Визиты иностранных писателей в СССР 1920–1940‑х

Совет­ское пра­ви­тель­ство уде­ля­ло боль­шое вни­ма­ние обра­зу СССР и ком­му­ни­сти­че­ской идео­ло­гии в гла­зах ино­стран­цев. Но как убе­дить, что боль­ше­визм — это одно­знач­ное доб­ро? Их ведь не заста­вишь читать «Прав­ду» или дру­гие совет­ские газе­ты. Для этой цели в 1920‑е годы и после­ду­ю­щие деся­ти­ле­тия вла­сти при­гла­ша­ли зару­беж­ных писателей.

Ино­стран­цев сели­ли в луч­ших гости­ни­цах, уго­ща­ли изыс­кан­ны­ми блю­да­ми в доро­гих ресто­ра­нах. Визи­тё­ров сопро­вож­да­ли «гиды», выпол­няв­шие так­же функ­ции спец­служ­би­стов. В их зада­чу вхо­ди­ло пока­зать гостям толь­ко «парад­ную» сто­ро­ну совет­ской жиз­ни и мак­си­маль­но скрыть всё, что им видеть нежелательно.

Пере­чень писа­те­лей тща­тель­но фор­ми­ро­ва­ли: каж­дый из них либо при­дер­жи­вал­ся соци­а­ли­сти­че­ских взгля­дов, либо был изве­стен бла­го­склон­но­стью к Совет­ско­му Сою­зу в целом. По при­гла­ше­нию вла­стей дея­те­ли куль­ту­ры посе­ща­ли СССР, мно­гие бесе­до­ва­ли со Ста­ли­ным и его сорат­ни­ка­ми, а по воз­вра­ще­нии от авто­ров ожи­да­лись бла­го­при­ят­ные откли­ки о поезд­ке. В наше вре­мя подоб­ную ком­би­на­цию назы­ва­ют «накрут­кой поло­жи­тель­ных отзы­вов». Одна­ко впе­чат­ле­ния от путе­ше­ствия были пози­тив­ны­ми дале­ко не всегда.

VATNIKSTAN рас­ска­зы­ва­ет о визи­тах в СССР пяти ино­стран­ных писа­те­лей: что они уви­де­ли, что их пора­зи­ло, что запом­ни­лось и какие выво­ды они сде­ла­ли в резуль­та­те путешествия.

---

Герберт Уэллс (1920, 1934 годы)

Автор извест­ных науч­но-фан­та­сти­че­ских рома­нов «Маши­на вре­ме­ни», «Чело­век-неви­дим­ка» и «Вой­на миров» в Рос­сии побы­вал три­жды. Впер­вые это про­изо­шло ещё в 1914 году, перед нача­лом Пер­вой миро­вой, во вто­рой раз — в сен­тяб­ре-октяб­ре 1920 года.

Резуль­та­том вто­рой поезд­ки писа­те­ля ста­ла рабо­та «Рос­сия во мгле». В вос­по­ми­на­ни­ях про­за­ик чест­но опи­сал раз­ру­ху после Граж­дан­ской вой­ны, скрыть кото­рую было невозможно:

«Двор­цы Пет­ро­гра­да без­молв­ны и пусты или же неле­по пере­го­ро­же­ны фанерой…

Мага­зи­ны в Пет­ро­гра­де име­ют самый жал­кий и запу­щен­ный вид. <…> Это мёрт­вые мага­зи­ны. Они нико­гда не откро­ют­ся вновь.

Вряд ли у кого в Пет­ро­гра­де най­дёт­ся во что переодеться».

Все­об­щая нище­та и запу­сте­ние силь­но кон­тра­сти­ро­ва­ли с тем, что клас­сик уви­дел в дово­ен­ной Рос­сии 1914 года. Всё это про­из­ве­ло на него гне­ту­щее впечатление.

6 октяб­ря Уэллс встре­тил­ся с Лени­ным. Они про­го­во­ри­ли более часа, основ­ны­ми тема­ми бесе­ды были нынеш­нее поло­же­ние Рос­сии и её буду­щее. В послед­нем вопро­се их взгля­ды разо­шлись. Писа­тель вспоминал:

«Эта тема при­ве­ла нас к наше­му основ­но­му раз­но­гла­сию — раз­но­гла­сию меж­ду эво­лю­ци­он­ным кол­лек­ти­ви­стом и марк­си­стом, к вопро­су о том, нуж­на ли соци­аль­ная рево­лю­ция со все­ми её край­но­стя­ми, нуж­но ли пол­но­стью уни­что­жать одну эко­но­ми­че­скую систе­му до того, как может быть при­ве­де­на в дей­ствие дру­гая. Я верю в то, что в резуль­та­те боль­шой и упор­ной вос­пи­та­тель­ной рабо­ты тепе­реш­няя капи­та­ли­сти­че­ская систе­ма может стать „циви­ли­зо­ван­ной“ и пре­вра­тить­ся во все­мир­ную кол­лек­ти­вист­скую систе­му, в то вре­мя как миро­воз­зре­ние Лени­на издав­на неот­де­ли­мо свя­за­но с поло­же­ни­я­ми марк­сиз­ма о неиз­беж­но­сти клас­со­вой вой­ны, необ­хо­ди­мо­сти свер­же­ния капи­та­ли­сти­че­ско­го строя в каче­стве пред­ва­ри­тель­но­го усло­вия пере­строй­ки обще­ства, о дик­та­ту­ре про­ле­та­ри­а­та и так далее».

Несмот­ря на всё уви­ден­ное и услы­шан­ное, Уэллс дела­ет неожи­дан­ный вывод: боль­ше­ви­ки — самый под­хо­дя­щий в это вре­мя для Рос­сии режим. Тем не менее их мето­ды управ­ле­ния стра­ной писа­тель не одобрял.

В тре­тий раз бри­та­нец при­е­хал в СССР по при­гла­ше­нию Ста­ли­на в 1934 году. Он встре­тил­ся со ста­рым зна­ко­мым Мак­си­мом Горь­ким, мно­го общал­ся с ним и при­шёл к выво­ду, что Горь­кий избе­га­ет любых поли­ти­че­ских тем. Когда Уэллс попро­сил пока­зать ему широ­ко рас­пи­а­рен­ный Дво­рец Сове­тов, Алек­сей Мак­си­мо­вич отве­тил, что стро­и­тель­ство ещё не завер­ше­но. Гость пред­ло­жил посмот­реть строй­ку двор­ца, но выяс­ни­лось, что стро­и­тель­ство и не начиналось.

В Ленин­град­ской обла­сти Уэллс встре­тил­ся с дру­гим ста­рым зна­ко­мым — учё­ным Ива­ном Пав­ло­вым. Почти у всех людей, с кото­ры­ми дове­лось общать­ся писа­те­лю в СССР, он отме­чал одну общую чер­ту: все укло­ня­лись от откро­вен­ных раз­го­во­ров о поли­ти­ке и госу­дар­ствен­ной жиз­ни. А имен­но это и вол­но­ва­ло Гер­бер­та в первую оче­редь. Может пока­зать­ся стран­ным, но быто­вые подроб­но­сти жиз­ни совет­ских граж­дан — какие в горо­дах ули­цы, какие про­дук­ты в мага­зи­нах, чем пита­ют­ся в сто­ли­це и в про­вин­ции — вооб­ще не инте­ре­со­ва­ли британца.

Вер­нув­шись домой, Уэллс напи­сал не о соци­аль­но-эко­но­ми­че­ской жиз­ни в СССР, а сосре­до­то­чил­ся на встре­че со Ста­ли­ным, кото­рый про­из­вёл на него в целом бла­го­при­ят­ное впе­чат­ле­ние. Поми­мо про­че­го, писа­тель заме­тил и такие чер­ты совет­ско­го вождя:

«По срав­не­нию с пре­зи­ден­том Рузвель­том он был очень ску­по наде­лён спо­соб­но­стью к быст­рой реак­ции, а хит­ро­ум­ной, лука­вой цеп­ко­сти, отли­чав­шей Лени­на, в нём не было и в помине. Ленин был насквозь про­пи­тан марк­сист­ской фра­зео­ло­ги­ей, но эту фра­зео­ло­гию он пол­но­стью кон­тро­ли­ро­вал, мог при­да­вать ей новые зна­че­ния, исполь­зо­вать её в сво­их целях. Ум Ста­ли­на почти в той же сте­пе­ни вышко­лен, выпе­сто­ван на док­три­нах Лени­на и Марк­са, как выпе­сто­ва­ны гувер­нант­ка­ми те умы бри­тан­ской дипло­ма­ти­че­ской служ­бы, о кото­рых я уже напи­сал столь­ко недоб­рых слов. Его спо­соб­ность к адап­та­ции так же невелика».

Итог тре­тье­го путе­ше­ствия в Рос­сию Уэллс под­вёл так:

«Я ожи­дал уви­деть Рос­сию, шеве­ля­щу­ю­ся во сне, Рос­сию, гото­вую про­бу­дить­ся и обре­сти граж­дан­ство в Миро­вом госу­дар­стве, а ока­за­лось, что она всё глуб­же погру­жа­ет­ся в дур­ма­ня­щие грё­зы совет­ской само­до­ста­точ­но­сти. Ока­за­лось, что вооб­ра­же­ние у Ста­ли­на без­на­дёж­но огра­ни­че­но и загна­но в про­то­рен­ное рус­ло; что экс-ради­кал Горь­кий заме­ча­тель­но осво­ил­ся с ролью вла­сти­те­ля рус­ских дум. Для меня Рос­сия все­гда обла­да­ла каким-то осо­бым оча­ро­ва­ни­ем, и теперь я горь­ко сокру­ша­юсь о том, что эта вели­кая стра­на дви­жет­ся к новой систе­ме лжи, как сокру­ша­ет­ся влюб­лён­ный, когда люби­мая отдаляется».

---

Бертран Рассел (1920 год)

Бри­тан­ский мыс­ли­тель до поезд­ки в Рос­сию счи­тал себя соци­а­ли­стом и ком­му­ни­стом. На родине он кри­ти­ко­вал капи­та­лизм, рели­гию и цер­ковь, но после посе­ще­ния Совет­ской Рос­сии скор­рек­ти­ро­вал взгля­ды в либе­раль­но-демо­кра­ти­че­скую сторону.

Рас­сел посе­тил Моск­ву, Пет­ро­град и дру­гие горо­да в 1920 году. Во вре­мя поезд­ки фило­соф встре­тил­ся с Лени­ным, Троц­ким, Горь­ким, Бло­ком, а так­же с пред­ста­ви­те­ля­ми оппо­зи­ции и про­сты­ми людь­ми. Есте­ствен­но, писа­тель уви­дел всю воен­ную раз­ру­ху, голод и нище­ту, но пора­зи­ли Рас­се­ла не они, а дог­ма­тизм боль­ше­ви­ков, имев­ший все чер­ты рели­ги­оз­но­го фана­тиз­ма. После воз­вра­ще­ния в Бри­та­нию он напи­сал кни­гу «Прак­ти­ка и тео­рия боль­ше­виз­ма», где отметил:

«Я при­е­хал в Рос­сию ком­му­ни­стом, но обще­ние с теми, у кого нет сомне­ний, тыся­че­крат­но уси­ли­ло мои соб­ствен­ные сомне­ния — не в самом ком­му­низ­ме, но в разум­но­сти столь без­рас­суд­ной при­вер­жен­но­сти сим­во­лу веры, что ради него люди гото­вы мно­жить без кон­ца невзго­ды, стра­да­ния, нищету».

«Боль­ше­визм не про­сто поли­ти­че­ская док­три­на, он ещё и рели­гия со сво­и­ми дог­ма­та­ми и свя­щен­ны­ми писа­ни­я­ми. Когда Ленин хочет дока­зать какое-нибудь поло­же­ние, он по мере воз­мож­но­сти цити­ру­ет Марк­са и Энгельса».

«Если боль­ше­визм ока­жет­ся един­ствен­ным силь­ным и дей­ству­ю­щим кон­ку­рен­том капи­та­лиз­ма, то я убеж­дён, что не будет созда­но ника­ко­го соци­а­лиз­ма, а воца­рят­ся лишь хаос и разрушение».

«Тот, кто, подоб­но мне, счи­та­ет сво­бод­ный интел­лект глав­ным дви­га­те­лем чело­ве­че­ско­го про­грес­са, не может не про­ти­во­сто­ять боль­ше­виз­му столь же фун­да­мен­таль­но, как и рим­ско-като­ли­че­ской церкви».

Как видим, взгля­ды Рас­се­ла на капи­та­лизм и цер­ковь оста­лись преж­ни­ми, но его отно­ше­ние к боль­ше­виз­му ради­каль­но изме­ни­лось. В 1918 году захват вла­сти боль­ше­ви­ка­ми казал­ся ему зало­гом ско­ро­го про­цве­та­ния во всём мире. Через два года, уви­дев всё соб­ствен­ны­ми гла­за­ми и пооб­щав­шись с теми, с кем были свя­за­ны его надеж­ды, Рас­сел пред­ре­кал в бли­жай­шем буду­щем лишь «хаос и разрушение».

---

Андре Жид (1936 год)

Фран­цуз­ский писа­тель Андре Жид в сере­дине 1930‑х годов счи­тал СССР глав­ным опло­том борь­бы с нациз­мом. Он неод­но­крат­но выска­зы­вал­ся в под­держ­ку боль­ше­ви­ков и лич­но Ста­ли­на, совет­ские вла­сти счи­та­ли Жида дру­гом и даже изда­ли его собра­ние сочи­не­ний в четы­рёх томах. Нако­нец, летом 1936 года Андре Жид посе­тил СССР. Поезд­ка пол­но­стью изме­ни­ла его мне­ние о Стране Советов.

Точ­ный марш­рут путе­ше­ствия Жида неясен, но извест­но, что он посе­тил Моск­ву, Ленин­град, Север­ный Кав­каз, Гру­зию и Крым. Сна­ча­ла он побы­вал в сто­ли­це, где наве­стил моги­лу умер­ше­го недав­но Мак­си­ма Горь­ко­го и про­из­нёс речь в память писа­те­ля. Ленин­град оста­вил у гостя более бла­го­при­ят­ные впе­чат­ле­ния в срав­не­нии с Моск­вой: Жид вос­хи­тил­ся архи­тек­ту­рой это­го горо­да и не оце­нил сто­лич­ную. Не понра­вил­ся дефи­цит и огром­ные оче­ре­ди в мага­зи­нах. Хоро­шие впе­чат­ле­ния оста­ви­ла Гру­зия. Писа­тель не оста­нав­ли­вал­ся подроб­но на дета­лях, а боль­ше вни­ма­ния уде­лил общей кар­тине жиз­ни в ста­лин­ском СССР. Про­за­ик счи­тал, что стра­на дви­жет­ся к дик­та­ту­ре и тоталитаризму.

При­е­хав во Фран­цию, Жид напи­сал очерк «Воз­вра­ще­ние из СССР», а годом поз­же — «Поправ­ки к мое­му „Воз­вра­ще­нию из СССР“». В рабо­те писа­тель рас­ска­зал о царив­ших в Сою­зе тота­ли­тар­ных поряд­ках, наси­лии над несо­глас­ны­ми, отсут­ствии сво­бо­ды мыс­ли и жёст­ком кон­тро­ле над все­ми сфе­ра­ми госу­дар­ствен­ной жиз­ни. Жид писал:

«Малей­ший про­тест или кри­ти­ка при­во­дят к стро­жай­ше­му нака­за­нию и мгно­вен­но подав­ля­ют­ся. Не думаю, что в какой-либо дру­гой стране мира, даже в гит­ле­ров­ской Гер­ма­нии, сво­бо­да мыс­ли более задав­ле­на стра­хом и наси­ли­ем власти».

«Я про­све­тил­ся уже после того, как была напи­са­на кни­га об СССР. Сит­райн, Троц­кий, Мер­сье, Ивон, Вик­тор Серж, Легей, Рудольф и мно­гие дру­гие снаб­ди­ли меня доку­мен­та­ми. То, что я в них нашёл и о чём толь­ко смут­но дога­ды­вал­ся, под­твер­ди­ло и уси­ли­ло мои выво­ды. При­шло вре­мя для Ком­му­ни­сти­че­ской пар­тии Фран­ции открыть гла­за, что­бы пере­ста­ли ей лгать. Или, если ска­зать по-дру­го­му, что­бы тру­дя­щи­е­ся поня­ли, что ком­му­ни­сты их обма­ны­ва­ют так же, как их самих обма­ны­ва­ет Москва».

Гово­ря о жерт­вах репрес­сий, о мас­со­во­сти кото­рых он знал, Жид говорил:

«Я вижу их, я слы­шу их, я ощу­щаю их вокруг себя. Это их без­звуч­ные кри­ки раз­бу­ди­ли меня сего­дня ночью; их мол­ча­нье дик­ту­ет мне сего­дня эти стро­ки. Имен­но мыс­ли об этих муче­ни­ках наве­я­ли мне те сло­ва, про­тив кото­рых вы сего­дня про­те­сту­е­те, ибо без­молв­ное при­зна­ние со сто­ро­ны этих людей — если кни­га моя смо­жет их достичь — для меня важ­нее вос­хва­ле­ний или поно­ше­ний в „Прав­де“».

Такая кри­ти­ка силь­но заде­ла крем­лёв­ское руко­вод­ство. Жида вычерк­ну­ли из чис­ла «дру­зей», а его кни­ги не изда­ва­лись в СССР вплоть до 1980‑х годов.

---

Лион Фейхтвангер (1936−1937 годы)

Немец­кий писа­тель посе­тил СССР в декаб­ре 1936 — янва­ре 1937 года. Совет­ское руко­вод­ство инте­ре­со­ва­лось Фейхтван­ге­ром преж­де все­го как после­до­ва­тель­ным про­тив­ни­ком нациз­ма. Автор видел в Совет­ском Сою­зе един­ствен­ную в мире силу, кото­рая спо­соб­на сокру­шить гит­ле­ров­ский режим. В 1933 году Фейхтван­гер, будучи немец­ким евре­ем, эми­гри­ро­вал из Гер­ма­нии. Наци­сты кон­фис­ко­ва­ли всё его иму­ще­ство, а кни­ги сжи­га­ли на площадях.

Ито­гом поезд­ки писа­те­ля в СССР ста­ла кни­га «Москва 1937» — наи­бо­лее круп­ная зару­беж­ная апо­ло­ге­ти­ка ста­лин­ско­го режи­ма в те годы. В ней он оправ­ды­вал поли­ти­че­ские про­цес­сы над троц­ки­ста­ми, напри­мер утвер­жда­ет, что все под­су­ди­мые — Пята­ков, Радек, Сереб­ря­ков и дру­гие — дей­стви­тель­но были ино­стран­ны­ми шпионами.

Вот пара цитат из книги:

«То, что акты вре­ди­тель­ства были, не под­ле­жит ника­ко­му сомне­нию. Мно­гие, сто­яв­шие рань­ше у вла­сти − офи­це­ры, про­мыш­лен­ни­ки, кула­ки, − суме­ли око­пать­ся на серьёз­ных участ­ках и заня­лись вре­ди­тель­ством. Если, напри­мер, в насто­я­щее вре­мя про­бле­ма снаб­же­ния част­ных лиц кожей и осо­бен­но про­бле­ма снаб­же­ния обу­вью всё ещё недо­ста­точ­но уре­гу­ли­ро­ва­на, то, несо­мнен­но, винов­ни­ка­ми это­го явля­ют­ся те кула­ки, кото­рые в своё вре­мя вре­ди­ли в обла­сти ско­то­вод­ства. Хими­че­ская про­мыш­лен­ность и транс­порт так­же дол­гое вре­мя стра­да­ли от вре­ди­тель­ских актов. Если еще до сих пор при­ни­ма­ют­ся чрез­вы­чай­но стро­гие меры к охране фаб­рик и машин, то на это име­ет­ся мно­го при­чин, и это вполне обосновано».

«Когда я уви­дел и услы­шал Пята­ко­ва, Раде­ка и их дру­зей, я почув­ство­вал, что мои сомне­ния рас­тво­ри­лись, как соль в воде, под вли­я­ни­ем непо­сред­ствен­ных впе­чат­ле­ний от того, что гово­ри­ли под­су­ди­мые и как они это гово­ри­ли. Если всё это было вымыш­ле­но или под­стро­е­но, то я не знаю, что тогда зна­чит правда».

Кни­гу изда­ли огром­ным тира­жом в 200 тысяч экзем­пля­ров. Раз­мер гоно­ра­ра так­же был вну­ши­тель­ным, что не мог­ло не радо­вать живу­ще­го в эми­гра­ции и утра­тив­ше­го четырь­мя года­ми ранее всё иму­ще­ство Фейхтван­ге­ра. Поми­мо это­го, в СССР гото­ви­ли изда­ние пол­но­го собра­ния сочи­не­ний писа­те­ля, бла­го­да­ря чему его без­бед­ное буду­щее было обес­пе­че­но на годы вперёд.

А вот на Запа­де кни­гу рас­кри­ти­ко­ва­ли за вос­хва­ле­ние ста­ли­низ­ма, она нега­тив­но повли­я­ла на репу­та­цию Фейхтван­ге­ра. Лио­на обви­ня­ли в чрез­мер­ной наив­но­сти, а так­же в том, что его под­ку­пи­ли. После эми­гра­ции в США писа­те­ля неод­но­крат­но допра­ши­ва­ло ФБР, пыта­ясь выяс­нить, не явля­ет­ся ли он совет­ским аген­том. Фейхтван­гер про­жил в США до кон­ца жиз­ни, но так и не полу­чил аме­ри­кан­ско­го гражданства.

Вер­сию о под­ку­пе под­твер­жда­ет лите­ра­ту­ро­вед Марк Поля­ков. Он рас­ска­зы­вал о сво­ём даль­нем род­ствен­ни­ке Гер­мане Чай­ков­ском, кото­рый в 1937 году слу­жил в НКВД и был при­став­лен к Фейхтван­ге­ру как пере­вод­чик. «Не спус­кай с него глаз, − дали ему инструк­цию, − и запи­сы­вай всех, с кем он встре­ча­ет­ся». Через три дня началь­ник вызвал Чай­ков­ско­го и ска­зал: «Всё. Можешь за ним боль­ше не сле­дить. Ещё две-три инку­на­бу­лы, и он наш».

Инку­на­бу­ла­ми назы­ва­ют кни­ги, напе­ча­тан­ные после изоб­ре­те­ния Гутен­бер­га, но до кон­ца XV века. Сто­ят они огром­ных денег. Фейхтван­гер же был фана­тич­ным биб­лио­фи­лом. Похо­же, что под­лин­ность пода­рен­ных ему в Москве инку­на­бул помог­ла ему пове­рить в под­лин­ность ста­лин­ских процессов.

---

Джон Стейнбек (1947 год)

Аме­ри­кан­ский писа­тель Джон Стейн­бек посе­тил СССР в после­во­ен­ном 1947 году. Он побы­вал в Москве, Кие­ве, Тби­ли­си, Бату­ми, Ста­лин­гра­де. Вер­нув­шись домой, Джон опи­сал путе­ше­ствие в кни­ге «Рус­ский днев­ник», издан­ной в 1948 году в США, а в СССР — лишь 40 лет спустя.

Целью Стейн­бе­ка и сопро­вож­дав­ше­го его фото­жур­на­ли­ста Робер­та Капы было узнать о реаль­ной жиз­ни людей в СССР, так как с момен­та окон­ча­ния вой­ны ещё никто из аме­ри­кан­ских дея­те­лей куль­ту­ры стра­ну не посе­щал. Перед выез­дом они дого­во­ри­лись «дер­жать­ся подаль­ше от Крем­ля» и побли­же к людям. О том, как кол­ле­ги реши­лись на путе­ше­ствие, Стейн­бек вспоминал:

«Мы при­ня­лись обсуж­дать, что может в этом мире сде­лать чест­ный, сво­бо­до­мыс­ля­щий чело­век… И нам вдруг при­шло в голо­ву, что в Рос­сии есть мно­го тако­го, о чём вооб­ще не пишут, и имен­но это инте­ре­со­ва­ло нас боль­ше все­го. Ведь суще­ству­ет же у рус­ско­го наро­да част­ная жизнь, но о ней нигде не про­чтешь; об этом никто не пишет и не фик­си­ру­ет на фотоплёнке».

Согла­со­вав визит на уровне мини­стер­ства ино­стран­ных дел и полу­чив необ­хо­ди­мые раз­ре­ше­ния, Стейн­бек и Капа дви­ну­лись в путь. В тече­ние все­го путе­ше­ствия их сопро­вож­да­ли пред­ста­ви­те­ли Все­со­юз­но­го обще­ства куль­тур­ной свя­зи с загра­ни­цей (ВОКС). Сотруд­ни­ки одно­вре­мен­но выпол­ня­ли роль гидов и сле­ди­ли за тем, что­бы у путе­ше­ствен­ни­ков сло­жи­лось «пра­виль­ное» впе­чат­ле­ние об увиденном.

Уже в Москве Стейн­бе­ка пора­зи­ло, что все ресто­ра­ны и мага­зи­ны дели­лись на обыч­ные и ком­мер­че­ские. И если в пер­вых был посто­ян­ный дефи­цит и одно­об­ра­зие, то во вто­рых — изоби­лие дели­ка­те­сов, боль­шой выбор шам­пан­ско­го и вин, бан­ки с икрой, кол­ба­сы, сыры и мно­гое дру­гое. Элит­ная про­дук­ция сто­и­ла очень доро­го, и обыч­ные граж­дане не мог­ли купить това­ры выс­ше­го качества.

Стейн­бек писал:

«Для про­сто­го рус­ско­го глав­ным было, сколь­ко сто­ит хлеб и сколь­ко его дают, а так­же цены на капу­сту и картошку».

После­во­ен­ный голод 1946–1947 годов в Сою­зе, по раз­ным оцен­кам, унёс жиз­ни до полу­то­ра мил­ли­о­на граж­дан. Совет­ские вла­сти скры­ва­ли эту инфор­ма­цию, а мага­зи­ны для при­ви­ле­ги­ро­ван­ных людей снаб­жа­лись без перебоев.

В чис­ле про­чих момен­тов, пора­зив­ших в СССР, Стейн­бек назы­вал достиг­ший пика культ лич­но­сти Сталина:

«В Совет­ском Сою­зе ничто не про­ис­хо­дит без при­сталь­но­го взгля­да гип­со­во­го, брон­зо­во­го, нари­со­ван­но­го или выши­то­го ста­лин­ско­го ока. Его порт­ре­ты висят не толь­ко в каж­дом музее, но и в каж­дом зале каж­до­го музея. Его ста­туи в пол­ный рост уста­нов­ле­ны перед все­ми обще­ствен­ны­ми зда­ни­я­ми. Его бюсты сто­ят перед все­ми аэро­пор­та­ми, желез­но­до­рож­ны­ми вок­за­ла­ми и авто­бус­ны­ми стан­ци­я­ми. Такие бюсты сто­ят так­же во всех шко­лах, а порт­ре­ты часто висят пря­мо за бюста­ми. Дети в шко­лах выши­ва­ют его порт­ре­ты… Чудо­вищ­ных раз­ме­ров порт­ре­ты Ста­ли­на висят на каж­дом обще­ствен­ном зда­нии. Он всю­ду, он всё видит».

Кие­ве запом­нил­ся писа­те­лю глав­ным обра­зом рос­кош­ны­ми обе­да­ми. Аме­ри­ка­нец подроб­но опи­сы­вал, как их уго­ща­ли раз­но­об­раз­ны­ми кол­ба­са­ми, рыбой и став­шей уже тра­ди­ци­он­ной в их путе­ше­ствии чёр­ной икрой.

После посе­ще­ния опе­ры Алек­сандра Ост­ров­ско­го «Гро­за» Стейн­бек сде­лал такую запись:

«Нам пока­за­лось стран­ным, что люди в зале, познав­шие насто­я­щую тра­ге­дию, тра­ге­дию втор­же­ния, смер­ти, разо­ре­ния, могут быть так взвол­но­ва­ны из-за судь­бы жен­щи­ны, кото­рой поце­ло­ва­ли руку в саду».

Далее — Ста­лин­град, кото­рый был пол­но­стью раз­ру­шен во вре­мя вой­ны и толь­ко начал отстра­и­вать­ся. Посе­ще­ние это­го горо­да запом­ни­лось писа­те­лю боль­ше осталь­ных, и опи­сал он его мак­си­маль­но подробно:

«Парал­лель­но доро­ге тяну­лось желез­но­до­рож­ное полот­но, вдоль кото­ро­го валя­лись товар­ные ваго­ны и плат­фор­мы, обстре­лян­ные и поко­ре­жён­ные во вре­мя вой­ны. На мно­го миль вокруг Ста­лин­гра­да вся зем­ля была зава­ле­на метал­ло­ло­мом, остав­шим­ся от воен­ных дей­ствий: сожжён­ны­ми тан­ка­ми, заржа­вев­ши­ми рель­са­ми, взо­рван­ны­ми гру­зо­ви­ка­ми, облом­ка­ми артил­ле­рий­ских орудий…

По окра­и­нам горо­да вырас­та­ли сот­ни новых доми­ков, но, въе­хав в сам город, мы не уви­де­ли почти ниче­го, кро­ме раз­ру­ше­ний… Обыч­но даже в раз­бомб­лен­ном горо­де неко­то­рые сте­ны всё-таки оста­ют­ся целы­ми; а этот город был уни­что­жен ракет­ным и артил­ле­рий­ским огнём до осно­ва­ния. Бит­ва за Ста­лин­град дли­лась несколь­ко меся­цев, он не раз пере­хо­дил из рук в руки, и сте­ны здесь тоже сров­ня­ли с зем­лей. А те немно­гие, что оста­лись сто­ять, были бук­валь­но изре­ше­че­ны пуле­мёт­ным огнём. На цен­траль­ной пло­ща­ди лежа­ли раз­ва­ли­ны того, что рань­ше было боль­шим уни­вер­ма­гом. Он стал послед­ним опор­ным пунк­том окру­жён­ных фаши­стов. Имен­но здесь попал в плен фон Пау­люс, имен­но здесь ста­ло ясно, что оса­да завершилась».

Несмот­ря на пол­ное раз­ру­ше­ние, в горо­де жили люди. Стейн­бек пишет:

«Что самое уди­ви­тель­ное — эти руи­ны не пусто­ва­ли. Под зава­ла­ми нахо­ди­лись под­ва­лы и щели, в кото­рых жило мно­же­ство людей. До вой­ны Ста­лин­град был боль­шим горо­дом с мно­го­квар­тир­ны­ми дома­ми, а теперь их не ста­ло, за исклю­че­ни­ем новых домов на окра­и­нах. Но ведь люди долж­ны были где-то жить — вот они и жили в под­ва­лах домов, в кото­рых рань­ше были их квартиры».

Неко­то­рые из мест­ных жите­лей, кто оста­вал­ся в горо­де во вре­мя мно­го­ме­сяч­ных боёв, тро­ну­лись рас­суд­ком. Об одной из таких деву­шек Стейн­бек упо­ми­нал в книге:

«Перед гости­ни­цей, пря­мо под наши­ми окна­ми, была неболь­шая помой­ка, куда выбра­сы­ва­ли кор­ки от дынь, кости, кар­то­фель­ную кожу­ру и про­чее. В несколь­ких мет­рах от этой помой­ки вид­нел­ся неболь­шой хол­мик с дырой, похо­жей на вход в нор­ку сус­ли­ка. И каж­дый день рано утром из этой норы выпол­за­ла девоч­ка. У неё были длин­ные босые ноги, тон­кие жили­стые руки и спу­тан­ные гряз­ные воло­сы. Из-за мно­го­лет­не­го слоя гря­зи она ста­ла тём­но-корич­не­вой. Но когда эта девоч­ка под­ни­ма­ла голо­ву… У неё было самое кра­си­вое лицо из всех, кото­рые мы когда-либо видели…

Она совер­шен­но не напо­ми­на­ла сла­бо­ум­ную, у неё было лицо вполне нор­маль­но­го чело­ве­ка. В кош­ма­ре сра­же­ний за город с ней что-то про­изо­шло, и она нашла покой в забы­тьи. Сидя на кор­точ­ках, она подъ­еда­ла арбуз­ные кор­ки и обса­сы­ва­ла кости из чужих супов. Часа за два пре­бы­ва­ния на помой­ке она нае­да­лась, а потом шла в сор­ня­ки, ложи­лась и засы­па­ла на солнце».

Завер­ши­лось путе­ше­ствие посе­ще­ни­ем Гру­зии и её чер­но­мор­ско­го побе­ре­жья. Здесь рас­по­ла­га­лись мно­го­чис­лен­ные сана­то­рии и дома отды­ха, мага­зи­ны и ресто­ра­ны были пол­ны все­ми вида­ми про­дук­тов. Одна­ко Стейн­бек при­хо­дит к выво­ду, что всё это изоби­лие доступ­но лишь пар­тий­ным чинов­ни­кам, гене­ра­лам, писа­те­лям, арти­стам и их род­ствен­ни­кам. Обыч­ные же люди живут в нище­те, как и в дру­гих реги­о­нах страны.

В целом же «Рус­ский днев­ник» — цен­ней­ший источ­ник о жиз­ни в после­во­ен­ном СССР. Автор пишет толь­ко о том, что видел соб­ствен­ны­ми гла­за­ми, сосре­до­та­чи­ва­ет­ся на том, что вол­но­ва­ло его само­го и его чита­те­лей. А опуб­ли­ко­ван­ные в кни­ге фото­гра­фии Робер­та Капы дают нагляд­ное пред­став­ле­ние о том, что всё напи­сан­ное — правда.

---

Читай­те так­же «Пре­зи­дент де Голль в СССР: визит 1966 года».