Рождение. Трудное детство. Бурная юность. Весёлая молодость. Степенная зрелость. Почтенная старость. Болезнь, смерть, конец. Известная схема, не правда ли?
Известно и то, что она мало кому нравится, и люди обычно продолжают — чистилище, ад и рай. Помните фильм про то, как герой после смерти попал к демонам, сбежал от них, долго скитался, пока не обнаружил себя в краю блаженства? Какой именно фильм? Да неважно. Какой-нибудь.
А если умирает не человек, а целая страна? Хорошая новость — жизнь после смерти есть. Плохая — на метафизическом отрезке затерялось самое важное «райское» звено.
1995 год. Заканчивается первая пятилетка после развала СССР, и основная масса граждан, вступив в посмертно-постсоветское состояние, явно согласна с тем, что мир за окном напоминает один из кругов Данте. Но 31 декабря прилежно собирается перед телевизором. Неизбывная надежда, что в новом году всё у нас будет по-новому теплится в скитающихся по загробному царству «тенях». И неожиданно сбывается.
В первые минуты нового, 1996 года, молодое Общественное Российское Телевидение предлагает фильм с чарующим, почти сказочным названием «Старые песни о главном». Очевиден парафраз с песней «Верю я» группы Браво — «Он пропоёт мне новую песню о главном». Вот только нового мы уже не хотим, от цоевского «перемен» вздрагиваем, как от взрыва, потому что не верим.
1 января зрителям парадоксально, но в полном соответствии с тайными или явными желаниями скомандовали не «вперёд», а «назад», обратно — в старый год. Причём не в прошлый даже, а в какой-то вообще очень старый. На экране ретродеревня конца 1940‑х — начала 1950‑х годов, допотопные автомобили, вышедшие из моды наряды. Песни, конечно, тоже старые и даже добрые, своего рода сиквел «Кубанских казаков». Напрашивается вывод: в новом году, и вообще, в будущем, лучшее, на что мы можем рассчитывать — это приятные воспоминания. Так, ОРТ?
Да нет, почему же. Давайте посмотрим на жителей деревни: кто здесь обитает, принарядившись в солнечных героев социализма? Если верить титрам, то шофёр Лёня — Леонид Агутин, шабашник — Филипп Киркоров, звеньевая — Алёна Апина, дочь председателя — Наташа Королёва, председатель — Николай Расторгуев. Короче, всё-таки не совсем воспоминания, а на новый лад. С современным цветом, ритмом, звуком. Вообще, товарищи, в удивительное время живём: ещё есть Пугачёва, но уже появился Киркоров. Как будто в соответствии с лозунгом одного ретро-радио: «Старое доброе и лучшее новое».
Текст титров озвучивает Юрий Яковлев, наследуя своему герою-рассказчику из фильмов Рязанова. Здесь тоже сплав старого-нового, когда народный артист СССР бархатным поставленным голосом объявляет: «Богдан Титомир. Лада Дэнс. На-на». Неловкость от того, что в эфире центрального ТВ приходится мямлить какие-то междометия Яковлев прячет за сердитой иронией: название группы Бари Алибасова он читает как недоверчивое «ну-ну».
Итак, на экране рай. Он же — бывший СССР, причём поданный в стилистике сталинского кино. Да, многие заскучали по Союзу, когда на руинах советского проекта не вырос город-сад, зато вместо него заколосился бандитизм и выпустила шипы рыночная экономика. При этом, как было раньше уже и не вспомнить: известно свойство памяти сглаживать плохое, выпячивая всё со знаком плюс. Воспоминания о прошлом по своей природе сами напоминают экранные утопии времён Сталина — красивые люди в лучшем из миров живут и радуются по законам бесконфликтной драматургии. В мире, когда порядок был, когда о людях думали. Когда деревья были большими.
С другой стороны, от импортных товаров в магазинах и открытых границ отказываться тоже, вроде как, не хочется. Хочется комбо. Агутин за рулём фронтового грузовичка и селянки, приоткрытые до режима пин-ап — комбо и есть, этим словом вполне можно описать «Старые песни о главном». Да, кстати, в чём «главное»-то? В чём, если угодно, воля народная?
Для примера, в том, чтобы современные певцы, симпатичные живой юностью, всё-таки не бегали по сцене голышом в духе загнивающего запада, а вели себя приличнее и оделись по-человечески. Как хороша на младшем Преснякове военная форма! И космы свои длинные прибрал немного, ну наконец-то на мужика похож.
Над репертуаром тоже можно поработать. Варум — кстати, кто это? — поёт «Ой цветёт калина», как раз из фильма «Кубанские казаки» (песня не народная, как иногда думают). Ну хорошо, Варум, получается у тебя, пой.
Впрочем, это всё частности, главное, конечно — это любовь. «Старые песни…», безусловно, кино о любви, причём в самом приятном, «райском» её воплощении. Много красивых женщин, мужчины тоже ничего, все вьются друг перед другом, не зная даже лёгкого лирического страдания, а уж тем более сердечных мук. Мучений нам и от государственной думы хватает, а в декоративно-райской деревеньке продинамила Лёньку Наташа Королёва — ничего, вот он уже обнимает Ладу Дэнс.
Это даже не как в настоящем сталинском кино, где негативные эмоции условны и легко сходят на нет. Из «Старых песен…» переживания со знаком минус изъяты, как лишний класс. Строго говоря, по такой схеме обычно строится кино для взрослых: какой-то сюжет есть, но это для проформы, а главное в том, что скоро они будут делать это. То есть, в нашем случае — петь песню. Потом снова погуляют, а потом снова это — петь. А в кульминации уж все вместе, в едином любовном порыве… «Старые песни…» кончаются коллективным собранием любовников, только вместо общей страсти совместный музыкальный номер. Хор как символ соития — почему бы нет. У некоторых животных, у птиц, к примеру, без звуков с признаками мелодии и ритма о брачных играх нечего и мечтать.
Не забудем про изобилие: в девяностые полки в магазинах либо пусты, либо продукты есть — но у вас нет таких денег. А здесь в кадре повсюду свежие фрукты, сосуды с винами и медами — ещё один знак рая для большинства, не христианского, конечно, а валгаллы для уставшего постсоветского воина. Или, может, наконец-то, страна победившего коммунизма? Конечно, потрогать ничего нельзя: потянешь в новогоднем угаре руку за мягким персиком и наткнёшься на твёрдый экран. Ну да, в коммунизм берут не всех.
Тогда начинаешь пить и есть припасённое к празднику — тут-то и возникает единение внешнего и внутреннего, народа и культуры. Когда на экране едят, и мы едим — это и есть то самое «искусство про нас», причём на уровне биологии. Огрехи вроде «рваного» монтажа или не вполне уверенной актёрской игры в таком случае в глаза не бросаются. А если бросятся, может прийти спасительная, не вполне трезвая, но очень верная новогодняя мысль: кто вообще сказал, что в раю всё так, как у нас? Если б там было, как у нас, мы бы туда и не стремились. Может, жизнь раньше такая и была — с такими интонациями, такими людьми и таким монтажом. Да, раньше жизнь была с монтажом, плохое вырезали, хорошее оставляли. Поэтому всё было хорошо, а монтаж мы просто не помним.
Технически «Старые песни о главном» — ностальгия категории «бэ», грубая, как удар в нос. Но тем и хорош хук по сравнению с более сложно устроенными пушками и бомбами — он не даёт осечек, что и было главным. Другое дело, что после такого вакхического-коммунистического путешествия в прошлое, ещё и в новогоднюю ночь, обязательно должно наступить похмелье. И тут надо что-то делать: либо мучительно слезать с ретроиглы, либо вспрыснуть лирическую рану.
ОРТ настояло на опохмеле: 1 января 1997 вышли «Старые песни о главном‑2». Важное новшество: вспомнили, что рай — не только место, где хорошо, но и обитель тех, кого нет. Развал СССР «убил» многих актёров, убрав их с экранов. В сиквеле «Старых песен…» они «воскресли»: с молодёжью на экранах появились Александр Демьяненко, Ольга Аросева, Михаил Державин, Наталья Селезнёва, Рудольф Рудин, Спартак Мишулин…
Вторая часть вышла основательнее, серьёзнее, возникло подобие глубины. Веселье чередуется с лиризмом — теперь не только шумный праздник, но и тихая грусть. Вот она-то всё и сгубила: в раю не грустят. Если мы плачем, пусть даже это приятные, очищающие слёзы — это не потерянный эдем социализма, а наши грешные земли.
Впрочем, плачет зритель, герои пока держатся. Следовательно, на экране ещё не земля, но уже и не рай, что-то вроде «того света». В чём разница? На том свете необязательно хорошо, туда, если судить по представлениям большинства, просто «сгружают» отживших для маловразумительного посмертного бытия. Вечная жизнь, конечно, но условия не очень. Да и нам тоже не очень оттого, что постаревшие Нина и Шурик из «Кавказской пленницы» уже не узнают друг друга, а в кабачке «13 стульев» заседают новые русские, а эстрадница Маврикиевна заговаривается, болтая сама с собой — видимо, не привыкла, что рядом нет партнёрши-Никитишны: создавший этот образ актёр Борис Владимиров умер в 1988 году.
В мире «Старых песен о главном‑2» есть смерть и старость, острее всего это чувствуется в сценах «подмен». Фрунзика Мкртчяна не стало в 1993 году, поэтому в 1997‑м его персонаж из «Пленницы» появился в исполнении Валерия Меладзе, и это настоящая экзистенциальная тоска. То же самое в «Старых песнях о главном‑3», которые были задуманы как прямое продолжение фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Савелия Крамарова «заменил» Сергей Безруков, в наряде дьяка Феофана и копируя манеру игры предшественника. Смотреть на это тяжело.
Третья часть вышла в 1998 году. После череды приключений старенькие герои Гайдая пришли туда, откуда вышли в начале: в обычную квартиру, за рядовой праздничный стол. Концепция рая — всё. Ностальгировать можно долго, но от этого никто и ничто не воскреснет. Именно формат ремейка принёс ощущение невозвратности: снять «Ивана Васильевича…» мог только Гайдай и только один раз, это часть базисного закона жизни, который невозможно нарушить.
Закономерно, что в 1999 году очередного продолжения «Старых песен» не показали. Зато показали в 2001‑м — видимо, слишком соблазнительной была перспектива подвести черту под ХХ веком и целым тысячелетием. Понимали, что лезут в эту реку в последний раз, об этом говорит название: «Старые песни о главном. Постскриптум». Известно, что P. S. — как слова в скобочках: для смысла (обычно) не вредно, если слова в скобках (вроде этих) вообще удалить. Так и с четвёртой частью, её главный недостаток — необязательность. При том, что замах был на всю мировую поп-культуру за последние сто лет. Но если уж не выходит «оживить» Крамарова, стоило ли браться за Мэрилин Монро? Конечно, можно было пригласить художника-акциониста Мамышева-Монро: если в ком и воскресал секс-символ 1950‑х гг., то в нём, как и Любовь Орлова и другие кинодивы прошлого. Но для начала 2000‑х гг., Мамышев уже слишком авангарден так что, как альтернативу Монро нам предложили Анжелику Варум, а в качестве Эдит Пиаф — Татьяну Буланову. И это даже не смешно.
Ещё в семидесятые гайдаевские герои мечтали: убрать бы стеночку и улететь в прошлое. «Старые песни…» попробовали сделать это всерьёз, но не вышло. Герои, может, и летают, а люди остаются. Вернуть былое советские народные и заслуженные артисты не смогли. Зато сумели дать волю слезам.
В 2005 году новогодний капустник от «Первого канала» под названием «Первый скорый» включал в себя мини-продолжение «Иронии судьбы, или С лёгким паром!» Кажется, оно было лучше, чем у Бекмамбетова два года спустя. История: постаревшие Ипполит и Надя встречаются через 30 лет. В ходе беседы выясняется, что Ипполит до сих пор не женат. Надя спрашивает почему. Ипполит: «Я тебя ждал. И продолжаю ждать». Надя не знает, что ответить, она плачет, бормочет «не грусти» и убегает. Ипполит остаётся один. Ужасно. Зато честно. Мы не можем изменить реальность, значит, давайте учиться жить в той, которая у нас есть. Возможно, в этом и есть главное, а не в тех самых, старых и добрых песнях. Хотя и без них, просто для настроения, иной раз тоже никуда.
Читайте также биографию генерального директора «Первого канала» в нашем материале «Константин Эрнст. Случайный Первый».
