оче­редь пото­му, что Вла­ди­слав носи­тель мол­дав­ской пев­че­ской куль­ту­ры. Блю­зо­вых при­ё­мов ста­но­вит­ся всё боль­ше. На одном кон­цер­те мы игра­ли кавер на Лето­ва, но с укло­ном в блюз, что, пожа­луй, слег­ка сба­ви­ло его агрес­сию. В ско­ром вре­ме­ни, навер­ное, уси­лит­ся вли­я­ние фри-джаза.

— На мой взгляд, вы очень близ­ки к пост­пан­ку. Во вся­ком слу­чае, в том изво­де, как его опи­сал Сай­мон Рейнольдс.

Рус­лан: В целом, мне близ­ка пози­ция Рей­нольд­са, что конец семи­де­ся­тых — это огром­ное поле воз­мож­но­стей, в рам­ках чего мож­но соеди­нить все вет­ви от арт-пан­ка до ноу-вей­ва и син­ти-попа. Во мно­гом, мы до сих пор барах­та­ем­ся в этой «пост»-парадигме«. И, веро­ят­но, не можем из неё вылез­ти, пото­му что эта музы­ка — сво­е­го рода про­ща­ние с куль­ту­рой. Мы ста­ра­ем­ся про­щать­ся с ней агрес­сив­но, по типу клив­ленд­ских групп вро­де Pere Ubu.

— Под «про­ща­ни­ем с куль­ту­рой» вы под­ра­зу­ме­ва­е­те жанр, или речь кон­крет­но о Vitamin Youth?

Рус­лан: Мне кажет­ся, что пост­панк по-сво­е­му про­ща­ет­ся с куль­ту­рой. А мы это дела­ем из сво­ей точ­ки, у нас нет мелан­хо­лии, кото­рая зало­же­на в клас­си­че­ском пост­пан­ке, как правило.

— Это инте­рес­но, ведь наи­бо­лее тра­ди­ци­он­но пост­панк, наобо­рот, трак­ту­ют, как «народ­ный модер­низм», если выра­жать­ся сло­ва­ми фило­со­фа Мар­ка Фише­ра. Но по вашим сло­вам — это про­ща­ние с куль­ту­рой. Мне кажет­ся, что «про­ща­ние» боль­ше по части групп а‑ля Ploho, Буе­рак, Волл­ны и т.д., то есть моно­хром­ных копий Joy Division, лишён­ных вся­кой про­из­во­ди­тель­ной силы. Ваш же кол­лек­тив мне кажет­ся анта­го­ни­стич­ным к этим груп­пам, в том смыс­ле, что боль­ше созда­ёт куль­ту­ру, чем про­ща­ет­ся с ней.

Рус­лан: У нас с вами немно­го раз­ные пони­ма­ния «про­ща­ния». Для меня, момент «про­ща­ния» это интен­си­фи­ка­ция сил, то есть созда­ние музы­ки из послед­них сил и ресур­сов. Гру­бо гово­ря, речь о невоз­мож­но­сти сори­ен­ти­ро­вать­ся в том, из чего состав­ле­на наша музы­ка и с какой куль­ту­рой мы про­ща­ем­ся. Если же гово­рить о пере­чис­лен­ных вами груп­пах, то это не о «про­ща­нии» — это похо­ро­ны. В какой-то момент пост­панк ведь пере­шёл в фор­му вот этой басо­вой, назо­вём её «похо­рон­ной» линии. В каком-то смыс­ле они озву­чи­ва­ют чистую смерть. А «про­ща­ние» всё-таки тре­бу­ет какой-то ритуал.

— Как вы счи­та­е­те, есть ли воз­мож­ность попу­ля­ри­зи­ро­вать­ся «народ­но­му модер­низ­му» в той или иной форме?

Алек­сей: Мне в это не верит­ся. Во вся­ком слу­чае, на осно­ве той музы­ки, кото­рая сей­час популярна.

Вла­ди­слав: Мне глу­бо­ко без­раз­лич­но. Я нахо­жусь внут­ри себя и делаю, как бы это мерз­ко ни зву­ча­ло, что инте­рес­но лич­но мне.

Рус­лан: А я верю, ско­рее. Из-за раз­ме­ров стра­ны и бла­го­да­ря интер­не­ту воз­ни­ка­ют все­воз­мож­ные сти­ле­вые ост­ров­ки, кото­рые до како­го-то момен­та не могут ни с чем сов­пасть. Но если их заме­ча­ет мет­ро­по­лия, то она начи­на­ет их по-вся­ко­му «вса­сы­вать».

Один из таких круп­ных при­ме­ров — Анто­ха МС. Когда я уви­дел его в пер­вый раз, все эти выда­ю­щи­е­ся тан­цы, это был народ­ный модер­низм. Но вре­мя про­шло, и мы видим, как он плав­но впи­тал­ся в мейнстрим.

Дру­гой при­мер — Shortparis. Сей­час, оче­вид­но, это экс­порт­ный про­дукт. При­чём пре­вра­ти­лись они в него доста­точ­но быст­ро — года за два-три. Но они не были им в тот пери­од, когда они игра­ли в мага­зине. Тогда они дела­ли вещи не до кон­ца понят­ные. А всё, что они дела­ют сей­час, понят­но в такой сте­пе­ни, что­бы мож­но было ска­зать, мол, «да, в этом есть какая-то глу­би­на», но если мы гово­рим о «понят­ной глу­бине», то, разу­ме­ет­ся, ника­кой глу­би­ны нет. Это про­сто поверх­ность, кото­рая её ими­ти­ру­ет. Поэто­му уже несколь­ко лет они точ­но не нахо­дят­ся в кате­го­рии народ­но­го модернизма.

Алек­сей: У меня к ним пре­тен­зия состо­ит в том, что они оди­на­ко­вые. Они не изме­ня­ют­ся. Тот же Анто­ха МС изме­ня­ет­ся. В какую сто­ро­ну — вопрос дру­гой. Кому-то он нра­вит­ся, кому-то нет, но для меня он до сих пор кру­той. Чего я не могу ска­зать о Shortparis, при­чём толь­ко пото­му, что они не меняются.

Рус­лан: Что­бы стать экс­порт­ным про­дук­том — надо иметь блеск. Блеск на лысине Комя­ги­на (прим. — фронт­мен Shortparis) соот­вет­ству­ет их сти­лю. Музы­ка, кото­рая шеро­хо­ва­та, так лег­ко не пере­да­ёт­ся. По той же при­чине, мне кажет­ся, так хоро­шо при­ня­ли на Западе.

— Рас­ска­жи­те про аль­бом каве­ров. Чем обу­слов­ле­на такая раз­но­шёрст­ная выбор­ка артистов?

Вла­ди­слав: Мне до сих пор очень нра­вит­ся Таня Була­но­ва. Я пред­ло­жил сде­лать Лёше кавер, но в моём пред­став­ле­нии пес­ня Була­но­вой — пря­мой раз­го­вор чело­ве­ка с Богом. Я взял толь­ко пер­вый куп­лет и выре­зал одну строч­ку — полу­чи­лась ман­тра. Но Алек­сей остал­ся недо­во­лен ком­по­зи­ци­ей и запи­сал свою вер­сию пес­ни, уже при­бли­жён­ной к ори­ги­на­лу. Всё осталь­ное пошло по наи­тию. Все эти ком­по­зи­ции нами любимые.

Алек­сей: Мне кажет­ся, мы выби­ра­ли те пес­ни, над кото­ры­ми нам самим хоте­лось поду­мать. Мы ста­ра­лись сде­лать их таки­ми, каки­ми бы они были в совре­мен­ной Рос­сии. Но так­же я осмыс­лял аран­жи­ров­ки — как бы я мог с ними поработать?

Рус­лан: Кон­цеп­ция не то что­бы была, ско­рее я попы­тал­ся достать её уже из аль­бо­ма. Я пред­ла­гал сде­лать три­ло­гию аль­бо­мов: «Пер­вый под­бо­ро­док», «Послед­ний под­бо­ро­док» и «Един­ствен­ный под­бо­ро­док». Дви­же­ние на аль­бо­мах долж­но было сле­до­вать от guilty pleasure песен девя­но­стых, несу­щих некие наши общие исто­ри­че­ские трав­мы, к тому мате­ри­а­лу, кото­рый сде­лал нас музы­кан­та­ми. А это: Скотт Уокер, Pere Ubu, Sonic Youth, более слож­ные вещи Мамо­но­ва, Сти­вен Райх.

— В ста­тье на Colta вас назва­ли декон­струк­то­ра­ми. Соглас­ны вы с этим?

Рус­лан: Аль­бом каве­ров, пожа­луй, мож­но назвать декон­структ­ским. Но я не до кон­ца пони­маю, что Ян Шенк­ман вкла­ды­ва­ет в это сло­во. Он трак­ту­ет декон­струк­цию по Дер­ри­де или по Делё­зу? Ско­рее, мы зани­ма­ем­ся пере­со­зда­ни­ем. Все эти пес­ни сыг­ра­ны нами с любо­вью, а не с цинизмом.

— Аван­гард сего­дня — мёрт­вый язык или нет? И почему.

Алек­сей: Мне кажет­ся, что язык не может быть мёрт­вым. Вопрос в том, как с ним рабо­та­ет артист.

Рус­лан: В 1970‑е годы мно­гие пост­панк груп­пы рабо­та­ли с боль­ши­ми нар­ра­ти­ва­ми, кото­рые насле­до­ва­ли модер­нист­ским нар­ра­ти­вам. Но сей­час в нашей куль­ту­ре это­го прак­ти­че­ски не оста­лось. Мы, обса­сы­вая и аван­гард, и кон­цеп­ту­а­лист­ские прак­ти­ки, воз­вра­ща­ем себе боль­шой нар­ра­тив. Поэто­му для нас ещё очень важ­на груп­па The Residents, как кол­лек­тив пере­опре­де­лив­ший воз­мож­но­сти выстра­и­ва­ния раз­лич­ных гене­а­ло­гий — и вре­мен­ных, и стилевых.

Вла­ди­слав: Я при­хо­жу к выво­ду, что мёрт­вый. Сего­дня надо быть каким-то диким эсте­том, что­бы всё это любить.

— Вы пише­те о совре­мен­ной Рос­сии или Рос­сии про­шло­го? Меня слег­ка уди­ви­ло нали­чие гоп­ни­ков в ней. Я сам живу вда­ли от цен­тра, но гоп­ни­ков не встре­чал лет десять, если не больше.

Вла­ди­слав: Мы тоже частич­но гоп­ни­ки. А вооб­ще было так: я ехал с рабо­ты на репе­ти­цию. В трам­вае моро­сил какой-то быд­лойд и я на него наорал. В общем, я при­е­хал злой, но с тек­стом. На мой взгляд, пес­ня полу­чи­лась одной из моих самых удачных.

Рус­лан: Гопо­та теря­ет свою мощь. Мен­ты тоже. Они пере­ме­ши­ва­ют­ся. Но вооб­ще Рос­сия устро­е­на очень неод­но­род­но. В раз­ных частях стра­ны — раз­ные деся­ти­ле­тия. В каком-то смыс­ле, это и есть современность.

Мы сей­час гото­вим пес­ню и более совре­мен­ную. Напри­мер, «Казак», в кото­рой опи­сы­ва­ет­ся груп­па людей, кото­рая встре­ча­ет­ся на митин­гах для подав­ле­ния про­те­ста: каза­ки, ОМОН, тиха­ри и есть сла­бо про­ри­со­ван­ная груп­па тех, кто им про­ти­во­сто­ит. Мы ста­ра­ем­ся обте­ка­е­мо опре­де­лить — чело­век, попа­да­ю­щий в про­тест­ную вол­ну, в какую пунк­ту­а­цию всту­па­ют его мыс­ли с мыс­ля­ми других.

— О Рос­сии часто любят писать пес­ни «широ­ким маз­ком» в ущерб вни­ма­нию к част­ным ситу­а­ци­ям. Какая «част­ность» может репре­зен­ти­ро­вать Россию?

Алек­сей: Абсурд. Он гово­рит о нынеш­ней обстановке.

Рус­лан: Неко­то­рые арти­сты уме­ют раз­во­ра­чи­вать част­ные исто­рии. Напри­мер, «Кро­во­сток», ран­ний «СБПЧ», «4 пози­ции Бру­но». Они все чуть-чуть выхо­дят на уро­вень абсур­диз­ма, но на деле он вполне реа­ли­сти­чен. Мож­но рабо­тать так.

А мож­но, дей­стви­тель­но, через «широ­кие маз­ки». Это дела­ют Shortparis — для них как-буд­то нет раз­ни­цы, что сей­час на дво­ре, трид­ца­тые или девя­но­стые. Они ищут усред­нён­ный вари­ант опи­са­ния. Но в каком-то смыс­ле это отказ от попыт­ки эту дей­стви­тель­ность осмыслить.

Дру­гой вари­ант — про­го­ва­ри­вать трав­мы, исто­ри­че­ские и куль­тур­ные. Напри­мер, этим зани­ма­ет­ся груп­па Dvanov, кото­рую я очень люб­лю. Она берёт не слиш­ком круп­ные собы­тия, но зна­чи­мые, рекон­стру­и­руя суще­ство­ва­ние в отда­лён­ных рай­о­нах, супер­мар­ке­тах. Сво­е­го рода пост-капи­та­ли­сти­че­ский дис­ком­форт. Ещё мне нра­вят­ся фем-группы.

— Совре­мен­ные? Вро­де «Позо­ров» и «Лоно»?

Рус­лан: «Лоно» ещё ниче­го, но «Позо­ры» нет. Что-то ради­каль­нее, напри­мер, «Узни­ца Сове­сти». Они очень жут­ко опи­сы­ва­ют дей­стви­тель­ность: мрач­ное суще­ство­ва­ние зуме­ра, сидя­ще­го в «Теле­гра­ме» и чатах, испы­ты­вая нена­висть, но лишён­но­го спо­соб­но­сти с кем-то поде­лить­ся эти­ми чув­ства­ми. В этом есть насто­я­щее ядро отчуж­де­ния. Но это не столь­ко про совре­мен­ную Рос­сию, сколь­ко про совре­мен­ный циф­ро­вой мир вооб­ще. Мне хочет­ся, что­бы тако­го гово­ре­ния о дей­стви­тель­но­сти было побольше.

Читай­те так­же интер­вью с фронт­ме­ном груп­пы «Май Иска­ри­от» Сашей Верёв­кой.