Мир современного искусства — особенный мир. Он окутан тайнами, романтическим флёром, а вход туда, как кажется многим, открыт не всякому. Верный способ познакомиться с актуальным искусством — спросить у автора.
Любовь Туинова, наша сегодняшняя собеседница — современная художница. Её творческий путь состоит из обширного списка разноформатных работ, ряда неожиданных коллабораций. Вместе с ней VATNIKSTAN попытался заглянуть в мир современного искусства.
Предлагаем также познакомиться с новым проектом Любови — виртуальной выставкой, позволяющей по-новому взглянуть на историю человечества. В фокусе её внимания дистопийная критика современного общества власти капитала и предрассудков.
— Современное искусство — сложный организм. В каких направлениях и формах ты строишь своё творчество?
— Сложный организм — сложный вопрос. Меня занимает в большей мере гармоничное. А строю ли я своё творчество или это моё творчество строит меня? Строят карьеру, дома, отношения, мне кажется.
— Чей художественный опыт повлиял на тебя сильнее всего?
— Художественный опыт моих родителей: моей матери и моего отца, третьего «родителя» — друга семьи, который занимался воспитанием нас с сестрой. Самое сильное влияние, которое мне приходилось испытывать самое долгое время — это те фильмы, те музыканты, те авторы, которые вошли в мою жизнь вместе с их непосредственным воздействием.
— Какие именно писатели, режиссёры и музыканты?
— Это были режиссёры Дэвид Линч с фильмом «Малхолланд драйв» и Стэнли Кубрик с фильмом «С широко закрытыми глазами». Это два основных, так же можно упомянуть «Догвилль». Из композиторов это Жоселин Пук — саундтрек к фильму Кубрика, а именно музыка для сцены ритуальной оргии, который по сути является перевернутой в обратную сторону молитвой. Эти фильмы я увидела в возрасте пяти лет. В том же возрасте состоялось моё знакомство с «Тайной доктриной» Блаватской. К этой книге у меня был странный трепет, и ужас даже брать в руки какое-то время — то есть я видела её и в три, и в четыре года, но решилась прочесть только когда мне было пять.
Тогда же знакомство с русской прозой — сборник «ЁПС». Я выбрала его из множества на полках домашней библиотеки за ярко салатовые буквы на корешке обложки — Ерофеев, Пелевин, Сорокин. Из музыкантов — это Бьорк, «Dead can dance», этнический дует «VAS», «Skunk Anansie», — этих музыкантов я люблю и слушаю до сих пор.
— Кто твои родители?
— Мне кажется, они инопланетяне, очень тонкие и чуткие люди. Оба чрезвычайно интуитивные, но очень по-разному.
— А их «земная» профессия связана с творчеством?
— Да, по-настоящему оба моих родителя — художники, оба они рисуют и философствуют, кроме того, мама написала несколько книг, отец коллекционирует археологические древности и большой специалист в нахлысте (прим. ред. Изготовление мушек для рыбалки). Что удивительно, по профессии оба они, несмотря на свои художественные таланты, инженеры-электрики, хотя вместе не учились.
— Кем ты вдохновляешься сейчас?
— Вы не поверите! Прямо сейчас вдохновляюсь футболистами. А вообще для моего вдохновения могут быть очень разные фигуры: братья Наум Габо и Антуан Певзнер, Ясмин Гаури, список может быть большой, если призадуматься, но не особо хочется навязчиво «промоутировать» кого-то из «живых» людей.
Вечное вдохновение для меня — это даже не люди, а природные явления: свет, вода, снег особенно, минералы и самое главное явление — это человеческое «превозмогание». А ещё я могу и должна признаться, что для меня вдохновение — это не нечто сладкое, но превозмогание самой себя, часто мой личный прогресс сопряжен с переоценкой самой себя, это самое мощное и мотивирующее, но это не бывает безболезненным. То есть я, к счастью ли — к сожалению ли, но в любом своем творчестве скорее отталкиваюсь только от себя, а не от окружающего.
Это странно прозвучит, для многих может прочесться признак какого-нибудь нарциссизма в этом, но я работаю с тем, что у меня есть. А что у нас у каждого по-настоящему есть кроме нас самих? Есть ещё непреходящее вдохновение от работы со стереотипами типа «совершенство», «Барби». Ещё меня очень вдохновляет и в целом эмоционально и энергетически заряжает игра в шахматы, я занимаюсь этим спортом с детства и преданно посвящаю себя ему ежедневно, в шахматах очень много от танцев. А для меня, с тех пор как я в 13 лет прочла книгу «Так говорил Заратустра», танец сроден индульгенции перед самой собой, тем, чем нельзя не заниматься. Ну, и, конечно, Россия моё вдохновение.
— Как ты попала во французскую художественную школу?
— Институт изящных искусств и Биеннале де Пари — это такие институции, которые работают точечно, выборочно, 20 человек со всего мира в год, и всё. Мне пришлось приложить немало труда, чтобы быть замеченной и избранной. Для меня это большая честь, быть в списке абитуриентов, среди тех немногих имён, где значатся заслуженные, великие, признанные наши современники.
— Много ли русских в ней? Откуда в основном иностранцы, из каких стран?
— Русских мало, среди моих знакомых — это Сергей Бугаев Африка, он там числился тоже, как и Кабаков вроде, но в те годы всё это было благодаря влиянию Тимура Новикова. Может быть и сейчас так же.
— Есть какие-то различия в подходах к «обучению» творчеству в РФ и Франции?
— Конкретно курс при Биеннале де Пари — это лабораторные практики. Не знаю, есть ли такое в художественных вузах в России. Думаю, что, да, например, школа Родченко под патронажем Свибловой что-то подобное делает: каждый, кто там учится, попадает в коллекцию музея, и это очень важно, в институте изящных искусств это было приоритетным. Программа того курса была посвящена альтернативным экономикам в искусстве.
В России я училась на журфаке и в институте философии, то, что касается знаний о современном искусстве и его практиках, медиа какие-то технологии, всё это я познавала уже работая, в контексте социализации, просто потому что находишься в среде, которая тебя многому учит, если ты достаточно сосредоточен и сконцентрирован для того, чтобы учиться. В этом смысле я благодарна многим своим друзьям и коллегам.
— С какого возраста ты рисуешь?
— С малолетства мои рисунки отправлялись на всероссийские выставки и конкурсы, были в европейских коллекциях. Так уж сложилось, мне повезло с родителями. Они, без лишней скромности, дали мне не только шедевральные гены, но и прекрасное воспитание.
— В каких направлениях и формах ты работала ранее?
— Мне приходилось в студенческие годы подписывать контракты с модельными агентствами, то есть в направлении модной индустрии, например. (пауза) На радиостанции я начинала, ещё школьницей, вспомнила! Моё исследование о проблеме ксенофобии в северо-западном регионе в конкурсе Немецкой волны заняло второе место. Я этим очень гордилась несколько месяцев. Ещё в киноиндустрии работала, ребрендингом студии документального кино довелось заниматься. Но, мне кажется, это все в разделе «креативные индустрии». А ещё вспомнила, что работала в экологических правозащитных движениях, вот это немного другое.
— Искусство помогает тебе зарабатывать?
— Конечно, я фуллтайм артист (прим. ред. букв. «художник на полный день»), все мои доходы — это мой бизнес, в этом смысле Энди для меня авторитет давно.
— Энди?
— Энди Уорхол, конечно, большой друг всех коммерчески успешных современных художников.
— У тебя есть псевдоним? Что он означает?
— Когда я жила в Бразилии, у меня был псевдоним Любарбара — было проще так представляться, но сейчас его нет, потому что его поглотила работа над персонажем моей видеоигры Барби Бластер. Барби Бластер — это деконструкция стереотипа о совершенстве, это божественная эманация во вселенной торжествующего «$Permanent».
— Какие самые основные свои произведения ты могла бы выделить?
— Меня вдохновляет математика, наука в целом, но математика чаще других. Допустим, посмотрите на мою работу «HEARTWIN» — концепт — символ полисингулярности, это два сердца, одновременно, проникнутых друг в друга, и образующих две бесконечных петли, очевидно же, что в основе этого произведения базовый такой математический принцип симметрии.
Симметрию я использую и в условном антиподе хартвина — сперманенте. «$Permanent» — это гибрид и фонетико-графические игры: берём значок бакса, подставляем к нему постоянную — на выходе имеем уникальное явление, слугами которого, в заточении, находятся многие миллионы и миллиарды человеческих поколений.
Есть вдохновлённая опять же научным понятием ХАОСМОС — серия абстрактных полотен. Ещё есть вещи, которые вдохновлены даосской традицией «буйная кисть». Несколько моих работ как раз из серии «Хаосмос» и даже целая инсталляция «Похоронный метр» были украдены в самом начале моей профессиональной карьеры, это тоже было своеобразное «вдохновение».
Работа «Алхимическая свадьба» вдохновлена, как не сложно догадаться, тайными культами.
Есть у меня, например, ещё «Музей живой экзотики», который сейчас базируется в Государственном оптическом институте в Санкт-Петербурге. На него меня вдохновил какой-то пронзительный момент, одна вспышка, вообще для меня такое явление скорее норма, я испытываю внезапные озарения, в этом смысле, конечно, меня можно назвать визионером. Я смотрела на танцующих людей на вернисаже своей выставки, предлагала какие-то печенья, кажется, в качестве угощений для гостей, на меня с улыбкой посмотрел мой помощник, и вдруг я расхохоталась и говорю: «Так это же все и вы, и мы, и будущие поколения перформансистов в этом жадном, холодно-голодном городе-музее Петербурге — это всё живая экзотика, которая никогда не повторится, как слово, которое вылетает птицей из груди, ничто не повторимо, и ничто не поправимо, это вечно ускользающее и эфемерное — это музей живой экзотики, и в своем ускользании, оно неуязвимо».
Тема ускользания, очень неожиданно соединившись с увлечением супрематизмом меня и нескольких моих подруг-художниц, стала лейтмотивом и лозунгом для театральной постановки «Квадратэкспо» в «Театре 51». На афишах, кажется, даже была строчка «улизнуть, чтобы поприсутствовать». В этом смысле мне в целом близка тема «работы под прикрытием», возможно на это повлияло чтение мамой в детстве книги «Щит и меч», а может восторг от партизанского движения был привит мне фильмом «А зори здесь тихие». Не уверена, что можно это определить достоверно, но факт в том, что уже к шести годам, я отчетливо понимала, что для того, чтобы что-то изменить к лучшему и осчастливить, например, обкраденных ветеранов-труда, пенсионеров, как моя бабушка, президентом страны становиться не надо, а надо быть «серым кардиналом», надо работать незаметно. Я не скажу точно, откуда у меня маленького ребенка-девочки появилась такая убежденность, наверное, всё дело во врожденной наблюдательности.
Что касается вдохновения для работы над «Анонимным творческим кооперативом», который в свое время породил «АТФ» («Анонимный телетеатральный форум»), то тут все просто — политическая обстановка, общество спектакля, русская действительность, кража голосов, цензура, история приватизации в России, — всё это основа и мотивация для меня, как для автора.
Для книги «Кастрация структуры», например, вдохновением стало моё пребывание в поэтической резиденции в Харькове. Там действующие лица — это «агентурные сети», харьковский хакер и его полувоображаемая возлюбленная, девушка с неинтеллектуальным прошлым по прозвищу «Пирожок». Хотя, само собой разумеется, что дело не обошлось и без влияния базовых таких книг авторов типа Деррида, Делёз, Беньямин, и прочих.
В медиа-опере «Город данных», созданной для фестиваля 101, возможно кто-то смог бы почувствовать налёт от моего сотрудничества с дружественным стартапом «Habidatum», который занимается аналитикой и визуализацией больших данных, но в хронологическом порядке сотрудничество было уже после презентации оперы.
Что касается моей работы со звуком и музыкой, то очень часто за моими песнями стоят мои реальные чувства, мои реальные истории. А если слушать мою электронику, дроун и нойз, то тоже наверное понятно, что это такие самопреодолевающие волны. Хотя вот конкретно для трека «Metafiction» в основу лег текст философа Йозефа Висмана, переработанный, кажется, Резой Негарастани. Там кое-какая путаница теперь с авторством.
Есть квир-картинка «Angels have no sex», проданная за довольно большую сумму в своё время, в её основе конфликт земного и небесного, простыми словами, кризис русских пацанов, которым в девяностые приходилось себя проституировать, для меня они выглядят современными великомученниками, почти святыми, не побоюсь кощунства.
Сейчас мы с командой работаем над фильмом «Санитарность здравомыслия» — меня вдохновила на него православная секта и школа радикальной эстетики в музее Салтыкова-Щедрина.
Ещё есть секретный, очень крупный и важный для меня проект о генезисе, над которым мы работаем совместно с астрофизиками из РАН, но про него пока оставлю в тайне.
— В чём ты видишь актуальность современного искусства? Чем оно может помочь человеку?
— Я думаю, не весь совриск одинаково полезен. Разному человеку может внезапно как помочь, так и навредить абсолютно неожиданные вещи, тут нет унификации. Увы и к счастью, даже пилюли действуют на людей по-разному, что уж говорить об искусстве. Нет, конечно, это утверждение не исключает возможности исследования аналитики больших данных и персонализации через инстаграм, например, но это все ещё большая условность. Если конкретизировать вопрос и сузить его до моего субъективного взгляда, то сейчас я считаю, что в современном искусстве есть доступ к реальности самой по себе, есть лиминальное.
— Социальные медиа — платформа для творчества?
— Да, куда вообще без творчества? Социальные медиа (хотя я скорее имею в виду интернет вообще, разные сайты, не только гиганты — социальные сети) — лучшая наверное сейчас платформа, особенно для юмористического творчества. Но важной задачей не только для художников, хотя для них в первую очередь, стоит вопрос автономизации от корпоративных гигантов, решение задачи децентрализации интернета. Потому что интернет может быть совсем иным, нежели мы привыкли видеть через корпоративные призмы, в основе которых украденные персональные данные, пугающий нейромаркетинг, навязчивая персонализация и многое прочее. Об этом как раз выставочный проект «Депривация приватности». И только от нас самих зависит, что и как мы создадим для себя лично сейчас, и для тех, кто будет нашими последователями.
Читайте также интервью с Николаем Ратниковым, фронтменом группы EEEda «Пристрастия детства — Есенин, Хлебников, окраина Москвы — я обязан был стать музыкантом».