Серафимович и литературное творчество. Ко дню рождения писателя

В 1863 году, 19 янва­ря (7 янва­ря по ста­ро­му сти­лю) в ста­ни­це Нижне-Кур­мо­яр­ская Обла­сти Вой­ска Дон­ско­го, в семье каза­чье­го еса­у­ла Сера­фи­ма Попо­ва родил­ся маль­чик Саша, впо­след­ствии став­ший Алек­сан­дром Сера­фи­мо­ви­чем, извест­ным все­му миру писа­те­лем. Автор леген­дар­но­го «Желез­но­го пото­ка», лите­ра­тур­ный отец Шоло­хо­ва, жив­ший и тво­рив­ший настоль­ко «от и до», что даже умер в день сво­е­го рож­де­ния, он устра­нен из школь­ной про­грам­мы и эта­пи­ро­ван в небытие.

Алек­сандр Серафимович

В совре­мен­ном лите­ра­тур­ном мире он не может быть моден. Ни одна Creative writing school не будет реко­мен­до­вать его ори­ен­ти­ром для начи­на­ю­щих авторов.

Успеш­ный писа­тель — это быст­рый и моло­дой, извест­ность в рай­оне трид­ца­ти, ну а еже­ли вдруг писа­те­лю под сорок, то он про­сто обя­зан быть при­знан вли­я­тель­ны­ми кри­ти­ка­ми, да так, что от его тек­стов «клас­си­ки под­ни­ма­ют­ся из гро­бов и пус­ка­ют­ся в пляс».

Сера­фи­мо­вич, выпу­стив­ший пер­вый сбор­ник рас­ска­зов и очер­ков в 38 лет, писал воз­му­ти­тель­но мед­лен­но для наших дней. В осно­ве его твор­че­ско­го мето­да лежа­ли чест­ность и досто­вер­ность. Что­бы лите­ра­то­ру быть чест­ным, утвер­ждал он, нуж­ны сме­лость и бес­по­щад­ность к себе. Досто­вер­ность и вовсе при­хо­дит с жиз­нен­ным опы­том. Раз­но­сто­рон­ним и, жела­тель­но, тра­ги­че­ским. Такие прин­ци­пы — обу­за и для лите­ра­тур­ных звёзд, и для тех, кто их зажигает.

… Пер­вым лите­ра­тур­ным про­из­ве­де­ни­ем его была листовка.

Сов­мест­но с груп­пой това­ри­щей 25-лет­ний Саша (тогда ещё Попов), сту­дент Петер­бург­ско­го уни­вер­си­те­та, пишет воз­зва­ние, объ­яс­ня­ю­щее при­чи­ны и смысл неудав­ше­го­ся поку­ше­ния на госу­да­ря-импе­ра­то­ра. Того само­го поку­ше­ния, кото­рое гото­вил в 1887 году стар­ший брат Улья­но­ва-Лени­на — Алек­сандр Ильич Ульянов.

Такое твор­че­ство вла­стям не понра­ви­лось. Сашу сосла­ли в Архан­гель­скую губер­нию. За это реше­ние он цар­ско­му режи­му остал­ся, что назы­ва­ет­ся, по гроб жиз­ни благодарен.

Имен­но там, под тяжё­лым и низ­ким небом, сре­ди сне­гов, у Ледо­ви­то­го оке­а­на, рож­да­ет­ся его пер­вый рас­сказ — «На льдине».

Саша пишет его, про­жи­вая в «ком­муне» ссыль­ных. Рабо­та­ет дня­ми и ноча­ми, не щадя сво­е­го пра­ва на сон, отре­ка­ясь от внеш­не­го мира. Он может мол­ча под­нять­ся из-за обще­го сто­ла за ужи­ном и уйти в свою ком­нат­ку. Закро­ет дверь на крю­чок, сядет за стол и сно­ва при­мет­ся писать, вычёр­ки­вать, переписывать.

Това­ри­щей в какой-то момент охва­ты­ва­ют обос­но­ван­ные подо­зре­ния. Они осто­рож­но под­хо­дят к две­ри, дер­га­ют за ручку.

— Что с тобой, Сера­фи­мыч? Пьёшь ты там в оди­ноч­ку, что ли …

«Поче­му я запи­рал­ся, нико­му не гово­рил? — вспо­ми­нал писа­тель. ¬¬— Пото­му, что мне каза­лось, если рас­ска­жу, что взял­ся за рас­сказ, так они умрут от хохо­та и будут изде­вать­ся: „Писа­тель нашёлся“».

Спу­стя год (!) рас­сказ написан.

Саша сво­ра­чи­ва­ет бума­гу в тру­боч­ку и выхо­дит из сво­ей комор­ки к това­ри­щам. Вот-вот, он взо­рвёт­ся от эмо­ций. Недав­ний затвор­ник реша­ет рас­крыть перед кол­лек­ти­вом душу, поде­лить­ся тем, что не дава­ло жить спо­кой­но целый год.

Кол­лек­тив реа­ги­ру­ет вяло.

— Рас­сказ? — позё­вы­вая, пере­спра­ши­ва­ют това­ри­щи. — Ну, валяй, читай.

Саша слег­ка оша­ра­шен рав­но­ду­ши­ем. Но всё-таки он наби­ра­ет в грудь воз­ду­ха и читает:

— Мох­на­тые сизые тучи… точ­но раз­би­тая стая испу­ган­ных птиц… низ­ко несут­ся над морем…

Саша крас­не­ет. Голос его дро­жит. Он заи­ка­ет­ся и мыс­лен­но бичу­ет себя: как я мог напи­сать такую чепу­ху? Чте­ние пре­вра­ща­ет­ся в пытку.

И вот, к огром­ней­ше­му его удив­ле­нию, послед­ние сло­ва тонут в пото­ке вос­тор­жен­ных апло­дис­мен­тов и одоб­ри­тель­ных возгласов.

Рас­сказ он под­пи­сы­ва­ет псев­до­ни­мом «Сера­фи­мо­вич», отда­вая дань ста­рин­ной каза­чьей тра­ди­ции — брать фами­лию по отче­ству. Отправ­ля­ет в газе­ту «Рус­ские ведо­мо­сти». В 1889 году текст опубликован.

Один из това­ри­щей выре­за­ет нуж­ный кусок газе­ты и кле­ит на сте­ну. Саша подол­гу сто­ит у сте­ны и не может пове­рить в свою побе­ду. Кажет­ся, что на радо­стях он сой­дет с ума.

Спу­стя три десят­ка лет писа­тель признается:

«В этом рас­ска­зе я раб­ски под­ра­жал Короленко».

… Ссыл­ка закан­чи­ва­ет­ся в 1890 году, и Сера­фи­мо­вич при­ез­жа­ет в ста­ни­цу Усть-Мед­ве­диц­кую. Там он про­дол­жа­ет писать, живя за счёт част­ных уроков.

Пишет же он по-преж­не­му мучи­тель­но и муторно.

«Не с кем было посо­ве­то­вать­ся, — жало­вал­ся лите­ра­тор в одном из интер­вью, — неко­му было подсказать».

Ско­рее, при­чи­на кры­лась в дру­гом. Что­бы инте­рес­но писать, ему сле­до­ва­ло инте­рес­но жить. Нуж­ны были новые впе­чат­ле­ния, кипя­щий котёл жиз­ни, новые зна­ния жиз­ни, а тихий ста­нич­ный уклад дать ему это­го не мог.

Сера­фи­мо­вич без­оши­боч­но точ­но уга­ды­ва­ет спо­соб про­ник­но­ве­ния в тол­щу све­жих впе­чат­ле­ний — жур­на­ли­сти­ка. Он пере­ез­жа­ет в Ново­чер­касск, где сотруд­ни­ча­ет с несколь­ки­ми изда­ни­я­ми. Ста­тьи и фелье­то­ны дают­ся ему куда про­ще. Они лако­нич­ны, дерз­ки, ост­ро-соци­аль­ны. Трид­ца­ти­лет­ний жур­на­лист, неко­гда спо­кой­ный, рых­лый моло­дой чело­век (так он гово­рил о себе сам) пре­вра­ща­ет­ся в медий­но­го каза­ка-раз­бой­ни­ка. Его мате­ри­а­лы бьют не в бровь, а в глаз, Алек­сандр под­вер­га­ет кри­ти­ке мест­ных воро­тил от капи­та­ла, бичу­ет нра­вы бур­жу­а­зии, реши­тель­но наез­жа­ет на зна­ме­ни­тость госу­дар­ствен­но­го мас­шта­ба — адво­ка­та Плевако.

Что же худо­же­ствен­ная про­за? Эта вред­ная деви­ца про­дол­жа­ет кокет­ни­чать, остав­ляя толь­ко роб­кую надеж­ду на про­дол­же­ние отно­ше­ний. Новые рас­ска­зы по-преж­не­му рож­да­ют­ся в муках.

Лишь к 1901 году он, уже муж и отец, полу­ча­ет новый пода­рок судь­бы — первую кни­гу сво­их очер­ков и рас­ска­зов. Она не ста­ла гром­ким лите­ра­тур­ным собы­ти­ем, нет, но её немно­го­слов­но хва­лит Вла­ди­мир Галак­ти­о­но­вич Коро­лен­ко. Этой ску­пой похва­лы доста­точ­но, что­бы на Сера­фи­мо­ви­ча обра­ти­ли внимание.

В 1902 году он при­ез­жа­ет в Моск­ву, Лео­нид Андре­ев пред­ла­га­ет ему сов­мест­ную рабо­ту в газе­те «Курьер». Чуть ли не в пер­вые мину­ты обще­ния писа­те­ли ста­но­вят­ся дру­зья­ми. В честь выда­ю­щей­ся лыси­ны Андре­ев наре­ка­ет Сера­фи­мо­ви­ча Лысо­го­ром. Сера­фи­мо­вич лас­ко­во назы­ва­ет дру­га «Лео­ни­душ­ко». Неде­ля-дру­гая, и Лысо­го­ра зна­ко­мят с лите­ра­тур­ным бомондом.

«Я сра­зу попал в сре­ду луч­ших масте­ров, — вспо­ми­нал Сера­фи­мо­вич, — я отчёт­ли­во почув­ство­вал, что худо­же­ствен­но стал расти».

Луч­шие масте­ра — это сам Андре­ев, чуть поз­же — Горь­кий. Худо­же­ствен­ный рост дей­стви­тель­но нали­цо: из-под пера его выле­та­ет стая вели­ко­леп­ных и раз­но­об­раз­ных по сти­ли­сти­ке и темам рас­ска­зов. Это и сати­ра на малень­ко­го, но все­гда воро­ва­то­го и ничтож­но­го внут­ренне чело­ве­ка («Пре­ступ­ле­ние»); и прон­зи­тель­ная исто­рия влюб­лён­но­сти, разо­ча­ро­ва­ния и неожи­дан­но вос­тор­жен­ной люб­ви в «Надень­ке»; и рас­сказ «В бурю», где герои — внук и дед, рыба­ки, дед жесток в вос­пи­та­нии до садиз­ма, но в бушу­ю­щем море он спа­са­ет ребен­ку жизнь, и нет для маль­чи­ка чело­ве­ка люби­мее, а люби­мый чело­век поги­ба­ет. Осо­бен­но хорош рас­сказ «Степ­ные люди». В нём раз­во­ра­чи­ва­ет­ся мисти­че­ский вестерн в сте­пи. В роли ков­боя — дон­ской казак, а в роли индей­ца — ста­рая кал­мыч­ка. Одна­ко не в мисти­ке суть, не в набро­шен­ном на каза­ка аркане и дья­воль­ской скач­ке, и даже не в убий­стве здо­ро­вым муж­чи­ной пусть ковар­ной, но ста­рой жен­щи­ны. Суть в том, что день­ги важ­нее жиз­ни людей. И не будет про­сто­му чело­ве­ку в цар­ской Рос­сии счастья.

Сера­фи­мо­вич уже сме­ло может назвать­ся силь­ным писа­те­лем. Но тако­вым он себя опять не счи­та­ет. Кол­лег — да, себя — нет.

Из пись­ма Лео­ни­ду Андре­еву в 1904 году:

«… У меня сон­ный мозг, мед­лен­ный, и я с насла­жде­ни­ем заря­жал­ся у тебя. Доб­ров гово­рит, что у тебя наслед­ствен­ная нев­ра­сте­ния. Я думаю — это отлич­но. Может быть, толь­ко бла­го­да­ря ей и 77 болез­ням мозг так бес­по­кой­но рабо­та­ет. Какая, брат, шту­ка. Вот ста­рость, и нуж­ны люди, а я их не знаю… И думаю, лите­ра­ту­ре моей конец…»

Уны­ние как рукой сни­мет Пер­вая Рус­ская рево­лю­ция. Появ­ля­ют­ся новые люди и новые темы, кото­рые дают поч­ву для твор­че­ства на несколь­ко лет впе­ред. «Бом­бы», «Мать», «На пло­ща­ди», «На Пресне», «Оце­нён­ная голо­ва», «Пес­ки» — всё это мощ­ней­шие по пси­хо­ло­гиз­му и без­упреч­ные по напи­са­нию вещи.

Потом насту­пит отно­си­тель­ное поли­ти­че­ское зати­шье и поко­ре­ние Петер­бур­га, шок от него: сто­ли­ца, в отли­чие от Моск­вы, хму­ра и непри­вет­ли­ва. Но Сера­фи­мо­вич уже не тот роб­кий степ­няк-про­вин­ци­ал. Он быст­ро пони­ма­ет лите­ра­тур­ные нра­вы Север­ной Пальмиры.

«Народ тут шиб­ко живёт, — напи­шет он одно­му из това­ри­щей, — бега­ет, мечет­ся, дума­ет, пьян­ству­ет и дья­воль­ски рабо­та­ет. Это — не Москва. Как с цепи сорва­лись. Пуб­ли­ка соби­ра­ет­ся в раз­ных местах и для пьян­ства, и для раз­го­во­ров. Я зара­зил­ся и тоже… пьян­ствую и рабо­таю. Кажет­ся, напи­шу пье­су, черт зна­ет, что такое! Видел Куп­ри­на, Чири­ко­ва, Най­де­но­ва; сияют…»

В пись­мах жене в Ново­чер­касск будет отчи­ты­вать­ся сдер­жан­нее: «пишу», «устаю», «рабо­таю до изнеможения».

… Богем­ный отре­зок жиз­ни сме­нит­ся Пер­вой миро­вой. Сера­фи­мо­вич, кото­ро­му уже за пять­де­сят, будет про­сить­ся жур­на­ли­стом на пози­ции, но в шта­бах прес­су жалу­ют изби­ра­тель­но, и ему при­дёт­ся поехать туда фельд­ше­ром. Рас­ска­зов он при­ве­зёт с вой­ны немно­го, но это будут силь­ные рас­ска­зы, клей­мя­щие бес­смыс­лен­ность импе­ри­а­ли­сти­че­ской бойни.

Фев­раль 1917 года Сера­фи­мо­вич при­мет с радо­стью, Октябрь — с вос­тор­гом. Он будет рабо­тать в «Изве­сти­ях» и «Прав­де», мотать­ся воен­ным кор­ре­спон­ден­том по фрон­там Граж­дан­ской войны.

Своё глав­ное про­из­ве­де­ние — «Желез­ный поток» Сера­фи­мо­вич нач­нет писать в 1921 году, в воз­расте пяти­де­ся­ти вось­ми лет и закон­чит в 1924‑м.

В кни­ге опи­сы­ва­ет­ся поход Таман­ской армии под коман­до­ва­ни­ем Епи­фа­на Иови­ча Ковтю­ха (в романе автор назо­вет его Кожух) летом 1918 года, вдоль Чер­но­мор­ско­го побе­ре­жья. И здесь не так важ­но, о чём напи­са­на кни­га, важ­но совер­шен­но дру­гое — как она напи­са­на и как рож­да­лась идея.

Участ­ни­ки того похо­да, про­чи­тав её, были изум­ле­ны: до мель­чай­шей дета­ли всё похо­же, до само­го малень­ко­го уще­лья, до тра­вин­ки! А мы как похо­же даны! Несо­мнен­но, писа­тель был с нами!

А он, ока­зы­ва­ет­ся, не был.

Слу­чи­лось всё мно­го слож­нее и одно­вре­мен­но про­ще. Задол­го до Граж­дан­ской вой­ны Сера­фи­мо­вич побы­вал в тех местах со стар­шим сыном Ана­то­ли­ем. Путе­ше­ствуя, отец и сын про­сле­до­ва­ли чуть ли не тем же марш­ру­том, что и Ковтюх со сво­ей арми­ей деся­ти­ле­тие спустя.

… шли мы по водо­раз­де­лу Кав­каз­ско­го хреб­та, — напи­шет он в очер­ке «Из исто­рии „Желез­но­го пото­ка“», — гро­ма­дой поды­мал­ся он над морем, над степями…

Пей­заж надол­го вре­зал­ся в писа­тель­скую память. Он напо­ми­нал о себе регу­ляр­но, дол­гие годы, воз­ни­кая то в свер­ка­ю­щем Петер­бур­ге, то в серой, уже после­ре­во­лю­ци­он­ной Москве. Пей­заж тре­бо­вал лите­ра­тур­но­го воплощения.

Не полу­ча­лось.

«Хожу ли по обо­дран­ным ули­цам, спо­ты­ка­юсь ли мол­ча в сугро­бах под обвис­ши­ми трам­вай­ны­ми про­во­да­ми… я одно чув­ствую: эти серые ска­лы, нагнув­ши­е­ся над без­дон­ны­ми про­ва­ла­ми, отку­да мгли­сто всплы­ва­ет веч­ный рокот неви­ди­мо­го пото­ка, беле­ю­щие сне­го­вые маков­ки, и по ним — синие тени; эти непро­хо­ди­мые леса, густые и синие, где жите­ля­ми лишь зверь да пти­ца: всё это, как чаша, тре­бу­ет напол­нить себя. Чем? Какое содер­жа­ние я волью?».

И тут при­хо­дят на помощь изве­стия о Таман­ском походе.

Мето­дич­но и упор­но Сера­фи­мо­вич отыс­ки­ва­ет одно­го участ­ни­ка за дру­гим, со вре­ме­нем зна­ко­мит­ся и с самим Ковтю­хом, бесе­ду­ет, дела­ет необ­хо­ди­мые запи­си, нахо­дит новых сви­де­те­лей, устра­и­ва­ет «пере­крест­ные допро­сы», одна­ко собран­ны­ми све­де­ни­я­ми не ограничивается.

В опре­де­лён­ный момент он пони­ма­ет, что его зада­ча — не про­сто опи­сать поход, как тако­вой, но дать «обоб­щён­ную и син­те­ти­че­скую прав­ду», пока­зать пере­рож­де­ние «защит­ни­ков рево­лю­ции» из раз­бой­ни­ча­ю­щей народ­ной мас­сы в созна­тель­ных и геро­и­че­ских бой­цов Крас­ной армии.

На помощь при­хо­дят выез­ды в Первую и Вто­рую кон­ные армии. Там он тоже видел сол­дат в обо­рван­ном тря­пье, с откро­вен­но бан­дит­ски­ми рожами.

Мож­но ли ждать рево­лю­ци­он­ной созна­тель­но­сти от таких типов? — сомне­вал­ся писатель.

Убе­дил­ся, что мож­но. Если пра­виль­но объ­яс­нит коман­дир смысл борь­бы, увле­чёт при­ме­ром, где надо про­явит жест­кость, вся эта брат­ва, вся эта «сарынь ни кич­ку» пре­об­ра­жа­ет­ся на гла­зах. Таких при­ме­ров в «Желез­ном пото­ке» предо­ста­точ­но. И Кожух выве­ден тем самым командиром.

Он писал эту вещь так, как и про­чие, — точ­но в пер­вый раз.

Боль­ше все­го «боял­ся впасть в кра­си­вость», вспо­ми­нал свой пер­вый рас­сказ «На льдине» и чер­ты­хал­ся: до него дошло, что при­ро­да там засло­ни­ла всё остальное.

В этот раз тако­го быть не должно.

Сера­фи­мо­вич непре­стан­но пом­нил про это всё два с поло­ви­ной года рабо­ты, рабо­ты, завер­шив­шей­ся пол­ней­шей «гар­мо­ни­ей».

При­ро­да в «Желез­ном пото­ке» не про­сто созда­ёт кар­тин­ку, но и вдох­нов­ля­ет дей­ствие. Герои — живые. Идут, вою­ют, шутят, любят, сквер­но­сло­вят. Всё там рабо­та­ет, цеп­ля­ет­ся одно за дру­гое, ника­ких сюжет­ных про­ва­лов, ни одно­го ненуж­но­го слова.

Кни­га про­гре­ме­ла. Насто­я­щая эпо­пея, не усту­па­ю­щая по силе «Тара­су Буль­бе», она изда­ва­лась и пере­из­да­ва­лась в СССР десят­ки раз, выхо­ди­ла в Евро­пе, остер­ве­не­ло швы­ря­лась гит­ле­ров­ски­ми молод­чи­ка­ми в костёр.

Алек­сандр Сера­фи­мо­вич. Фото Вла­ди­ми­ра Савостьянова

… Теперь она лежит пере­до мной. Тон­кая, но креп­кая, в твёр­дой корич­не­вой облож­ке. А рядом сине­ют четы­ре тома очер­ков, ста­тей и рас­ска­зов, тоже — дале­ко не тол­стые и уве­си­стые тома.

Их про­да­ют мало в каких мага­зи­нах, раз­ве что на раз­ва­лах или в ста­рых буки­ни­сти­че­ских. Но в биб­лио­те­ках они есть.

Иди­те в биб­лио­те­ку! Возь­ми­те хотя бы одну, открой­те на любой стра­ни­це, и ста­рый доб­рый казак пока­жет вам насто­я­щую лите­ра­ту­ру и рас­ска­жет, как её делать.

С Днём рож­де­ния, Алек­сандр Серафимович!


Пуб­ли­ка­цию под­го­то­вил писа­тель Сер­гей Пет­ров, автор книг «Баку­нин. Пер­вый панк Евро­пы», «Хро­ни­ка его раз­во­да» и «Мен­ты и люди». Сотруд­ни­ча­ет с изда­тель­ством «Пятый Рим» и пишет для жур­на­ла «Рус­ский пионер».

Читай­те наше интер­вью с Сер­ге­ем Пет­ро­вым «Баку­нин был поря­доч­ным чело­ве­ком».

Поделиться