Гапон и Ленин за границей

Отры­вок из вос­по­ми­на­ний Геор­гия Гапо­на о Кро­ва­вом вос­кре­се­нье вызвал у наших чита­те­лей инте­рес, и VATNIKSTAN решил поин­те­ре­со­вать­ся: а что было с Гапо­ном после этих собы­тий? Пуб­ли­ку­ем отры­вок из вос­по­ми­на­ний Надеж­ды Круп­ской, супру­ги Лени­на, кото­рая наблю­да­ла за корот­ким пери­о­дом дея­тель­но­сти «рево­лю­ци­он­но­го попа» в Швей­ца­рии, а так­же за его обще­ни­ем с боль­ше­ви­ка­ми и лич­но Вла­ди­ми­ром Ильи­чом. Места­ми Гапон кажет­ся «неук­лю­жим» и неда­лё­ким рево­лю­ци­о­не­ром, а ино­гда — слу­чай­ным чело­ве­ком в поли­ти­че­ском вих­ре, кото­рый захва­тил и увлёк его. Так или ина­че, эти дета­ли поз­во­ля­ют раз­ба­вить усто­яв­ше­е­ся сего­дня кли­ше о Гапоне как «про­во­ка­то­ре».

Этот фраг­мент — часть трёх­том­ных мему­а­ров Круп­ской «Вос­по­ми­на­ния о Ленине», вышед­ших в 1930‑е годы.

Вско­ре при­е­хал в Жене­ву Гапон. Попал он сна­ча­ла к эсе­рам, и те ста­ра­лись изоб­ра­зить дело так, что Гапон «их» чело­век, да и всё рабо­чее дви­же­ние Пите­ра так­же дело их рук. Они страш­но рекла­ми­ро­ва­ли Гапо­на, вос­хва­ля­ли его. В то вре­мя Гапон сто­ял в цен­тре все­об­ще­го вни­ма­ния, и англий­ский «Times» (газе­та «Вре­мя») пла­тил ему беше­ные день­ги за каж­дую строчку.

Через неко­то­рое вре­мя после при­ез­да Гапо­на в Жене­ву к нам при­шла под вечер какая-то эсе­ров­ская дама и пере­да­ла Вла­ди­ми­ру Ильи­чу, что его хочет видеть Гапон. Усло­ви­лись о месте сви­да­ния на ней­траль­ной поч­ве, в кафе. Насту­пил вечер. Ильич не зажи­гал у себя в ком­на­те огня и шагал из угла в угол.

Гапон был живым кус­ком нарас­тав­шей в Рос­сии рево­лю­ции, чело­ве­ком, тес­но свя­зан­ным с рабо­чи­ми мас­са­ми, без­за­вет­но верив­ши­ми ему, и Ильич вол­но­вал­ся этой встречей.

Один това­рищ недав­но воз­му­тил­ся: как это Вла­ди­мир Ильич имел дело с Гапоном!

Конеч­но, мож­но было про­сто прой­ти мимо Гапо­на, решив напе­рёд, что от попа не будет нико­гда ниче­го доб­ро­го. Так это и сде­лал, напри­мер, Пле­ха­нов, при­няв­ший Гапо­на крайне холод­но. Но в том-то и была сила Ильи­ча, что для него рево­лю­ция была живой, что он умел всмат­ри­вать­ся в её лицо, охва­ты­вать её во всем её мно­го­об­ра­зии, что он знал, пони­мал, чего хотят мас­сы. А зна­ние мас­сы дает­ся лишь сопри­кос­но­ве­ни­ем с ней. Ильи­ча инте­ре­со­ва­ло, чем мог Гапон вли­ять на массу.

Вла­ди­мир Ильич, при­дя со сви­да­ния с Гапо­ном, рас­ска­зы­вал о сво­их впе­чат­ле­ни­ях. Тогда Гапон был еще обве­ян дыха­ни­ем рево­лю­ции. Гово­ря о питер­ских рабо­чих, он весь заго­рал­ся, он кипел него­до­ва­ни­ем, воз­му­ще­ни­ем про­тив царя и его при­спеш­ни­ков. В этом воз­му­ще­нии было нема­ло наив­но­сти, но тем непо­сред­ствен­нее оно было. Это воз­му­ще­ние было созвуч­но с воз­му­ще­ни­ем рабо­чих масс.

«Толь­ко учить­ся ему надо, — гово­рил Вла­ди­мир Ильич. — Я ему ска­зал: „Вы, батень­ка, лести не слу­шай­те, учи­тесь, а то вон где очу­ти­тесь, — пока­зал ему под стол“».

8 фев­ра­ля Вла­ди­мир Ильич писал в № 7 «Впе­рёд»:

«Поже­ла­ем, что­бы Г. Гапо­ну, так глу­бо­ко пере­жив­ше­му и пере­чув­ство­вав­ше­му пере­ход от воз­зре­ний поли­ти­че­ски бес­со­зна­тель­но­го наро­да к воз­зре­ни­ям рево­лю­ци­он­ным, уда­лось дора­бо­тать­ся до необ­хо­ди­мой для поли­ти­че­ско­го дея­те­ля ясно­сти рево­лю­ци­он­но­го миросозерцания».

Гапон нико­гда не дора­бо­тал­ся до этой ясно­сти. Он был сыном бога­то­го укра­ин­ско­го кре­стья­ни­на, до кон­ца сохра­нил связь со сво­ей семьёй, со сво­им селом. Он хоро­шо знал нуж­ды кре­стьян, язык его был прост и бли­зок серой рабо­чей мас­се; в этом его про­ис­хож­де­нии, в этой его свя­зи с дерев­ней, может быть, одна из тайн его успе­ха; но труд­но было встре­тить чело­ве­ка, так насквозь про­ник­ну­то­го попов­ской пси­хо­ло­ги­ей, как Гапон. Рань­ше он нико­гда не знал рево­лю­ци­он­ной сре­ды, а по нату­ре сво­ей был не рево­лю­ци­о­не­ром, а хит­рым попом, шед­шим на какие угод­но ком­про­мис­сы. Он рас­ска­зы­вал как-то:

«Одно вре­мя нашли на меня сомне­ния, поко­ле­ба­лась во мне вера. Совсем рас­хво­рал­ся, поехал в Крым. В то вре­мя был там ста­рец, гово­ри­ли, свя­той жиз­ни. Поехал я к нему, что­бы в вере укре­пить­ся. При­шел я к стар­цу; у ручья народ собрав­шись, и ста­рец моле­бен слу­жит. В ручье ямка, буд­то конь Геор­гия Побе­до­нос­ца тут сту­пил. Ну, глу­пость, конеч­но. Но, думаю, не в этом дело, — вера у стар­ца глу­бо­ка. Под­хо­жу после молеб­на к стар­цу бла­го­сло­вить­ся. А он ски­да­ет ризу да гово­рит: „А мы тут лав­ку свеч­ную поста­ви­ли, натор­го­ва­ли сколь­ко!“ Вот те и вера! Еле живой я домой дошёл. Был у меня при­я­тель тогда, худож­ник Вере­ща­гин, гово­рит: „Брось свя­щен­ство!“ Ну, поду­мал я: сей­час на селе роди­те­лей ува­жа­ют, отец — стар­ши­на, ото всех почёт, а тогда ста­нут все в гла­за бро­сать: сын — рас­стри­га! Не сло­жил я сана».

В этом рас­ска­зе весь Гапон.

Учить­ся он не умел. Он уде­лял нема­ло вре­ме­ни, что­бы учить­ся стре­лять в цель и ездить вер­хом, но с книж­ка­ми дело у него пло­хо лади­лось. Прав­да, он, по сове­ту Ильи­ча, засел за чте­ние пле­ха­нов­ских сочи­не­ний, но читал их как бы по обя­зан­но­сти. Из книг Гапон учить­ся не умел. Но не умел он учить­ся и из жиз­ни. Попов­ская пси­хо­ло­гия засти­ла­ла ему гла­за. Попав вновь в Рос­сию, он ска­тил­ся в без­дну провокаторства.

С пер­вых же дней рево­лю­ции Ильи­чу ста­ла сра­зу ясна вся пер­спек­ти­ва. Он понял, что теперь дви­же­ние будет рас­ти как лави­на, что рево­лю­ци­он­ный народ не оста­но­вит­ся на пол­пу­ти, что рабо­чие ринут­ся в бой с само­дер­жа­ви­ем. Побе­дят ли рабо­чие, или будут побеж­де­ны, — это вид­но будет в резуль­та­те схват­ки. А что­бы побе­дить, надо быть как мож­но луч­ше вооружённым.

У Ильи­ча было все­гда какое-то осо­бое чутье, глу­бо­кое пони­ма­ние того, что пере­жи­ва­ет в дан­ную мину­ту рабо­чий класс.

Мень­ше­ви­ки, ори­ен­ти­ру­ясь на либе­раль­ную бур­жу­а­зию, кото­рую надо было ещё рас­ка­чи­вать, тол­ко­ва­ли о том, что надо «раз­вя­зать» рево­лю­цию, — Ильич знал, что рабо­чие уже реши­лись бороть­ся до кон­ца. И он был с ними. Он знал, что оста­но­вить­ся на пол­до­ро­ге нель­зя, что это внес­ло бы в рабо­чий класс такую демо­ра­ли­за­цию, такое пони­же­ние энер­гии в борь­бе, при­нес­ло бы такой гро­мад­ный ущерб делу, что на это нель­зя было идти ни под каким видом. И исто­рия пока­за­ла, что в рево­лю­ции пято­го года рабо­чий класс потер­пел пора­же­ние, но побеж­ден не был, его готов­ность к борь­бе не была слом­ле­на. Это­го не пони­ма­ли те, кто напа­дал на Лени­на за его «пря­мо­ли­ней­ность», кто после пора­же­ния не умел ниче­го ска­зать, кро­ме того, что «не нуж­но было брать­ся за ору­жие». Оста­ва­ясь вер­ным сво­е­му клас­су, нель­зя было не брать­ся за ору­жие, нель­зя было аван­гар­ду остав­лять свой борю­щий­ся класс.

И Ильич неустан­но звал аван­гард рабо­че­го клас­са — пар­тию — к борь­бе, к орга­ни­за­ции, к рабо­те над воору­же­ни­ем масс. Он писал об этом во «Впе­рёд», в пись­мах в Россию.

«Девя­тое янва­ря 1905 года обна­ру­жи­ло весь гигант­ский запас рево­лю­ци­он­ной энер­гии про­ле­та­ри­а­та и всю недо­ста­точ­ность орга­ни­за­ции соци­ал-демо­кра­тов», — писал Вла­ди­мир Ильич в нача­ле фев­ра­ля в сво­ей ста­тье «Долж­ны ли мы орга­ни­зо­вать рево­лю­цию», каж­дая стро­ка кото­рой дышит при­зы­вом перей­ти от слов к делу.

Ильич не толь­ко пере­чи­тал и самым тща­тель­ным обра­зом про­шту­ди­ро­вал, про­ду­мал всё, что писа­ли Маркс и Энгельс о рево­лю­ции и вос­ста­нии, — он про­чёл нема­ло книг и по воен­но­му искус­ству, обду­мы­вая со всех сто­рон тех­ни­ку воору­жен­но­го вос­ста­ния, орга­ни­за­цию его. Он зани­мал­ся этим делом гораз­до боль­ше, чем это зна­ют, и его раз­го­во­ры об удар­ных груп­пах во вре­мя пар­ти­зан­ской вой­ны, «о пят­ках и десят­ках» были не бол­тов­ней про­фа­на, а обду­ман­ным все­сто­ронне планом.

Слу­жа­щий «Société de lecture» был сви­де­те­лем того, как ранень­ко каж­дое утро при­хо­дил рус­ский рево­лю­ци­о­нер в под­вёр­ну­тых от гря­зи на швей­цар­ский манер дешё­вень­ких брю­ках, кото­рые он забы­вал отвер­нуть, брал остав­лен­ную со вче­раш­не­го дня кни­гу о бар­ри­кад­ной борь­бе, о тех­ни­ке наступ­ле­ния, садил­ся на при­выч­ное место к сто­ли­ку у окна, при­гла­жи­вал при­выч­ным жестом жид­кие воло­сы на лысой голо­ве и погру­жал­ся в чте­ние. Ино­гда толь­ко вста­вал, что­бы взять с пол­ки боль­шой сло­варь и отыс­кать там объ­яс­не­ние незна­ко­мо­го тер­ми­на, а потом ходил всё взад и впе­ред и, сев к сто­лу, что-то быст­ро, сосре­до­то­чен­но писал мел­ким почер­ком на чет­вер­туш­ках бумаги.

Боль­ше­ви­ки изыс­ки­ва­ли все сред­ства, что­бы пере­прав­лять в Рос­сию ору­жие, но то, что дела­лось, была кап­ля в море. В Рос­сии обра­зо­вал­ся Бое­вой коми­тет (в Пите­ре), но рабо­тал он мед­лен­но. Ильич писал в Питер:

«В таком деле менее все­го при­год­ны схе­мы, да спо­ры и раз­го­во­ры о функ­ци­ях Бое­во­го коми­те­та и пра­вах его. Тут нуж­на беше­ная энер­гия и ещё энер­гия. Я с ужа­сом, ей-богу, с ужа­сом, вижу, что о бом­бах гово­рят боль­ше пол­го­да и ни одной не сде­ла­ли! А гово­рят учё­ней­шие люди… Иди­те к моло­дё­жи, гос­по­да! Вот одно един­ствен­ное, все­с­па­са­ю­щее сред­ство. Ина­че, ей-богу, вы опоз­да­е­те (я это по все­му вижу) и ока­же­тесь с „учё­ны­ми“ запис­ка­ми, пла­на­ми, чер­те­жа­ми, схе­ма­ми, вели­ко­леп­ны­ми рецеп­та­ми, но без орга­ни­за­ции, без живо­го дела… Не тре­буй­те ника­ких фор­маль­но­стей, наплюй­те, хри­ста ради, на все схе­мы, пошли­те вы, бога для, все „функ­ции, пра­ва и при­ви­ле­гии“ ко всем чертям».

И боль­ше­ви­ки дела­ли в смыс­ле под­го­тов­ки воору­жён­но­го вос­ста­ния нема­ло, про­яв­ляя неред­ко колос­саль­ный геро­изм, рискуя каж­дую мину­ту жиз­нью. Под­го­тов­ка воору­жён­но­го вос­ста­ния — таков был лозунг боль­ше­ви­ков. О воору­жён­ном вос­ста­нии тол­ко­вал и Гапон.

Вско­ре по при­ез­де он высту­па­ет с про­ек­том бое­во­го согла­ше­ния рево­лю­ци­он­ных пар­тий. В № 7 «Впе­рёд» (от 8 фев­ра­ля 1905 г.) Вла­ди­мир Ильич даёт оцен­ку пред­ло­же­ния Гапо­на и подроб­но осве­ща­ет весь вопрос о бое­вых соглашениях.

Гапон взял на себя зада­чу снаб­дить питер­ских рабо­чих ору­жи­ем. В рас­по­ря­же­ние Гапо­на посту­па­ли вся­ко­го рода пожерт­во­ва­ния. Он заку­пал в Англии ору­жие. Нако­нец дело было сла­же­но. Най­ден был паро­ход — «Джон Граф­тон», капи­тан кото­ро­го согла­сил­ся вез­ти ору­жие и сгру­зить его на одном из ост­ро­вов невда­ле­ке от рус­ской гра­ни­цы. Не имея пред­став­ле­ния, как ведут­ся неле­галь­ные транс­порт­ные дела, Гапон пред­став­лял себе дело гораз­до про­ще, чем оно было в дей­стви­тель­но­сти. Что­бы орга­ни­зо­вать дело, он взял у нас неле­галь­ный пас­порт и свя­зи и отпра­вил­ся в Питер. Вла­ди­мир Ильич видел во всём пред­при­я­тии пере­ход от слов к делу. Ору­жие нуж­но рабо­чим во что бы то ни ста­ло. Из все­го пред­при­я­тия, одна­ко, ниче­го не вышло. «Граф­тон» сел на мель, и вооб­ще подъ­е­хать к наме­чен­но­му ост­ро­ву ока­за­лось невоз­мож­ным. Но и в Пите­ре Гапон ниче­го не смог сде­лать. Ему при­шлось скры­вать­ся в убо­гих квар­ти­рах рабо­чих. При­шлось жить под чужим име­нем, все сно­ше­ния были страш­но затруд­не­ны, адре­са эсе­ров, где надо было усло­вить­ся о при­е­ме транс­пор­та, ока­за­лись мифи­че­ски­ми. Толь­ко боль­ше­ви­ки посла­ли на ост­ров сво­их людей. На Гапо­на всё это про­из­ве­ло оше­лом­ля­ю­щее впе­чат­ле­ние. Жить неле­галь­но, впро­го­лодь, нико­му не пока­зы­ва­ясь, совсем не то, что высту­пать, ничем не рискуя, на тысяч­ных собра­ни­ях. Нала­жи­вать кон­спи­ра­тив­ную достав­ку ору­жия мог­ли лишь люди совер­шен­но ино­го рево­лю­ци­он­но­го зака­ла, чем Гапон, гото­вые идти на вся­кую без­вест­ную жертву…

Гапо­ну посвя­щён эпи­зод из сери­а­ла «Импе­рия под уда­ром» (2000), где его роль испол­нил Алек­сандр Домогаров.

Дру­гой лозунг, выдви­ну­тый Ильи­чом, это — под­держ­ка борь­бы кре­стьян за зем­лю. Эта под­держ­ка дала бы рабо­че­му клас­су воз­мож­ность опи­рать­ся в сво­ей борь­бе на кре­стьян­ство. Кре­стьян­ско­му вопро­су Вла­ди­мир Ильич все­гда уде­лял мно­го вни­ма­ния. В своё вре­мя, при обсуж­де­нии про­грам­мы пар­тии ко II съез­ду, Вла­ди­мир Ильич выдви­нул — и горя­чо его отста­и­вал — лозунг воз­вра­ще­ния кре­стья­нам «отрез­ков» зем­ли, отре­зан­ной у них при рефор­ме 1861 года.

Ему каза­лось, что для того, что­бы увлечь за собой кре­стьян­ство, надо выста­вить воз­мож­но более близ­кое кре­стья­нам кон­крет­ное тре­бо­ва­ние. Подоб­но тому как аги­та­цию сре­ди рабо­чих начи­на­ли соци­ал-демо­кра­ты с борь­бы за кипя­ток, за сокра­ще­ние рабо­че­го дня, за свое­вре­мен­ную выпла­ту зара­бот­ной пла­ты, так и кре­стьян­ство надо сор­га­ни­зо­вать вокруг кон­крет­но­го лозунга.

Пятый год заста­вил Ильи­ча пере­смот­реть этот вопрос. Бесе­ды с Гапо­ном — кре­стья­ни­ном по про­ис­хож­де­нию, сохра­нив­шим связь с дерев­ней; бесе­ды с Матю­шен­ко — мат­ро­сом с «Потём­ки­на», с рядом рабо­чих, при­ез­жав­ших из Рос­сии и близ­ко знав­ших, что дела­ет­ся в деревне, пока­за­ли Ильи­чу, что лозунг об «отрез­ках» уже недо­ста­то­чен, что нуж­но выдви­нуть более широ­кий лозунг — кон­фис­ка­ции поме­щи­чьих, удель­ных и цер­ков­ных земель. Неда­ром Ильич в своё вре­мя так усерд­но рыл­ся в ста­ти­сти­че­ских сбор­ни­ках и деталь­но вскры­вал эко­но­ми­че­скую связь меж­ду горо­дом и дерев­ней, меж­ду круп­ной и мел­кой про­мыш­лен­но­стью, меж­ду рабо­чим клас­сом и кре­стьян­ством. Он видел, что настал момент, когда эта эко­но­ми­че­ская связь долж­на послу­жить базой могу­ще­ствен­но­го поли­ти­че­ско­го вли­я­ния про­ле­та­ри­а­та на кре­стьян­ство. Рево­лю­ци­он­ным до кон­ца клас­сом он счи­тал лишь пролетариат.

Запом­ни­лась мне такая сцен­ка. Одна­жды Гапон попро­сил Вла­ди­ми­ра Ильи­ча про­слу­шать напи­сан­ное им воз­зва­ние, кото­рое он начал с боль­шим пафо­сом читать. Воз­зва­ние было пере­пол­не­но про­кля­ти­я­ми царю.

«Не нуж­но нам царя, — гово­ри­лось в воз­зва­нии, — пусть будет один хозя­ин у зем­ли — бог, а вы все у него буде­те арен­да­те­ли!» (в то вре­мя кре­стьян­ское дви­же­ние ещё шло как раз по линии борь­бы за пони­же­ние аренд­ной платы).

Вла­ди­мир Ильич рас­хо­хо­тал­ся, — боль­но уж наи­вен был образ, а с дру­гой сто­ро­ны, очень уж выпук­ло высту­пи­ло то, чем Гапон был бли­зок мас­се: сам кре­стья­нин, он раз­жи­гал у рабо­чих, напо­ло­ви­ну ещё сохра­нив­ших связь с дерев­ней, искон­ную зата­ён­ную жаж­ду земли.

Смех Вла­ди­ми­ра Ильи­ча сму­тил Гапона.

«Может, не так что, — ска­зал он, — ска­жи­те, я поправлю».

Вла­ди­мир Ильич сра­зу стал серьёзен.

«Нет, — ска­зал он, — это не вый­дет, у меня весь ход мыс­ли дру­гой, пиши­те уж сво­им язы­ком, по-своему».

Вспо­ми­на­ет­ся дру­гая сце­на. Дело было уже после III съез­да, после вос­ста­ния «Потём­ки­на». Потём­кин­цы были интер­ни­ро­ва­ны в Румы­нии, страш­но бед­ство­ва­ли. Гапон в то вре­мя полу­чал мно­го денег, — и за свои вос­по­ми­на­ния, и пожерт­во­ва­ния ему вся­кие пере­да­ва­ли на дело рево­лю­ции, — он целы­ми дня­ми возил­ся с закуп­кой одеж­ды для потём­кин­цев. При­е­хал в Жене­ву один из самых вид­ных участ­ни­ков вос­ста­ния на «Потём­кине» — мат­рос Матю­шен­ко. Он сра­зу сошел­ся с Гапо­ном, ходи­ли они неразлучно.

В то вре­мя при­е­хал к нам парень из Моск­вы (я не пом­ню уж его клич­ки), моло­дой крас­но­щё­кий при­каз­чик из книж­но­го скла­да, недав­но став­ший соци­ал-демо­кра­том. При­вез пору­че­ние из Моск­вы. Парень рас­ска­зал, как и поче­му он стал соци­ал-демо­кра­том, а потом стал рас­про­стра­нять­ся, поче­му пра­виль­на про­грам­ма соци­ал-демо­кра­ти­че­ской пар­тии, и изла­гать её — с горяч­но­стью вновь обра­щён­но­го – пункт за пунк­том. Вла­ди­ми­ру Ильи­чу ста­ло скуч­но, и он ушёл в биб­лио­те­ку, оста­вив меня поить пар­ня чаем и выужи­вать из него что мож­но. Парень про­дол­жал изла­гать про­грам­му. В это вре­мя при­шли Гапон и Матю­шен­ко. Я было и их собра­лась поить чаем, да парень в это вре­мя дошел как раз до изло­же­ния «отрез­ков». Услы­ша изло­же­ние это­го пунк­та, при­чём парень стал дока­зы­вать, что даль­ше борь­бы за отрез­ки идти кре­стьяне не долж­ны, — Матю­шен­ко и Гапон вскипели:

«Вся зем­ля народу!».

Не знаю, до чего бы это дело дошло, если бы не при­шел Ильич. Быст­ро разо­брав­шись, о чём идет спор, он не стал гово­рить по суще­ству, а увёл Гапо­на и Матю­шен­ко к себе. Я поста­ра­лась поско­рее спла­вить парня.