Девяностые как великое замыкание: неснятые фильмы Александра Клименко

Пар­тий­ные кан­ни­ба­лы, лес­би­ян­ки-ама­зон­ки, рим­ские леги­о­не­ры, сек­тан­ты, эсэсов­цы и мутан­ты, сра­жа­ю­щи­е­ся на руи­нах циви­ли­за­ции под акком­па­не­мент груп­пы «На-На», — всё сме­ша­лось после рас­па­да СССР. По край­ней мере, имен­но таким этот про­цесс пред­став­лял Алек­сандр Кли­мен­ко — режис­сёр одно­го из самых гран­ди­оз­ных филь­мов 90‑х — «Вели­кое замы­ка­ние, или Детонатор».

Пер­вое пост­со­вет­ское деся­ти­ле­тие было вре­ме­нем вопло­ще­ния самых сме­лых заду­мок, будь то мас­штаб­но-эро­ти­че­ская экра­ни­за­ция Апу­лея или анти­уто­пи­че­ский бое­вик по кни­гам бра­тьев Стру­гац­ких. Из-за тоталь­но­го кри­зи­са кино­ин­ду­стрии день­ги на столь круп­ные про­ек­ты иска­ли через финан­со­вые пира­ми­ды или мафию, а это пре­вра­ща­ло любые съём­ки в очень рис­ко­ван­ную затею.

Глеб Сеге­да свя­зал­ся с режис­сё­ром Алек­сан­дром Кли­мен­ко, что­бы узнать о новой вер­сии «Дето­на­то­ра», несня­том куль­то­вом кино, сво­бо­де твор­че­ства, цен­зу­ре при капи­та­лиз­ме и смер­ти искусства.

---

— Алек­сандр, как вы при­шли в кино?

— Я учил­ся во ВГИ­Ке, рабо­тал на теле­ви­де­нии в музы­каль­ной редак­ции. Поз­же мы с дру­зья­ми орга­ни­зо­ва­ли одну из пер­вых ком­мер­че­ских сту­дий в 80‑х годах и реши­ли снять фильм.

— «Вели­кое замы­ка­ние, или Дето­на­тор» — ваш пер­вый пол­но­мет­раж­ный проект?

— До него я ещё снял дет­ский фильм Global Forest. Перед самым рас­па­дом СССР мы с Рола­ном Быко­вым созда­ли центр. Аме­ри­кан­цы при­е­ха­ли и пред­ло­жи­ли снять кино, им нужен был режис­сёр имен­но из Рос­сии. Ролан отдал про­ект мне. Я снял и забыл о нём, потом мне рас­ска­за­ли, что я стал чле­ном аме­ри­кан­ской кино­ака­де­мии и приз какой-то там полу­чил. Кста­ти, в этом филь­ме даже Ель­цин сыграл.

— Как он туда попал?

— Я был зна­ком с ним, вме­сте выпи­ва­ли в теат­ре. Он тогда был в пол­ной зад­ни­це, ещё будучи депу­та­том. Вышел на Крас­ную пло­щадь воз­ла­гать вен­ки Лени­ну. А у меня как раз там были съём­ки. Я на ходу при­ду­мал сце­ну и вклю­чил его в фильм. Вот такой анекдот.

— На какие день­ги снят «Дето­на­тор»?

— Цели­ком на свои. С 1988 года полу­чить гос­фи­нан­си­ро­ва­ние было уже почти невоз­мож­но. В то вре­мя я сни­мал мно­го музы­каль­ных и реклам­ных кли­пов в Рос­сии и за рубе­жом, для «Чара-бан­ка», «Тех-Инве­ста», «Инте­ко». Так что сред­ства были.

— Сего­дня «Дето­на­тор» уже обре­та­ет куль­то­вый ста­тус само­го безум­но­го филь­ма 90‑х.

— Вы, ско­рее все­го, виде­ли не мой VHS-вари­ант. Это пол­ная чушь — блед­ное подо­бие мое­го филь­ма. Для съё­мок мы созда­ли ком­па­нию «Рус­ское кино». С одной сто­ро­ны, у меня были дру­зья из спец­на­за КГБ, а с дру­гой — бан­ди­ты, кото­рые тоже быв­шие спец­на­зов­цы. Фильм сни­ма­ли во вре­мя рас­па­да Совет­ско­го Сою­за — летом 1991 года, а зимой 1992 года закон­чи­ли. Но потом я раз­ру­гал­ся со сво­и­ми парт­нё­ра­ми и ушёл, а они без мое­го ведо­ма сде­ла­ли эту вер­сию. Я узнал об этом, уже когда появил­ся интер­нет, но там, по сути, чер­но­вой вари­ант, почти без всей заду­ман­ной графики.

— Что не вошло в эту версию?

— Мой фильм был более насы­щен­ным и фило­соф­ским. В плане гра­фи­ки там как мини­мум был про­лёт над хра­мом Васи­лия Бла­жен­но­го и Мил­ляр выез­жал на оле­нях из Спас­ской баш­ни. Даль­ше каме­ра под­ни­ма­лась над Крем­лём и вокруг про­сти­ра­лась Тунд­ра. То есть в фина­ле ока­зы­ва­лось, что герой попал в оче­ред­ной парал­лель­ный мир. Частич­но это вошло в мой клип на пес­ню Вади­ма Казаченко.

Пару лет назад мою вер­сию нашли в Белых Стол­бах и оциф­ро­ва­ли. Я ещё не успел посмот­реть её, надо выяс­нить, в каком она качестве.

— Есть ли шанс, что эту вер­сию реани­ми­ру­ют и пока­жут на боль­шом экране?

— Я думаю об этом, но, ска­жу вам чест­но, я не верю в кино. Зани­ма­юсь им ради шут­ки. Это даже не зара­бо­ток, а, ско­рее, спо­соб понять, зачем я существую.

— Фильм пере­пол­нен сме­лы­ми обра­за­ми и ярким сим­во­лиз­мом. Замет­но стрем­ле­ние уме­стить всё и сразу.

— Сце­на­рий я напи­сал за два года до съё­мок, фак­ти­че­ски пред­ска­зав рас­пад Совет­ско­го Сою­за. В «Дето­на­то­ре» речь идёт о парал­лель­ном мире, кото­рый как бы игра­ет в насто­я­щий мир. Мы видим, что чело­ве­че­ство суб­ли­ми­ро­ва­лось в нечто одно­род­ное, а куль­ту­ра ста­ла цели­ком пара­зи­тар­ной. Как и в филь­ме, сего­дня люди поро­ди­ли мир, кото­рый игра­ет в чело­ве­че­ство. Как ребё­нок повто­ря­ет за взрос­лы­ми, так и мы под­ра­жа­ем про­шлым поко­ле­ни­ям. Когда я пока­зал фильм Бори­су Стру­гац­ко­му, он ска­зал: «Слу­шай, это уже какая-то новая фантастика».

— Мир вос­со­здан­ной реаль­но­сти — симу­ля­ция, как в «Мат­ри­це»?

— В «Мат­ри­це» реаль­ность созда­на под опре­де­лён­ные цели. Здесь же чело­ве­че­ство ниче­го не про­из­во­дит. Если рас­смат­ри­вать пла­сты чело­ве­че­ской пси­хи­ки, то самая выс­шая ста­дия — это спо­соб­ность быть совре­мен­ни­ком в нрав­ствен­ном и духов­ном росте. Об этом и была исто­рия. Но фильм обкром­са­ли, изме­ни­ли монтаж.

У меня есть мысль дори­со­вать гра­фи­ку к нему. Я ведь худож­ник по спе­ц­эф­фек­там. И, воз­мож­но, сто­ит доснять финал. У меня была идея сце­ны, где герой ока­зы­ва­ет­ся в боль­нич­ной пала­те и рас­ска­зы­ва­ет всё про­изо­шед­шее вра­чу. Тот при­гла­ша­ет ино­стран­но­го пси­хи­ат­ра — откры­ва­ет­ся дверь и захо­жу я.

— Учи­ты­вая, что в филь­ме вы игра­е­те анта­го­ни­ста Рому­ла, кото­ро­го уби­ва­ют в фина­ле, полу­ча­ет­ся пря­мо-таки пеле­вин­ское сме­ше­ние реальностей.

— Да, это всё отту­да — из 90‑х.

— Мож­но наив­ный вопрос: в чём смысл сце­ны с пада­ю­щим с неба трол­лей­бу­сом в нача­ле «Дето­на­то­ра»? И как это было снято?

— Кран выта­щи­ли в воду на мель, где-то под Сева­сто­по­лем. Я взял спи­сан­ный трол­лей­бус для съё­мок, потом вер­нул уже поко­рё­жен­ным от взры­ва. Как ока­за­лось, этот трол­лей­бус мно­го лет сто­ял у Музея рево­лю­ции на Горь­ко­го, ныне Твер­ская. Вот как инте­рес­но полу­чи­лось: в 1991 году мы сни­ма­ли пада­ю­щий трол­лей­бус, кото­рый ока­зал­ся свя­зан с революцией.

— Где вы доста­ли насто­я­щий воен­ный эсми­нец, по кото­ро­му бега­ли амазонки?

— Это сто­ро­же­вик, кото­рый охра­нял Гор­ба­чё­ва за три дня до Пут­ча. Я спас карье­ру коман­ди­ра капи­та­на вто­ро­го ран­га это­го кораб­ля. Раи­са Мак­си­мов­на уви­де­ла в бинокль, что по бор­ту бега­ют голые бабы, и коман­ди­ра поса­ди­ли под домаш­ний арест на всё вре­мя Пут­ча. После Пут­ча всех уво­ли­ли, а он остал­ся слу­жить как сопротивленец.

— Как полу­чи­лось, что в деко­ра­ци­ях филь­ма сня­ли клип на пес­ню «Фаи­на» груп­пы «На-На»?

— Садаль­ский при­вёл ко мне Бари Али­ба­со­ва — он рас­ска­зал про свою новую груп­пу и пред­ло­жил снять клип. У меня оста­ва­лась боби­на сво­бод­ной плён­ки, я снял выступ­ле­ние и наре­зал фраг­мен­тов из филь­ма. Потом клип вез­де успеш­но пока­зы­ва­ли, а Гас­па­рян в «Мос­ков­ском ком­со­моль­це» напи­сал, что Кли­мен­ко сде­лал пер­вый музы­каль­ный порноклип.

Парал­лель­но я слу­жил в спец­на­зе, а после ещё зани­мал­ся с труд­ны­ми детьми и сле­дил за ЦК ком­со­мо­ла. Поэто­му даже после пере­строй­ки про­блем с зака­за­ми не было. Ведь все мил­ли­о­не­ры 90‑х — это быв­шие сек­ре­та­ри гор­ко­мов, нар­ко­мов. Я уже при­вык сни­мать что-то не под сво­ей фами­ли­ей, надо же на что-то жить.

— Какие музы­каль­ные кли­пы вы ещё снимали?

— Мне нра­вят­ся кли­пы тех лет для Каза­чен­ко, Лещенко.

— Гуля­ю­щее по Сети видео со сце­на­ми из ваше­го филь­ма «Оби­та­е­мый ост­ров» как раз закан­чи­ва­ет­ся кли­пом к песне Льва Лещен­ко «Кру­же­ва».

— Вер­но. Кста­ти, он там лета­ет на насто­я­щем истре­би­те­ле. Пом­ню, я тогда опоз­дал на съём­ку, а он при­е­хал рань­ше — его поса­ди­ли в «Тан­дем» и устро­и­ли ему 4G. Лёва — чуд­ный, он сидел там в 40-гра­дус­ный мороз в лёт­ном ком­би­не­зоне. Надо было создать ощу­ще­ние полё­та. У меня тогда гене­рал и пол­ков­ник рабо­та­ли осве­ти­те­ля­ми. Гене­рал гово­рит: «Дей­стви­тель­но похо­же на пере­груз­ку в кабине». А дело было в том, что Лещен­ко про­сто дро­жал от холода.

— Из «Оби­та­е­мо­го ост­ро­ва» досту­пен толь­ко деся­ти­ми­нут­ный ролик. Сам фильм сохранился?

— Сце­на­рий по «Оби­та­е­мо­му ост­ро­ву» мы с Бори­сом Стру­гац­ким заду­ма­ли, когда пили коньяк в Доме твор­че­ства име­ни Репи­на. Запу­сти­ли съём­ки, я снял кучу мате­ри­а­лов, трю­ко­вых сцен. У меня появил­ся спон­сор, кото­рый вло­жил день­ги в про­ект. Но потом он про­сто исчез, обна­ли­чил под это дело день­ги и сбе­жал из стра­ны. Там была куча звёзд: Гар­ка­лин, Пет­рен­ко, Жар­ков, Лива­нов. И думаю, что по трю­кам я Бон­дар­чу­ка обо­шёл, пусть он на меня не оби­жа­ет­ся. У Феди там пыш­ная гра­фи­ка, а у меня всё сня­то вживую.

 

— То есть фильм цели­ком так и не сня­ли? В Кан­нах вашей рабо­те даже дали пре­мию за «Луч­ший трюк».

— Ролик с трю­ка­ми я смон­ти­ро­вал, что­бы най­ти день­ги, но это был 1994 год, тогда обва­ли­лось вооб­ще всё. Спон­сор про­пал, а что­бы най­ти ново­го ведь надо ходить, про­сить, раз­го­ва­ри­вать, но я лени­вый. Такие про­ек­ты, как «Дето­на­тор», «Оби­та­е­мый ост­ров», «Золо­той осёл», мне наи­бо­лее близ­ки, но ни один не состо­ял­ся. Хотя я даже рад это­му, глав­ное — придумать.

— «Золо­той осёл» — это экра­ни­за­ция антич­но­го рома­на Апулея?

— Да, я начи­нал писать сце­на­рий на его осно­ве ещё в 1979 году во ВГИ­Ке. Съём­ки нача­лись толь­ко в 1995 году. У меня были рос­кош­ные деко­ра­ции древ­не­гре­че­ско­го горо­да, костю­мы, актё­ры — Курав­лёв, Колес­ни­ков. Я сде­лал рекла­му для «Тех-Инве­ста», они вло­жи­лись в фильм. Но потом ока­за­лось, что это была армян­ская мафия — они собра­ли пира­ми­ду, взя­ли у людей день­ги и исчезли.

— В газе­тах фильм пре­под­но­си­ли как оте­че­ствен­ный ответ «Кали­гу­ле» Тин­то Брас­са, а жур­на­ли­сты писа­ли о неви­дан­ных сек­су­аль­ных извращениях.

— У нас было 120 обна­жён­ных тел в кад­ре! Актрис собра­ли за один день по модель­ным агент­ствам и служ­бам зна­комств. Толь­ко этот шабаш ведьм я и успел снять. Потом нача­лась осень, зимой я соби­рал­ся сни­мать в пави­льоне. В фина­ле долж­но было про­изой­ти извер­же­ние вул­ка­на, и герой плыл бы по лаве на щите, буд­то на дос­ке для сёр­фин­га. Он под­хва­ты­вал свою Фати­ду, а Вене­ра тону­ла в лаве. Послед­ние сце­ны — гора, ябло­не­вое дере­во, сто­ит Луций с бере­мен­ной Фати­дой, а мимо них на осле про­ез­жа­ет Хри­стос. Сво­е­го рода завер­ше­ние античности.

— А кто в роли Христа?

— Не важ­но, нашли бы кого-нибудь. Себе я при­ду­мал роль мага, кото­рый ожив­ля­ет тру­пы. Юпи­те­ра дол­жен был играть борец Вла­ди­мир Тур­чин­ский. На роли я пла­ни­ро­вал взять моих дру­зей актё­ров — Гар­ка­ли­на, Курав­лё­ва. Я тут недав­но нашёл про­бы, Курав­лёв там вытво­ря­ет такой разврат.

То же самое было с моим дет­ским сери­а­лом «При­клю­че­ния Сол­ныш­ки­на». Там игра­ли Армен Джи­гар­ха­нян, Любовь Соко­ло­ва, Вале­рий Гар­ка­лин, Вяче­слав Гри­шеч­кин. В 1998 году сно­ва слу­чил­ся обвал и день­ги рез­ко закон­чи­лись. В ито­ге смон­ти­ро­ва­ли как попа­ло, пото­му что сни­ма­ли не линей­но, а по сценам.

— Как вы счи­та­е­те, 90‑е дей­стви­тель­но были вре­ме­нем твор­че­ской свободы?

— Если срав­ни­вать, то сво­бо­де твор­че­ства в СССР иные стра­ны мог­ли толь­ко поза­ви­до­вать. В ЦК дали Тар­ков­ско­му воз­мож­ность пере­снять «Стал­ке­ра». Сей­час тако­го никто не поз­во­лил бы. В дру­гих слу­ча­ях иди­о­ты в пар­тии запре­ща­ли что-то по сво­ей при­хо­ти, но потом Бреж­нев видел и раз­ре­шал. Да, было мно­го про­блем, но сколь­ко шедев­ров сня­ли. А в 90‑е была анар­хия, не сво­бо­да. Худ­шая цен­зу­ра — это капи­та­лизм. Вспом­ни­те Гай­дая, Ряза­но­ва, Дане­лию — они гении, но всё сня­тое ими в 90‑е — пол­ный ноль.

— Но появ­ля­лись и новые талан­ты. Може­те кого-то выделить?

— В 90‑е мы ещё заста­ли шести­де­сят­ни­ков, они успе­ли научить нас. Поэто­му в тех филь­мах ещё было что-то ори­ги­наль­ное, напри­мер «Серп и Молот», «Дети чугун­ных богов». И, конеч­но, рабо­ты мое­го покой­но­го дру­га Лёш­ки: «Брат», «Про уро­дов и людей», «Замок» по Кафке.

— Вы рабо­та­ли с Балабановым?

— Он меня часто звал сни­мать­ся, но актёр­ство­вать мне не хоте­лось. Мы как-то сиде­ли с ним на фести­ва­ле под Сверд­лов­ском, гово­ри­ли о каком-то филь­ме. Я под­ки­нул ему идею с фра­зой «В чём сила, брат?». Это из Еван­ге­лия. А вооб­ще, фести­ва­ли — это же сплош­ная пьян­ка, тогда пили по-чёр­но­му. Я и забыл об этом, а он потом ска­зал, что взял эту фра­зу в фильм. Так ока­за­лось, что я немно­го при­ча­стен к сце­на­рию «Бра­та».

— Вы ска­за­ли, что не вери­те в кино. На совре­мен­ных режис­сё­ров тоже нет надежды?

— Послед­нее, что меня пора­зи­ло, это фильм Таран­ти­но о смер­ти Голливуда.

— «Одна­жды… в Голливуде»?

— Нет, «Убить Бил­ла». Там встре­ча­ют­ся и сме­ши­ва­ют­ся филь­мы всех жан­ров Запа­да и Восто­ка. Рань­ше я ходил на ММКФ, очень нра­ви­лось корей­ское, китай­ское кино, но сей­час они сами ста­ли Гол­ли­ву­дом. Об этом, кста­ти, и «Дето­на­тор». А Бала­ба­нов был хит­рый, стал под­ра­жать Таран­ти­но. Посто­ян­но толь­ко про это и раз­го­ва­ри­вал. Но сей­час и у Бала­ба­но­ва появил­ся культ, чего я сам боюсь. Боюсь гордыни.

В моло­до­сти я тан­це­вал в бале­те — два мет­ра роста, здо­ро­вен­ный выма­хал, при­хо­ди­лось играть демо­нов или Дон Кихо­тов. Были фана­ты, кото­рые перед подъ­ез­дом писа­ли моё имя. Каж­дый день вся квар­ти­ра была в цве­тах, кото­рые уми­ра­ли на моих гла­зах. До сих пор не пере­но­шу сре­зан­ные цве­ты. Потом я повре­дил ноги, занял­ся фех­то­ва­ни­ем, и меня сра­зу же забы­ли. Вот что такое сла­ва — спо­соб делать баб­ки на гром­ких име­нах, а искус­ство — навя­зан­ный штамп.

— Тем не менее вы до сих пор снимаете.

Меня пери­о­ди­че­ски зовут делать кино, но мне это неин­те­рес­но. Мы с женой уже 20 лет дела­ем автор­скую про­грам­му «Шедев­ры ста­ро­го кино» на кана­ле «Куль­ту­ра». Сни­ма­ем цик­лы про мей­ер­холь­дов­цев, мха­тов­цев, вах­тан­гов­цев. Мне инте­рес­на эта стра­на и её исто­рия — она уни­каль­на. Про­грам­ма идёт каж­дую пят­ни­цу — у нас самый высо­кий рей­тинг. А боль­шие про­ек­ты, кото­рые я хотел бы сни­мать, про­дю­се­рам не нуж­ны. Так что я луч­ше сде­лаю теле­спек­такль в фор­ма­те кино. Напри­мер, про мою поста­нов­ку «Длин­но­но­гая и нена­гляд­ный» все дума­ют, что это боль­шой фильм, а он снят в двух объ­ек­тах за четы­ре дня.

Мне пред­ла­га­ли запу­стить канал, но я уже стар для это­го. К тому же непо­нят­но, с кем рабо­тать, сей­час боль­шой дефи­цит спе­ци­а­ли­стов. Неко­то­рое вре­мя я был рек­то­ром Инсти­ту­том наци­о­наль­но­го теле­ви­де­ния — там не учи­ли, толь­ко день­ги бра­ли. Поэто­му сего­дня мы видим по ТВ сплош­ной повтор и секонд-хенд.

— В 2019 году вы выпу­сти­ли укра­ин­ский мульт­фильм «Кла­ра и вол­шеб­ный дра­кон» — тоже про­дю­сер­ский проект?

— Об этом даже гово­рить не хочет­ся. Я счи­таю, что искус­ство — это такие же ненуж­ные вещи, как спорт или армия. Гово­рю это как чем­пи­он Евро­пы по фех­то­ва­нию и быв­ший спец­на­зо­вец. Я, к сожа­ле­нию, уби­вал как снай­пер-стре­лок; как спортс­мен я сей­час рас­пла­чи­ва­юсь болью в ногах, все мои кол­ле­ги про­фес­си­о­наль­ном спор­те — кале­ки; а искус­ство — это гор­ды­ня. Чело­век дол­жен про­сто петь или рисо­вать для себя, но не зара­ба­ты­вать на этом.

— Вы ещё и рисуете?

— В каких-то музе­ях висят мои кар­тин­ки, но в живо­пись после фото­гра­фии тоже уже не верит­ся. В нача­ле XX века были попыт­ки: Дали, Пикассо, Мале­вич. С «Чёр­ным квад­ра­том» всё и закончилось.

— На каких про­ек­тах вы рабо­та­ли в моло­до­сти как художник?

— Пер­вой моей юно­ше­ской рабо­той был «Соля­рис». Оке­ан отту­да снят в моём тазу. В 13–14 лет я часто бывал на кино­сту­дии Горь­ко­го. Друг отца был дирек­то­ром Вто­ро­го твор­че­ско­го объ­еди­не­ния, так я и сту­со­вал­ся. А вооб­ще я одним из пер­вых начал исполь­зо­вать ком­пью­тер­ную гра­фи­ку, но до сих пор не знаю, как ком­пью­тер вклю­ча­ет­ся, мне при­выч­нее карандашиком.

У меня был заме­ча­тель­ный друг — ещё один гени­аль­ный режис­сёр — Элем Кли­мов. Когда он соби­рал­ся сни­мать экра­ни­за­цию по «Масте­ру и Мар­га­ри­те», я помо­гал рисо­вать рас­кад­ров­ку. Но этот про­ект тоже не состоялся.

Недав­но ребя­та с ГТРК в рам­ках пере­да­чи меня попро­си­ли под­де­лать кар­ти­ну. Пока­за­ли резуль­тат спе­ци­а­ли­стам — те ска­за­ли, что это под­лин­ник. Ещё в 80‑х у меня была мастер­ская, где я под­де­лы­вал кар­ти­ны под ста­ри­ну и про­да­вал ино­стран­цам. Жить-то надо было на что-то. В той мастер­ской оби­тал один бомж-худож­ник, кото­рый рисо­вал паль­цем выдав­ли­вал из тюби­ка и раз­ма­зы­вал по хол­сту. Его кар­ти­ны никто не поку­пал. Он жил впро­го­лодь, веч­но пил, умер в 55 лет. Теперь в Москве сто­ит музей его име­ни — это был Ана­то­лий Зве­рев. Кста­ти, недав­но мой порт­рет в его испол­не­нии про­да­ли за какие-то бас­но­слов­ные день­ги. Если бы знал тогда, забрал бы к себе сра­зу. Хотя то, что сза­ди, мне неин­те­рес­но, гораз­до любо­пыт­нее, что впе­ре­ди. А кто стал совре­мен­ни­ком — тот не поте­ря­ет­ся в настоящем.

---

Читай­те так­же «Нашед­шие совет­ский хор­рор про обо­рот­ня и забы­тую коме­дию с Кара­чен­цо­вым: „Кто, если не мы?“»