«Медея» Александра Зельдовича: киномиф о созависимых отношениях
Премьера «Медеи» Александра Зельдовича прошла в Локарно, там её наградили призом молодёжного жюри. В России ленту впервые показали на 32‑м «Кинотавре», где она вызвала бушующие феминистические споры: режиссёра обвинили в мизогинии и искажении мифа. Как высказалась кинокритик Ксения Реутова: «…у Еврипида Медея — гордая и величественная до самого конца. Она царевна, в конце концов. Она волшебница. Она не отчаянная опустившаяся провинциалка».
Не желая пересказывать миф, Зельдович создал собственный. По признанию режиссёра, к точности он не стремился. Его цель — передать «переживание-опыт», вызвать катарсис — действуя не по букве, но в духе античной драмы. Разбираемся, как современность воскрешает греческую классику, привнося актуальную психологию в древний сюжет.
До «Медеи» Александр Зельдович снял две громких картины. В 2000 году вышла «Москва», через десять лет — «Мишень». Обе ленты в сценарном соавторстве с Владимиром Сорокиным — режиссёр и писатель долго вместе работали и до сих пор дружат. Обе фиксировали переломный период истории — девяностые и нулевые. «Медея» принципиально от них отличается: режиссёр впервые написал сценарий один — за 12 дней. А ещё это первая картина Зельдовича, в основе которой не сиюминутный (исторический), а вечный сюжет. Финансовую поддержку проекту оказали Роман Абрамович и Сергей Адоньев.
Миф о Медее знаком многим: царевна-чужестранка, жена аргонавта Ясона, помогает ему в испытаниях и из любви к нему разрезает на куски родного брата. Когда муж не платит ей тем же, желая оставить Медею ради другой, супруга мстит и убивает рождённых в браке детей. На вопрос, насколько картина — экранизация или переложение мифа, режиссёр отвечает:
«Да ни насколько. Я когда писал сценарий, опирался на „Википедию“».
В этом же интервью Зельдович справедливо замечает: «Медей» много. Каждый автор, работавший с этим образом, видел его по-своему. Поэтому оценивать фильм Зельдовича стоит как отдельное произведение, с авторским восприятием и идеями. Но помнить о том, какой миф лёг в основу картины, тоже не помешает.
Главную героиню (Тинатин Далакишвили) в фильме ни разу не называют по имени — и неслучайно. В прошлом она была химиком из промышленного города за Уралом. Но сейчас у неё нет ни работы, ни серьёзного занятия. В самом начале она говорит: «Моя жизнь состояла из ожидания Лёши», задавая истории психологический вектор.
Зритель сразу уловит в героине нотки одержимости, что по ходу сюжета только усилится. От Лёши (Евгений Цыганов) у неё двое детей. Он женатый бизнесмен, поэтому времени с героиней проводит немного. Но всё меняется, когда мужчина решает развестись и переезжает с девушкой и детьми в Израиль. Здесь героям предстоит по-настоящему познакомиться.
Быстро выяснится, что девушка созависима: она видит себя и партнёра как единое целое, один организм. Шуточная «гибель» Лёши приводит её к реальной потере сознания. Героиня произносит: «Я решила, что ты умер, и сама умерла». В компании друзей Лёши она чувствует себя одиноко: это ему нужны другие люди, а ей нет, в любви — весь её мир. Диалог влюблённых это подчёркивает:
— Ты какая-то сама не своя.
— Я твоя, Лёш, твоя.
В эмиграции героиня начинает бояться, что мужчина оставит её, найдёт кого-то моложе. «Ты меня не любишь, потому что я старая?» — кричит она. Проявляет эмоции девушка ярко и много, в отличие от спокойного мужчины. Статичная съёмка усиливает акцент на сказанном и сделанном в кадре.
Когда мужчина действительно покидает её, переехав с детьми в другой дом, девушка винит свой возраст, не понимая сути проблемы. На деле причина в другом.
Он наконец осознал, кем является мать его детей: ещё одним ребёнком, требующим постоянного внимания. Личную трагедию подчёркивает тонкая музыка в классическом стиле: композитора фильма Александра Ретинского отметили на «Кинотавре» призом Микаэля Таривердиева.Разбитое сердце девушка пытается лечить религией — но убеждается, что Бога нет, — и другими мужчинами. С ними она ведёт себя показательно холодно, сильно, доминирующе, словно в противовес той любовной слабости, что испытывала с Лёшей. Не в силах удовлетворить любовный голод, героиня жаждет повернуть время вспять. Такое желание объясняет её атеизм: чтобы менять ход событий, нужно стать божеством, а не верующей. Реализуя метафору, девушка просит о помощи часовщика. И тот «чинит» время, вот только реальность не стала другой: прошлое не способны вернуть даже боги.
«Она пытается достучаться до сердца Ясона, а когда не получается, то ничего не остается, кроме как его съесть», — рассказывает Зельдович. Но сердце мужчины — в детях, а героиня не может перенести, что Лёша видит в ней только мать.
«За что?» — спрашивает в финале убитый горем отец. Зритель сам ответит на этот вопрос. Кто-то скажет, что мужчина был невнимателен, не распознал в девушке угрозу. Кто-то решит, что трагедия — плод неудачного случая или — в античном духе — злой рок. Сам Зельдович напоминает, что эрос непредсказуем:
«Да, мужское и женское часто хорошо соединяются, как инь и ян. Но когда они порознь, они разные. И, конечно, они могут соединяться неправильно, и тогда происходит ужасное, как случилось здесь».
А жизнь продолжится, несмотря на пережитый кошмар: в финальном кадре — улица, наполненная людьми и проезжающими машинами. Все спешат по своим делам. Как сказал бы Анатолий Мариенгоф: «А на земле как будто ничего и не случилось».
«Медея» Зельдовича — это тонкий сюжет о сложности человеческих отношений. Фильм отсылает к духу классической драмы — и вызывает споры среди современников. Героиня «Медеи» — фигура зависимая, поглощённая объектом страсти и, как ей кажется, любви. Подобная фабула дала повод обвинить ленту в мизогинии. Но давайте задумаемся: должны ли сюжеты кинематографа рассказывать лишь о самодостаточных женщинах? Если все режиссёры последуют этому правилу, не потеряем ли мы кино как искусство? Ведь именно им «Медея» — и античная, и современная — является прежде всего.
Читайте также «„Общага“ Романа Васьянова как торжество свободной фальши».
