Литературная эмансипация XIX века. Четыре женщины, изменившие русскую прозу

В XIX веке путь жен­щин в лите­ра­ту­ру напо­ми­нал пре­одо­ле­ние бар­ри­кад: обще­ствен­ные пред­рас­суд­ки, запрет на «несвой­ствен­ные» полу заня­тия и недо­ве­рие к интел­лек­ту­аль­ным спо­соб­но­стям авто­ров-жен­щин застав­ля­ли их при­бе­гать к хит­ро­стям. Так, ныне широ­ко извест­ная «кава­ле­рист-деви­ца» Надеж­да Дуро­ва пред­по­чи­та­ла, что­бы её назы­ва­ли Алек­сан­дром Алек­сан­дро­вым, и писа­ла о себе в муж­ском роде. Под этим же име­нем она хоте­ла издать свои запис­ки — на пуб­ли­ка­ции под насто­я­щим име­нем насто­ял Алек­сандр Пуш­кин. При­ме­ча­тель­но, что мно­гие тогда не пове­ри­ли, что автор днев­ни­ков — жен­щи­на, пото­му что они были напи­са­ны слиш­ком хоро­шим язы­ком. Дру­гим писа­тель­ни­цам при­хо­ди­лось не менее труд­но дока­зы­вать своё пра­во не толь­ко писать, но и публиковаться.

В пред­две­рии Меж­ду­на­род­но­го жен­ско­го дня Яро­слав Щер­би­нин рас­ска­зы­ва­ет о четы­рёх раз­ных судь­бах писа­тель­ниц XIX века.

Надежда Дурова (1783—1866)

Я стал муж­чи­ной не из при­хо­ти или пре­зре­ния к жен­ско­му полу. Рус­ско­му обще­ству нуж­на актив­ная, дея­тель­ная жен­щи­на, а это во мно­гом зави­сит от самой женщины…

Надеж­да Дуро­ва «Запис­ки кавалерист-девицы»

Жизнь и судь­ба Надеж­ды Андре­ев­ны Дуро­вой, запе­чат­лён­ные в авто­био­гра­фии «Запис­ки кава­ле­рист-деви­цы», немно­го напо­ми­на­ет фильм «Гусар­ская бал­ла­да» Эль­да­ра Ряза­но­ва. Дуро­ва по соб­ствен­но­му жела­нию ушла на фронт, постро­и­ла успеш­ную карье­ру, позна­ко­ми­лась с Куту­зо­вым и Алек­сан­дром I, кото­рые были пора­же­ны её отва­гой и патриотизмом.

В дет­стве Надеж­да Андре­ев­на про­шла через суро­вую шко­лу жиз­ни, бла­го­да­ря чему вос­пи­та­ла в себе непри­хот­ли­вость, испол­ни­тель­ность, храб­рость. Роди­те­ли Дуро­вой, Андрей Васи­лье­вич и Ана­ста­сия Ива­нов­на, все­гда меч­та­ли о сыне и вос­при­ня­ли рож­де­ние доче­ри с разо­ча­ро­ва­ни­ем и раз­дра­же­ни­ем. Мать осо­бен­но не люби­ла дочь: одна­жды Ана­ста­сия Ива­нов­на так уста­ла от мла­ден­че­ско­го пла­ча и кри­ка, что в гне­ве выбро­си­ла ребён­ка из окна несу­щей­ся кареты.

Гости и зна­ко­мые семьи, видев­шие нелю­бовь роди­те­лей к доче­ри, не оста­лись рав­но­душ­ны. Девоч­ку забрал себе гусар Аста­хов, ста­рый зна­ко­мый отца Дуро­вой. Аста­хов любил Надеж­ду, но уха­жи­вал за ней, как умел, поэто­му Дуро­ва рос­ла в жёст­кой и скром­ной обста­нов­ке. В послед­ствии писа­тель­ни­ца вспоминала:

«Сед­ло было моею пер­вою колы­бе­лью; лошадь, ору­жие и пол­ко­вая музы­ка — пер­вы­ми дет­ски­ми игруш­ка­ми и забавами…»

Дуро­ва не уме­ла себя вести, как подо­ба­ло девуш­ке в пат­ри­ар­халь­ном обще­стве XIX века. Несмот­ря на то что Надеж­ду Андре­ев­ну уда­лось выдать замуж и в 1803 году она ста­ла мате­рью, в 1806‑м Дуро­ва поки­ну­ла дом и ушла на служ­бу в армию.

Надеж­да Андре­ев­на участ­во­ва­ла в бит­вах, спа­са­ла сол­дат и лич­но позна­ко­ми­лась с импе­ра­то­ром. Бла­го­да­ря раз­ре­ше­нию Алек­сандра I Дуро­ву офи­ци­аль­но оста­ви­ли в пол­ку. Прав­да, при­шлось сме­нить имя — Надеж­да Дуро­ва ста­ла Алек­сан­дром Александровым.

После отстав­ки нача­лась лите­ра­тур­ная дея­тель­ность Алек­сан­дро­ва — о жен­щине было раз­ре­ше­но гово­рить толь­ко в муж­ском роде и пуб­ли­ко­вать под псев­до­ни­мом. Пер­вым пра­ви­ло нару­шил Пуш­кин, кото­рый издал «Запис­ки кава­ле­рист-деви­цы» Надеж­ды Дуро­вой под реаль­ным име­нем. Чита­те­ли не мог­ли пове­рить: кни­га о подви­гах жен­щи­ны на войне, напи­сан­ная прав­ди­во и неба­наль­но. Даже извест­ный кри­тик Вис­са­ри­он Белин­ский удивлялся:

«…в 1812 году мог­ли писать таким хоро­шим язы­ком и кто же ещё? Женщина!»

Мария Волконская (1789—1862)

Уви­дя море, мы при­ка­за­ли оста­но­вить­ся, и вся наша вата­га, вый­дя из каре­ты, бро­си­лась к морю любо­вать­ся им. Оно было покры­то вол­на­ми, и, не подо­зре­вая, что поэт (Пуш­кин. — Я. Щ.) шёл за нами, я ста­ла, для заба­вы, бегать за вол­ной и вновь убе­гать от неё, когда она меня насти­га­ла <…>. Пуш­кин нашёл эту кар­ти­ну такой кра­си­вой, что вос­пел её в пре­лест­ных сти­хах, поэ­ти­зи­руя дет­скую шалость; мне было тогда толь­ко 15 лет.

Мария Вол­кон­ская «Запис­ки»

Ещё одна зна­ко­мая Пуш­ки­на — Мария Нико­ла­ев­на Вол­кон­ская. Образ кня­ги­ни поэт вос­со­здал в стро­ках «Евге­ния Онегина»:

Я пом­ню море пред грозою:
Как я зави­до­вал волнам,
Бегу­щим бур­ной чередою
С любо­вью лечь к её ногам!
Как я желал тогда с волнами
Кос­нуть­ся милых ног устами!
Нет, нико­гда средь пыл­ких дней
Кипя­щей мла­до­сти моей
Я не желал с таким мученьем
Лоб­зать уста мла­дых Армид,
Иль розы пла­мен­ных ланит,
Иль пер­си, пол­ные томленьем;
Нет, нико­гда порыв страстей
Так не тер­зал души моей!

Мария Нико­ла­ев­на — пред­ста­ви­тель­ни­ца рода Раев­ских, дочь героя Оте­че­ствен­ной вой­ны 1812 года и жена декаб­ри­ста Сер­гея Вол­кон­ско­го. После­до­ва­ла за мужем в ссыл­ку в Сибирь и про­ве­ла там более 30 лет.

Посту­пок Вол­кон­ской вдох­но­вил Некра­со­ва. Писа­тель посвя­тил Марии Нико­ла­евне часть поэ­мы «Рус­ские жен­щи­ны», кото­рая так и назы­ва­ет­ся — «Кня­ги­ня М. Н. Вол­кон­ская». Нико­лай Алек­се­е­вич опи­сал встре­чу супру­гов так:

«Жена к вам при­е­ха­ла!..» Блед­ный лицом,
Он весь задро­жал, оживился:
«Жена!..» Кори­до­ром он быст­ро бежал,
Дове­рить­ся слу­ху не смея…
«Вот он!» — гро­мо­глас­но ска­зал генерал,
И я уви­да­ла Сергея…
Неда­ром над ним про­нес­ла­ся гроза:
Мор­щи­ны на лбу появились,
Лицо было мерт­вен­но блед­но, глаза
Не так уже ярко светились,
Но боль­ше в них было, чем в преж­ние дни,
Той тихой, зна­ко­мой печали;
С мину­ту пыт­ли­во смот­ре­ли они,
И радо­стью вдруг заблистали,
Каза­лось, он в душу мою заглянул…

После воз­вра­ще­ния из Сиби­ри в 1856 году Вол­кон­ская писа­ла мему­а­ры, кото­рые охва­ти­ли её жизнь с 1825 по 1855 год. Вос­по­ми­на­ния пред­на­зна­ча­лись для семей­но­го кру­га и офи­ци­аль­но вышли толь­ко в 1904 году. В даль­ней­шем «Запис­ки кня­ги­ни Марии Нико­ла­ев­ны Вол­кон­ской» пере­из­да­ва­лись неоднократно.

Елена Ган (1814—1842)

Мир пра­ху тво­е­му, бла­го­род­ное серд­це, без­вре­мен­но разо­рван­ное силой соб­ствен­ных ощу­ще­ний. Мир пра­ху тво­е­му, необык­но­вен­ная жен­щи­на, жерт­ва бога­тых даров сво­ей воз­вы­шен­ной нату­ры! Бла­го­да­рим тебя за крат­кую жизнь твою: не даром и не втуне цве­ла она пыш­ным, бла­го­ухан­ным цве­том глу­бо­ких чувств и высо­ких мыс­лей… В этом цве­те — твоя душа, и не будет ей смер­ти, и будет жива она для вся­ко­го, кто захо­чет насла­дить­ся её ароматом…

Вис­са­ри­он Белин­ский о Елене Ган

Еле­на Андре­ев­на Ган роди­лась в 1814 году в семье извест­но­го рода кня­зей Дол­го­ру­ко­вых. За свою непро­дол­жи­тель­ную жизнь Ган так или ина­че была свя­за­на со мно­ги­ми талант­ли­вы­ми пред­ста­ви­те­ля­ми эпо­хи: её пле­мян­ник — Сер­гей Вит­те, дру­гом её семьи был Фёдор Тют­чев, а близ­кой подру­гой Ган при­хо­ди­лась Ека­те­ри­на Суш­ко­ва — воз­люб­лен­ная Миха­и­ла Лер­мон­то­ва. С Лер­мон­то­вым Еле­на Андре­ев­на тоже была зна­ко­ма с дет­ства, они были одно­год­ка­ми и умер­ли с раз­ни­цей в год.

Кро­ме того, пер­вая дочь Еле­на (в заму­же­стве Бла­ват­ская) ста­ла фило­со­фом и пуб­ли­ци­стом, вто­рая дочь Вера (в заму­же­стве Жели­хов­ская) — писательницей.

В 1837 году Еле­на Андре­ев­на виде­лась с Пуш­ки­ным на одной из выста­вок в Петер­бур­ге. Если верить вос­по­ми­на­ни­ям Ган, поэту она понравилась:

«Я вооб­ра­жа­ла его чёр­ным брю­не­том, а его воло­сы не тем­нее моих, длин­ные, взъеро­шен­ные… Малень­кий ростом, с зарос­шим лицом, он был не кра­сив, если бы не гла­за. Гла­за бле­стят, как угли, и в бес­пре­рыв­ном дви­же­нии. Я, разу­ме­ет­ся, забы­ла кар­ти­ны, что­бы смот­реть на него. И он, кажет­ся, это заме­тил: несколь­ко раз, взгля­ды­вая на меня, улы­бал­ся… Вид­но, на лице моём изоб­ра­жа­лись мои вос­тор­жен­ные чувства…»

Одно из извест­ней­ших про­из­ве­де­ний Еле­ны Андре­ев­ны — роман «Напрас­ный дар», издан­ный в 1842 году в «Оте­че­ствен­ных запис­ках». Выбор жур­на­ла не слу­ча­ен: изда­ни­ем дол­гое вре­мя заве­до­вал Пуш­кин, в назва­нии про­из­ве­де­ния Ган — аллю­зия на стро­ки Алек­сандра Сер­ге­е­ви­ча «Дар напрас­ный, дар случайный…».

Глав­ная геро­и­ня рома­на жерт­ву­ет сво­ей энер­ги­ей, вре­ме­нем и вни­ма­ни­ем ради людей, кото­рые не ценят её уси­лий и не спо­соб­ны отве­тить вза­им­но­стью. Она пыта­ет­ся помочь близ­ко­му окру­же­нию, но ста­ра­ния оста­ют­ся без долж­ной оцен­ки, и это при­во­дит её к разочарованию.

О твор­че­стве Еле­ны Андре­ев­ны отзы­вал­ся Иван Сер­ге­е­вич Тургенев:

«В этой жен­щине было <…> и горя­чее рус­ское серд­це, и опыт жиз­ни жен­ской, и страст­ность убеж­де­ний, — и не отка­за­ла при­ро­да в тех “про­стых и слад­ких” зву­ках, в кото­рых счаст­ли­во выра­жа­ет­ся внут­рен­няя жизнь…»

Елизавета Водовозова (1844—1923)

Мои­ми «Вос­по­ми­на­ни­я­ми» о поме­щи­чьей и кре­стьян­ской жиз­ни, напе­ча­тан­ны­ми в жур­на­лах, уже вос­поль­зо­ва­лись неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли исто­рии кре­пост­но­го пра­ва в цар­ство­ва­ние импе­ра­то­ра Нико­лая и соби­ра­те­ли мате­ри­а­лов для этой исто­рий. Если и дру­гие мои очер­ки ока­жут­ся небес­по­лез­ны­ми для озна­ком­ле­ния с теми сто­ро­на­ми нашей про­шлой жиз­ни, кото­рые я опи­сы­ваю, я буду вполне воз­на­граж­де­на за свой труд.

Ели­за­ве­та Водо­во­зо­ва «На заре жизни»

Ели­за­ве­та Нико­ла­ев­на Водо­во­зо­ва учи­лась в Смоль­ном инсти­ту­те бла­го­род­ных девиц во вто­рой поло­вине XIX века. Водо­во­зо­ва была пред­ста­ви­те­лем поко­ле­ния, кото­рое заста­ло кре­пост­ное пра­во и как неотъ­ем­ле­мую чер­ту само­дер­жа­вия, и как обу­зу циви­ли­зо­ван­но­го обще­ства, кото­рую надо сбросить.

Самое извест­ное авто­био­гра­фи­че­ское про­из­ве­де­ния Водо­во­зо­вой начи­на­ет­ся словами:

«Пер­вая часть “Вос­по­ми­на­ний” посвя­ще­на годам дет­ства, кото­рые я про­ве­ла в глу­хом уезд­ном горо­диш­ке сре­ди чле­нов моей семьи, а пото­му в этот пери­од жиз­ни я гово­рю толь­ко о них. Но с пере­се­ле­ни­ем в дерев­ню я близ­ко стал­ки­ва­юсь с сосе­дя­ми, и это даёт мне воз­мож­ность опи­сать дере­вен­скую жизнь захо­луст­но­го угол­ка, в кото­ром я жила перед паде­ни­ем кре­пост­но­го права».

Про­из­ве­де­ния Водо­во­зо­вой про­ник­ну­ты инте­ре­сом к народ­ной жиз­ни, устрой­ству семьи и пат­ри­ар­халь­но­му обще­ству в целом. Она рабо­та­ла в раз­ных жан­рах: от дет­ских рас­ска­зов («Из рус­ской жиз­ни и при­ро­ды») и науч­но-педа­го­ги­че­ских сочи­не­ний («Умствен­ное раз­ви­тие детей») до сме­лой пуб­ли­ци­сти­ки — напри­мер, дебют­ная ста­тья «Что меша­ет жен­щине быть само­сто­я­тель­ной?» была отве­том на роман Чер­ны­шев­ско­го «Что делать?».

Глав­ная осо­бен­ность лите­ра­ту­ры Водо­во­зо­вой — инте­рес к людям и взгляд на через приз­му вос­пи­та­ния Смоль­но­го. Ели­за­ве­та Нико­ла­ев­на пре­крас­но пони­ма­ла, что пра­ви­ла при­ли­чия и пове­де­ния в обще­стве, кото­рые пре­по­да­ют в инсти­ту­те бла­го­род­ных девиц, неве­ро­ят­но дале­ки и ото­рва­ны от реаль­но­сти, что часто под­чёр­ки­ва­ет­ся в произведениях:

«Мы быст­ро спу­сти­лись вниз, тро­ну­лись в путь, и я навсе­гда оста­ви­ла сте­ны alma mater, что­бы всту­пить на новую, совсем неиз­вест­ную мне доро­гу жиз­ни, к кото­рой я была совер­шен­но не под­го­тов­ле­на инсти­тут­ским воспитанием…»

Писа­тель­ни­ца не при­над­ле­жа­ла к рево­лю­ци­он­но настро­ен­ной моло­дё­жи, но радо­ва­лась рефор­мам и счи­та­ла, что изме­не­ния были необ­хо­ди­мы России.

Ели­за­ве­та Нико­ла­ев­на дожи­ла до 1923 года, под конец жиз­ни стра­да­ла от болез­ней, без­де­не­жья и оди­но­че­ства. Несмот­ря на невзго­ды, в одной из послед­них ста­тей в жур­на­ле «Голос минув­ше­го» Водо­во­зо­ва писа­ла, что хочет «…наблю­дать в широ­ком объ­ё­ме совре­мен­ную жизнь, о кото­рой необ­хо­ди­мо всё, всё запи­сы­вать».

Читай­те также:

— «Как я была бы счаст­ли­ва, если бы при жиз­ни уви­де­ла одоб­ре­ние и пони­ма­ние…»: тра­гич­ная судь­ба худож­ни­цы Зина­и­ды Сереб­ря­ко­вой;

— Бале­ри­ны, каг­э­бист­ки и горе-спа­са­тель­ни­цы мира: рус­ские жен­щи­ны в нерус­ском кино.