«Писатель — это нелепое существо, которое черви едят дважды: сначала могильные, а потом библиотечные». Интервью с Павлом Крусановым

Лите­ра­тур­ный обо­зре­ва­тель VATNIKSTAN и писа­тель Вла­ди­мир Кова­лен­ко про­дол­жа­ет цикл интер­вью с дея­те­ля­ми оте­че­ствен­ной куль­ту­ры. На этот раз Вла­ди­мир пого­во­рил с Пав­лом Кру­са­но­вым — писа­те­лем, жур­на­ли­стом и кни­го­из­да­те­лем. Собе­сед­ни­ки обсу­ди­ли тен­ден­ции в рус­ской лите­ра­ту­ре и про­бле­мы книж­ной инду­стрии, так­же Павел Васи­лье­вич рас­ска­зал о выбо­ре твор­че­ской про­фес­сии, попыт­ке разо­брать­ся в импер­ском само­ощу­ще­нии и моло­до­сти в ком­па­нии Вик­то­ра Цоя и Май­ка Науменко.

— Сей­час мно­гих вол­ну­ет буду­щее рус­ской лите­ра­ту­ры. Каким вы види­те его в усло­ви­ях санкций?

— Если мы гово­рим о теку­щей рус­ской лите­ра­ту­ре, то санк­ции на неё ника­ко­го вли­я­ния не ока­зы­ва­ют. Лите­ра­ту­ра, конеч­но, вещь высо­ко­тех­но­ло­гич­ная, но здесь все козы­ри и ноу-хау у нас на руках — об этом поза­бо­ти­лись наши пред­ки, — так что отклю­чить рус­ско­го авто­ра от источ­ни­ка вдох­но­ве­ния и лишить его веще­ства вооб­ра­же­ния не по силам ни кол­лек­тив­но­му Запа­ду, ни миро­вой заку­ли­се, ни реп­ти­ло­и­дам, ни аннунакам.

Дру­гое дело, что совре­мен­ная рус­ская лите­ра­ту­ра сего­дня идей­но рас­ко­ло­та, и рас­кол этот носит вне­ли­те­ра­тур­ный харак­тер. Что-то похо­жее, но в более широ­ком мас­шта­бе, про­ис­хо­ди­ло в кон­це 20‑х — нача­ле 30‑х годов про­шло­го века: РАПП гро­мил попут­чи­ков, ЛЕФ гро­мил РАПП, попут­чи­ки гне­ва­лись за семей­ным обе­дом, но пуб­лич­но отмал­чи­ва­лись. Вопрос сто­ял так: кто на вер­ном пути, за кем буду­щее, кто боль­ше мате­ри-исто­рии ценен?

Сей­час махо­вик рас­кру­чи­ва­ет­ся в том же клю­че, дей­ству­ю­щие лица — либе­ра­лы, жду­ны, z‑поэты и z‑писатели. Сего­дня речь идёт о гло­баль­ной чист­ке лите­ра­тур­ной пло­щад­ки, и поле­ми­ка в СМИ порой при­об­ре­та­ет харак­тер пуб­лич­но­го доно­са. Сам я отно­шу себя к кон­сер­ва­тив­но­му лаге­рю — пепел Ново­рос­сии сту­чит в моём серд­це, — но при этом отдаю себе отчёт, что, если вокруг оста­нут­ся одни кон­сер­ва­то­ры, недол­го и заскучать.

— Дежур­ный вопрос моих интер­вью: как вам кажет­ся, мож­но ли отме­нить рус­скую культуру?

— Вопрос, похо­же, рито­ри­че­ский. Аме­ри­ка не заме­тит Рож­де­ства, если выклю­чит Чай­ков­ско­го. Запад­ная лите­ра­ту­ра, сохра­няя остро­ту сло­ва, поте­ря­ет остро­ту зре­ния, если лишит­ся опти­ки боро­да­тых рус­ских писа­те­лей. Миро­вой худо­же­ствен­ный аван­гард утра­тит свою ико­ну, если вычерк­нет Мале­ви­ча. Евро­пей­ская куль­ту­ра насквозь про­пи­та­на вза­и­мо­вли­я­ни­я­ми, и рус­скую состав­ля­ю­щую ника­ки­ми щип­ца­ми отту­да уже не убрать.

Отме­ну куль­ту­ры при­ду­ма­ли недо­ум­ки, чьё полу­гра­мот­ное «я», к сожа­ле­нию, тоже пре­тен­ду­ет на все­лен­ское при­зна­ние. Не будем дуть в их скри­пу­чую дудочку.

— Какие тен­ден­ции в совре­мен­ной рус­ской лите­ра­ту­ре есть сей­час? Какие жан­ры попу­ляр­ны? Какие направ­ле­ния сохранятся?

— Совре­мен­ная рус­ская лите­ра­ту­ра пока ещё, хва­ла небе­сам, раз­но­на­прав­ле­на, хотя поля­ри­за­ция по упо­мя­ну­тым выше пара­мет­рам ста­но­вит­ся всё более вза­и­мо­не­тер­пи­мой. Что каса­ет­ся жан­ро­вых осо­бен­но­стей, то в пер­вом при­бли­же­нии тен­ден­ция видит­ся мне так. Поза­вче­ра у авто­ров в ходу был, так ска­зать, век­тор авто­фикшн, задан­ный ещё Лимо­но­вым. Это был очень соблаз­ни­тель­ный искус — ведь мно­гие все­рьёз пола­га­ют, что их жизнь насы­щен­на, уни­каль­на, инте­рес­на и совер­шен­но не похо­жа на жизнь сосе­да Викен­тия с пято­го эта­жа. Как пока­за­ла прак­ти­ка, это глу­бо­кое заблуж­де­ние. Похо­жа, ещё как похожа.

«Лимо­нов — кумир мил­ли­о­нов» — была в нуле­вые такая кри­чал­ка. Так пото­му и кумир, что стро­ил свою жизнь как аван­тюр­ный роман и не под­ме­нял живую кровь клюк­вен­ным соком. Срав­нить­ся с ним по это­му пара­мет­ру может раз­ве что Прилепин.

В лите­ра­тур­ном вче­ра неждан­но-нега­дан­но вос­тре­бо­ван­ным сде­лал­ся жанр исто­ри­че­ско­го рома­на. Вспом­ним Водо­лаз­ки­на, того же При­ле­пи­на с «Оби­те­лью», Зам­ше­ва с «Кон­церт­мей­сте­ром», Ето­е­ва с рома­ном «Я буду все­гда с тобой», Боя­шо­ва с «Бан­су» и «Моро­сом», Алек­сея Ива­но­ва… Ого­во­рюсь, речь не о худо­же­ствен­но­сти, не о про­ры­ве в небе­са сим­во­ли­че­ско­го, не о каче­стве тек­ста, а все­го лишь о жан­ро­вых тенденциях.

Если поза­вче­раш­ний и вче­раш­ний день рас­смат­ри­вать как тезу и анти­те­зу, то сего­дня в каче­стве ито­га, как мнит­ся мне, дол­жен воз­об­ла­дать син­тез. Ров­но по заве­ту Геге­ля. Изви­ни­те мне мой мел­ко­бур­жу­аз­ный опти­мизм. То есть исто­ри­че­ский роман дол­жен полу­чить выход в совре­мен­ность — не алле­го­ри­че­ски, а непосредственно.

При­ме­ром тако­го син­те­за может слу­жить роман Синиц­кой «Хро­ни­ка Гор­ба­то­го», а так­же роман Чер­но­жу­ко­вой и Вере­тен­ни­ко­ва «Част­ные слу­чаи нена­ви­сти и люб­ви». Если кому-то инте­рес­но осед­лать тен­ден­цию — про­чи­тай­те и пой­мё­те, о чём речь. Это, так ска­зать, стол­бо­вой хай-вей, если тако­вой вооб­ще суще­ству­ет в лите­ра­ту­ре. Что каса­ет­ся осталь­ных жан­ров, то они тоже живы и с той или иной мерой успе­ха вопло­ще­ны в совре­мен­ной оте­че­ствен­ной литературе.

— А как живёт в наше неспо­кой­ное вре­мя ваше изда­тель­ство «Лим­бус Пресс»?

— Живёт — хлеб жуёт. В том смыс­ле, что живы, но не до жиру. На чём санк­ции ска­за­лись, так это на поли­гра­фи­че­ском про­из­вод­стве — обо­ру­до­ва­ние импорт­ное, рас­ход­ные мате­ри­а­лы импорт­ные, химия для отбе­ли­ва­ния бума­ги и та импорт­ная. Про­бле­мы поне­мно­гу реша­ют­ся, но лихо­рад­ка в инду­стрии ещё чув­ству­ет­ся. Цены под­ня­лись, кни­га ста­ла доро­же, а она и без того была не дешёвой.

— А что бы вы хоте­ли поме­нять в совре­мен­ной книж­ной индустрии?

— Ста­тус кни­ги. Высо­чай­шим пове­ле­ни­ем кни­гу сле­ду­ет при­рав­нять к това­рам пер­вой необ­хо­ди­мо­сти, как хлеб и моло­ко, — при­рав­нять, уста­но­вить пото­лок цен и обес­пе­чить реа­ли­за­цию кни­ги по этой щадя­щей цене на всей тер­ри­то­рии Рос­сии. А сле­ду­ю­щим ука­зом, хоть это и не наш метод, надо бы учре­дить пор­ку чита­те­ля за вет­ре­ность, блуд и нера­ди­вость. Чита­тель, эта рас­пут­ная бес­тия, вез­де, где толь­ко мож­но, изме­ня­ет кни­ге — то с сери­а­лом, то с соц­се­тя­ми, то с ком­пью­тер­ной игрушкой.

Отно­ше­ния «чита­тель — кни­га» долж­ны иметь своё эти­че­ское осно­ва­ние, закреп­лён­ное в граж­дан­ском пра­ве, и нару­ше­ние эти­ки этих отно­ше­ний сле­ду­ет пре­се­кать самым реши­тель­ным обра­зом. Ведь кни­га — вещь напо­ло­ви­ну оду­шев­лён­ная, почти суще­ство. Неко­то­рые кни­ги — даже боль­ше, чем наполовину.

— Раз такая магия кро­ет­ся в кни­ге, то поче­му вы реши­ли, что буде­те зани­мать­ся лите­ра­ту­рой? Как про­изо­шёл этот выбор?

— Я с дет­ства счи­тал лите­ра­ту­ру вол­шеб­ством. Отве­чая на подоб­ные вопро­сы, я уже гово­рил об этом: в моём пред­став­ле­нии лите­ра­ту­ра — пря­мая наслед­ни­ца магии. Вер­баль­ной магии, магии закля­тия. Толь­ко дело в том, что талант­ли­вая кни­га, несу­щая в себе подоб­ное закля­тие, пре­об­ра­жа­ет мир не сна­ру­жи, а внут­ри нас. А пре­об­ра­зив­шись на неко­то­рое вре­мя сами, мы и мир вокруг себя спо­соб­ны чуточ­ку пре­об­ра­зить. Раз­ве не соблаз­ни­тель­но вла­деть таким вол­шеб­ством? Ниче­го уди­ви­тель­но­го, что люди бро­са­ют­ся в лите­ра­ту­ру, как в омут.

— Ваша пер­вая кни­га была опуб­ли­ко­ва­на, когда вам было око­ло трид­ца­ти. Вас не затруд­нит опи­сать чув­ства и эмо­ции, кото­рые вы тогда испытали?

— Мне было тогда два­дцать восемь. Я ощу­щал жгу­чее нетер­пе­ние — едва не чесал­ся. Мне каза­лось, что непре­мен­но что-нибудь вред­ное про­изой­дёт, закли­нит какие-то шесте­рён­ки в печат­ном стан­ке, рас­сып­лет­ся набор — тогда ещё были набор­ные шриф­ты, тех­ни­ка высо­кой печа­ти, — сго­рит к чер­тям соба­чьим типо­гра­фия и кни­га нико­гда не вый­дет в свет.

Сло­вом, у меня нет такой чёр­ной крас­ки, что­бы изоб­ра­зить состо­я­ние это­го ожи­да­ния. Как нет и такой золо­той крас­ки, что­бы опи­сать своё лико­ва­ние, когда я всё-таки взял кни­гу в руки. Впро­чем, со вре­ме­нем, с выхо­дом сле­ду­ю­щих книг, эти ощу­ще­ния при­туп­ля­ют­ся или вовсе нас покидают.

— Есть утвер­жде­ние, что совре­мен­ные писа­те­ли совсем не похо­жи на преды­ду­щие поко­ле­ния. Вы види­те в совре­мен­ных поко­ле­ни­ях пере­кли­ка­ние с вами? Или боль­ше раз­но­го, чем одинакового?

— У них ведь тоже есть душа. Когда я уви­жу поко­ле­ние без души, воз­мож­но, ваш вопрос обре­тёт смысл. Сло­вом, я не нахо­жу ника­ких прин­ци­пи­аль­ных раз­ли­чий. Если кто-то из совре­мен­ных писа­те­лей так и дума­ет, то это пустое обо­льще­ние молодости.

А у моло­до­сти перед зре­ло­стью лишь одно пре­иму­ще­ство — она дума­ет, что у неё всё впе­ре­ди. Зача­стую это тоже пустое обо­льще­ние. Обща­ясь с теми моло­ды­ми и ода­рён­ны­ми писа­те­ля­ми, с кото­ры­ми сво­дит меня жизнь, я не испы­ты­ваю ника­ко­го тре­вож­но­го чув­ства недо­по­ни­ма­ния. Наде­юсь, они тоже.

— А как про­хо­ди­ла ваша молодость?

— Бур­но, не все­гда чисто­плот­но, зача­стую отча­ян­но и бес­смыс­лен­но весело.

— Кон­кре­ти­зи­рую: вы може­те рас­ска­зать про вашу моло­дость в музы­каль­ном андеграунде?

— Теперь это труд­но себе пред­ста­вить, но в нача­ле 80‑х музы­ка была тем, чем сей­час явля­ет­ся поли­ти­ка. И даже боль­ше. Музы­ка про­пи­ты­ва­ла всю нашу жизнь насквозь. А сколь­ко было музы­каль­ных суб­куль­тур! Пан­ки, метал­ли­сты, роке­ры… Музы­ка была опо­зна­ва­тель­ной мет­кой «свой-чужой». Ска­жи мне, что ты слу­ша­ешь, и я ска­жу, кто ты. Так, примерно.

Я тоже был захва­чен этим водо­во­ро­том — играл, пел, сочи­нял пес­ни, высту­пал на под­поль­ных сей­ше­нах и квар­тир­ни­ках. Был чле­ном Ленин­град­ско­го рок-клу­ба. Полу­чал приз зри­тель­ских сим­па­тий как луч­ший бас-гита­рист сезо­на. Герои рус­ско­го рока — это была моя есте­ствен­ная сре­да: Майк Нау­мен­ко справ­лял свою сва­дьбу в моей квар­ти­ре, Свин орал в откры­тое окно пес­ни так, что про­хо­жие, под­жав уши, огля­ды­ва­лись, Цой играл на две­на­дца­ти­струн­ной акустике…

Но музы­ка в том изво­де, в каком мы её зна­ли, была всё-таки во мно­гом кол­лек­тив­ным твор­че­ством. Мне же с года­ми всё боль­ше хоте­лось отве­чать за всё само­му и по выс­шей мере ответ­ствен­но­сти. Веро­ят­но, поэто­му музы­ку и сме­ни­ла лите­ра­ту­ра — там за каж­дую бук­ву отве­ча­ешь ты и толь­ко ты.

— Ваша самая зна­ме­ни­тая кни­га «Укус анге­ла» явля­ет­ся кано­ном мисти­че­ской лите­ра­ту­ры. Как вы её писа­ли? Как шли к этой кни­ге? Что побу­ди­ло её написать?

— Девя­но­стые — пик демо­кра­ти­че­ско­го сло­во­бе­сия. Кто застал, пом­нит эти неле­пые при­зы­вы к пока­я­нию стра­ны за свои импер­ские инстинк­ты, рас­тас­ки­ва­ние по кар­ма­нам насле­дия СССР и банк­рот­ство заво­дов и фаб­рик, эту при­ва­ти­за­цию недр, эту борь­бу за неотъ­ем­ле­мое пра­во пле­вать на исто­рию дер­жа­вы, выво­ра­чи­вать наизнан­ку исти­ну и мочить­ся в углах обще­го дома.

Идти про­тив это­го зна­чи­ло идти про­тив тече­ния. Это был не толь­ко граж­дан­ский, это был ещё и худо­же­ствен­ный жест. Мне не нра­ви­лось про­ис­хо­дя­щее, я пошёл. Пошёл там, где имел такую воз­мож­ность — на поле сим­во­ли­че­ско­го. Соб­ствен­но, «Укус анге­ла» — это попыт­ка разо­брать­ся, что же такое импер­ское созна­ние или, вер­нее, импер­ское само­ощу­ще­ние. Это ведь не та вещь, кото­рую берёшь в мага­зине, и, если она ока­за­лась тебе не по росту, все­гда есть воз­мож­ность её вер­нуть или обме­нять — бла­го закон защи­ща­ет пра­ва потребителя.

Не знаю, что здесь ска­зать: твор­че­ский замы­сел — это алхи­мия, кото­рая не опе­ри­ру­ет фор­му­ла­ми, а толь­ко обра­за­ми и сим­во­ла­ми. Сло­вом, я хотел напи­сать полез­ную кни­гу для юно­ше­ства о том, что надо мыть руки перед едой и усту­пать в трам­вае место стар­шим, но вышло что-то совсем дру­гое. Это всё.

— Есть два край­них утвер­жде­ния. Пер­вое гово­рит, что писа­тель — это эда­кий жур­на­лист, бло­гер, кото­рый пишет для сво­ей ауди­то­рии, зара­ба­ты­ва­ет сред­ства и пре­крас­но себя чув­ству­ет. Вто­рое утвер­жде­ние гово­рит, что писа­тель — это шаман, кото­рый обя­зан зажи­во снять с себя кожу, при­не­сти себя в жерт­ву на алтарь искус­ства. Какое из утвер­жде­ний вам бли­же всего?

— Я уже гово­рил, что лите­ра­ту­ра — наслед­ни­ца вер­баль­ной магии. Отсю­да лег­ко сде­лать вывод об авто­ре, кто он такой. А вооб­ще писа­тель — это такое неле­пое суще­ство, кото­рое чер­ви едят два­жды: сна­ча­ла могиль­ные, а потом биб­лио­теч­ные. Впро­чем, вре­ме­на меня­ют­ся — сего­дня биб­лио­те­ки оце­ни­ва­ют­ся как пожа­ро­опас­ный склад маку­ла­ту­ры. Ста­ло быть, недол­го оста­лось и биб­лио­теч­ным червям.

— И в заклю­че­ние пред­ла­гаю неболь­шой блиц. Какие кни­ги вы чита­е­те и пере­чи­ты­ва­е­те послед­нее время?

— Недав­но пере­чи­тал «Бесов» Досто­ев­ско­го, перед тем «Каза­ков» Тол­сто­го, до того «Обык­но­вен­ную исто­рию» Гон­ча­ро­ва. А сей­час соби­ра­юсь взять­ся за рас­ска­зы Фолк­не­ра — в своё вре­мя в «Лит­па­мят­ни­ках» выхо­ди­ла заме­ча­тель­ная кни­га из семи­де­ся­ти его рассказов.

— Вы може­те посо­ве­то­вать нашим чита­те­лям две-три кни­ги, вышед­шие в послед­нее время?

— Конеч­но. «Гот­ские пись­ма» Гер­ма­на Саду­ла­е­ва. Отлич­ная кни­га — тут и эпи­сто­лы, и эссе, и рас­ска­зы, и спи­чи, и исто­ри­че­ские экс­кур­сы. Всё пере­пле­те­но, всё увя­за­но. Непо­нят­но каким обра­зом кни­га сде­ла­на, а не ото­рвать­ся. «Зази­мок» Васи­лия Ива­но­ви­ча Аксё­но­ва — роман о Сиби­ри, о тай­ге, о людях, живу­щих там.

Впро­чем, в искус­стве глав­нее не что, а как. Так вот, «Зази­мок» напи­сан очень при­чуд­ли­во и очень искус­но. Вот-вот вый­дет из печа­ти роман Сер­гея Носо­ва «Фирс Фор­тин­брас» — не про­пу­сти­те. Я читал эту кни­гу в руко­пи­си и полу­чил огром­ное удовольствие.

— А какие новые име­на сре­ди моло­дё­жи в рус­ской лите­ра­ту­ре може­те назвать?

— София Синиц­кая, Алек­сандр Пеле­вин, Кирилл Рябов, Анна Чух­ле­бо­ва. Это те, кого я читал. Навер­ня­ка есть и дру­гие инте­рес­ные авто­ры, до кото­рых про­сто не дошли руки. То есть гла­за, если поз­во­ли­тель­но так выра­зить­ся. Да кто же нам запретит…

Читай­те так­же «„Мы живём на инер­ции Совет­ско­го Сою­за“. Интер­вью с дека­ном факуль­те­та сво­бод­ных искусств СПб­ГУ Андре­ем Аст­ва­ца­ту­ро­вым».