«Май Искариот» — молодая московская группа, играющая готический глэм, навеянный Дэвидом Боуи и «Мумий Троллем». Хотя коллектив ещё не выпустил громкий хит, театрализованный вокал фронтмена, Саши Верёвки, уже выделяет группу.
По просьбе VATNIKSTAN Пётр Полещук поговорил с Сашей о синтезе глэма с православной культурой, влиянии Людмилы Гурченко и Ильи Лагутенко, героиновом буме девяностых и о том, какого фронтмена не хватает в России.
— Как появилась группа «Май Искариот»?
— Она появилась, когда я написал песню «Мистер Леди». Несмотря на то, что я окончил музыкальную школу и выступал с русским народным ансамблем, но планировал продолжать творческую деятельность в театре. Однако не поступил туда. После этого я стал записывать шуточные песни. В какой-то момент написал «Мистер Леди» и почувствовал, что она выбивается из разряда предыдущих.
Первый полноценный концерт мы дали в январе 2018 года. Всё, что до этого, было, по большому счёту, на уровне развлечения. Правда, тогда мы ещё назывались «Маэстро Савин». Собственно, поменяли название, потому что песни стали чуть более провокационными.
Название группы появилось импровизированно. Помню, читал в тот день повесть Леонида Андреева «Иуда Искариот». Меня зацепил образ Иуды, но называться так я не хотел. Выбрал «Искариот», но хотел сохранить звукопись изначального названия. Поэтому я интуитивно добавил «Май» в начале.
— «Май Искариот» — это всё-таки твой сольный проект, или группа?
— Я люблю позиционировать «Искариот» как группу с выраженным фронтменом. Учитывая количество вовлечённых людей, это однозначно группа: я пишу песни и тексты, реже — вношу вклад в аранжировки.
Андрей Поляков изначально был в роли сессионного музыканта, но, помимо концертной помощи, помогал переносить мои партии с фортепиано на гитару. Затем ушёл в электронику и перестал видеть себя гитаристом на сцене. Сейчас он занимается электронным проектом «Убиваю Насекомых». На альбоме, который мы пишем сейчас, Андрей, можно сказать, выступает продюсером и пишет аранжировки.
Ещё был мальчик по имени Семён, который помогал нам на басу, что особенно важно при отсутствии ударника. Был Никита — изначально он сводил все треки. Благодаря ему мы стали выходить на относительно профессиональный уровень звучания.
Полноправной частью группы являются дизайнеры. Это моя девушка Саша — она помогала с оформлением обложек альбомов «Шарм» и «Мармелад», а также готовила фотографию для сингла «Цветик». Ещё один дизайнер, Валера, тоже сделал вклад в оформление «Цветика».
И, конечно же, наш менеджер — Глеб Давыдов. Он нашёл нас и предложил выйти на лейбл.
— Большой набор вовлечённых людей. Но почему так мало фотографий других участников?
— Мы создаём некую эстетическую вселенную, где есть один лирический герой и образы, которые окружают его. Поэтому фотографии «Май Искариота» — это не столько снимки меня самого, сколько образы нашего героя, который путешествует по всем своим песням. То есть это персонаж. Думаю, что и не будет других участников на фотографиях.
— Какая культура повлияла на тебя в большей степени? Можно ли сказать, что в твоём плейлисте превалируют артисты какой-то конкретной страны?
— Сложно сказать. Пожалуй, какой-то одной культуры нет. Сейчас это в основном отечественные артисты. Правда, порой корю себя, что недостаточно много погружаюсь в современную музыку. Андрей говорит, что это приводит к тому, что некоторые песни звучат из времени «чуть пораньше».
Если говорить о воспитании, то первой группой была «Rammstein». У меня когда-то был канал на «Ютубе», где я на синтезаторе непрофессионально переигрывал их песни. И даже добился небольшого успеха: русское фан-сообщество по «Rammstеin» подарили мне футболку. Позже много слушал Элиса Купера и Оззи Осборна. Ещё очень большое влияние оказал Илья Лагутенко. Но самым главным артистом для меня стал Дэвид Боуи.
— Как раз хотел спросить: какое место в твоей жизни занимает фигура Боуи?
— Очень важное. Думаю, что без Боуи вообще не было бы «Май Искариота». В 2015 году я открыл его для себя. Было так: просыпаюсь осенним утром, и по радио передают, что Дэвид Боуи выпускает новый альбом «Blackstar». Тогда я его практически не слушал. В тот же день пошёл к Андрею, и он показал мне клип космонавта, перепевающего «Space Oddity» в космосе. В общем, из-за этого совпадения я заинтересовался.
Я послушал и «подсел» на Боуи, а следом стал «подсаживать» остальных в компании. Не хочу сказать, что между нами образовался культ, но Боуи стал очень-очень вдохновлять. А потом, как известно, он умер. И я рад, что мы успели увлечься им до того, как его не стало. Хотя после смерти Боуи мы ещё сильнее полюбили его, он стал как бы более сакральным. По-моему, его потеря — это единственный раз, когда я плакал из-за смерти популярной личности.
— Повлиял ли он непосредственно на твою музыку? Когда я слушал песню «Фрики», мне показалось, что некоторые образы там перекликаются с «Life On Mars» Боуи: Микки Маус, просмотр мультиков/фильмов, сам образ «фриков», парусники и море и так далее.
— Честно, не думал конкретно о «Фриках». Но бессознательно эта перекличка действительно осуществилась. Я не думал об этом, круто! Да, многие песни вдохновлены непосредственно Боуи. Например, та же «Мистер Леди», которая долгое время была ведущей — это моя русскоязычная версия боуивской «Rebel Rebel». Текст «Мистер Леди» легко напеть на мотив песни Боуи.
— Я почему спросил о влиянии культуры: если включить песню «Паночка померла», то в ней ощущается что-то русское. Одновременно с этим, очевидно, что эстетика группы прорастает корнями в Британию, тот же Боуи. Что думаешь об этом?
— На самом деле, мне нравится православная культура и её ортодоксальные идеи. Поэтому они тоже проходят тонкой линией через музыку. Но при этом, сегодня у православия есть очевидные проблемы, одна из которых — оно не выглядит современным. Конечно, проблема в тех, кто его представляет публично.
Также в массах православие ассоциируется с чем-то не очень красивым, малоэстетичным. Мне кажется, что в православие нужно добавить немного гламура, и тогда будет круто. Думаю, в моём творчестве смешиваются две идеи: с одной стороны Боуи, как основоположник глэма, а с другой — православная культура.
— Интересно, ведь Боуи и глэм репрезентировал те идеи, которые противоестественны догмату нашей церкви. Банально, тебя будут порицать даже за накрашенные ногти — тем более, если ты мужчина. Как для тебя сосуществуют эти две идеи?
— Когда я писал «Фриков», то при оформлении использовал отсылки к православной иконописи. И моей основной идеей стало убеждение, что Иисус Христос был «фриком». Это действительно так. Христос сталкивался с гонениями. Думаю, если бы Иисус жил сейчас, то стал бы главным защитником ЛГБТ-сообщества. Я не говорю о том, что он бы поддерживал разврат, Содом и Гоморру. Но ему бы точно не понравилось то, что происходит сейчас у нас в стране.
— Песня «Цветик». Это действительно рефлексия о героиновом буме девяностых?
— Да. Ещё эта песня автобиографичная. С возрастом, я стал больше задумываться насчёт того, как тогда всё это происходило. Начал больше общаться на эту тему с родителями и стариками. Я сам плохо помню те события, поэтому «Цветик» — это рефлексия не столько моих чувств от воспоминаний, сколько эмоций матерей и бабушек.
Потом слушал песню «Храмомама» группы «Хадн Дадн», где пелось «проезжаю мимо храма, где крестили мою маму». Эти строчки вызвали у меня странные чувства. Не могу сказать, что испытывал подобное при прослушивании музыки. Они породили цепь ассоциаций, и мне захотелось написать про то время (когда я ещё не родился, либо был совсем мал).
— Я написал в ревью на «Цветик», что «примет девяностых достаточно, а ощущения времени, что это спето сейчас, нет вообще». Пытался ли ты, тем не менее, достичь ощущения современности в песне?
— Изначально да. Была идея, что это будет рефлексией о прошлом с перспективы настоящего, то есть от человека из нынешнего поколения. Но потом, прочитав рецензию, подумал, что и правда: музыкально оно звучит несовременно.
Я стал думать и оправдал себя тем, что действие песни «Цветик» происходит в прошлом и, возможно, музыкальные декорации сложились всё-таки правильно, соответствуя тому времени. Будет ещё одна песня на альбоме — там я уже стараюсь сделать полноценный взгляд из сегодня в прошлое.
— Как относишься к участившимся сравнениям с «Агатой Кристи»?
— Я удивился. Обычно нас сравнивали с «Мумий Троллем», но потом пошла «Агата Кристи». Сначала думал, что это единичный случай, но потом стал наблюдать эту тенденцию, в том числе и в рецензии от VATNIKSTAN. Не знаю, соглашаться с этим или нет. Но подумал, раз появилось новое сравнение, то что-то изменилось в музыке.
— Должен сказать, ваша музыка вызывает у меня смешанные чувства. С одной стороны, могу включить «Мистер Леди», и слышу редкую на русском вариацию по теме боиувской «Rebel Rebel». Но в версии «Май Искариота» песня начинает превращаться почти что в нинтендо-кор, напоминающий «Пошлую Молли». Умышленно ли некоторые аранжировки трансформируются в нечто подобное, а некоторые тексты варьируются от интересных поэтических решений до того, что некоторые назвали бы «кринж»?
— Да, это умышленно. Когда «Мистер Леди» понравился людям больше других песен, я стал думать о причинах. И предположил, что, помимо запоминающегося припева, важны первые строчки — они должны зацепить. Когда я писал песню «Кумир», то поставил себе цель написать нечто максимально попсовое. Правда, не уверен, что у меня получилось. Иногда, чтобы зацепить, нужно немного позёрства. Не знаю, стал бы я так делать сейчас.
— Кто повлиял на твою вокальную манеру?
— Долгое время я пытался отвергать, а потом понял, что самое сильное влияние оказал, конечно, Лагутенко. Помимо него — Людмила Гурченко. Раньше её влияние было более очевидным, когда я пел во всяких ДК. Но потом стал сознательно отходить от него.
Меня всегда впечатляло, что она брала не только голосом, а театральностью и артистизмом. Я стал делать упор именно на это. В какой-то момент нашёл плюсы в Андрее Данилко. Мне понравилось, как он выдерживает взаимодействие с залом. Помню, был целый период, когда я слушал песни Верки Сердючки. И мне очень нравилось.
— По аналогии с вопросом про Боуи: что для тебя «Мумий Тролль»?
— Для меня он — лучшее, что случалось в нашей музыке после развала СССР. Сейчас такой группы, каким «МТ» был в 1990‑х годах, нет.
На «Ноже» как-то выходила статья: «Как Мумий Тролль убил русский-рок». Мне понравилась там мысль о том, что Лагутенко произвёл реформу в нашей музыке. Я люблю тексты, которые вызывают эмоцию «наконец-то про это сказали». Самым интересным был фрагмент про то, как группа переиначила роль лирики русского-рока.
Раньше у нас был большой упор в лирическую составляющую, а Лагутенко начал играться. Иногда думаю, что у него абсолютно сумасшедшие песни. Взять «Вечерний чай». Там поётся:
«Я голоса других планет
Услышал за столом в обед,
Поглощая за столом
Два блюда из макарон».
О чем он поёт? Никто понятия не имеет, но круто.
— Как думаешь, может ли в России случится «переоткрытие» «Мумий Тролля»?
— Думаю, может. Но если бы оно случилось, хотелось бы, чтоб его сделал я. Честно говоря, думаю, что нам сейчас очень не хватает «Мумий Тролля».
Но грань тонкая — между банальным подражанием, и новым Лагутенко. Если всё-таки подобное случится, оно должно произойти не по плану, а инерционно. Но было бы очень круто. Я этого прямо хочу.
— Ты относишься к голосу как к музыкальному инструменту, или к инструменту по донесению текста? Порой возникает ощущение перегруженности текстом. А порой наоборот, как в «Паночка померла». Интересно, чем вызваны такие разные подходы?
— Если говорить конкретно о «Паночке», то она была написана за два часа и получилась случайно. Я написал инструментал, дело было к ночи, и чтобы забить на время вокальное пространство, накидал текст. Я читал тогда Гоголя, и пришла в голову эта фраза: «Паночка помэрла». Планировал на утро переписать текст, но проснулся и подумал, что стоит так и оставить.
А насчёт перегруженности в целом — наверное, это связано с тем, что часто сначала я пишу текст и работаю с ним, а потом уже с музыкой. Например, «Барса» написал, вообще не держа в голове никакой ритм.
— Ты говорил, что вашего адресата гипотетически можно обозначить «фриком». Я понимаю, что ты имеешь ввиду. Если мы посмотрим на историю, например, английской музыки, то увидим, что там есть целая традиция обращения к этим самым фрикам. «The Kinks» с их скетчами, Боуи с его идеей, что «быть другим — нормально», «The Cure» с их пригородной депрессией, гендерная интрига «Suede», классовая оптика «Pulp» через призму секса, и так далее. Как считаешь, можно ли вычленить подобный нарратив в русской музыке?
— С ходу примеры в голову не лезут. Те, кого бы я назвал фриками сейчас и три года назад, пожалуй, разные люди. Раньше я больше внимания обращал на наружное проявление фричества, сейчас — на внутреннее. Но вообще, считаю, что настоящее фричество — в красоте: у нас не привыкли видеть по-настоящему красивых людей. Мне кажется, красота внешняя выражает красоту внутреннюю. Чаадаев считал, что если человек выглядит неэстетично, то это оскорбление окружающего. Но я имею в виду не физическую красоту, а некую харизму, вот это выражение глубинного.
— Ты однажды сказал, что быть фриком — значит, быть лучшим. Но часто певцы, обращавшиеся к фрикам (например, Моррисси), как раз педалировали идею, что фрики — это не те, кто старается быть лучшим, а те, кто подобных целей вообще не преследуют. Так что значит «быть лучшим»?
— У каждого есть свои мечты и желания. Я думаю, что фрики — это те, кто исполняет желания. Это отсутствие страха. Каждый из нас — это творение. А творение тем лучше, чем оно индивидуальней. Если мы стремимся к своим особенностям, то становимся лучше. Думаю, у каждого есть шанс стать таким, особенным.
— Бретт Андерсон (фронтмен «Suede») как-то сказал: он с такой страстью пишет о сексе, потому что «британцы являются одними из самых творческих людей в мире только из-за безумия страны. Это гигантская паутина извращённости, подавленной сексуальности и застенчивости». У нас, мне кажется, пишут про секс почти со спортивным интересом, при этом никто не пишет о конфузах, связанных с ним. Если ты согласен, то как считаешь, в чём причина?
— У нас есть хип-хоп, в котором много секса — опять же, абсолютно не странного. Есть условная «противоположная» сцена, которую лично я считаю более элитарной. Это определённое противопоставление рэп-артистам. Возможно, в песнях этого, более элитарного, фланга нет секса как раз из-за противопоставления. Например, «Хадн Дадн», «Shortparis», «Ic3peak», если брать популярных. Может быть, когда-нибудь и подобные артисты начнут петь о сексе «по-другому», но пока что вот так.
— Какого типажа фронтмена не хватает в России и почему?
— Я думаю, что должен быть кумир поколения. Есть крутые ребята, но нет хэдлайнера. Я бы хотел, чтобы он был в меру эпатажный, потому что это вызов и двигатель прогресса. Плюс, он должен быть идеологом, но не политическим, а ментально-философским. И не напрямую, но чтобы его песни складывались в общее мировоззрение. Он обязательно должен быть неконформен современности. Чтобы его песни толкали к трансформации реальности. Сначала мечта — а потом реальность.
— Я заметил, что частью эстетики «Май Искариота» в социальных сетях является своего рода анонимность. На многих фотографиях ты прикрываешь лицо, или же фотоснимки очень размыты. То же самое с клипом на «Цветик». Из-за этого, вкупе с голосом, сложно определить, какого ты пола. Скажи, это умышленный ход?
— И да, и нет. Насчёт анонимности — мне всегда казалось, что когда появляется что-то таинственное, то возникает и интерес. Я не люблю, когда, заходя к нам на страницу, мне тычут в лоб, что мы «группа». Социальные сети — такая же часть творческого и эстетического процесса, что и музыка. Даже не могу представить, что мы когда-нибудь выложим стандартные фотографии с концерта, или что-нибудь в этом духе.
Когда мы только начинали, многие не понимали, парень я или девушка. Мне это нравилось. К тому же, большинство людей влюбляется сначала в образ музыканта, а уже от этого начинает больше нравиться и музыка.
И, в продолжение темы фронтмена — мне кажется, что андрогинность очень важна. Если мы говорим о чём-то Божественном и Высшем, то не можем сказать, что у этого Высшего есть пол. Я, конечно, не сравниваю себя с проявлением Божественного, а просто говорю об абстрактной фигуре артиста. Но думаю, артист хотя бы минимально должен ассоциироваться с чем-то подобным, транслировать эту Сущность. Это попросту интересней.
Читайте также «„Такие Бермуды“: 20 малоизвестных песен „Мумий Тролля“».