«Медея» Александра Зельдовича: киномиф о созависимых отношениях

«Медея» Алек­сандра Зель­до­ви­ча: кино­миф о соза­ви­си­мых отношениях
Пре­мье­ра «Медеи» Алек­сандра Зель­до­ви­ча про­шла в Локар­но, там её награ­ди­ли при­зом моло­дёж­но­го жюри. В Рос­сии лен­ту впер­вые пока­за­ли на 32‑м «Кино­тав­ре», где она вызва­ла бушу­ю­щие феми­ни­сти­че­ские спо­ры: режис­сё­ра обви­ни­ли в мизо­ги­нии и иска­же­нии мифа. Как выска­за­лась кино­кри­тик Ксе­ния Реуто­ва: «…у Еври­пи­да Медея — гор­дая и вели­че­ствен­ная до само­го кон­ца. Она царев­на, в кон­це кон­цов. Она вол­шеб­ни­ца. Она не отча­ян­ная опу­стив­ша­я­ся провинциалка».

Не желая пере­ска­зы­вать миф, Зель­до­вич создал соб­ствен­ный. По при­зна­нию режис­сё­ра, к точ­но­сти он не стре­мил­ся. Его цель — пере­дать «пере­жи­ва­ние-опыт», вызвать катар­сис — дей­ствуя не по бук­ве, но в духе антич­ной дра­мы. Раз­би­ра­ем­ся, как совре­мен­ность вос­кре­ша­ет гре­че­скую клас­си­ку, при­вно­ся акту­аль­ную пси­хо­ло­гию в древ­ний сюжет.


До «Медеи» Алек­сандр Зель­до­вич снял две гром­ких кар­ти­ны. В 2000 году вышла «Москва», через десять лет — «Мишень». Обе лен­ты в сце­нар­ном соав­тор­стве с Вла­ди­ми­ром Соро­ки­ным — режис­сёр и писа­тель дол­го вме­сте рабо­та­ли и до сих пор дру­жат. Обе фик­си­ро­ва­ли пере­лом­ный пери­од исто­рии — девя­но­стые и нуле­вые. «Медея» прин­ци­пи­аль­но от них отли­ча­ет­ся: режис­сёр впер­вые напи­сал сце­на­рий один — за 12 дней. А ещё это пер­вая кар­ти­на Зель­до­ви­ча, в осно­ве кото­рой не сию­ми­нут­ный (исто­ри­че­ский), а веч­ный сюжет. Финан­со­вую под­держ­ку про­ек­ту ока­за­ли Роман Абра­мо­вич и Сер­гей Адоньев.

Миф о Медее зна­ком мно­гим: царев­на-чуже­стран­ка, жена арго­нав­та Ясо­на, помо­га­ет ему в испы­та­ни­ях и из люб­ви к нему раз­ре­за­ет на кус­ки род­но­го бра­та. Когда муж не пла­тит ей тем же, желая оста­вить Медею ради дру­гой, супру­га мстит и уби­ва­ет рож­дён­ных в бра­ке детей. На вопрос, насколь­ко кар­ти­на — экра­ни­за­ция или пере­ло­же­ние мифа, режис­сёр отве­ча­ет:

«Да ни насколь­ко. Я когда писал сце­на­рий, опи­рал­ся на „Вики­пе­дию“».

В этом же интер­вью Зель­до­вич спра­вед­ли­во заме­ча­ет: «Медей» мно­го. Каж­дый автор, рабо­тав­ший с этим обра­зом, видел его по-сво­е­му. Поэто­му оце­ни­вать фильм Зель­до­ви­ча сто­ит как отдель­ное про­из­ве­де­ние, с автор­ским вос­при­я­ти­ем и иде­я­ми. Но пом­нить о том, какой миф лёг в осно­ву кар­ти­ны, тоже не помешает.

Глав­ную геро­и­ню (Тина­тин Дала­ки­шви­ли) в филь­ме ни разу не назы­ва­ют по име­ни — и неслу­чай­но. В про­шлом она была хими­ком из про­мыш­лен­но­го горо­да за Ура­лом. Но сей­час у неё нет ни рабо­ты, ни серьёз­но­го заня­тия. В самом нача­ле она гово­рит: «Моя жизнь состо­я­ла из ожи­да­ния Лёши», зада­вая исто­рии пси­хо­ло­ги­че­ский вектор.

Зри­тель сра­зу уло­вит в геро­ине нот­ки одер­жи­мо­сти, что по ходу сюже­та толь­ко уси­лит­ся. От Лёши (Евге­ний Цыга­нов) у неё двое детей. Он жена­тый биз­нес­мен, поэто­му вре­ме­ни с геро­и­ней про­во­дит немно­го. Но всё меня­ет­ся, когда муж­чи­на реша­ет раз­ве­стись и пере­ез­жа­ет с девуш­кой и детьми в Изра­иль. Здесь геро­ям пред­сто­ит по-насто­я­ще­му познакомиться.

Быст­ро выяс­нит­ся, что девуш­ка соза­ви­си­ма: она видит себя и парт­нё­ра как еди­ное целое, один орга­низм. Шуточ­ная «гибель» Лёши при­во­дит её к реаль­ной поте­ре созна­ния. Геро­и­ня про­из­но­сит: «Я реши­ла, что ты умер, и сама умер­ла». В ком­па­нии дру­зей Лёши она чув­ству­ет себя оди­но­ко: это ему нуж­ны дру­гие люди, а ей нет, в люб­ви — весь её мир. Диа­лог влюб­лён­ных это подчёркивает:

— Ты какая-то сама не своя.
— Я твоя, Лёш, твоя.

В эми­гра­ции геро­и­ня начи­на­ет боять­ся, что муж­чи­на оста­вит её, най­дёт кого-то моло­же. «Ты меня не любишь, пото­му что я ста­рая?» — кри­чит она. Про­яв­ля­ет эмо­ции девуш­ка ярко и мно­го, в отли­чие от спо­кой­но­го муж­чи­ны. Ста­тич­ная съём­ка уси­ли­ва­ет акцент на ска­зан­ном и сде­лан­ном в кадре.

Когда муж­чи­на дей­стви­тель­но поки­да­ет её, пере­ехав с детьми в дру­гой дом, девуш­ка винит свой воз­раст, не пони­мая сути про­бле­мы. На деле при­чи­на в другом. 

Осто­рож­но, спойлер!
Лёша узнал, что его воз­люб­лен­ная уби­ла соб­ствен­но­го бра­та, когда тот хотел поме­шать их эмиграции.
Он нако­нец осо­знал, кем явля­ет­ся мать его детей: ещё одним ребён­ком, тре­бу­ю­щим посто­ян­но­го вни­ма­ния. Лич­ную тра­ге­дию под­чёр­ки­ва­ет тон­кая музы­ка в клас­си­че­ском сти­ле: ком­по­зи­то­ра филь­ма Алек­сандра Ретин­ско­го отме­ти­ли на «Кино­тав­ре» при­зом Мика­э­ля Таривердиева.

Раз­би­тое серд­це девуш­ка пыта­ет­ся лечить рели­ги­ей — но убеж­да­ет­ся, что Бога нет, — и дру­ги­ми муж­чи­на­ми. С ними она ведёт себя пока­за­тель­но холод­но, силь­но, доми­ни­ру­ю­ще, слов­но в про­ти­во­вес той любов­ной сла­бо­сти, что испы­ты­ва­ла с Лёшей. Не в силах удо­вле­тво­рить любов­ный голод, геро­и­ня жаж­дет повер­нуть вре­мя вспять. Такое жела­ние объ­яс­ня­ет её ате­изм: что­бы менять ход собы­тий, нуж­но стать боже­ством, а не веру­ю­щей. Реа­ли­зуя мета­фо­ру, девуш­ка про­сит о помо­щи часов­щи­ка. И тот «чинит» вре­мя, вот толь­ко реаль­ность не ста­ла дру­гой: про­шлое не спо­соб­ны вер­нуть даже боги.

«Она пыта­ет­ся досту­чать­ся до серд­ца Ясо­на, а когда не полу­ча­ет­ся, то ниче­го не оста­ет­ся, кро­ме как его съесть», — рас­ска­зы­ва­ет Зель­до­вич. Но серд­це муж­чи­ны — в детях, а геро­и­ня не может пере­не­сти, что Лёша видит в ней толь­ко мать. 

Осто­рож­но, спойлер!
Уби­вая их, дела­ет ему боль­но — и в то же вре­мя осво­бож­да­ет себя. В этой сцене важен бинокль (через него Лёша видит, как гиб­нут дети), теле­фон (по кото­ро­му он гово­рит с девуш­кой) и рас­сто­я­ние, раз­де­ля­ю­щее быв­шую пару. Таки­ми и были их отно­ше­ния: без насто­я­ще­го сопри­кос­но­ве­ния, лишён­ные истин­ной бли­зо­сти. Кото­рая, как извест­но, нико­гда не дер­жит­ся на иллю­зи­ях — для неё важ­ны пони­ма­ние и при­ня­тие, уме­ние видеть партнёра.

«За что?» — спра­ши­ва­ет в фина­ле уби­тый горем отец. Зри­тель сам отве­тит на этот вопрос. Кто-то ска­жет, что муж­чи­на был невни­ма­те­лен, не рас­по­знал в девуш­ке угро­зу. Кто-то решит, что тра­ге­дия — плод неудач­но­го слу­чая или — в антич­ном духе — злой рок. Сам Зель­до­вич напо­ми­на­ет, что эрос непредсказуем:

«Да, муж­ское и жен­ское часто хоро­шо соеди­ня­ют­ся, как инь и ян. Но когда они порознь, они раз­ные. И, конеч­но, они могут соеди­нять­ся непра­виль­но, и тогда про­ис­хо­дит ужас­ное, как слу­чи­лось здесь».

А жизнь про­дол­жит­ся, несмот­ря на пере­жи­тый кош­мар: в финаль­ном кад­ре — ули­ца, напол­нен­ная людь­ми и про­ез­жа­ю­щи­ми маши­на­ми. Все спе­шат по сво­им делам. Как ска­зал бы Ана­то­лий Мари­ен­гоф: «А на зем­ле как буд­то ниче­го и не случилось».

«Медея» Зель­до­ви­ча — это тон­кий сюжет о слож­но­сти чело­ве­че­ских отно­ше­ний. Фильм отсы­ла­ет к духу клас­си­че­ской дра­мы — и вызы­ва­ет спо­ры сре­ди совре­мен­ни­ков. Геро­и­ня «Медеи» — фигу­ра зави­си­мая, погло­щён­ная объ­ек­том стра­сти и, как ей кажет­ся, люб­ви. Подоб­ная фабу­ла дала повод обви­нить лен­ту в мизо­ги­нии. Но давай­те заду­ма­ем­ся: долж­ны ли сюже­ты кине­ма­то­гра­фа рас­ска­зы­вать лишь о само­до­ста­точ­ных жен­щи­нах? Если все режис­сё­ры после­ду­ют это­му пра­ви­лу, не поте­ря­ем ли мы кино как искус­ство? Ведь имен­но им «Медея» — и антич­ная, и совре­мен­ная — явля­ет­ся преж­де всего.


Читай­те так­же «„Обща­га“ Рома­на Васья­но­ва как тор­же­ство сво­бод­ной фаль­ши»

Поделиться