Детям до шестнадцати: эротика в советском кино

Ещё в 1925 году Сов­ки­но на сове­ща­нии Кино­ко­мис­сии сфор­му­ли­ро­ва­ло спи­сок тем, запре­щён­ных в совет­ском кине­ма­то­гра­фе. Сре­ди них была пор­но­гра­фия. Пор­но­гра­фи­че­ские филь­мы нико­гда не пока­зы­ва­ли в широ­ком про­ка­те ни в одной стране мира — в этом смыс­ле СССР ничем не отли­чал­ся от дру­гих. Про­бле­ма была в том, что под пор­но­гра­фи­ей в оте­че­ствен­ном кине­ма­то­гра­фе под­ра­зу­ме­ва­лось что угод­но, вклю­чая слиш­ком чув­ствен­ный показ обна­жён­но­го тела. Любой намёк на эро­ти­ку ста­вил на филь­ме жир­ный знак вопро­са: допу­стят ли его к прокату?

Запад­ные лен­ты с эро­ти­че­ски­ми сце­на­ми кром­са­ли и пере­мон­ти­ро­ва­ли ино­гда до неузна­ва­е­мо­сти. Цен­зо­ров не оста­нав­ли­вал ни кон­текст, ни миро­вая извест­ность режис­сё­ра. Под­верг­ся цен­зу­ре «Амар­корд» Феде­ри­ко Фел­ли­ни. В одной из сцен филь­ма юно­му герою бук­валь­но под нос суёт свой пыш­ный бюст хозяй­ка мага­зи­на. Сце­на ско­рее забав­ная, чем эро­ти­че­ская, но у режис­сё­ра всё рав­но попро­си­ли раз­ре­ше­ния на купю­ру. «Вас что, сму­ща­ет её грудь?» — насмеш­ли­во поин­те­ре­со­вал­ся Фел­ли­ни у совет­ских чинов­ни­ков от куль­ту­ры. Грудь так нелов­ко выре­за­ли из филь­ма, что оза­да­чен­ный совет­ский зри­тель не пони­мал, что имен­но про­изо­шло в этой сцене.

Несмот­ря на все пре­по­ны цен­зу­ры, сек­су­аль­ность нахо­ди­ла свой путь в совет­ском кине­ма­то­гра­фе — от наго­ты до эро­ти­че­ских сцен.


Ищите женщину

Даже в наше вре­мя феми­нист­ских трен­дов жен­щин про­дол­жа­ют раз­де­вать в кино намно­го чаще муж­чин. Не то что­бы муж­чи­ны не под­вер­га­лись ого­ле­нию: мы можем уви­деть нема­ло скульп­тур­ных тор­сов при­вле­ка­тель­ных актё­ров. Но чаще мы видим муж­чин полу­об­на­жён­ны­ми, если пер­со­наж, напри­мер, рубит дро­ва или пере­оде­ва­ет­ся из обыч­но­го костю­ма в супер­ге­рой­ский. То есть не дела­ет ниче­го чув­ствен­но­го. Так и в совет­ском кино мож­но было отно­си­тель­но часто уви­деть полу­го­ло­го и даже голо­го чело­ве­ка при усло­вии, что это был муж­чи­на. Пер­вая демон­стра­ция голо­го зада на совет­ском экране состо­я­лась в коме­дии «Поло­са­тый рейс» (1961), когда пер­со­наж Евге­ния Лео­но­ва мыл­ся в ванне, а потом голым, в мыль­ной пене, слег­ка при­кры­ва­ю­щей стра­те­ги­че­ское место, спа­сал­ся от тигра.

Очень при­вле­ка­тель­ный Саид всю доро­гу рас­ха­жи­вал в рас­пах­ну­том на гру­ди хала­те в «Белом солн­це пусты­ни» (1970). В прин­ци­пе, он мог бы ходить вооб­ще без хала­та при том, что торс Спар­та­ка Мишу­ли­на в филь­ме не усту­пал луч­шим гол­ли­вуд­ским образ­цам. Но нико­му этот заме­ча­тель­ный торс не запом­нил­ся. Вни­ма­ние обра­ти­ли лишь на Гюль­ча­тай «открой личи­ко», на пару секунд при­под­няв­шую паран­джу и пока­зав­шую грудь. Вот это было нечто запрет­ное, а пото­му — сексуальное.

В совет­ском кино нахо­ди­ла «оправ­дан­ное» отра­же­ние лишь жен­ская сек­су­аль­ность, толь­ко жен­щи­ну пока­зы­ва­ли как объ­ект жела­ния. Нако­нец, жен­щи­на выра­жа­ла связь с зем­ным, плот­ским, живот­ным нача­лом. Жен­ская при­ро­да шла напе­ре­рез идео­ло­гии, офи­ци­о­зу, обще­ствен­ным тре­бо­ва­ни­ям про­сто в силу самой сво­ей при­ро­ды. Так, в запре­щён­ном филь­ме Алек­сандра Асколь­до­ва «Комис­сар» (1967) суро­вая комис­сар­ша в вели­ком испол­не­нии Нон­ны Мор­дю­ко­вой пре­вра­ща­ет­ся в «крас­ную мадон­ну», рожая ребён­ка. Ино­гда сама кра­со­та, стать, непод­власт­ная ника­ким цен­зур­ным нож­ни­цам эро­тич­ность актрис насы­ща­ла чув­ствен­но­стью самые обыч­ные, быто­вые сцены.

Одна из пер­вых в совет­ском кино демон­стра­ций жен­ской наго­ты состо­я­лась в кино­по­э­ме Алек­сандра Дов­жен­ко «Зем­ля» (1930), где ком­му­низм при­хо­дит к кре­стьян­ству. Кре­стьяне «счаст­ли­вы» до такой сте­пе­ни, что заправ­ля­ют ради­а­тор трак­то­ра соб­ствен­ной мочой, а потом уби­ва­ют ком­со­моль­ца. Полу­чив об этом весть, его неве­ста, обе­зу­мев от горя, бега­ет по избе обна­жён­ной. Язы­че­ская мощь филь­ма была рас­кри­ти­ко­ва­на в прес­се, обе нату­ра­ли­стич­ные сце­ны бес­по­щад­но выре­за­ли, и в ори­ги­наль­ном виде кар­ти­ну пока­за­ли толь­ко спу­стя 40 лет. На Запа­де фильм не еди­но­жды вклю­ча­ли в чис­ло глав­ных шедев­ров миро­во­го кино имен­но за то, за что кри­ти­ко­ва­ли в СССР.

С при­хо­дом отте­пе­ли жёст­кие кано­ны немно­го смяг­чи­лись. «Новая вол­на» совет­ско­го кине­ма­то­гра­фа при­нес­ла ряд запо­ми­на­ю­щих­ся момен­тов. В их чис­ле — сце­на из фан­та­сти­че­ско­го филь­ма «Чело­век-амфи­бия» (1961), в кото­рой Ихти­андр спа­са­ет свою воз­люб­лен­ную Гут­ти­э­ре. Сыг­рав­шая её Ана­ста­сия Вер­тин­ская, без­услов­но, была одной из самых кра­си­вых совет­ских актрис. Сама сце­на спа­се­ния бес­чув­ствен­ной девуш­ки, чья грудь почти вид­на в намок­шем купаль­ни­ке, про­ник­ну­та роман­ти­че­ской чувственностью.

Но цен­зу­ра, как было ска­за­но, смяг­чи­лась толь­ко слег­ка. Язы­че­ское нача­ло со сце­ной на празд­ни­ке Ива­на Купа­лы в «Андрее Руб­ле­ве» (1966) вызва­ло такое же воз­му­ще­ние худ­со­ве­та, как «Зем­ля» за 36 лет до это­го. Будь это кол­хоз­ни­цы в поле, режис­сё­ру ещё мож­но было бы на что-то наде­ять­ся. Но кол­дов­ские пляс­ки у огня, про­сто­во­ло­сые девуш­ки, похо­жие на дри­ад и руса­лок, само кипе­ние кро­ви цело­муд­рен­но­го Андрея, заво­ро­жён­но­го их ведь­мин­ской кра­со­той… Фильм сокра­ти­ли, пере­мон­ти­ро­ва­ли и пока­за­ли лишь в огра­ни­чен­ном про­ка­те толь­ко в 1971 году.

— Так ведь грех это, наги­ми-то бегать… Тво­рить вся­кое — грех.
— Какой же это грех? Сего­дня ночь такая — все любить долж­ны. Раз­ве любовь — грех?

Впро­чем, глав­ным «гре­хом» Тар­ков­ско­го было не столь­ко мас­со­вое обна­же­ние, сколь­ко то, что он — Тар­ков­ский. Его поту­сто­рон­нее виде­ние вооб­ще не схо­ди­лось с совет­ским кинематографом.

Лео­нид Гай­дай сни­мал не фило­соф­ские дра­мы, а экс­цен­три­че­ские коме­дии, но был зна­ком с цен­зу­рой не хуже Тар­ков­ско­го. Худ­со­вет назы­вал «воз­му­ти­тель­ной анти­со­вет­чи­ной» его «Кав­каз­скую плен­ни­цу», про­те­сто­вал про­тив коме­дий­но­го изоб­ра­же­ния люби­мо­го царя совет­ской вла­сти в «Иван Васи­лье­вич меня­ет про­фес­сию», уби­рал куп­ле­ты из пес­ни «Если б я был сул­тан» и сде­лал 40 цен­зур­ных заме­ча­ний «Брил­ли­ан­то­вой руке» (1969) — ров­но столь­ко же, сколь­ко «Соля­ри­су» Тар­ков­ско­го. Гай­дай спе­ци­аль­но снял в фина­ле «Руки» неле­пый ядер­ный взрыв, что­бы отвлечь худ­со­вет от Свет­ла­ны Свет­лич­ной. Роко­вая блон­дин­ка, соблаз­няв­шая Семё­на Семё­но­ви­ча Гор­бун­ко­ва, испол­ня­ла пер­вый стрип­тиз в совет­ском кино, пусть даже коме­дий­ный, и «стре­ля­ла» лиф­чи­ком на пора­же­ние. Хит­рость сра­бо­та­ла: режис­сёр «нехо­тя» согла­сил­ся выре­зать ядер­ный взрыв в обмен на то, что­бы оста­ви­ли сце­ну со Свет­лич­ной. Кста­ти, артист­ка очень стес­ня­лась раз­де­вать­ся в кадре:

«Что такое в 1968 году сни­мать­ся полу­об­на­жён­ной в пави­льоне в при­сут­ствии огром­но­го коли­че­ства муж­чин, рабо­та­ю­щих в съё­моч­ной груп­пе? Помог мне в этой ситу­а­ции Юрий Вла­ди­ми­ро­вич Нику­лин. Он ото­звал меня в сто­рон­ку и ска­зал: „Свет­ка, чего ты дро­жишь? Смот­ри на меня — я свой чело­век“. И эти сло­ва меня вдох­но­ви­ли на все подви­ги, кото­рые я насо­вер­ша­ла на экране. Кста­ти, хала­тик и купаль­ник я выбра­ла сама».

Борь­ба за нрав­ствен­ность совет­ско­го чело­ве­ка про­дол­жи­лась на прон­зи­тель­ной воен­ной дра­ме Ста­ни­сла­ва Ростоц­ко­го «А зори здесь тихие» (1972). В филь­ме о жен­щи­нах на войне была сце­на в бане, где счаст­ли­во вере­щав­шие геро­и­ни, ещё не опа­лён­ные вой­ной, оха­жи­ва­ют друг дру­га берё­зо­вы­ми вени­ка­ми и вос­хи­ща­ют­ся кра­со­той подру­ги, кото­рую сыг­ра­ла Оль­га Остроумова:

— Ой, Жень­ка, ты русалка!
— У тебя кожа прозрачная.
— Хоть скульп­ту­ру лепи!
— Красивая!
— Такую фигу­ру в обмун­ди­ро­ва­ние паковать…

Худ­со­вет все­ми сила­ми пытал­ся отго­во­рить Ростоц­ко­го от этой сце­ны, при всей её оче­вид­ной, какой-то биб­лей­ской, эдем­ской, невин­но­сти. Но режис­сёр наот­рез отка­зал­ся: сце­на была необ­хо­ди­ма для кон­тра­ста меж­ду мир­ны­ми момен­та­ми и царя­щим вокруг адом. Сокра­тив вдвое, сце­ну всё-таки пропустили.

Ещё один фильм, в кото­ром жен­ская наго­та созда­ет нуж­ный эмо­ци­о­наль­ный посыл, — «Подран­ки» Нико­лая Губен­ко (1977). В дра­ме о сиро­тах в после­во­ен­ной Одес­се вос­пи­тан­ник дет­ско­го дома заво­ро­жён­но наблю­да­ет, как на зали­тую солн­цем кры­шу под­ни­ма­ет­ся моло­дая учи­тель­ни­ца в испол­не­нии Жан­ны Боло­то­вой, сни­ма­ет блуз­ку и ложит­ся заго­рать. Как в «Амар­кор­де» Фел­ли­ни, юный герой впер­вые стал­ки­ва­ет­ся с жен­ской эро­тич­но­стью, толь­ко сце­ны окра­ше­ны по-раз­но­му инто­на­ци­он­но: почти сюр­ре­а­ли­сти­че­ский абсурд у ита­льян­ско­го клас­си­ка и бла­го­го­ве­ние у совет­ско­го режис­сё­ра. Но в обо­их филь­мах это эпи­зод взрос­ле­ния, ини­ци­а­ции для подростка.


Эстетика эротики

Как видим, обна­жён­ная нату­ра, хотя и ред­ко, в совет­ском кино встре­ча­лась. Чего почти не встре­ча­лось — филь­мы, где эта нату­ра была само­це­лью, где чув­ствен­ность не нуж­да­лась в сюжет­ных под­пор­ках. Немно­гие исклю­че­ния были.

Ним­фе­точ­ное оча­ро­ва­ние восем­на­дца­ти­лет­ней дебю­тант­ки Еле­ны Коре­не­вой в «Роман­се о влюб­лён­ных» (1974) Андрея Кон­ча­лов­ско­го помог­ло создать в кар­тине образ «Джу­льет­ты 70‑х», как назы­ва­ла её сама актри­са. По тем вре­ме­нам фильм полу­чил­ся сме­лый, с доста­точ­но силь­ным эро­ти­че­ским вай­бом и пона­ча­лу едва ли не атмо­сфе­рой аме­ри­кан­ско­го хип­по­в­ско­го «лета люб­ви»: пляж, солн­це, пес­ни, мото­цик­лы, голые ноги и грудь без лиф­чи­ка. Коре­не­ва рас­ска­зы­ва­ла о настав­ле­ни­ях режис­сё­ра перед съёмками:

«Надо худеть. Такой ты можешь быть, когда ста­нешь ста­рень­кой, а сей­час ты долж­на быть тонень­кой, дев­ствен­ной ним­фет­кой. Нам же пред­сто­ит сни­мать тебя обнажённой!»

Один из ред­чай­ших при­ме­ров эсте­ти­зи­ро­ван­ной эро­ти­ки в нашем кине­ма­то­гра­фе — кра­соч­ная, как филь­мы Кусту­ри­цы, виталь­ная до искр из глаз исто­рия люб­ви «Табор ухо­дит в небо» (1976) кино­ро­ман­ти­ка Эми­ля Лотя­ну. Хит оте­че­ствен­но­го про­ка­та и при­зёр мно­гих меж­ду­на­род­ных фести­ва­лей, фильм выде­лял­ся на совет­ском кине­ма­то­гра­фи­че­ском ланд­шаф­те, как Цирк дю Солей на Выстав­ке дости­же­ний народ­но­го хозяй­ства. Сыг­рав­шая глав­ную роль вели­ко­леп­ная Свет­ла­на Тома вопло­ща­ла саму радость жиз­ни, жен­скую силу и страст­ность. Сце­на у реки, в кото­рой она раз­де­ва­ет­ся, сбра­сы­вая мно­го­чис­лен­ные пёст­рые юбки, ман­ко улы­ба­ясь любов­ни­ку и лишь слег­ка при­кры­ва­ясь длин­ны­ми воло­са­ми, выгля­дит очень сек­су­аль­ной до сих пор.

Миле­ди, кото­рую Мар­га­ри­та Тере­хо­ва сыг­ра­ла в мюзик­ле «Д’Артаньян и три муш­ке­тё­ра» (1977), ста­ла глав­ным секс-сим­во­лом совет­ско­го кино. У неё не было эро­ти­че­ских сцен, она не обна­жа­ла ниче­го, кро­ме клей­ма на пле­че, но сек­су­аль­но­сти Тере­хо­вой хва­ти­ло для того, что­бы сце­ну «соблаз­не­ния» Фель­то­на регу­ляр­но выре­за­ли во вре­мя пока­за на ТВ. Актри­са сама по себе была эсте­ти­че­ским объ­ек­том: коп­на рос­кош­ных волос, том­ные взгля­ды из-под тяжё­лых век, хищ­ная коша­чья пла­сти­ка. Тща­тель­но про­ду­ман­ный образ стал куль­то­вым. «Под Миле­ди» и сего­дня дела­ют кос­плеи и про­да­ют кукол в виде геро­и­ни Тереховой.

В «Зим­ней вишне» (1985) Иго­ря Мас­лен­ни­ко­ва геро­и­ня Еле­ны Сафо­но­вой несколь­ко раз пока­за­на обна­жён­ной. Каме­ра игра­ет со све­том и тенью, позы изящ­ны и кар­тин­ны, обста­нов­ка живо­пис­на. В пере­стро­еч­ном кино боль­ше не было необ­хо­ди­мо­сти пока­зы­вать обна­жён­ную нату­ру застен­чи­во или украд­кой, появи­лись пер­вые филь­мы, потя­нув­ши­е­ся к запад­но­му кине­ма­то­гра­фу по фор­ме. А на Запа­де как раз насту­пи­ло вре­мя эро­ти­че­ских трил­ле­ров и мелодрам.

Забе­гая впе­рёд, мож­но ска­зать, что было уже слиш­ком позд­но: тра­ди­ция эсте­ти­че­ской эро­ти­ки у нас не сфор­ми­ро­ва­лась. Позд­ние пере­стро­еч­ные вре­ме­на и ран­ние 90‑е при­нес­ли мно­же­ство эро­ти­че­ских коме­дий и филь­мов, в кото­рых обна­жён­ные жен­щи­ны и сце­ны сек­са ста­ли повсе­мест­ным явле­ни­ем. Но сво­их «Девя­ти с поло­ви­ной недель» у нас так и не появи­лось. Рос­сий­ские кине­ма­то­гра­фи­сты пре­вра­ти­ли секс в ходо­вой товар, ста­но­вя­щий­ся с каж­дым годом всё дешев­ле. Рос­сий­ская кино­эро­ти­ка намерт­во застря­ла на ста­дии филь­ма «Гит­лер капут!» (2008). То есть пло­хо­го анек­до­та, когда при­ез­жа­ет Штир­лиц из коман­ди­ров­ки, а у жены — боль­шая грудь, Гит­лер в шка­фу и букет таких ком­плек­сов, свя­зан­ных с сек­сом в нашей куль­ту­ре, что на выбор либо пош­лость, либо стерильность.


В огнедышащей лаве любви

Кокет­ство, флирт, намё­ки на сек­су­аль­ность — всё это ложи­лось в совет­ском кино на жен­ские пле­чи. Жен­щине худо-бед­но поз­во­ля­лось быть соблаз­ни­тель­ни­цей; если соблаз­нял муж­чи­на, он ковар­но «поль­зо­вал­ся жен­ской сла­бо­стью», как манер­ный Рудольф в «Москва сле­зам не верит» (1979), а вслед за ним оттал­ки­ва­ю­щий пер­со­наж Оле­га Таба­ко­ва, с кото­рым геро­и­ня Веры Ален­то­вой от безыс­ход­но­сти кру­тит роман.

Тра­ди­ци­о­на­лист­ское совет­ское обще­ство очень чёт­ко рас­пре­де­ля­ло роли и огра­ни­чи­ва­ло сек­су­аль­ность жёст­ки­ми рам­ка­ми. В иде­а­ле — интим­ные отно­ше­ния меж­ду жена­ты­ми людь­ми, в край­нем слу­чае — когда муж­чи­на очень поло­жи­тель­ный и готов хоть зав­тра женить­ся, как Гоша во всё той же «Москве», дела­ю­щий пред­ло­же­ние через день зна­ком­ства. Тогда с ним мож­но даже лечь в постель (пока доч­ка не вер­ну­лась домой).

Про­бив­шись через бои с худ­со­ве­та­ми, режис­сё­ры мог­ли про­из­ве­сти немыс­ли­мый фурор, пока­зав пару в посте­ли до или после сек­са (но нико­гда не во вре­мя сек­са, конеч­но). При­чём впер­вые это слу­чи­лось ещё в ста­лин­ской коме­дии «Люби­мая девуш­ка» (1940) Ива­на Пырье­ва, где Мари­на Лады­ни­на сыг­ра­ла неза­муж­нюю работ­ни­цу заво­да, забе­ре­ме­нев­шую от одно­го рев­нив­ца. Ситу­а­ция скан­даль­ная по тем вре­ме­нам. Прав­да, пер­со­на­жи в посте­ли были заку­та­ны в ноч­ные руба­хи по самые уши. Гри­го­рий Чух­рай в «Сорок пер­вом» (1956) ока­зал­ся уже намно­го сме­лее. Изоль­да Извиц­кая и кра­си­вый, как бог, Олег Стри­же­нов, сыг­рав­шие влю­бив­ших­ся идео­ло­ги­че­ских про­тив­ни­ков («крас­ная» сол­дат­ка и «белый» офи­цер), пока­за­ны почти обна­жён­ны­ми. Страсть меж­ду геро­я­ми заслу­жи­ла Спе­ци­аль­ный приз в Кан­нах «За ори­ги­наль­ный сце­на­рий, гума­низм и романтику».

Апо­фе­оз совет­ской шести­де­сят­ни­че­ской роман­ти­ки «Ещё раз про любовь» (1966) Геор­гия Натан­со­на — чув­ствен­ный фильм даже без ски­док на «совет­ское». Кон­фликт «физи­ков» и «лири­ков», пере­ве­дён­ный на язык силь­ных, до экзаль­та­ции, чувств, был разыг­ран меж­ду Татья­ной Доро­ни­ной и Алек­сан­дром Лаза­ре­вым с нешу­точ­ным евро­пей­ским напо­ром. Геро­и­ня оста­ёт­ся ноче­вать у муж­чи­ны все­го через пару сви­да­ний. Поз­же выяс­нит­ся, что её «рас­пут­ное» пове­де­ние не одоб­ря­ет мать. В филь­ме зву­чит уни­каль­ный для совет­ско­го кино, соци­аль­но зна­чи­мый моно­лог, чёт­ко рису­ю­щий кар­ти­ну хан­же­ско­го отно­ше­ния в СССР к сек­су­аль­но­сти, осо­бен­но женской:

«Мы все ждём его — необык­но­вен­но­го его. И вот он — наш пер­вый. И ты ему гото­ва всё отдать. А потом ока­зы­ва­ет­ся, что он про­сто так, он обыч­ный. Очень мно­гие оши­ба­ют­ся в пер­вом — пер­вый же. И дуры мы ещё. Ой, какие мы дуры. Но всё про­изо­шло, и тебе кри­чат: „Без­нрав­ствен­но! Ты что, дев­кой хочешь стать? Немед­лен­но выхо­ди за него замуж!“ И дома, и вокруг. И ты уни­жа­ешь­ся и дела­ешь вид, что бого­тво­ришь его по-преж­не­му: толь­ко бы он женил­ся, толь­ко бы женил­ся. Но не дай бог, если он женит­ся, пото­му что я виде­ла такие семьи».

В постель­ной сцене вид­ны толь­ко голо­вы пер­со­на­жей, но их сбив­чи­вый шёпот с при­ды­ха­ни­я­ми после остав­шей­ся за кад­ром интим­ной бли­зо­сти помо­га­ет вооб­ра­же­нию лег­ко запол­нить лаку­ны. «Рабо­та­ет» ещё то, что моло­дой Лаза­рев был одним из немно­гих совет­ских актё­ров, кого мож­но назвать не про­сто при­вле­ка­тель­ным и хариз­ма­тич­ным, а по-насто­я­ще­му сексуальным.

Бли­же все­го к совре­мен­ной откры­той демон­стра­ции сек­су­аль­ных сцен пер­вым подо­шёл Андрей Смир­нов в слож­ной, задум­чи­вой и мелан­хо­лич­ной пси­хо­ло­ги­че­ской дра­ме «Осень» (1974). Двое быв­ших любов­ни­ков (Ната­лья Руд­ная и Лео­нид Кула­гин), пыта­ясь понять, смо­гут ли они сно­ва быть вме­сте, при­ез­жа­ют в дерев­ню. Смир­нов мимо­хо­дом затра­ги­ва­ет тему непри­я­тия в СССР «граж­дан­ских бра­ков»: что­бы снять дом, пер­со­на­жи при­тво­ря­ют­ся мужем и женой. В избе из мебе­ли фак­ти­че­ски толь­ко кро­вать. Почти всё вре­мя пер­со­на­жи в ней и про­во­дят, пыта­ясь хотя бы в глу­ши не уло­жить рядом с собой тре­тьим вез­де­су­щее обще­ство, кото­рое назо­вёт её «раз­ве­дён­кой» (была заму­жем, разо­шлась), а его — «измен­ни­ком» или «амо­раль­ным типом» (он несчаст­лив в бра­ке с нелю­би­мой женой, от кото­рой в кон­це филь­ма нако­нец реша­ет­ся уйти).

Пер­вый совет­ский фильм-ката­стро­фа «Эки­паж» (1979) Алек­сандра Мит­ты взо­рвал оте­че­ствен­ный про­кат. Потря­са­ло не толь­ко неви­дан­ное преж­де зре­ли­ще кру­ше­ния само­лё­та, но и эро­ти­че­ская сце­на меж­ду Лео­ни­дом Фила­то­вым и Алек­сан­дрой Яко­вле­вой. Режис­сёр рассказывал:

«Яко­вле­ва тогда была неве­ро­ят­но кра­си­ва и пре­крас­но сло­же­на, для неё было в удо­воль­ствие пока­зать себя во всей кра­се. А Лёня, наобо­рот, вёл себя зажа­то, поста­вил усло­вие, что под оде­я­лом будет в джин­сах и толь­ко торс открыт. Поэто­му обна­жён­ная Яко­вле­ва вокруг него „тан­це­ва­ла“. Кста­ти, в филь­ме остал­ся лишь намёк на эро­ти­ку. После того как мы сня­ли постель­ную сце­ну Яко­вле­вой и Фила­то­ва, чинов­ни­ки от куль­ту­ры уре­за­ли и сокра­ща­ли её восемь раз, до тех пор, пока всю прак­ти­че­ски не выре­за­ли. Но всё рав­но пуб­ли­ка была рада даже тако­му жал­ко­му „остат­ку“ — народ очень хотел такие сце­ны видеть. Поэто­му смот­ре­ли так, как буд­то эта сце­на есть».

В 1988 году вышел пере­во­рот­ный для совет­ско­го кине­ма­то­гра­фа фильм — «Малень­кая Вера» Васи­лия Пичу­ла. Все пер­со­на­жи кар­ти­ны, от зады­ха­ю­щей­ся в тоск­ли­вой про­вин­ции юной Веры (Ната­лья Него­да) до её «ста­ро­ре­жим­ных» роди­те­лей, не про­сто пред­ста­ви­те­ли раз­ных поко­ле­ний, а насто­я­щие архе­ти­пы вре­мён перестройки.

Сво­ей жёст­ко­стью и нату­ра­ли­стич­но­стью «Малень­кая Вера» сде­ла­ла для наше­го кине­ма­то­гра­фа то же, что в своё вре­мя «Мадам Бова­ри» для лите­ра­ту­ры. После Фло­бе­ра роман­тизм стал невоз­мож­ным, нача­лось вре­мя реа­лиз­ма. Пичул опу­стил зана­вес над совет­ским офи­ци­о­зом, рух­нув­шим под вопли из сцен домаш­не­го наси­лия, тяжё­лый рок и оргаз­мен­ные при­ды­ха­ния. Пичул нако­нец пока­зал на экране секс: не до, не после, а интим­ную сце­ну. Аме­ри­кан­цы, при­гла­сив­шие Него­ду снять­ся для Playboy, писали:

«Сове­ты откры­ва­ют для себя секс».

Но эро­ти­ки в той сцене было не боль­ше, чем в беготне Евге­ния Лео­но­ва от тиг­ра. Обна­жи­лась сама жизнь со все­ми её непри­гляд­ны­ми момен­та­ми, от кото­рых так дол­го охра­ня­ла зри­те­ля цен­зу­ра. А даль­ше нача­лась совсем дру­гая история.


Читай­те так­же «В почё­те и в загоне: „физи­ки“ и „лири­ки“ в кине­ма­то­гра­фе 1960‑х и рос­сий­ском пере­осмыс­ле­нии отте­пе­ли».

Поделиться