Весной 1917 года многие бывшие слуги поверженного самодержавия взялись за перо: кто с тем, чтобы оправдать себя перед лицом новой власти, а кто из болезненного желания понять, как же оно так вышло. Владимир Парфёнов, бывший завхоз Шлиссельбургской политической тюрьмы (в 1902–1905 годах), очевидно, преследовал обе эти цели. Итогом его трудов стали красочные воспоминания о службе в этом узилище для революционеров — самых отъявленных противников режима. Правда, описание бытовых условий их содержания позволяет назвать заключённых скорее «государевыми дачниками», нежели узниками царизма…
День шлиссельбургских узников начинался в семь часов утра. Сейчас же служители в больших чайниках разносили по камерам кипяток для чая, который заключённые уже сами себе по камерам заваривали. Ещё до чая, некоторые под наблюдением жандарма выходили к парникам и огородам, чтобы они могли их открыть. После чая кто шёл на прогулку или в огород, кто оставался в мастерских или работал в камерах.
У каждого заключённого был свой дворик, но так как двориков было намного больше, чем заключённых, то некоторые устроили в одних цветники, в других парники и огородики. Дворики были огорожены и отделены друг от друга деревянными заборами высотой в шесть аршин, но так как были сделаны из тонких досок, то соседи, конечно, разговаривали друг с другом. Над входом в дворик на высоте забора шёл деревянный помост, по которому ходил жандарм, наблюдавший за прогуливающимися заключёнными, причём с помоста было видно всё пространство каждого дворика.
В 12 часов дня на соборной крепостной колокольне начинался пасхальный перезвон — так называемый «красный звон». Этот звон учреждён в память о взятии Петром Шлиссельбурга у шведов. После звона заключённые с прогулки приходили в тюрьму, но могли оставаться и в рабочих камерах, и в мастерских, куда им подавался обед и опять же кипяток. После обеда заключённые опять же могли или оставаться в камерах, рабочих комнатах, мастерских, или идти снова в свои дворики. В четыре часа снова разносили кипяток для чая, а в семь часов вечера раздавался ужин и снова кипяток. После ужина все расходились по спальным камерам, и в восемь часов вечера смотритель обходил тюрьму, проверял через форточку всех заключённых и запирал её вместе с дежурными жандармами.
Столярная, токарная, слесарная, переплётная мастерские и кузница заключённых находились в одном из прогулочных двориков. С устройством тюрьмы в крепости Шлиссельбурга были приобретены все инструменты для вышеупомянутых мастерских. Так как со временем они нуждались в ремонте или должны были заменяться новыми, на эти цели Департамент полиции отпускал Начальнику Шлиссельбургского жандармского управления по три рубля в месяц на каждого заключённого.
На покупку материалов для работ, опять же, на каждого заключённого Департамент полиции отпускал по пять рублей в месяц. На эти деньги покупались не только материалы для работ в мастерских, но и семена овощей и цветов для огородиков и также весной навоз для парников. Все вещи, сделанные из этих материалов, оставались в тюрьме, как бы собственностью каждого заключённого. Арестанты делали шкатулки для гербария, для коллекции минералов, причём даже с Урала из-за границы выписывались различные породы. Делались ящики под стёклами для коллекции бабочек, жуков и других насекомых.
Весной и осенью, во время перелёта, Ладожское озеро кишит перелётной птицей, по большей части морскими утками всевозможных пород, тарпанами, гагарами и прочими пернатыми обитателями севера. Для еды они были неважной дичью, так как сильно пахли рыбой, но всё-таки невзыскательные прибрежные жители их ели, предварительно вымачивая в уксусе, благо они стоили по 15 копеек штука. Главной же целью охоты на них был пух. В крепости среди жандармских унтер-офицеров было несколько охотников, которые стреляли их и передавали в тюрьму, где заключённые делали великолепно из них чучела. В одной из камер была даже целая коллекция чучел морских уток.
Крепостным обывателям, то есть офицерам и унтер-офицерам, разрешалось делать заказы заключённым на всевозможные работы, конечно, за плату. Деньги хранились у коменданта, а заключённые на эти деньги выписывали для себя или продукты для улучшения стола, или кисти, краски, карандаши, и прочие вещи, как добавок к отпускаемым Департаментом полиции.
Кроме работ в мастерских весной и летом заключённые уделяли массу времени цветникам, огородам и парникам. В марте месяце начинались хлопоты с закладыванием навоза в парники. В парниках разводили кроме огурцов, салата и редиски, рассаду всевозможных овощей, которые потом пересаживались уже в грядки. Уже в конце апреля у заключённых к обеду были и свой салат, редиска и огурцы. Цветники они разводили не только для придания уюта своим дворикам, но и для гербарий, которые они собирали.
Некоторые овощи, особенно ранние, если они уродились хорошо, заключённые даже продавали крепостным офицерам. Кроме огородничества, заключённые занимались и плодовым садоводством, для чего выписывались из садоводств саженцы груш и яблок. Многие из них пропадали из-за сурового климата, но несколько привилось, и давали хоть немного, но зато прекрасные плоды.
Кроме мастерских для физических работ, в двух камерах помещалась библиотека заключённых, наполненная журналами и книгами не только русских авторов, но и в оригиналах иностранных. Периодически в тюрьму передавались каталоги книг и журналов, и на основании их, заключённые составляли список, который комендант посылал в Департамент полиции на утверждение. Некоторые книги и журналы Департамент полиции вычёркивал, но в большинстве случаев полностью утверждал и разрешал приобрести.
По большей части все книги покупались в магазине Цинзерлинга в Петрограде или через него выписывались из-за границы. Книги выписывались немецкие, французские и английские. Выписывались и журналы, но не текущего года, а прошедшего, а потому, например, январскую книгу 1904 года можно было получить заключённому в январе месяце 1905 года. Деньги на покупку книг, опять же, отпускал Департамент полиции. Библиотека была хотя и не особенно большая, но ценная и удивительно умело составленная. Книгами ведал выборный библиотекарь, у которого и находился каталог.
Заключённым разрешалось писать письма к родным, но разрешалось писать в год каждому заключённому по два письма и столько же получать. Письма шли через цензуру Департамента полиции. Письма были не ограничены размерами, а потому писали чуть ли не в 30–40 почтовых листков. Удивительно, что заключённые писали более большие письма, чем получали, хотя по здравому смыслу казалось, что на свободе было больше материалов, чем в тюрьме.
В особом помещении находилась особая кухня, которой заведовал жандармский унтер-офицер, под его командой находилось двое поваров из нестроевых солдат жандармов.
Департамент полиции отпускал на каждого заключённого в день по 35 копеек на обед и на ужин и по 10 копеек в день на хлеб. Кроме того, деньги на 1/2 фунта чаю и три фунта сахару на месяц и по одному фунту табаку и тысяче гильз каждому курящему. Заключённые покупали или сыр, или монпасье, иногда селёдки, лимоны, горчицу, уксус и прочее.
Завхоз или заведующий кухней унтер-офицер передавали старосте заключённых сведения о ценах на продукты, список блюд и раскладку, сколько чего идёт в каждое блюдо. На основании этих данных староста через некоторый промежуток времени передавал завхозу меню обедов, составленное на две недели. Каждый день к обеду было два блюда, или мясных, или одно из них молочное, и на ужин одно блюдо мясное или молочное. Из обедов были такие: 1) мясной суп со свежей капустой, котлета с жареным картофелем, на ужин пшённая каша на молоке с маслом; 2) картофельный суп, битки с гречневой кашей, на ужин голландский сыр.
В воскресенье обед состоял из трёх блюд, то есть третье блюдо был обязательно пирог с мясом или капустой. Из блюд делали телятину, баранину, и так далее. Вообще стол был хороший, и главное, сочетание блюд обедов и ужина предоставлялось самим заключённым. Иногда они присылали в кухню свою клубнику или смородину и им варили варенье, которое они хранили у себя. Потом иногда из овощей сами делали какое-либо блюдо и просили только сварить. Иногда присылали цветную капусту, которую им тоже варили и подавали к обеду или ужину, смотря по их указаниям. Ко всем мясным блюдам и к салатам разрешалось покупать горчицу, перец и уксус, которые они хранили у себя и сами уже приправляли по своему вкусу.
На Рождество и на Новый год давался улучшенный стол: жарили гусей или уток, делали пирог с мясом и на сладкое компот. На Пасху каждому заключённому выдавались, кроме улучшенного обеда, кулич, пять штук яиц, небольшая сахарная пасха, по два фунта ветчины, по порции индейки, малороссийских колбас, по три апельсина и по дюжине яблок, по фунту винограда.
Кипяток служители разносили в больших медных чайниках, из открываемой форты каждый заключённый подавал свой большой фарфоровый чайник для кипятка и маленький для заваривания чая. Чай пили в камерах утром, некоторые с молоком, после обеда с лимоном, которые покупали или на заработанные деньги, или на экономию от хлеба или табаку, или с собственным вареньем.
Комендант крепости обыкновенно обходил всех заключённых один раз в месяц и потому его обход обставлялся более или менее по инструкции. Смотритель же тюрьмы и завхоз говорили и посещали заключённых уже не по инструкции, а «по-семейному». Согласно инструкции, тюремная администрация должна была, обращаясь к заключённым, говорить с ними на «ты». Этот пункт инструкции никем и никогда не исполнялся, а обращались к заключённым следующим образом, например: «Номер 13, Вы желали меня видеть» и так далее.
Курить разрешалось не только в камерах, рабочих комнатах и мастерских, но и на прогулках, что в других тюрьмах воспрещалось.
В крепости имелся доктор, помощником у него был фельдшер, и в их распоряжении находилась очень хорошая аптека, содержание которой обходилось довольно дорого Департаменту полиции. Заключённые любили болеть, то есть они не болели, но любили лечиться и при этом поболтать с более или менее развитым человеком, а потому доктор, попробовав в кухне обед, шел в тюрьму к своим пациентам, а за ним фельдшер Шумахер всегда носил целый ящик разных порошков и пузырьков. Некоторые по рецепту доктора пили минеральные воды, но серьёзно заболевших не было, потому что главным доктором был воздух и правильно построенная, строго гигиеническая жизнь.
Публикуется по источнику: Лаврёнова А. М. Судьба жандарма: воспоминания ротмистра В. В. Парфёнова о службе в Шлиссельбургской крепости. Часть 2. Узники Шлиссельбурга // Научно-аналитический журнал Обозреватель — Observer. 2017. №4 (327). С. 107–116. Текст публикации смотрите на сайте Elibrary.ru.