Новый альбом Оксимирона — главное медиасобытие месяца, а возможно, и целого года. Ещё до своего появления заявленная пластинка породила вокруг себя заоблачный уровень ожиданий, неизменно подогреваемый интенсивной пиар-кампанией.
Музыкальный критик Пётр Полещук несколько раз переслушал «Красоту и Уродство» и рассказывает, почему громогласное возвращение Мирона невыгодно оттенилось вынужденным затишьем у Моргенштерна.
О чём. Или всё-таки о ком?
Оксимирон отказывается от короны, но не от империи: примерно так можно вкратце описать смену регистра лирического героя Окси. Он будто признаёт правоту Славы КПСС, подчёркивая: «Нигде так не одиноко / Как на сцене стадиона». Даже афиша Imperivm Tour Фёдорова подсвечена новыми, меланхолическими тонами.
Подобно Дрейку и Канье, Мирон вводит в русский рэп пока ещё слабо проявивший себя мотив одиночества, преследующего артистов под грузом славы (и, к слову, сопровождает выход альбома доведённым до абсурда промо). Неслучайно Дима Бамберг ещё на «Кто убил Марка?» заметил: Окси будто заигрывает с модной ныне исповедальностью.
И действительно, десятиминутный трек-реванш как будто лучше всего звучит в связке с новым альбомом, нежели с микстейпом. Не считая того что «Красота и Уродство» не продолжает, а обрывает «Горгород»: мол, а что вообще, по правде говоря, даёт ответ шестилетней загадки? Столкнувшийся с тем, что полностью исчерпал тему, Мирон вернулся к истокам. Зачем? Возможно, для поиска свежих тем или вдохновения. Да и что ещё делать, отсидев несколько лет в тюрьме, возведённой в чертогах разума собственными амбициями?
Вот только — прямо как у Канье — это всё ещё предельно эгоцентричный рэп про самого Окси. Поменялась лишь декорация на сцене стадиона: вместо занавеса теперь решётка. Вполне, кстати, рабочая в поэтике Мирона метафора состояния страны здесь и сейчас.
Однако все эти раскиданные по альбому аббревиатуры из мира властных структур больше похожи на самозабвенные упражнения в артикуляции, чем даже на банально-либеральное «обращение внимания на проблему». Уж больно явно выставлен акцент на техничности. Взять хотя бы престранный трек «Агент», где речь вроде как о наболевшей теме — но сразу ясно, что Фёдоров читает здесь о себе как об иноагенте русского рэпа.
Скандальная строчка про Шульман больше похожа на пример политической безграмотности, нежели на доказательство образованности: подобную вульгарность можно спокойно и даже органично представить в памфлете у Фэйса, но никак не от выпускника Оксфорда. Дежурно, хотя небезынтересно, Мирон вспоминает о других в «Непрожитой жизни» — но это лишь исключение, доказывающее правило. В остальном все разбросанные по списку из 22 треков образы будто несут в себе отпечаток самого Окси, если не сказать лицо — ни дать ни взять фильм с Джоном Малковичем, только в главных ролях Мирон Фёдоров.
Вот и получается, что за решёткой оказался сам Оксимирон. Там ему есть чем заняться: бывший триумфатор помнит все свои 12 подвигов, только теперь припоминает ещё и пороки. Например, трек «Улёт» повествует о вечных изменах Мирона. Правда, быстро выясняется, что речь не столько про отношения с девушкой, сколько про пренебрежение рэпера собственным телом. Даже в самообличении не обошлось без показного геройства — признание ошибок представлено здесь скорее в качестве ступенек для восхождения.
Короче, корона сидит явно плохо, но Фёдоров особо не спешит её поправлять. Самовольное обнажение короля мало что меняет в империи, если билеты на все концерты оказались раскуплены меньше чем за день.
Этот ход, конечно же, неслучаен: помимо того, что возвращения ждали давно, так ещё и сам Мирон постарался выжать на полную красноречие и наличную эрудицию — за что, кстати, и полюбился аудитории. Названия, требующие помощи поисковика, здесь вылетают такой автоматной очередью, что альбом Окси впору снабжать подстрочником.
Излюбленный Мироном неймдроппинг — именно тот приём, что вызывает экзальтированную реакцию у Михаила Козырева и откровенно непрофессиональные комментарии Андрея Бухарина. А значит, продолжает легитимировать рэпера в большой культурной индустрии, выходящей за пределы хип-хопа. Как поётся в «Мы все умрём», забивать на «скилл самопиара» на пике славы определённо не стоит.
Но на поверку оказывается, что аллюзии в треках плохо друг с другом склеены — как будто «наскоряк», что хорошо видно на примере строчки с упоминанием философа Ника Ланда и поэта-песенника Ника Кейва. Вполне может быть, что скрепой снова выступил апломб Мирона — столь суетной, что позавидовал бы акселерационист Ланд, но и не уступающий в чрезмерной серьёзности густобровому Кейву.
В другие моменты кажется, что жук вновь залетел в чужое гнездо: упоминание трикстера Курёхина едва ли адекватно в тексте Оксимирона. Скорее мундир Капитана больше по плечу заклятому врагу Фёдорова — разночинцу и апологету постиронии Славе КПСС. Что уж говорить про название трека «Хоп-механика», которое с лёгкостью можно представить украшением релиза от любого члена «Антихайпа».
Но это всё преамбула, затравки ради и для демонстрации важного факта: можно долго разглагольствовать об альбоме и столкнуться с тем, что вообще ничего не было сказано о самой музыке.
Музыка и цайтгайст
О чём с порога заявляет «Красота и Уродство», так это о том, что Мирон остался верен своему слову: не поступается принципами, критикует (по его мнению) деградировавший рэп, поимённо проходится по политикам. Короче — продолжает гнуть свою линию.
Но проблема в том, что он верен слову буквально. Оксимирон мерит себя по Ламару, но забывает, что западный рэпер обогатил не только словарный запас современного хип-хопа, но и музыкальный — обрушив на Америку XXI века зубоскалистый джаз. Тем временем в наших реалиях джаз привносит в русский рэп человек, в принципе имеющий опосредованное отношение к хип-хопу. А Окси мог бы спокойно выпустить речитативы без битов, а то и попросту сборник сонетов — мало бы что изменилось. Если уж всё творчество Мирона — апроприация, то явно недожатая до конца.
Для рэпера, который устраивает перехват (и даже перехват перехвата) грядущей критики в треке «Рецензия», Мирон как будто игнорирует факт, что все критикуемые им «сельчане» давно перебрались в мегаполис. При этом музыка Окси хронологически гораздо ближе к ненавистному им «падик-рэпу», нежели саунд любого другого исполнителя сегодня: легко представить, что альбом «Красота и Уродство» мог выйти ещё до «Горгорода», со скромной поправкой на приметы времени.
Впрочем, сам Мирон нисколько не стесняется старомодного звучания и позиционирует это в качестве примера несгибаемой воли. «Я не Виан», — читает Окси, но это верно лишь отчасти. Классик французской литературы написал свой магнум-опус «Пена дней» в 1946 году, но в содержании произведения не оказалось ни войны, ни холокоста — ровным счётом ничего, что выглядело бы актуальным. Это был намеренный жест по созданию альтернативного цайтгайсту произведения, где доводились до абсурда современные тому периоду тренды и сводились к карикатурам медийные личности вроде Жан-Поля Сартра.
Примерно так поступил и Мирон, выпустив пластинку, сочинённую умышленно не в духе времени. Тут тоже есть попытка нарисовать карикатуру на Моргентшерна, Кизару и других рэперов, откровенно манкирующих качеством текста. Вот только если у Бориса Виана получилось написать тонкое (и по-французски лёгкое) произведение, то альбом «Красота и Уродство» больше похож на причитания старика, пребывающего и не в духе времени, и попросту — не в духе.
В чём Оксимирон точно не Виан, так это в том, что писатель дерзко бросил миру вызов формой, пародируя множество литературных стилей. Мирон же только сетует на обнищание рэпа, но по иронии оказывается не в силах дотянуть хотя бы до убедительной пародии на тех, кого считает паразитами жанра. В те редкие моменты, когда он старается выдать более тонкую критику — например, интонируя в духе кальян-рэпа на «Партизанском Радио», — не покидает ощущение, что критикуемые Мироном исполнители всё ещё звучат убедительнее на своём поле. Что уж говорить, если музыка в книге Виана использована в разы хитрей, чем в альбоме из 22 песен.
Если условиться, что в первом треке Окси и впрямь сравнивает себя с Дэймоном Албарном, то он забывает, что на фронтмена Blur всегда найдётся фронтмен Oasis. А то и двое. Именно так обстоит дело в рэп-игре последние пять лет: количественно (и, пожалуй, качественно) Мирон явно уступает тем, кто, быть может, не победили бы в рядовом баттле с ним, но точно выиграли войну. Будь это Кизару или же Моргенштерн.
Впрочем, гораздо интересней поговорить не о самом альбоме, а о том, что ему сопутствовало.
Культурный капитал Мирона Фёдорова. В культуре ли дело?
«Красота и Уродство» — не продолжение ни «Горгорода», ни «Вечного Жида». Всё проще: это окончание череды недавних событий, начавшихся с баннеров «Когда альбом?», выпуска клипа «Кто убил Марка?» и завершившихся странным «обманом» при выпуске микстейпа «Смутное Время».
Между выпуском нового альбома и «нарушенным обещанием», впрочем, произошло кое-что ещё — а именно легитимация Оксимирона в Госдуме как рэпера, которому ничего не грозит. Первый заместитель председателя думского комитета по культуре Елена Драпеко заявила, что Оксимирон, «конечно, молодец, потому что у него хороший литературный язык. Я, знаете, вдруг вспомнила поэзию начала XX века. Только они не догадались это под музыку делать». И добавила, что Мирон явно «лучше, чем Моргенштерн этот, фрик ужасный».
Помнится, все удивлялись тому, как рэпер Хаски умудряется писать песни, подразумевающие критику правительства, попадается на прицел суда, а вместе с тем дружит и записывается с Захаром Прилепиным. В случае с Мироном парадокс ещё сюрреалистичней: рэпера признают как не вредоносного аккурат перед выпуском альбома, где Окси не стесняется обличать политических лиц России и Беларуси.
А буквально через пару дней, по какому-то курёхинскому сценарию, Мирона таки решают проверить. Какая у всего этого логика — загадка посильнее личности убийцы Марка. Однако кое-что кажется неслучайным.
Но обо всём по порядку.
Если содержание «Красоты и Уродства» говорит о внутреннем состоянии рэпера, то промокампания (и контекст вокруг альбома вообще) говорит о внешнем. Если внутри Оксимирон рефлексирует о мире, то вокруг — выстраивает мир.
Для начала Мирон, очевидно, проводит генеалогию: на фиты он приглашает разных артистов в диапазоне от Томми Кэша до Дельфина, ATL или Айгель Гайсины из «Аигел». Эстонский король эпатажа может выглядеть в этом наборе, простите, с боку припёку, но это не удивительно: остальные артисты внезапно выглядят почти командой. Их присутствие говорит само за себя. Пожалуй, оно способно сказать больше, чем прочитанные и спетые ими куплеты (на удивление скромные): Окси явно даёт понять, что хорошо осознаёт свой культурный статус, а потому помещает себя в один ряд прежде всего с мастерами слова, а не звука.
Туда же давно бродивший миф о том, что Мирон Фёдоров разделит одну песню с БГ. Этого не случилось, но след Гребенщикова на «Красоте и Уродстве» чуть ли не самый яркий — именно патриарху русского рока принадлежит авторство обложки. Как результат — вал заголовков в духе «Оксимирон — БГ для зумеров». Зумеры ли основная аудитория Мирона — это ещё вопрос, а вот сравнение с Гребенщиковым, надо признать, верное.
Это не намёк на то, что у БГ проблемы со звуком: даже самые слабые пластинки Гребенщикова выигрывают в этом отношении у Окси. Но указание на почти идентичный статус обоих артистов — как в рамках своего жанра, так и в отечественной культуре вообще. «Аквариум» был ответственен за окультуривание русского рока, выводя из бунтарского жанра всё потенциально опасное — от табуированных тематик (например, сексуальных) и неконформных музыкальных ритмов до самого образа музыкантов: скорее интеллигенты, нежели тунеядцы. Вместо подрывных манифестов БГ предложил набор богатых метафор, многочисленные отсылки к высокой культуре, эзотерическое измерение песен и образ рокера-мудреца.
По замечанию музыкального культуролога Артёма Рондарева, не мудрено, что песни БГ вызывали переполох у старшего поколения СССР в разы меньше, чем песни раннего «бездельника» Цоя, олицетворявшего разом все грехи рок-н-ролла. Гребенщиков доказал, что в России не только поэт больше, чем поэт, но и рокер обязан тянуться к высокому, если не хочет прозябать в маргиналах и дальше. Так БГ смог заработать признание в мире, который относился к рок-музыке если не с презрением, то с подозрением.
К добру или к худу, но схожую операцию на теле русского рэпа проделал Мирон — на данный момент это очевидно всем. Признание Фёдорова в гуманитарной среде для русского рэпа как жанра беспрецедентно. Симптоматично, что всё чаще и чаще Окси называют поэтом — и вот уже про хип-хоп открыто рассказывают на федеральных каналах.
Иными словами, за какими бы «диссидентскими» высказываниями ни был замечен Мирон, он уже вписал себя в историю 2010‑х как сила, которая пришла окультуривать. Принципиально важно, что этот процесс в случае Фёдорова происходит сверху вниз, а не наоборот. Ругань Окси на то, что рэп обыдлел, совсем не похожа на цинизм, скажем, Скриптонита, подарившего стиль тем, кому до чувства эстетики нет никакого дела.
И хотя определения «батя» и «отец» в рэп-среде можно встретить по отношению к каждому из упомянутых артистов, вполне очевидно, кто из отцов кровный, а кто приёмный. В самом общем смысле хип-хоп — это культура малой группы, мстящей большому миру. А доказывая большому обществу, что рэпер в России отныне больше, чем рэпер, Мирон начинает играть по правилам этого общества.
Едва ли стоит ставить знак равенства между культурой и политикой, но фасадная риторика о необходимости окультурить народ (за чем скрыта пустая апелляция к классикам как к «дедам» от искусства) поддерживается и на государственном уровне. Грубо говоря, опять выходит, что «если невозможно остановить, то нужно возглавить».
Так и начинает выглядеть закономерным признание Окси в органах власти: пусть, мол, образовывает. И характерно, что противопоставление Мирона Моргенштерну в устах бывших опинион-мейкеров вроде Бухарина отдаёт эхом голоса той же Драпеко. В замечании о «победе вкуса» прочитывается не только кощунственный плевок в сторону политбеженца, но та же логика, что у комитета культуры в Госдуме.
Моргенштерн — нежеланное, но закономерное дитя своего времени. Панк эпохи капитализма в современной России. Все его действия провоцирующего характера не только подрывают догмат Высокой культуры, большого общества и прочего, но вообще догматику как таковую. Он так же закономерен ещё и в том смысле, что нет другого артиста, по которому удалось бы лучше отследить трансформации закона в России. И если условный Бухарин считает, что всё просто: признание Мирона властями — победа, а бегство Алишера — поражение, то совесть Фёдорова, кажется, в этом не уверена.
Читайте также «Странные коллаборации музыкантов».
