Карелы, «Великая Финляндия» и карельский национализм накануне революции

Изда­тель­ство «Нестор-Исто­рия» под­го­то­ви­ло к пуб­ли­ка­ции иссле­до­ва­ние исто­ри­ков Алек­сандра Оси­по­ва и Мари­ны Витух­нов­ской-Кауп­па­ла «В пучине Граж­дан­ской вой­ны: Каре­лы в поис­ках стра­те­гий выжи­ва­ния. 1917−1922». Моно­гра­фия затра­ги­ва­ет реги­о­наль­ный сюжет эпо­хи Рус­ской рево­лю­ции — судь­бу Каре­лии, где пере­пле­лись инте­ре­сы не толь­ко «крас­ных» и «белых» рос­сий­ских сил, но и фин­ских «крас­ных» и «белых», Антан­ты, а так­же мест­но­го наци­о­наль­но­го движения.

Авто­ры акцен­ти­ру­ют вни­ма­ние на «стра­те­ги­ях выжи­ва­ния» и лави­ро­ва­нии карель­ско­го кре­стьян­ско­го насе­ле­ния в эту рево­лю­ци­он­ную эпо­ху. Для того, что­бы луч­ше понять пред­по­чте­ния карел, сто­ит вни­ма­тель­но изу­чить исто­ки наци­о­на­ли­сти­че­ских про­ек­тов «Вели­кой Фин­лян­дии» и про­бле­мы фин­ско­го вли­я­ния в Каре­лии, а так­же соб­ствен­но карель­ский «народ­ный про­то­на­ци­о­на­лизм». Посвя­щён­ные этим вопро­сам отрыв­ки из гла­вы «Каре­лы в пред­ре­во­лю­ци­он­ный пери­од: меж­ду фин­ской и рос­сий­ской зона­ми вли­я­ния» мы пред­став­ля­ем на суд читателей.

С пол­ным оглав­ле­ни­ем кни­ги мож­но озна­ко­мить­ся на кра­уд­фандин­го­вой плат­фор­ме Planeta.ru — сей­час идёт сбор средств на пуб­ли­ка­цию тира­жа изда­ния. Там же доступ­ны ком­мен­та­рии авто­ров и текст введения.

В каче­стве иллю­стра­ций в нашей пуб­ли­ка­ции исполь­зо­ва­лись фото­гра­фии раз­лич­ных карель­ских мест, сня­тых Сер­ге­ем Про­ку­ди­ным-Гор­ским во вре­мя его экс­пе­ди­ции по Мур­ман­ской желез­ной доро­ге в 1916 году. Источ­ник фото­гра­фий — сайт «Насле­дие С. М. Про­ку­ди­на-Гор­ско­го». На этих сним­ках была зафик­си­ро­ва­на ещё мир­ная Каре­лия нака­нуне боль­ших рево­лю­ци­он­ных потрясений.


Проект «Великой Финляндии» и карелы

При­гра­нич­ный ста­тус карель­ских реги­о­нов Севе­ро-Запа­да Рос­сии во мно­гом пред­опре­де­лил их спе­ци­фи­ку раз­ви­тия и в нача­ле XX века. Бли­зость Фин­лян­дии, а так­же этни­че­ское род­ство карел и фин­нов ста­ло одним из важ­ней­ших обсто­я­тельств, отра­зив­ших­ся на про­ис­хо­див­ших в крае про­цес­сах. Осо­бен­но весо­мым фак­то­ром сле­ду­ет счи­тать сфор­ми­ро­вав­ше­е­ся к нача­лу ХХ века в Фин­лян­дии наци­о­на­ли­сти­че­ское дви­же­ние с его спе­ци­фи­че­ской идео­ло­ги­ей. В цен­тре этой идео­ло­гии нахо­ди­лась идея «Вели­кой Фин­лян­дии», роль кото­рой как дви­га­тель­ной силы мно­гих опи­сы­ва­е­мых в этой кни­ге собы­тий нель­зя пере­оце­нить. Пред­ла­га­ем чита­те­лю неболь­шой экс­курс в исто­рию вопроса.

С пер­вой чет­вер­ти XIX века Фин­лян­дия пере­жи­ва­ла пери­од наци­о­наль­но­го ста­нов­ле­ния и фор­ми­ро­ва­ния нации, кото­рый был неиз­беж­но свя­зан с поис­ка­ми кор­ней и постро­е­ни­ем наци­о­наль­но­го мифа. Это и при­ве­ло фин­ских наци­о­наль­ных акти­ви­стов к «откры­тию» древ­ней Каре­лии и её идео­ло­ги­че­ской мар­ки­ров­ке как «Золо­то­го века» фин­ской исто­рии. Основ­ная часть рун Кале­ва­лы была собра­на на тер­ри­то­рии Рос­сий­ской Каре­лии, и их напе­ли извест­но­му соби­ра­те­лю рун Кале­ва­лы Эли­а­су Лён­н­ро­ту карель­ские ска­зи­те­ли. Карель­ский по про­ис­хож­де­нию эпос дал осно­ву для созда­ния мифи­че­ской исто­рии фин­нов и карел, и имен­но мифи­че­ская стра­на оби­та­ния геро­ев эпо­са — Кале­ва­ла — была трак­то­ва­на как общая пра­ро­ди­на обо­их народов.

Идея, что «вооб­ра­жа­е­мое Оте­че­ство» у карел и фин­нов общее, овла­де­ла ума­ми фин­ских интел­лек­ту­а­лов и обу­сло­ви­ла их при­сталь­ный инте­рес к каре­лам. Один из выда­ю­щих­ся наци­о­наль­ных дея­те­лей Фин­лян­дии, писа­тель, жур­на­лист и исто­рик Зака­ри­ас Топе­ли­ус (Zachris Topelius), читая в 1843 году лек­цию по исто­рии Фин­лян­дии, выра­зил мысль о том, что Фин­лян­дия и Каре­лия в сово­куп­но­сти пред­став­ля­ют собой «Вели­кую Фин­лян­дию», или Восточ­ную Фен­носкан­дию. Поз­же идея «Вели­кой Фин­лян­дии» пред­опре­де­ли­ла пред­став­ле­ние о Каре­лии (как фин­ской, так и рос­сий­ской) как ирре­ден­те — части так назы­ва­е­мо­го «раз­де­лён­но­го наро­да», финнов.

Тот же Топе­ли­ус стал и неза­ме­ни­мым попу­ля­ри­за­то­ром этой идеи — в вышед­шей на 30 лет поз­же кни­ге для чте­ния «Maamme kirja» («Наша стра­на»), став­шей фак­ти­че­ски еван­ге­ли­ем фин­ско­го наци­о­на­лиз­ма, он весь­ма образ­но писал:

«Фин­ский народ — как дере­во, кото­рое ухо­дит сво­и­ми кор­ня­ми в зем­лю. Его самые боль­шие и мощ­ные кор­ни — это две род­ствен­ных нации, кото­рые дол­го были раз­лу­че­ны, а сей­час соеди­ни­лись, а имен­но — каре­лы и хяме».

«Maamme kirja» дол­гие деся­ти­ле­тия — как до, так и после обре­те­ния Фин­лян­ди­ей неза­ви­си­мо­сти, — была в чис­ле обя­за­тель­ных книг для изу­че­ния фин­ски­ми школьниками.

Мы мог­ли бы при­ве­сти мно­же­ство при­ме­ров того, как идея «Вели­кой Фин­лян­дии» с непре­мен­ным вклю­че­ни­ем в неё Каре­лии выра­жа­лась в фин­ской пуб­ли­ци­сти­ке и лите­ра­ту­ре вто­рой поло­ви­ны XIX века. Один из наи­бо­лее энер­гич­ных, сжа­тых и точ­ных гео­по­ли­ти­че­ских мани­фе­стов сто­рон­ни­ков идеи «Вели­кой Фин­лян­дии» — сти­хо­тво­ре­ние Авгу­ста Алкви­ста (August Ahlqvist), извест­но­го поэта и язы­ко­ве­да, пуб­ли­ко­вав­ше­го сти­хи под псев­до­ни­мом А. Окса­нен (A. Oksanen). Цити­ру­е­мое нами про­из­ве­де­ние назы­ва­ет­ся «Власть Фин­лян­дии» («Suomen valta»); в нём, в част­но­сти, говорится:

«Онеж­ское озе­ро, Бот­ни­че­ский залив,
Бере­га Ауры, устье Двины, —
Там фин­ское величие,
Кото­рое не при­над­ле­жит нико­му другому».

В пер­вых двух стро­фах Ахл­квист очер­чи­ва­ет гра­ни­цы буду­щей «Вели­кой Фин­лян­дии». На восто­ке это — Онеж­ское озе­ро и Белое море вплоть до устья реки Дви­ны, на запа­де — Бот­ни­че­ский залив, и на юго-запа­де — река Аура, впа­да­ю­щая в Бал­тий­ское море. Как видим, в своё «вооб­ра­жа­е­мое Оте­че­ство» Ахл­квист вклю­чил Восточ­ную (Рос­сий­скую) Каре­лию и даже те рус­ские рай­о­ны Оло­нец­кой и Архан­гель­ской губер­ний, кото­рые к ней при­мы­ка­ли. Конеч­но, в раз­ное вре­мя раз­ные груп­пы наци­о­наль­ных дея­те­лей Фин­лян­дии очер­чи­ва­ли гра­ни­цы «Вели­кой Фин­лян­дии» по-ино­му, и засе­лён­ные рус­ски­ми рай­о­ны не все­гда попа­да­ли внутрь этих гра­ниц — но, самое глав­ное, Рос­сий­ская Каре­лия неиз­мен­но оста­ва­лась частью это­го проекта.

На дре­зине у Пет­ро­за­вод­ска по Мур­ман­ской желез­ной доро­ге. Оло­нец­кая губер­ния, Пет­ро­за­вод­ский уезд

Всё выше­ска­зан­ное объ­яс­ня­ет, поче­му фин­ские наци­о­на­ли­сты тра­ди­ци­он­но отно­си­лись к каре­лам как к буду­щей состав­ной части фин­ской нации. На про­тя­же­нии все­го ХIХ века эта идея раз­ви­ва­лась, и для неё нахо­ди­лись всё новые обос­но­ва­ния. Так, поэт Эмиль фон Кван­тен вклю­чил идею объ­еди­не­ния карел и фин­нов в свой гео­по­ли­ти­че­ский про­ект, оформ­лен­ный им в рабо­те «Фен­но­ма­ния и скан­ди­на­визм», вышед­шей в свет в 1855 году. По его мне­нию, в Евро­пе после Крым­ской вой­ны сло­жи­лось два про­ти­во­по­лож­ных лаге­ря: запад­ные стра­ны, пред­став­ля­ю­щие либе­ра­лизм и про­гресс, и Рос­сия, угро­жа­ю­щая им. Что­бы предот­вра­тить опас­ность, исхо­дя­щую от Рос­сии, необ­хо­ди­мо объ­еди­нить­ся, напри­мер, Шве­ции и Фин­лян­дии. Это­му сою­зу, соглас­но Кван­те­ну, пона­до­бит­ся новая без­опас­ная гра­ни­ца, кото­рая на восто­ке долж­на будет про­хо­дить по линии Ладо­га — Свирь — Онеж­ское озе­ро — Белое море. Таким обра­зом каре­лы, кото­рые по духу явля­ют­ся фин­на­ми, смо­гут объ­еди­нить­ся со сво­и­ми бра­тья­ми в Фин­лян­дии. При­мер­но в это же вре­мя линг­вист, пре­по­да­ва­тель Або­с­кой ака­де­мии Эрик Густав Эрстрем одним из пер­вых выска­зал идею о том, что осно­вой для объ­еди­не­ния фин­нов и карел может стать еди­ный язык.

Уже при­бли­зи­тель­но с сере­ди­ны XIX века в поле зре­ния фин­лянд­ских наци­о­наль­ных акти­ви­стов попа­ли рос­сий­ские каре­лы, кото­рые так­же вос­при­ни­ма­лись ими как есте­ствен­ная и непре­мен­ная часть «боль­шой фин­ской нации». Тот же Топе­ли­ус в одной из сво­их лек­ций утвер­ждал, что «рос­сий­ские каре­лы, кото­рые если не по име­ни, то по духу явля­ют­ся истин­ны­ми фин­на­ми, от кото­рых запи­са­на боль­шая часть Кале­ва­лы, будут объ­еди­не­ны со сво­и­ми фин­ски­ми бра­тья­ми». Эта мысль всё более уко­ре­ня­лась в сре­де фин­ских наци­о­на­ли­стов и посте­пен­но ста­ла одной из основ наци­о­наль­но­го мифа.

Посте­пен­но фор­ми­ро­вал­ся инте­рес фин­ских наци­о­наль­ных роман­ти­ков к куль­ту­ре Рос­сий­ской Каре­лии, кото­рая каза­лась им неким иде­аль­ным хра­ни­ли­щем фин­ской древ­ней тра­ди­ции, кра­ем, где над­ле­жит искать свою наци­о­наль­ную иден­тич­ность и куль­тур­ные кор­ни. К кон­цу XIX века сфор­ми­ро­ва­лось явле­ние, полу­чив­шее в лите­ра­ту­ре назва­ние «каре­ли­а­низм», в кото­ром исто­рик Хан­нес Сихво отме­чал две состав­ля­ю­щих — куль­тур­ный каре­ли­а­низм и поли­ти­че­ский каре­ли­а­низм. В тече­ние двух деся­ти­ле­тий каре­ли­а­низм раз­вил­ся в пол­но­цен­ное поли­ти­че­ское тече­ние, «под­креп­лён­ное чув­ством мораль­ной обя­зан­но­сти помочь угне­тён­но­му род­ствен­но­му наро­ду» и раз­вить в нём наци­о­наль­ное само­со­зна­ние. Идея «Вели­кой Фин­лян­дии» созре­ла; сфор­ми­ро­ва­лось отно­ше­ние фин­ских акти­ви­стов к Рос­сий­ской Каре­лии как к ирре­ден­те, ото­рван­но­му кус­ку вели­ко­фин­ско­го государства.

Рыба­чий посе­лок. Архан­гель­ская губер­ния, Кем­ский уезд

Начав с роман­ти­че­ских поез­док в Рос­сий­скую Каре­лию с целью её изу­че­ния, фин­ские наци­о­наль­ные акти­ви­сты посте­пен­но пере­шли к прак­ти­че­ской дея­тель­но­сти. В 1906 году в г. Там­пе­ре (Там­мер­форс) созда­на пер­вая карель­ская наци­о­на­ли­сти­че­ская орга­ни­за­ция «Союз бело­мор­ских карел», основ­ны­ми зада­ча­ми кото­рой было про­све­ще­ние карел, внед­ре­ние в их быт фин­ской куль­ту­ры и эко­но­ми­че­ская помощь. При этом самый широ­кий слой насе­ле­ния Каре­лии, кре­стьян­ство, почти не был вовле­чён во вновь создан­ную орга­ни­за­цию. Не слу­чай­на и ори­ен­та­ция Сою­за на Фин­лян­дию — основ­ная часть его чле­нов (почти 80 %) про­жи­ва­ла в Вели­ком кня­же­стве и/или была фин­на­ми по наци­о­наль­но­сти. Одно­вре­мен­но, с 1906 года нача­ла дей­ство­вать на тер­ри­то­рии Рос­сий­ской Каре­лии и люте­ран­ская мис­сия. Впро­чем, актив­ные поли­цей­ские меро­при­я­тия мест­ных вла­стей уже через три года сде­ла­ли фин­скую наци­о­наль­ную и рели­ги­оз­ную дея­тель­ность в карель­ских рай­о­нах невозможной.


Финский активизм и карельский вопрос

За два года до созда­ния «Сою­за бело­мор­ских карел», в 1904 году, в Фин­лян­дии сфор­ми­ро­ва­лось дви­же­ние, сыг­рав­шее поз­же реша­ю­щую роль в попыт­ках осу­ществ­ле­ния про­ек­та «Вели­кой Фин­лян­дии» на тер­ри­то­рии Рос­сий­ской Каре­лии. Пред­по­сыл­ка­ми к его фор­ми­ро­ва­нию ста­ло обостре­ние про­ти­во­сто­я­ния меж­ду раз­ви­вав­шим­ся фин­ским наци­о­наль­ным дви­же­ни­ем и уни­фи­ка­ци­он­ной, а частич­но и руси­фи­ка­ци­он­ной поли­ти­кой рос­сий­ской вла­сти в Фин­лян­дии. «Импер­ско­му наступ­ле­нию» про­ти­во­сто­я­ло несколь­ко пар­тий и дви­же­ний; самой ради­каль­ной из них ста­ла неле­галь­ная пар­тия актив­но­го сопро­тив­ле­ния, — орга­ни­за­ция, создан­ная в 1904 году и вклю­чив­шая в свою про­грам­му тре­бо­ва­ние неза­ви­си­мо­сти Фин­лян­дии. Наи­бо­лее актив­но пар­тия дей­ство­ва­ла в пери­од пер­вой рус­ской рево­лю­ции, исполь­зуя мето­ды тер­ро­ра и нала­жи­вая свя­зи с рус­ским рево­лю­ци­он­ным дви­же­ни­ем. Чле­ны пар­тии про­дол­жи­ли борь­бу в рядах полу­во­е­ни­зи­ро­ван­ной орга­ни­за­ции «Союз силы» (Voima-liitto), а после упразд­не­ния это­го сою­за дея­тель­ность акти­ви­стов вре­мен­но сошла на нет.

Вто­рой виток в раз­ви­тии акти­виз­ма был свя­зан с нача­лом Пер­вой миро­вой вой­ны. В нояб­ре 1914 года в фин­ской печа­ти появи­лась так назы­ва­е­мая «Про­грам­ма 1914», сек­рет­но раз­ра­бо­тан­ная рос­сий­ской вла­стью, — пакет каса­ю­щих­ся Фин­лян­дии меро­при­я­тий, направ­лен­ных на уже­сто­че­ние внут­рен­не­го режи­ма. Эта про­грам­ма, так нико­гда и не реа­ли­зо­ван­ная, была истол­ко­ва­на как новое руси­фи­ка­ци­он­ное наступ­ле­ние, и её появ­ле­ние в прес­се при­ве­ло к реани­ма­ции акти­виз­ма. Моло­дые люди, преж­де все­го чле­ны сту­ден­че­ских орга­ни­за­ций, при­ня­ли реше­ние нала­дить кон­такт с Гер­ма­ни­ей, кото­рая как про­тив­ник Рос­сии в войне авто­ма­ти­че­ски ста­но­ви­лась союз­ни­ком анти­рос­сий­ских кру­гов в Финляндии.

Пиль­щи­ки близ устья реки Выте­гра. Оло­нец­кая губер­ния, Выте­гор­ский уезд

Со сво­ей сто­ро­ны, и Гер­ма­ния про­яви­ла ини­ци­а­ти­ву. Полу­чив све­де­ния о наме­ре­ни­ях моло­дых фин­ских акти­ви­стов, гер­ман­ский посол в Сток­голь­ме фон Рай­хе­нау уста­но­вил кон­такт с фин­ским рево­лю­ци­он­ным дея­те­лем Кон­ни Цил­ли­а­ку­сом. Ито­гом сотруд­ни­че­ства Гер­ма­нии и наци­о­на­ли­сти­че­ских кру­гов Фин­лян­дии ста­ло откры­тие воен­ных кур­сов для фин­ских моло­дых людей в местеч­ке Лок­ш­тедт (Гер­ма­ния). Поли­ти­че­ские лиде­ры акти­ви­стов про­из­во­ди­ли вер­бов­ку моло­дых уро­жен­цев Фин­лян­дии сре­ди уча­щих­ся выс­ших школ Гам­бур­га, Любе­ка, Висма­ра и Дрез­де­на; огра­ни­чен­ная вер­бов­ка про­во­ди­лась так­же и на тер­ри­то­рии Фин­лян­дии, пре­иму­ще­ствен­но в сре­де сту­ден­че­ства и твор­че­ской интел­ли­ген­ции. Немец­кий воен­ный агент в Сток­голь­ме руко­во­дил отправ­кой доб­ро­воль­цев неболь­ши­ми груп­па­ми из Шве­ции в Берлин.

Обу­че­ние фин­ских доб­ро­воль­цев нача­лось 25 фев­ра­ля 1915 года. В сен­тяб­ре 1915-го Гер­ма­ния реши­ла уве­ли­чить чис­ло обу­ча­ю­щих­ся до раз­ме­ра бата­льо­на в 1900 чело­век. Вес­ной 1916 года из этой груп­пы сфор­ми­ро­ва­ли Прус­ский коро­лев­ский бата­льон еге­рей № 27 под руко­вод­ством май­о­ра Мак­си­ми­ли­а­на Бай­е­ра, кото­рый при­ни­мал уча­стие в бое­вых дей­стви­ях про­тив России.

Гер­ман­ская раз­вед­ка помог­ла фин­ским акти­ви­стам создать на тер­ри­то­рии Фин­лян­дии раз­ветв­лен­ную сеть. С нача­ла 1915 года еге­ря, про­шед­шие под­го­тов­ку в Гер­ма­нии, забра­сы­ва­лись в Фин­лян­дию для орга­ни­за­ции аген­тур­ной сети, вер­бов­ки новых осве­до­ми­те­лей и сбо­ра инфор­ма­ции о рус­ских вой­сках. Импер­ское пра­ви­тель­ство было осве­дом­ле­но о веду­щей­ся вер­бов­ке, и в 1916 году чис­ло фин­лянд­цев, задер­жан­ных по подо­зре­нию в вер­бов­ке, сабо­та­же или шпи­о­на­же, достиг­ло 250 чело­век. В то же вре­мя под­го­тов­ка еге­рей не рас­смат­ри­ва­лась пра­ви­тель­ством Рос­сии как реаль­ная угро­за вос­ста­ния в Финляндии.

Желез­но­до­рож­ный путь у Кяп­пе­сель­ги. Оло­нец­кая губер­ния, Пове­нец­кий уезд

Еге­ря счи­та­ли сво­и­ми важ­ней­ши­ми целя­ми не толь­ко обре­те­ние Фин­лян­ди­ей неза­ви­си­мо­сти, но и осу­ществ­ле­ние про­ек­та «Вели­кой Фин­лян­дии», вклю­ча­ю­щей в себя Восточ­ную Каре­лию. Уже 7 апре­ля 1917 года на собра­нии акти­ви­стов и еге­рей в Суо­мус­сaл­ми было при­ня­то реше­ние тре­бо­вать от рос­сий­ских вла­стей пол­ной неза­ви­си­мо­сти Фин­лян­дии и при­со­еди­не­ния к ней род­ствен­но­го наро­да — карел. Как видим, в этой поли­ти­че­ской сре­де вопрос о неза­ви­си­мо­сти Фин­лян­дии и судь­бе Каре­лии рас­смат­ри­вал­ся как еди­ное целое. Кро­ме того, акти­ви­сты и еге­ря высту­па­ли за реше­ние это­го вопро­са воен­ным путем, что и было реа­ли­зо­ва­но ими во вре­мя доб­ро­воль­че­ских похо­дов в Рос­сий­скую Каре­лию в 1918 и 1919 годах.


Карелы в экономическом поле Финляндии

Если попыт­ки наци­о­наль­но­го наступ­ле­ния фин­ских акти­ви­стов на рос­сий­ских карел, пред­при­ня­тые в пред­ре­во­лю­ци­он­ное деся­ти­ле­тие, захлеб­ну­лись, то эко­но­ми­че­ское поле Фин­лян­дии всё шире рас­про­стра­ня­лось к восто­ку от гра­ни­цы. Дина­мич­но раз­ви­вав­ше­е­ся и быст­ро модер­ни­зи­ро­вав­ше­е­ся Вели­кое кня­же­ство ста­но­ви­лось всё более важ­ным для Рос­сий­ской Каре­лии. Фин­лян­дия дава­ла каре­лам воз­мож­ность зара­бот­ка (в раз­нос­ной тор­гов­ле — коро­бей­ни­че­стве — участ­во­ва­ли от 1,5 до 2,5 тысяч чело­век в год, для огром­но­го боль­шин­ства карел источ­ни­ком зара­бот­ка были лес­ные рабо­ты на фин­ские фир­мы), а так­же была источ­ни­ком при­об­ре­те­ния про­дук­тов и повсе­днев­ных това­ров. Кро­ме того, Фин­лян­дия ста­но­ви­лась образ­цом для под­ра­жа­ния для живу­щих по сосед­ству карел, имен­но она пред­ла­га­ла пере­до­вые моде­ли хозяй­ство­ва­ния, — такие, как, напри­мер, орга­ни­за­ция хутор­ских хозяйств (осо­бен­но акту­аль­ная после Сто­лы­пин­ской рефор­мы), молоч­но­го живот­но­вод­ства, осу­ше­ния болот по фин­ско­му образ­цу. Мини­стер­ство финан­сов так резю­ми­ро­ва­ло мно­го­чис­лен­ные обра­ще­ния оло­нец­ко­го губер­на­то­ра Н. В. Протасьева:

«…соглас­но уве­дом­ле­нию оло­нец­ко­го губер­на­то­ра, карель­ское насе­ле­ние […] постав­ле­но, вви­ду отсут­ствия удоб­ных путей сооб­ще­ния, в пол­ную эко­но­ми­че­скую зави­си­мость от Финляндии».

В то вре­мя как эко­но­ми­че­ское вли­я­ние и при­тя­же­ние Фин­лян­дии нарас­та­ли, вли­я­ние фин­ско­го наци­о­наль­но­го дви­же­ния на наци­о­наль­ное само­со­зна­ние рос­сий­ских карел силь­но отста­ва­ло, хотя и варьи­ро­ва­лось в зави­си­мо­сти от эко­но­ми­че­ской зави­си­мо­сти реги­о­на от Фин­лян­дии и гео­гра­фи­че­ской бли­зо­сти к ней. Фин­ское эко­но­ми­че­ское вли­я­ние было силь­но в несколь­ких реги­о­нах — в «сто­ли­це» Бело­мор­ской Каре­лии селе Ухта, а так­же таких цен­трах, как Вок­на­во­лок и Юшко­зе­ро. При­ме­ром эко­но­ми­че­ской кол­ла­бо­ра­ции с Фин­лян­ди­ей явля­лась Реболь­ская (Repola) волость, рас­по­ло­жен­ная в севе­ро-запад­ной части Пове­нец­ко­го уез­да, на гра­ни­це с Фин­лян­ди­ей. Волость полу­чи­ла тол­чок к сво­е­му раз­ви­тию в свя­зи с построй­кой желез­но­до­рож­ной вет­ки до стан­ции Лиек­са в Фин­лян­дии, рас­по­ла­гав­шей­ся в 40 вер­стах от рос­сий­ской гра­ни­цы и в 100 вер­стах от пого­ста Ребо­лы, цен­тра воло­сти. Осо­бо выгод­ным поло­же­ние Ребол (как и ещё одной при­гра­нич­ной воло­сти — Поро­со­зе­ра (Porajärvi)) дела­ла систе­ма рек, соеди­няв­ших­ся с Сай­мин­ской вод­ной систе­мой. Здесь, где ещё недав­но «насе­ле­ние про­зя­ба­ло на низ­кой сте­пе­ни как мате­ри­аль­но­го, так и духов­но­го раз­ви­тия», шла широ­ко­мас­штаб­ная добы­ча, про­да­жа и сплав леса в Фин­лян­дию, появи­лась огром­ная потреб­ность в рабо­чих руках. Кре­стьяне полу­ча­ли так­же зна­чи­тель­ную выруч­ку и от про­да­жи соб­ствен­ных лесов.

Прес­со­валь­ный ста­нок для сена. Оло­нец­кая губер­ния, Пет­ро­за­вод­ский уезд

Фин­ское вли­я­ние в Ребо­лах было весь­ма силь­ным. Весь уклад жиз­ни реболь­цев был фин­ским: в воло­сти ходи­ла фин­ская моне­та, мно­гие кре­стьяне вла­де­ли фин­ской гра­мо­той при том, что мало кто умел читать по-рус­ски, по фин­ским образ­цам осу­ществ­ля­лась мели­о­ра­ция земель и созда­ва­лись хутор­ские хозяй­ства, даже оде­ва­лись реболь­цы на фин­ский лад, и по внеш­не­му виду мало отли­ча­лись «от сосе­да финна».

Необ­хо­ди­мо отме­тить, что дале­ко не все карель­ские реги­о­ны были эко­но­ми­че­ски свя­за­ны с Вели­ким кня­же­ством. Зна­чи­тель­ная часть карель­ско­го насе­ле­ния была эко­но­ми­че­ски ори­ен­ти­ро­ва­на на Пет­ро­за­водск и Петер­бург. Это отно­сит­ся, преж­де все­го, к насе­ле­нию Пет­ро­за­вод­ско­го и Оло­нец­ко­го уез­дов Оло­нец­кой губер­нии. Про­жи­вав­шие здесь каре­лы в мас­се сво­ей луч­ше зна­ли рус­ский язык и были хоро­шо зна­ко­мы с рус­ски­ми реа­ли­я­ми. В этом смыс­ле мы можем утвер­ждать, что раз­ные груп­пы карел Севе­ро-Запа­да Рос­сии нахо­ди­лись в раз­лич­ных эко­но­ми­че­ских сфе­рах вли­я­ния, что не мог­ло не отра­зить­ся и на том, как в даль­ней­шем, в ходе граж­дан­ской вой­ны они выби­ра­ли свои стра­те­гии. Пони­ма­ние поли­ти­че­ских пред­по­чте­ний раз­лич­ных групп карель­ских кре­стьян в годы граж­дан­ско­го про­ти­во­сто­я­ния невоз­мож­но и без ана­ли­за наци­о­наль­но­го само­со­зна­ния кре­стьян­ской мас­сы, пред­при­ня­то­го авто­ра­ми в сле­ду­ю­щем разделе.


Специфика национальной идентичности карельских крестьян: «народный протонационализм»

Изу­че­ние наци­о­наль­ной иден­тич­но­сти кре­стьян — как и в целом их само­со­зна­ния — зада­ча, ослож­нён­ная целым рядом обсто­я­тельств. Преж­де все­го, перед иссле­до­ва­те­лем вста­ёт про­бле­ма поис­ка и отбо­ра источ­ни­ков. Тео­дор Шанин не зря назвал кре­стья­ни­на «вели­кий незна­ко­мец» — кре­стьян­ство Рос­сии, состав­ляв­шее к нача­лу ХХ века более 80 про­цен­тов насе­ле­ния импе­рии, оста­ви­ло после себя ничтож­ное коли­че­ство доку­мен­тов. Нам в ред­ких слу­ча­ях ста­но­вят­ся извест­ны днев­ни­ки или вос­по­ми­на­ния кре­стьян, их пере­пис­ка. Одна­ко и немно­гие обре­тён­ные нами источ­ни­ки тако­го рода зача­стую разо­ча­ро­вы­ва­ют: они, как пра­ви­ло, пре­дель­но кон­крет­ны, их авто­ры сосре­до­то­че­ны на жиз­нен­ных реа­ли­ях и совер­шен­но не гото­вы делить­ся сво­и­ми мыс­ля­ми и чувствами.

Вышед­шие из-под пера кре­стьян доку­мен­ты крайне ску­по зна­ко­мят нас с их пред­по­чте­ни­я­ми и взгля­да­ми, но дают очень ясное пред­став­ле­ние о харак­те­ре их мыш­ле­ния. Оно было, «зазем­лён­ным», сосре­до­то­чен­ным на повсе­днев­ных реа­ли­ях их жиз­ни. Кре­стьяне, как пра­ви­ло, не были в состо­я­нии решать более или менее абстракт­ные вопро­сы поли­ти­че­ско­го бытия, посколь­ку до поры до вре­ме­ни, пока эти вопро­сы не пре­вра­ща­лись для них в реаль­ные угро­зы, они не каса­лись их непо­сред­ствен­но. Основ­ная часть рос­сий­ско­го, в том чис­ле и карель­ско­го кре­стьян­ства посто­ян­но нахо­ди­лась на гра­ни выжи­ва­ния, будучи зави­си­мой от капри­зов пого­ды, несо­вер­шен­ства сво­их ору­дий тру­да и фис­каль­ной госу­дар­ствен­ной поли­ти­ки. Образ­ное опре­де­ле­ние англий­ско­го эко­но­ми­ста Ричар­да Тау­ни, писав­ше­го в 1931 году, что поло­же­ние китай­ско­го кре­стья­ни­на «мож­но упо­до­бить поло­же­нию чело­ве­ка, по гор­ло сто­я­ще­го в воде: доста­точ­но лёг­кой ряби, что­бы уто­пить его» — все­це­ло под­хо­дит и к ситу­а­ции с кре­стья­ни­ном-каре­лом. Он был сосре­до­то­чен на повсе­днев­ной борь­бе за выжи­ва­ние — и имен­но эти, повсе­днев­но при­ме­няв­ши­е­ся стра­те­гии зани­ма­ли всё его внимание.

Река Суна у дерев­ни Малое Воро­но­во. Оло­нец­кая губер­ния, Пет­ро­за­вод­ский уезд

В про­из­ве­де­ни­ях карель­ско­го писа­те­ля Нико­лая Якко­ла, выход­ца из карель­ской глу­бин­ки, хоро­шо знав­ше­го пси­хо­ло­гию сво­их одно­сель­чан, даёт­ся выпук­лая харак­те­ри­сти­ка осо­бен­но­стей созна­ния карель­ско­го кре­стьян­ства. Опи­сы­вая собы­тия граж­дан­ской вой­ны в Бело­мор­ской Каре­лии, Якко­ла писал о сво­их героях:

«Они хоро­шо зна­ли, когда созре­ет хлеб и его мож­но уби­рать, сколь­ко брё­вен мож­но погру­зить на пан­ко­ре­ги (сани-воло­ку­ши. — Ред.), когда луч­ше все­го ловит­ся рыба, — но что такое рево­лю­ция, как власть от одно­го клас­са пере­хо­дит к дру­го­му, они пред­став­ля­ли смут­но. Их мыш­ле­ние было кон­крет­ным, пред­мет­ным, как у детей или пер­во­быт­ных людей. Что­бы осво­ить новое, они долж­ны были сами испы­тать его, попро­бо­вать. Разо­брать­ся в запу­тан­ной обста­нов­ке того пере­лом­но­го вре­ме­ни, в пере­крёст­ных вол­нах быст­ро сме­ня­ю­щих­ся собы­тий они были не в состоянии».

Это суж­де­ние Якко­лы мно­го­крат­но под­твер­жда­ет­ся исто­ри­че­ски­ми реа­ли­я­ми эпо­хи граж­дан­ской вой­ны: на пер­вом её эта­пе карель­ское кре­стьян­ство пред­став­ля­ет­ся аморф­ной, не сфор­ми­ро­вав­шей поли­ти­че­ских пред­по­чте­ний мас­сой, за неболь­шим исклю­че­ни­ем не отда­вав­шей себе отчё­та в про­ис­хо­див­ших в стране про­цес­сах. О том, насколь­ко силь­но пона­ча­лу кре­стьяне нуж­да­лись в идей­ном руко­вод­стве, мож­но судить по содер­жа­нию пись­ма к карель­ско­му акти­ви­сту, куп­цу и одно­му из созда­те­лей Сою­за бело­мор­ских карел Паа­во Аха­ве ухтин­ско­го кре­стья­ни­на Васи­лия Рото­не­на. Рото­нен напи­сал своё пись­мо 28 янва­ря 1920 года, в раз­гар борь­бы за неза­ви­си­мость Бело­мор­ской Каре­лии. В этот исто­ри­че­ский момент он горя­чо уго­ва­ри­ва­ет Аха­ву, жив­ше­го в Фин­лян­дии, при­е­хать и дать ква­ли­фи­ци­ро­ван­ный совет, пояс­няя эту прось­бу пол­ной неспо­соб­но­стью мест­ных жите­лей разо­брать­ся в ситу­а­ции. Он пишет:

«мы здесь […] слов­но без отца, мы слиш­ком мало спо­соб­ны для таких дел, для поли­ти­че­ских […] и наши нынеш­ние руко­во­ди­те­ли здесь слиш­ком уж упря­мые мужи­ки […] и у нас будет здесь област­ное зако­но­да­тель­ное собра­ние, для кото­ро­го нуж­но мно­го спо­соб­ных, а мы неучё­ные […] так что если Вы смог­ли бы при­е­хать сюда, Вы сде­ла­ли бы боль­шую рабо­ту на поль­зу Карелии […]»

Хотя, как было отме­че­но ранее, часть карель­ско­го насе­ле­ния была эко­но­ми­че­ски ори­ен­ти­ро­ва­на на Фин­лян­дию, мы не можем утвер­ждать, что чув­ство наци­о­наль­ной бли­зо­сти к фин­нам, про­фин­ская иден­тич­ность игра­ли зна­чи­тель­ную роль в само­со­зна­нии карел. На про­тя­же­нии сто­ле­тий каре­лы вос­при­ни­ма­ли фин­нов как пред­ста­ви­те­лей запад­но­го агрес­со­ра — Шве­ции, неда­ром фин­нов назы­ва­ли в карель­ской сре­де «руо­чи» — шве­ды. Поми­мо поли­ти­че­ско­го и воен­но­го про­ти­во­сто­я­ния госу­дарств, фин­нов и рос­сий­ских карел раз­де­ля­ла рели­гия — каре­лы вос­при­ни­ма­ли фин­нов как пред­ста­ви­те­лей враж­деб­ной, «латин­ской» (пусть и модер­ни­зи­ро­ван­ной) веры. Не сто­ит забы­вать, что в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни миро­воз­зре­ние карел было пат­ри­ар­халь­ным, тра­ди­ци­он­ным, а зна­чит, роль рели­гии для их само­иден­ти­фи­ка­ции была чрез­вы­чай­но важ­на. Люте­ран­ская мис­сия почти не име­ла успе­ха в сре­де карел, ибо основ­ная их часть при­над­ле­жа­ла даже не к пра­во­слав­ной, а к ста­ро­об­ряд­че­ской вере. Об этом мы узна­ём из мно­го­чис­лен­ных доне­се­ний мест­ных свя­щен­ни­ков. Так, свя­щен­ник Кестеньг­ско­го при­хо­да констатировал:

«…едва ли когда может функ­ци­о­ни­ро­вать в Кестеньг­ском при­хо­де пан­фин­ско-сек­тант­ская про­па­ган­да, так как за немно­ги­ми исклю­че­ни­я­ми боль­шин­ство при­хо­жан более склон­ны к старообрядчеству».

Архан­гель­ский епи­скоп Иоан­ни­кий сооб­щал в 1908 году в пись­ме к архан­гель­ско­му губернатору:

«наро­до­на­се­ле­ние с. Лого­ва­рак­ско­го, Кестеньг­ско­го, Оланг­ско­го, Пиль­до­зер­ско­го, Кон­док­ско­го и Понь­гам­ско­го [при­хо­дов], как издав­на зара­жён­ное рас­ко­лом и духом ста­ро­об­ряд­че­ства, не под­да­ёт­ся вли­я­нию фин­ско-про­те­стант­ской пропаганды…»

При­стань на Онеж­ском озе­ре близ села Кон­до­по­га. Оло­нец­кая губер­ния, Пет­ро­за­вод­ский уезд

Хоро­шо иллю­стри­ру­ет отно­ше­ние оло­нец­ких карел к дея­тель­но­сти Сою­за бело­мор­ских карел пись­мо к его пред­се­да­те­лю Алек­сею Мит­ро­фа­но­ву от жите­ля Ребол, кре­стья­ни­на Фео­до­ра Васи­лье­ви­ча Неча­е­ва. В 1917 году Неча­ев играл важ­ную роль в жиз­ни Реболь­ской воло­сти — он был глас­ным губерн­ско­го зем­ско­го собра­ния, чле­ном Пове­нец­кой уезд­ной упра­вы (поз­же, с сен­тяб­ря 1917 года — пред­се­да­те­лем Реболь­ской волост­ной зем­ской упра­вы), зани­мал­ся про­до­воль­ствен­ным вопро­сом и даже в декаб­ре 1917 года был выбран в Реболь­ский совет, кото­рый заме­нил собою зем­ство. В длин­ных пись­мах, напи­сан­ных хоро­шим сло­гом и по-рус­ски, Неча­ев летом 1917 года объ­яс­ня­ет, поче­му он сам и мно­гие его сопле­мен­ни­ки рань­ше высту­па­ли про­тив дея­тель­но­сти Сою­за бело­мор­ских карел, вос­при­ни­мая его как фин­ско­го аген­та влияния.

«Когда под­ня­лась после 1905-07 гг. шуми­ха о пан­фин­ской про­па­ган­де, о при­со­еди­не­нии Каре­лии к Фин­лян­дии, — пишет Неча­ев, — на гори­зон­те нашей серень­кой карель­ской тиши часто ста­ли упо­ми­нать Вашу фами­лию. Чита­ли появив­шу­ю­ся в обра­ще­нии газе­ту “Karjalaisten pakinoita” (“Карель­ские бесе­ды”), воз­ник пре­сло­ву­тый союз “Карель­ское брат­ство”. Не знаю, как отнес­лись к это­му дви­же­нию архан­гель­ские бра­тья каре­лы, но мы, т. е. пове­нец­кие, отнес­лись отри­ца­тель­но. Хотя я, гово­рю лич­но за себя и мно­гих моих зна­ко­мых в уез­де, не сочув­ство­ва­ли Брат­ству, но не сочув­ство­ва­ли и идее при­со­еди­не­ния Каре­лии к Фин­лян­дии. Как-никак, а всё же рус­ское вли­я­ние силь­но про­яви­ло себя здесь у нас в Карелии…»

О раз­лич­ном отно­ше­нии карел к Фин­лян­дии и фин­ско­сти в пери­од до 1918 года даже в при­гра­нич­ных рай­о­нах Бело­мор­ской Каре­лии мож­но судить, напри­мер, по доне­се­ни­ям фин­ской воен­ной раз­вед­ки, состав­ляв­шим­ся с целью под­го­тов­ки к доб­ро­воль­че­ско­му похо­ду. В доне­се­ни­ях отме­ча­лось, сколь­ко «про­фин­ски» настро­ен­ных мест­ных жите­лей, на кото­рых мог­ли бы опе­реть­ся фин­ны, про­жи­ва­ет в каж­дой деревне. При­ве­дём выдерж­ку из это­го документа:

«Дерев­ня Соуке­ло […] в деревне 15 домов. Самый зажи­точ­ный Илья Мака­рье­вич, дом Зай­ко­ва. Илья “про­фин­ский” чело­век. […] [дерев­ня] Руван­кю­ля […] Самые зажи­точ­ные хозяй­ства у Мак­си­ма Сока и Ниик­ка­на, […] Васи­лия и Мики­ты. “Про­фин­ские”. […] В деревне Нис­ка 17 домов и столь­ко же лоша­дей. Самые бога­тые — Енки­мя Васи­лий и Осип, кото­рые явля­ют­ся “про­фин­ски­ми” мужи­ка­ми. Но Кон­ной и Мики­та Арпо­нен — “нена­вист­ни­ки фин­нов”. […] Дерев­ня Плат­сой­ла […] в деревне 4 дома, дома Хота­ты и Тимо — самые зажи­точ­ные. Тимо “боль­ше­вик”, но не Хота­та. […] [дерев­ня] Хирве­а­ни­е­ми, в кото­рой 11 домов. Дом “про­фин­ско­го” Ива­на Мак­ко­не­на самый зажи­точ­ный. Моло­дёжь в деревне “боль­ше­ви­ки”».

Из этих све­де­ний явству­ет, что «про­фин­ская» ори­ен­ти­ро­ван­ность была свой­ствен­на наи­бо­лее зажи­точ­ным кре­стья­нам из север­но-карель­ских дере­вень. И это вполне объ­яс­ни­мо: Фин­лян­дия, как мы уже писа­ли ранее, была для оби­та­те­лей карель­ских рай­о­нов, осо­бен­но при­гра­нич­ных, при­ме­ром дина­мич­но раз­ви­ва­ю­ще­го­ся, модер­ни­зи­ро­ван­но­го обще­ства, пред­ла­га­ю­ще­го мно­гие воз­мож­но­сти для эко­но­ми­че­ски актив­ных людей. Но, как видим, дале­ко не все бога­тые были настро­е­ны «про­фин­ски», а кро­ме того, в дерев­нях нахо­ди­лись и люди, кото­рые в свод­ке опре­де­ля­ют­ся как «боль­ше­ви­ки». Сопо­став­ле­ние с дру­ги­ми источ­ни­ка­ми пока­зы­ва­ет, что фин­ские доб­ро­воль­цы име­ли обык­но­ве­ние назы­вать «боль­ше­ви­ка­ми» тех кре­стьян, кото­рые не были гото­вы их под­дер­жи­вать, не стре­ми­лись к при­со­еди­не­нию Каре­лии к Финляндии.

Этюд у водо­па­да Пор-Порог. Оло­нец­кая губер­ния, Пет­ро­за­вод­ский уезд

Одна­ко и по отно­ше­нию к Рос­сии восточ­ные каре­лы испы­ты­ва­ли чув­ство отчуж­дён­но­сти, несмот­ря на попыт­ки к сбли­же­нию, пред­при­ня­тые мет­ро­по­ли­ей в нача­ле XX века. Рос­сий­ская власть, обна­ру­жив стрем­ле­ние фин­ских акти­ви­стов вести наци­о­наль­ное наступ­ле­ние на Каре­лию, нача­ла при­ни­мать контр­ме­ры. Посколь­ку карель­ские реги­о­ны были эко­но­ми­че­ски отста­лы­ми, а мно­гие — сла­бо свя­зан­ны­ми с рос­сий­ски­ми цен­тра­ми как хозяй­ствен­но, так и куль­тур­но, вла­стя­ми и пра­во­слав­ной цер­ко­вью были раз­ра­бо­та­ны раз­лич­ные стра­те­гии, при­зван­ные «при­влечь» карел на свою сто­ро­ну. Выде­лим основ­ные из них:

— попыт­ки эко­но­ми­че­ски раз­вить реги­он и упро­чить его связь с рос­сий­ски­ми цен­тра­ми. К чис­лу наи­бо­лее амби­ци­оз­ных про­ек­тов сле­ду­ет отне­сти попыт­ку улуч­шить и создать новые доро­ги, постро­ить желез­ную доро­гу Петербург–Петрозаводск, свя­зан­ную с карель­ски­ми рай­о­на­ми, а так­же поиск спо­со­бов модер­ни­за­ции кре­стьян­ских хозяйств;

— уси­ле­ние пра­во­сла­вия в карель­ских рай­о­нах: орга­ни­за­ция пра­во­слав­ных карель­ских братств, кото­рые осу­ществ­ля­ли мис­си­о­нер­скую дея­тель­ность и кате­хи­за­цию, созда­ва­ли шко­лы и биб­лио­те­ки, пере­во­ди­ли цер­ков­ные тек­сты на карель­ский язык, орга­ни­зо­вы­ва­ли крест­ные ходы через карель­ские районы;

— куль­тур­но-про­све­ти­тель­ная дея­тель­ность: рас­ши­ре­ние школь­ной сети, орга­ни­за­ция лек­ци­он­ной дея­тель­но­сти, созда­ние библиотек;

— сило­вые мето­ды воз­дей­ствия: депор­та­ции фин­ских акти­ви­стов из Каре­лии, аре­сты и высыл­ки мест­ных чле­нов Сою­за бело­мор­ских карел, изъ­я­тие про­па­ган­дист­ской лите­ра­ту­ры, уси­ле­ние поли­цей­ско­го режи­ма в карель­ских районах.

Несмот­ря на уси­лия рос­сий­ских вла­стей, ника­ких прин­ци­пи­аль­ных сдви­гов в улуч­ше­нии поло­же­ния карель­ских кре­стьян не про­изо­шло, ибо на эко­но­ми­че­ские меро­при­я­тия не хва­та­ло денег (наи­бо­лее пока­за­тель­ны­ми выгля­дят мно­го­лет­ние, но тщет­ные попыт­ки полу­чить финан­си­ро­ва­ние на построй­ку желез­ной доро­ги), а цер­ков­ные и про­све­ти­тель­ские тор­мо­зи­лись бояз­нью хотя бы частич­но­го исполь­зо­ва­ния карель­ско­го язы­ка, кото­рый стал бы, по мне­нию дея­те­лей шко­лы и церк­ви, про­вод­ни­ком фин­ско­го вли­я­ния. Карель­ское насе­ле­ние по-преж­не­му ощу­ща­ло себя забы­тым, хотя сте­пень «забы­то­сти» раз­ли­ча­лась в зави­си­мо­сти от при­над­леж­но­сти к раз­ным губер­ни­ям. Каре­лы Оло­нец­кой губер­нии были в срав­ни­тель­но луч­ших усло­ви­ях по срав­не­нию с бело­мор­ски­ми каре­ла­ми, так как у олон­чан было зем­ство, силь­но помо­гав­шее раз­ви­вать дорож­ное, меди­цин­ское, вете­ри­нар­но-агро­но­ми­че­ское и школь­ное дело. Но и зем­ство не спа­са­ло от отста­ло­сти. В зем­ском изда­нии Оло­нец­кой губер­нии за 1910 год писалось:

«На всей губер­нии лежит отпе­ча­ток какой-то забро­шен­но­сти, без­жиз­нен­но­сти. Осо­бен­но рез­ко это высту­па­ет в погра­нич­ных с Фин­лян­ди­ей местах. Пере­еха­ли вы гра­ни­цу, и вы точ­но пере­се­ли­лись куда-то дале­ко, в дру­гую страну».

Ситу­а­ция в Бело­мор­ской Каре­лии была ещё хуже: без­до­ро­жье рас­про­стра­ня­лось на 85 % насе­лён­ных мест, во всём реги­оне не было ни одно­го вра­ча. В кон­це XIX века всё насе­ле­ние карель­ских воло­стей Кем­ско­го уез­да долж­ны были обслу­жи­вать лишь три фельд­ше­ра и две пови­валь­ные баб­ки. Ухтин­ский свя­щен­ник И. Чир­ков кон­ста­ти­ро­вал в 1907 году:

«Меди­цин­ской помо­щи насе­ле­ние не полу­ча­ет ника­кой. Прав­да, есть в Ухте и фельд­шер­ский пункт, но ухтяне поте­ря­ли веру в медицину…»

Цер­ковь в селе Лиж­ма. Оло­нец­кая губер­ния, Пет­ро­за­вод­ский уезд

Эко­но­ми­че­ская отста­лость и ото­рван­ность основ­ной части карель­ских реги­о­нов от раз­ви­тых цен­тров, арха­ич­ность веде­ния хозяй­ства, почти пол­ное отсут­ствие модер­ни­за­ци­он­ных импуль­сов при­ве­ли к замед­ле­нию здесь про­цес­сов соци­аль­ной диф­фе­рен­ци­а­ции. Соци­аль­ная стра­ти­фи­ка­ция карель­ской дерев­ни, к сожа­ле­нию, почти совсем не изу­че­на, одна­ко, насколь­ко мы можем судить по вос­по­ми­на­ни­ям карел и неко­то­рым исто­ри­че­ским тру­дам, в Оло­нец­кой губер­нии рас­сло­е­ние шло быст­рее, чем в Кем­ском уез­де Архан­гель­ской губер­нии. Бело­мор­ские каре­лы пред­став­ля­ли собою доста­точ­но одно­род­ную в эко­но­ми­че­ском отно­ше­нии груп­пу со ста­биль­но низ­ким уров­нем жиз­ни. Про­кор­мить­ся кре­стьян­ским хозяй­ством было невоз­мож­но, и основ­ная часть насе­ле­ния зани­ма­лась, в допол­не­ние к тра­ди­ци­он­ным заня­ти­ям, отхо­жи­ми про­мыс­ла­ми (глав­ным обра­зом лесо­за­го­тов­ка­ми и коро­бей­ни­че­ством). Впро­чем, почти в каж­дом посе­ле­нии была неболь­шая груп­па зажи­точ­ных кре­стьян, нажив­ших состо­я­ние тор­гов­лей или каким-либо про­мыс­лом. В карель­ских рай­о­нах Оло­нец­кой губер­нии иму­ще­ствен­ная стра­ти­фи­ка­ция была выра­же­на более отчёт­ли­во, и зажи­точ­ных хозя­ев было боль­ше. В сво­их вос­по­ми­на­ни­ях кре­стья­нин села Свят­на­во­лок Пет­ро­за­вод­ско­го уез­да М. В. Лари­о­нов отме­ча­ет, что наи­бо­лее зна­чи­тель­ную груп­пу состав­ля­ло «бед­няц­ко-батрац­кое» насе­ле­ние, серед­ня­ков было немно­го и они были мало актив­ны­ми, но «ещё более мало­чис­лен­ная вер­хуш­ка дерев­ни — кулац­кая про­слой­ка была весь­ма актив­ной…» Раз­ли­чие в соци­аль­ной стра­ти­фи­ка­ции бело­мор­ских и оло­нец­ких карел отра­зи­лось, в част­но­сти, и на выби­ра­е­мых каре­ла­ми в после­ре­во­лю­ци­он­ный пери­од стра­те­ги­ях, о кото­рых мы будем гово­рить далее.

Забро­шен­ное поло­же­ние края, отре­зан­ность его от рос­сий­ских цен­тров, куль­тур­ная чуж­дость не мог­ли не ска­зать­ся на отно­ше­нии карел к Рос­сии и рус­ской вла­сти. Доку­мен­ты пока­зы­ва­ют боль­шую сте­пень их отчуж­дён­но­сти, сви­де­тель­ству­ют об отно­ше­нии карел к Рос­сии как к чуж­дой тер­ри­то­рии, свя­зан­ной с ними лишь искус­ствен­но. Об этом в 1908 году писал оло­нец­кий губер­на­тор Н. В. Протасьев:

«Этот иско­ни рус­ский край (Пове­нец­кий уезд. — При­меч. авт.), несо­мнен­но, тяго­те­ет к Фин­лян­дии — с нами суще­ству­ет толь­ко искус­ствен­ная связь. Тамош­няя куль­ту­ра нахо­дит­ся в 40 вер­стах, а наша на рас­сто­я­нии 400 вёрст».

То, что каре­лы ощу­ща­ли свой реги­он оби­та­ния осо­бым, отдель­ным от Рос­сии, пока­зал ещё в 1879 году фин­ский «откры­ва­тель Каре­лии» Август Виль­гельм Эрва­сти в рас­ска­зе о сво­ей поезд­ке в Бело­мор­скую Каре­лию. Когда фин­ские путе­ше­ствен­ни­ки с карель­ски­ми про­вод­ни­ка­ми пере­сек­ли гра­ни­цу, один из фин­нов заме­тил: «Ну вот, теперь мы в Рос­сии!». Но каре­лы в один голос отве­ти­ли ему: «Не в Рос­сии, а в Каре­лии!» («Ei Venähellä, vaan Karjalassa!»). Подоб­ное же мен­таль­ное отде­ле­ние Рос­сии от Каре­лии отме­ча­лось и рус­ски­ми наблю­да­те­ля­ми: когда оло­нец­кий учи­тель П. Покров­ский опи­сы­вал в 1870‑х годах быт карел Гор­ско­го при­хо­да, он отме­чал, что они назы­ва­ют сосед­ний Лодей­но­поль­ский уезд с рус­ским насе­ле­ни­ем «Русью», в отли­чие от их соб­ствен­но­го реги­о­на — «Карья­лы».

Этюд в устье реки Кеми (лай­ка). Архан­гель­ская губер­ния, Кем­ский уезд

Пред­став­ля­ет­ся, что наи­бо­лее точ­но харак­тер наци­о­наль­но­го само­со­зна­ния карель­ско­го насе­ле­ния Севе­ро-Запа­да Рос­сии в нача­ле ХХ века опре­де­ля­ет фор­му­ла «народ­ный про­то­на­ци­о­на­лизм», пред­ло­жен­ная Эри­ком Хоб­сба­у­мом. Иссле­до­ва­тель пони­ма­ет под про­то­на­ци­о­на­лиз­мом «опре­де­лён­ное чув­ство кол­лек­тив­ной при­над­леж­но­сти», осно­ван­ное на раз­лич­ных фор­мах мас­со­вой иден­ти­фи­ка­ции. Хоб­сба­ум при­зна­ёт, что пони­ма­ние истин­ной сущ­но­сти народ­но­го про­то­на­ци­о­на­лиз­ма — вопрос необык­но­вен­но слож­ный, ибо тре­бу­ет про­ник­но­ве­ния в мыс­ли и чув­ства людей негра­мот­ных, неспо­соб­ных отчёт­ли­во осо­знать и сфор­му­ли­ро­вать свою при­над­леж­ность к той или иной общ­но­сти. Тем не менее он пред­по­ла­га­ет, что в осно­ве это­го типа кол­лек­тив­ной иден­тич­но­сти может лежать мас­со­вая куль­тур­ная иден­ти­фи­ка­ция с опре­де­лён­ным язы­ком, идея обще­го про­ис­хож­де­ния, то есть един­ства некой этни­че­ской груп­пы («чув­ство пле­ме­ни»), общие обря­ды и риту­а­лы, а так­же рели­гия, — хотя, отме­ча­ет Хоб­сба­ум, отож­деств­ле­ние рели­гии и этно­са суще­ству­ет дале­ко не везде.

Те немно­гие сви­де­тель­ства о харак­те­ре иден­тич­но­сти карел, кото­ры­ми мы рас­по­ла­га­ем, поз­во­ля­ют судить о том, что в осно­ве спло­чён­но­сти этой груп­пы лежа­ло несколь­ко фак­то­ров: куль­тур­ная и язы­ко­вая общ­ность, «чув­ство пле­ме­ни», а так­же ощу­ще­ние цель­но­сти сво­е­го реги­о­на, окру­жён­но­го «чуж­ды­ми» по вере (фин­ны) или по куль­ту­ре и язы­ку (рус­ские) народами.

Наи­бо­лее ярко этот этно­ре­ги­о­наль­ный тип иден­тич­но­сти про­яв­ля­ет­ся в пись­мах карел, взя­тых на служ­бу в рус­скую армию и вынуж­ден­ных подол­гу нахо­дить­ся вда­ли от дома, в рус­ских реги­о­нах стра­ны. Окру­жён­ные ино­языч­ным, куль­тур­но и этни­че­ски чуж­дым насе­ле­ни­ем и сослу­жив­ца­ми, каре­лы чув­ство­ва­ли себя забро­шен­ны­ми на чуж­би­ну, и толь­ко бли­зость сопле­мен­ни­ков мог­ла скра­сить это ощу­ще­ние ото­рван­но­сти от роди­ны. Вот фраг­мен­ты неко­то­рых из писем, напи­сан­ных род­ствен­ни­ка­ми уже извест­но­му нам Паа­во Ахаве:

— Иван Афа­на­сьев из Нов­го­ро­да, 2 фев­ра­ля 1898 года: «…да с день­га­ми-то я справ­люсь, а вот слож­нее спра­вить­ся с печа­лью, посмот­ри­те, кру­гом ино­языч­ный народ! Очень это груст­но, как я по-рус­ски не гово­рю ни сло­ва, смот­рю толь­ко в рот как баран на новые воро­та». Тот же Иван: «…я сей­час совер­шен­но сре­ди руса­ков, карель­ско­го гово­ра совсем не слышно…»;

— дво­ю­род­ный брат Аха­вы Сав­ва Афа­на­сьев (Самп­па Аха­ва) из Нов­го­ро­да, 14 янва­ря 1904 года: «Как не зна­ешь язы­ка да не пони­ма­ешь из их речей ниче­го […] так это, прав­да, грустно!»;

— Оска­ри (Ристо) Тихо­нов из Тве­ри, 23 мая 1915 года: «Нас здесь мно­го карел, все ухтин­цы […] Немно­го здесь груст­но, когда поду­ма­ешь о воль­ной жиз­ни. Здесь же чужая власть…» В дру­гих пись­мах Оска­ри посто­ян­но отме­ча­ет, слу­жат ли рядом дру­гие каре­лы, здо­ро­вы ли они, пере­да­ёт от них приветы.

Зем­ское учи­ли­ще в Кяп­пе­сель­ге. Оло­нец­кая губер­ния, Пове­нец­кий уезд

«Про­то­на­ци­о­наль­ное» само­со­зна­ние карел сфор­ми­ро­ва­лось во мно­гом вслед­ствие их ощу­ще­ния сво­ей чуж­до­сти как восточ­ным, так и запад­ным сосе­дям — рус­ским и фин­нам. Ни Рос­сия, ни Фин­лян­дия не пред­став­ля­лись им роди­ной. «Сво­им» реги­о­ном, домом была для них «Каре­лия-матуш­ка», как поз­же назы­ва­ли свой край в пись­мах карель­ские беженцы.

Может быть, наи­бо­лее ярко выра­зи­ла эту карель­скую само­иден­ти­фи­ка­цию речь «70-лет­не­го ста­ри­ка Дани­лы Микит­тя» на собра­нии дерев­ни Понь­га­ма летом 1918 года, когда рас­по­ло­жив­ши­е­ся там фин­ны пыта­лись полу­чить резо­лю­цию о жела­нии сель­чан при­со­еди­нить­ся к Фин­лян­дии. Эта речь зафик­си­ро­ва­на в вос­по­ми­на­ни­ях Ива­на Лежо­е­ва, хра­ня­щих­ся в архи­ве карель­ско­го писа­те­ля Я. В. Ругоева:

«Доро­гие гос­по­да! Уже 70 лет я про­жил, и как толь­ко попа­дал в Фин­лян­дию, меня ина­че не назы­ва­ли как рюс­ся, а в Рос­сии в Кеми кто-то назы­вал чух­ной, а кто-то — карел (коре­ля­ка) […] так чёрт побе­ри зачем ещё бума­гу марать […], если фин­нам и так ясно, что мы каре­лы […] и у нас карель­ских мужи­ков дуби­ны, и мы пой­дём в леса […] и если при­дёт кто-то мешать нам рабо­тать, я смо­гу этой дуби­ной защи­тить себя».


Фраг­мен­ты из дру­гих нови­нок изда­тель­ства «Нестор-Исто­рия» читай­те в наших мате­ри­а­лах «„Жизнь всё рав­но испор­че­на“. Днев­ник остар­бай­те­ра» и «Рус­ские эми­гран­ты Голу­бой диви­зии на служ­бе у наци­стов».

Поделиться