Домашнее насилие, Айвазовский и жандармский подполковник Кноп

В декабрь­ском номе­ре жур­на­ла «Роди­на» вышла ста­тья о семей­ной жиз­ни оте­че­ствен­но­го мари­ни­ста Ива­на Айва­зов­ско­го, где исполь­зо­ва­лись выдерж­ки из доку­мен­тов, бро­са­ю­щих чёр­ную зло­бо­днев­но-сек­сист­скую тень на извест­но­го худож­ни­ка. Учи­ты­вая объ­ём пуб­ли­ка­ции, её авто­рам уда­лось рас­ска­зать дале­ко не всё. В допол­не­ние к жур­наль­ной ста­тье исто­ри­ки Анна Лав­рё­но­ва и Алек­сей Зубов пред­ло­жи­ли редак­ции VATNIKSTAN обра­тить­ся к ори­ги­на­лам документов.

При их чте­нии не сто­ит упус­кать важ­ный аспект: инфор­ма­ция в них исхо­ди­ла от жены худож­ни­ка, англи­чан­ки Юлии Гревс, и её «защит­ни­ка», жан­дарм­ско­го под­пол­ков­ни­ка Кар­ла Кно­па. Они осмыс­ля­ли дан­ный кон­фликт в кон­тек­сте не ген­дер­но­го про­ти­во­сто­я­ния, как любят делать нын­че, а ско­рее, циви­ли­за­ци­он­но­го. В доку­мен­тах то и дело про­скаль­зы­ва­ют нот­ки, поз­во­ля­ю­щие гово­рить о том, что при­чи­на­ми ссор Юлия Гревс отча­сти виде­ла куль­тур­ные раз­ли­чия с мужем. Она писа­ла об Айва­зов­ском, что «была при­нуж­де­на жить в про­дол­же­ние две­на­дца­ти лет в кру­гу мно­го­чис­лен­но­го его семей­ства, про­пи­тан­но­го вос­пи­та­ни­ем и нра­ва­ми восточ­ны­ми — во всём про­ти­во­по­лож­ны­ми полу­чен­но­му мной воспитанию».

Без­услов­но, бэк­гра­унд жан­дарм­ско­го началь­ни­ка, думав­ше­го длин­ны­ми сен­ти­мен­таль­ны­ми немец­ки­ми фра­за­ми, выгля­дя­щи­ми на рус­ском язы­ке не все­гда нату­раль­но, сыг­рал свою роль в раз­ви­тии дан­но­го сюже­та. Но и то, что никто из род­ствен­ни­ков Айва­зов­ско­го не толь­ко не пытал­ся под­дер­жать жен­щи­ну, но и напро­тив, усу­губ­лял её стра­да­ния — симптоматично.

VATNIKSTAN пуб­ли­ку­ет несколь­ко отдель­ных доку­мен­тов из дела III отде­ле­ния без сокра­ще­ний. Это дале­ко не все мате­ри­а­лы дела, но выбран­ные доку­мен­ты помо­гут посмот­реть на оцен­ку семей­ной дра­мы Айва­зов­ских со сто­ро­ны раз­ных лиц.

---

Донесение начальника жандармского управления г. Одессы подполковника К. Г. Кнопа Шефу жандармов генерал-адъютанту графу П. А. Шувалову от 23 марта 1870 г.

Началь­ник жан­дарм­ско­го управ­ле­ния гор. Одес­сы. 23 мар­та 1870 г.

Око­ло 3‑х лет я зна­ком с семей­ством худож­ни­ка Айва­зов­ско­го, и более года зани­маю квар­ти­ру в том же доме, где и они. За это вре­мя я имел пол­ную воз­мож­ность убе­дить­ся в при­мер­но дру­же­ских отно­ше­ни­ях, суще­ству­ю­щих меж­ду сёст­ра­ми (детьми Айва­зов­ских. — Ред.), и в неогра­ни­чен­ном дове­рии, ува­же­нии и люб­ви, кото­рые их свя­зы­ва­ют с мате­рью. Эти семей­ные отно­ше­ния могут быть назва­ны при­мер­ны­ми, и встре­ча­ют­ся более в англий­ских и немец­ких, неже­ли в рус­ских семей­ствах. Но я, в тече­ние это­го вре­ме­ни, мог убе­дить­ся и в спра­вед­ли­во­сти мол­вы о том, насколь­ко это семей­ство пере­стра­да­ло и стра­да­ет до насто­я­ще­го вре­ме­ни от гру­бо­го про­из­во­ла сво­е­го гла­вы, несмот­ря на то, что он боль­шей частью за эти три года, кото­рые они про­ве­ли в Одес­се, жил в Фео­до­сии и на Кав­ка­зе. Я имею воз­мож­ность удо­сто­ве­рить­ся в той пере­мене, кото­рую про­из­во­дил каж­дый его при­езд на настро­е­ние его семьи, в том стра­хе, кото­рый нахо­дил на них при одном ожи­да­нии его, и насколь­ко этот страх вред­но вли­ял даже на их здоровье.

Одна­жды, год тому назад, три дня после при­ез­да сюда её мужа, гос­по­жа Айва­зов­ская, кото­рая, как я знал, силь­но зане­мог­ла несколь­ко дней до это­го при­ез­да, при­сла­ла за мной мень­шую свою дочь, девоч­ку лет две­на­дца­ти, кото­рая при­бе­жа­ла ко мне в боль­шом вол­не­нии. Я застал гос­по­жу Айва­зов­скую в посте­ли, в види­мо силь­ном болез­нен­ном рас­строй­стве: сжи­мая мои руки и дро­жа всем телом, она умо­ля­ла меня идти к гене­рал-губер­на­то­ру и огра­дить её от наси­лий мужа, кото­рый её убьёт.

Вви­ду болез­нен­но­го её рас­строй­ства и допус­кая, что её страх про­ис­хо­дит от нерв­но­го рас­строй­ства, кото­рое мог­ла побу­дить её к пре­уве­ли­чен­ной прось­бе, о кото­рой она впо­след­ствии пожа­ле­ет, я обе­щал испол­нить её жела­ние, но на вре­мя воз­дер­жал­ся. Вско­ро­сти после это­го, Айва­зов­ский уехал и всё — как мне каза­лось — успо­ко­и­лось; но я, тем не менее, узнал впо­след­ствии, что эта бед­ная жен­щи­на от одно­го ожи­да­ния при­ез­да её мужа, обра­ща­ю­ще­го­ся с нею с неимо­вер­ною гру­бо­стью и жесто­ко­стью, несмот­ря на совер­шен­но разо­рён­ное уже её здо­ро­вье, — три дня нахо­ди­лась в бес­па­мят­стве и нико­го не узна­ва­ла, а когда она при­шла в себя, то была встре­че­на мужем с руга­тель­ны­ми угро­за­ми и обви­не­ни­я­ми, что болезнь её при­твор­ная; в то же вре­мя, когда я был у неё по её при­гла­ше­нию, — Айва­зов­ский не был дома. При­ну­див стар­ших сво­их доче­рей — несмот­ря на их слё­зы и отча­я­ние при виде стра­да­ний обо­жа­е­мой ими мате­ри и жесто­ко­го с нею обра­ще­ния отца — отпра­вить­ся с ним в мага­зин для покуп­ки пла­тьев в пода­рок им и матери.

Бывая вхо­жим в дом это­го семей­ства, кото­рое вызы­ва­ло моё к нему сочув­ствие и рас­по­ло­же­ние, — мир­ным, в отсут­ствии сво­е­го гла­вы и при­мер­но скром­ным обра­зом жиз­ни и любо­вью, кото­рая так друж­но их свя­зы­ва­ет меж­ду собою, — я заслу­жил, как ока­зы­ва­ет­ся, — и их дове­рие, выра­зив­ше­е­ся тем, что они реша­лись, при слу­чае и несмот­ря на неве­ро­ят­ную боязнь, с кото­рою они отно­сят­ся к мужу и отцу, кото­ро­го при­вык­ли счи­тать все­мо­гу­щим, — выска­зы­вать мне с откро­вен­но­стью, неко­то­рые подроб­но­сти о про­шед­шей их жиз­ни и тех истин­но вар­вар­ских поступ­ках, кото­рые они от него пере­но­си­ли. Даже доче­ри — взрос­лые деви­цы — при всей свой­ствен­ной им скром­но­сти, с отча­я­ни­ем и с оже­сто­че­ни­ем выска­зы­ва­лись о тех наси­ли­ях, кото­рые пере­но­си­ла стра­да­ю­щая тяж­кой болез­нью их мать, и о тех зна­ках, кото­рые она впо­след­ствии таких наси­лий, носи­ла на теле и на лице. Ей неред­ко слу­ча­лось полу­чать от мужа щелч­ки в нос, от кото­рых тём­ные пят­на рас­хо­ди­лись по все­му лицу или встре­чать лицом бро­шен­ные в неё под­свеч­ни­ки и тому подоб­ное. Дети ино­гда пря­та­ли мать свою в шка­фу, что­бы огра­дить её от беше­ных наси­лий мужа.

Гос­по­жа Айва­зов­ская несколь­ко раз пыта­лась узнать от меня, как огра­дить себя от наси­лий мужа, кото­рый не пере­ста­ёт тре­бо­вать воз­вра­ще­ния семей­ства в Фео­до­сию, несмот­ря на то, что, по мне­нию вра­чей, гос­по­жа Айва­зов­ская не может пред­при­нять путе­ше­ствия без опа­се­ния для жиз­ни. В про­шлое лето она была вынуж­де­на, по тре­бо­ва­нию мужа, отпу­стить к нему в Фео­до­сию трёх из сво­их доче­рей, и он согла­сил­ся на их воз­вра­ще­ние после трёх меся­цев, тогда толь­ко, когда болез­нен­ное состо­я­ние стар­шей доче­ри, кото­рая бла­го­да­ря этим несчаст­ным семей­ным отно­ше­ни­ям стра­да­ет серд­це­би­е­ни­ем и име­ет уже все при­зна­ки чахот­ки лёг­ких, услож­ни­лось при вли­я­нии непри­ят­но­стей, пере­но­си­мых в Кры­му от отца, ещё при­ли­ва­ми кро­ви к лёг­ким и кровохарканием.

На вопрос гос­по­жи Айва­зов­ской я не мог не пояс­нить ей, что наши зако­ны, предо­став­ляя мужу власть над женою и детьми, никак не доз­во­ля­ют ему насиль­ствен­ные с ними поступ­ки; но вме­сте с тем я ста­рал­ся по воз­мож­но­сти дер­жать себя дале­ко от вся­ко­го вме­ша­тель­ства в семей­ные их дела.

Тем не менее, вось­мо­го сего мар­та гос­по­жа Айва­зов­ская пере­да­ла мне про­ше­ние на имя Госу­да­ря Импе­ра­то­ра, про­ся меня, пись­мен­но и сло­вес­но, поверг­нуть тако­вое к сто­пам Его Вели­че­ства, через посред­ство Ваше­го Сия­тель­ства, или же ока­зать ей дру­гим путём, по мое­му усмот­ре­нию, содей­ствие к ограж­де­нию её и детей от тиран­ства её мужа, кото­рое совер­шен­но рас­стро­и­ло её здо­ро­вье, а так­же здо­ро­вье её детей.

Не счи­тая себя в пра­ве отка­зать гос­по­же Айва­зов­ской в её хода­тай­стве, тем более, что я не имею сомне­ния отно­си­тель­но осно­ва­тель­но­сти её жало­бы, я счёл сво­им дол­гом до пред­став­ле­ния Ваше­му Сия­тель­ству её прось­бы, сде­лать част­ным обра­зом совер­шен­но неглас­ное дозна­ние по содер­жа­нию её прошения.

Пер­вым дол­гом я счёл спро­сить по сове­сти двух стар­ших доче­рей Айва­зов­ских, кото­рым одной два­дцать, а дру­гой девят­на­дцать лет, о при­чи­нах раз­до­ра меж­ду их роди­те­ля­ми, и пред­ста­вить им всю важ­ность послед­ствий пред­при­ни­ма­е­мой их мате­рью край­ней меры. Они обе реши­тель­но мне отве­ти­ли, что про­дол­жать ту жизнь, кото­рую они вели в Кры­му с отцом реши­тель­но невоз­мож­но; что они не в силах более видеть те уни­же­ния, те неспра­вед­ли­во­сти, те наси­лия и ту жесто­кость, с кото­ры­ми отец их посто­ян­но обра­щал­ся с мате­рью, окон­ча­тель­но разо­ряя её здо­ро­вье и что они гото­вы даже тер­петь нуж­ду и сво­им тру­дом добы­вать про­пи­та­ние себе и мате­ри, что­бы огра­дить её и дать ей столь необ­хо­ди­мое для неё спокойствие.

Вви­ду это­го заяв­ле­ния доче­рей, я обра­тил­ся к нахо­див­ше­му­ся вре­мен­но здесь док­то­ру Эргард­ту, поль­зо­вав­ше­му гос­по­жу Айва­зов­скую в про­дол­же­нии вось­ми лет в Кры­му, и на кото­ро­го она ссы­ла­ет­ся как на сви­де­те­ля, а так­же к док­то­ру Гро­хов­ско­му, кото­рый состо­ит их домаш­ним вра­чом со вре­ме­ни их при­ез­да в Одессу.

Пись­мом на моё имя от 14-го сего мар­та Эргардт сви­де­тель­ству­ет, что Айва­зов­ская пере­нес­ла самые страш­ные жен­ские болез­ни, от кото­рых стра­да­ет до насто­я­ще­го вре­ме­ни, что при вся­ком улуч­ше­нии её болез­ни она воз­об­нов­ля­лась через гру­бые и насиль­ствен­ные с нею поступ­ки её мужа, кото­рым он, Эргардт, в каче­стве домаш­не­го вра­ча, часто был сви­де­те­лем; что он одна­жды впра­вил руку Айва­зов­ской, кото­рую ей вывих­нул её муж, что сест­ра (?) его, Эргард­та, высво­бо­ди­ла её из рук мужа, кото­рый схва­тил её за гор­ло и стал душить, и что сле­ды это­го наси­лия были дол­го вид­ны на шее; так рав­но он неод­но­крат­но видел на её теле зна­чи­тель­ные синие пят­на, сви­де­тель­ству­ю­щие о полу­чен­ной кон­ту­зии. Стар­шая дочь от посто­ян­но­го нрав­ствен­но­го вли­я­ния подоб­ных поступ­ков её отца под­верг­лась опас­ной болез­ни лёг­ких и серд­ца, тре­бу­ю­щей пре­иму­ще­ствен­но совер­шен­но­го спо­кой­ствия. Дру­гие доче­ри сла­бо­го сло­же­ния, так как те же нрав­ствен­ные при­чи­ны пре­пят­ство­ва­ли пра­виль­но­му их физи­че­ско­му развитию.

Со сво­ей сто­ро­ны, Гро­хов­ский пись­мом на моё имя от того же чис­ла, не каса­ясь в подроб­но­сти нрав­ствен­ных при­чин, столь вред­но повли­яв­ших на здо­ро­вье гос­по­жи Айва­зов­ской и её доче­рей, хотя — как он гово­рит — они бы мог­ли окон­ча­тель­но уяс­нить дело, выска­зы­ва­ет оди­на­ко­вый с Эргард­том взгляд на самые болез­ни, при­со­во­куп­ляя, что он не мог не заме­тить, что полу­ча­е­мые от Айва­зов­ско­го пись­ма — содер­жа­ние кото­рых ему неиз­вест­но — име­ли на его семей­ство столь пагуб­ное вли­я­ние, что вызы­ва­ли каж­дый раз нерв­ные рас­строй­ства, неред­ко дохо­див­шие до кон­вуль­сив­ных явле­ний в конеч­но­стях и ост­рых болей в раз­ных обла­стях тела, и что после подоб­но­го нерв­но­го рас­строй­ства гос­по­жи Айва­зов­ской ему при­хо­ди­лось бороть­ся с после­ду­ю­щи­ми кро­во­хар­ка­ни­я­ми и с насту­пив­шей в раз­ных местах поте­рей чув­стви­тель­но­сти. После каж­до­го при­ез­да Айва­зов­ско­го в Одес­су ухуд­ше­ние здо­ро­вья его супру­ги про­яв­ля­лось в гро­мад­ных и угро­жа­ю­щих самой жиз­нью размерах.

О тако­вых моих дей­стви­ях, так рав­но и самые про­ше­ния гос­по­жи Айва­зов­ской и упо­мя­ну­тые выше пись­ма Эргард­та и Гро­хов­ско­го, я имел честь доло­жить гос­по­ди­ну Ново­рос­сий­ско­му и Бес­са­раб­ско­му гене­рал-губер­на­то­ру. После подроб­но­го по это­му пред­ме­ту раз­го­во­ра с Эргард­том, Его Высо­ко­пре­вос­хо­ди­тель­ство изво­лил вполне одоб­рить мои дей­ствия и упол­но­мо­чить меня пере­дать Ваше­му Сия­тель­ству, что он при­шёл к тому убеж­де­нию, что Айва­зов­ский во всех сво­их дей­стви­ях руко­вод­ство­вал­ся созна­тель­ным жела­ни­ем изба­вить­ся от боль­ной жены, что­бы удо­вле­тво­рить сла­до­страст­ной и гру­бой сво­ей нату­ре, вто­рым, с моло­дою осо­бою, бра­ком, и что необ­хо­ди­мо хода­тай­ство­вать пред Его Вели­че­ством об ограж­де­нии гос­по­жи Айва­зов­ской и её доче­рей чрез осо­бое Высо­чай­шее пове­ле­ние от насиль­ствен­но­го про­из­во­ла их мужа и отца и обес­пе­че­нии их суще­ство­ва­ния частью зна­чи­тель­но­го его состояния.

Насколь­ко г[оспо]жа Айва­зов­ская была во всех отно­ше­ни­ях под­верг­ну­та тяж­ким оскорб­ле­ни­ям и муче­ни­ям даже со сто­ро­ны род­ствен­ни­ков её мужа, чуж­дых вся­ко­го евро­пей­ско­го вос­пи­та­ния, явству­ет из одно­го того слу­чая, что во вре­мя тяж­кой и опас­ной её болез­ни, мать её мужа вме­сте с ним вошла в её ком­на­ту и, в при­сут­ствии детей и док­то­ра, обра­ти­лась к боль­ной, кри­чав­шей от невы­но­си­мой боли, со сло­ва­ми: «Чего ты ревёшь? Док­тор ска­зал, что ты через два часа сдохнешь».

Сооб­ра­жа­ясь со всем выше­из­ло­жен­ным, а так­же с жела­ни­ем г[оспо]жи Айва­зов­ской, буде воз­мож­но, не огла­шать сокро­вен­ные тай­ны семей­ных отно­ше­ний, желая по воз­мож­но­сти огра­дить само­лю­бие её мужа и побе­речь доб­ро­го име­ни отца её детей, хотя он совер­шен­но пре­не­бре­га­ет мно­го­крат­ны­ми её прось­ба­ми и сове­та­ми, — я посо­ве­то­вал ей, не давая хода её про­ше­нию, напи­сать ещё один раз мужу, кото­рый нахо­дит­ся в Петер­бур­ге, и потре­бо­вать от него поло­жи­тель­но­го удо­сто­ве­ре­ния о предо­став­ле­нии ей и детям необ­хо­ди­мо­го для них спо­кой­ствия и ограж­де­ния от повто­ре­ния про­из­воль­ных и насиль­ствен­ных его поступ­ков; что, если он не согла­сит­ся оста­вить её с детьми в Одес­се и не толь­ко не будет высы­лать им — как он ей о том с угро­за­ми пишет — нуж­ные для содер­жа­ния сред­ства, но не решит­ся дать ей обя­за­тель­ство, обес­пе­чи­ва­ю­щее мате­ри­аль­ное её с детьми суще­ство­ва­ние, — то она будет вынуж­де­на поста­вить себя под закон­ную защиту.

На пись­мо это непо­сред­ствен­но­го отве­та не после­до­ва­ло, но Айва­зов­ский отве­тил пись­мом к доче­рям, в кото­ром пишет, что он их обо­жа­ет, что готов всё для них сде­лать, что пусть мать их дела­ет глу­по­сти, кото­рые смеш­ны, но что­бы они еха­ли в Фео­до­сию и ожи­да­ли бы там его при­ез­да, кото­рый после­ду­ет к 25 апре­ля, а что мать их может остать­ся в Одес­се, где, веро­ят­но, нашла себе источ­ник для суще­ство­ва­ния. Вслед­ствие это­го пись­ма г[оспо]жа Айва­зов­ская 19-го сего мар­та посла­ла к мужу депе­шу, в кото­рой гово­рит, что будет ожи­дать поло­жи­тель­но­го отве­та его десять дней, а затем при­мет те меры, о кото­рых писа­ла. Ответ на эту депе­шу до сего дня не после­до­вал, и Айва­зов­ский, как вид­но, не наме­рен сде­лать необ­хо­ди­мую уступ­ку, рас­счи­ты­вая на бес­си­лие его жены, тер­пев­шей подоб­ную жизнь 22 года, огра­дить свои права.

В таком поло­же­нии нахо­дит­ся это дело, кото­ро­му я содей­ство­вал соглас­но с воз­зре­ни­я­ми гене­рал-адъ­ютан­та Коце­бу. Если Айва­зов­ский до 29-го мар­та при­бу­дет в Одес­су или изве­стит о ско­ром его при­ез­де, то Его Высо­ко­пре­вос­хо­ди­тель­ство Павел Евста­фье­вич наме­рен нрав­ствен­ным сво­им вли­я­ни­ем побу­дить его к необ­хо­ди­мой уступ­ке и к тому, что­бы он дар­ствен­ной запи­сью, пере­дал бы жене одно из сво­их име­ний, кото­рое мог­ло бы вполне обес­пе­чить без­бед­ное её с семей­ством суще­ство­ва­ние, и пись­мен­ное обя­за­тель­ство, что он предо­став­ля­ет жене и детям сво­бод­ную, по усмот­ре­нию мате­ри, жизнь. Это тем более необ­хо­ди­мо, пото­му что Айва­зов­ский и в Кры­му неод­но­крат­но выго­нял из дома своё семей­ство и угро­жал пере­дать всё своё зна­чи­тель­ное состо­я­ние сво­им род­ствен­ни­кам, и писал им в Одес­су, что если они не при­едут в Крым, то он их с 1‑го апре­ля знать не будет и лишит их наследства.

Если же Айва­зов­ский не при­бу­дет в Одес­су и не даст поло­жи­тель­но­го отве­та, или же, паче чая­ния, не согла­сит­ся на пред­ло­же­ния Его Высо­ко­пре­вос­хо­ди­тель­ства, то я, в таком слу­чае, буду иметь честь 30-го чис­ла пред­ста­вить на бла­го­усмот­ре­ние Ваше­го Сия­тель­ства про­ше­ние г[оспо]жи Айва­зов­ской на имя Госу­да­ря Импе­ра­то­ра, а так­же пись­ма ко мне двух выше­по­име­но­ван­ных врачей.

Ваше­му Сия­тель­ству о выше­из­ло­жен­ном я счёл сво­им дол­гом доне­сти, допол­ни­тель­но при­со­во­куп­ляя, что насто­я­щую запис­ку я читал генерал-губернатору.

Под­пол­ков­ник Кноп.

Источ­ник: Госу­дар­ствен­ный архив Рос­сий­ской Феде­ра­ции (далее — ГА РФ). Ф. 109. Оп. 100 (2 эксп., 1870 г.). Д. 187. Л. 3–11.

---

Прошение Юлии Яковлевны Айвазовской (Гревс) на Высочайшее имя

Все­ми­ло­сти­вей­ший госу­дарь авгу­стей­ший монарх!

Моло­дой, не зна­ю­щей жизнь и людей, я вышла замуж за худож­ни­ка, Ива­на Кон­стан­ти­но­ви­ча Айва­зов­ско­го, с кото­рым была зна­ко­ма весь­ма корот­кое вре­мя. Рев­ни­вый и вла­сто­лю­би­вый его харак­тер при­учил меня к покор­но­сти и бояз­ни мужа. Вско­ре он повез меня в Фео­до­сию, где я была при­нуж­де­на жить в про­дол­же­ние две­на­дца­ти лет в кру­гу мно­го­чис­лен­но­го его семей­ства, про­пи­тан­но­го вос­пи­та­ни­ем и нра­ва­ми восточ­ны­ми — во всём про­ти­во­по­лож­ны­ми полу­чен­но­му мной вос­пи­та­нию, и я под­па­ла под совер­шен­ную от них зави­си­мость. Под вли­я­ни­ем всех воз­мож­ных с их сто­ро­ны интриг с целью посе­лить раз­дор меж­ду мужем и мной и уда­лить его от меня и детей для свое­ко­рыст­ных целей.

Харак­тер мое­го мужа и при­кры­тая лишь толь­ко наруж­ным лос­ком, из опа­се­ния све­та, необуз­дан­ная его нату­ра, всё более и более про­яв­ля­лись в самом гру­бом и про­из­воль­ном со мной обра­ще­нии. Дур­ное на него вли­я­ние его семьи ещё зна­чи­тель­но уси­ли­лось по при­ез­де из-за гра­ни­цы его бра­та отца Гав­ри­и­ла, вос­пи­тан­ни­ка иезуитов.

Неспра­вед­ли­во­сти и жесто­кость мое­го мужа ко мне, гру­бость и запаль­чи­вость вну­ши­ли как мне, так и детям нашим, непре­одо­ли­мое к нему чув­ство бояз­ни и стра­ха до того, что мы вздра­ги­ва­ли, когда слы­ша­ли при­бли­жа­ю­щи­е­ся его шаги.

Посто­ян­ные эти вол­не­ния и душев­ные огор­че­ния, невы­но­си­мые нрав­ствен­ные стра­да­ния и угне­те­ния мало-пома­лу под­то­чи­ли мое здо­ро­вье и нако­нец вызва­ли, при дру­гих ещё при­чи­нах, тяж­кую болезнь, кото­рая про­дол­жа­лась три года, и послед­ствия кото­рой до насто­я­ще­го вре­ме­ни кажут­ся неизлечимыми.

О пере­не­сен­ных мной физи­че­ских стра­да­ни­ях может сви­де­тель­ство­вать одно уже то обсто­я­тель­ство, что для успо­ко­е­ния невы­но­си­мых болей я упо­тре­би­ла под руко­вод­ством меди­ка два­дцать восемь фун­тов хлороформа.

Болезнь моя, не вызы­вая состра­да­ния, лишь толь­ко уси­ли­ла озлоб­ле­ние и необуз­дан­ность мое­го мужа до вар­вар­ства, и я неред­ко под­вер­га­лась наси­ли­ям, сле­ды кото­рых были вид­ны на всём теле и даже на лице.

Одна­жды муж мой бро­сил меня оземь в при­сут­ствии наше­го управ­ля­ю­ще­го; дети мои меня под­ня­ли, но от паде­ния и нрав­ствен­но­го потря­се­ния кровь пошла у меня гор­лом. Дру­гой раз он вывих­нул мне руку, о чём может сви­де­тель­ство­вать впра­вив­ший её поль­зо­вав­ший меня врач Эргардт и таври­че­ский вице-губер­на­тор Солн­цев, посе­тив­ший меня вслед затем.

С угро­зой меня заре­зать, он бро­сил­ся на меня, боль­ную жен­щи­ну, с брит­вой, я успе­ла с силой, кото­рую дает ино­гда отча­я­нье, вырвать ее из его рук и выбро­сить в откры­тое окно.

В при­пад­ке бешен­ства он дру­гой раз схва­тил меня за гор­ло, и я была осво­бож­де­на из его рук сест­рой док­то­ра Эргард­та, кото­рая в то вре­мя нахо­ди­лась у нас в доме, но дол­го я носи­ла на шее зна­ки от это­го наси­лия. Этот послед­ний посту­пок мужа мое­го выну­дил меня послать за фео­до­сий­ским полиц­мей­сте­ром Пасын­ко­вым, кото­рый при спро­се о том дол­жен будет под­твер­дить, как это, так и мно­гое дру­гое, хотя он потвор­ству­ет во всём мое­му мужу.

О болез­ни моей и о пере­не­сен­ных мной от мужа мно­го­крат­но побо­ев и наси­лий может сви­де­тель­ство­вать док­тор Эргардт, неред­ко, как домаш­ний врач, быв­ший тому сви­де­те­лем, а так­же и домаш­няя прислуга.

Во все вре­мя тяж­кой моей болез­ни и даже в тот день, когда я, по сове­ту вра­ча, при­об­ща­лась Св. Таин­ствам, муж мой про­дол­жал при­ни­мать гостей к обе­ду, при­нуж­дая детей на них при­сут­ство­вать, тогда как неисто­вые — как мне гово­рят — мои кри­ки, хотя я была по боль­шей части в бес­па­мят­стве, дохо­ди­ли до сто­ло­вой и раз­ди­ра­ли серд­ца детей и сму­ща­ли гостей.

Пред­чув­ствуя свою кон­чи­ну, я умо­ля­ла мужа уве­до­мить о том мою мать, кото­рая нахо­ди­лась в Одес­се, и вызвать её в Фео­до­сию для послед­не­го со мной про­ща­ния, но он мне и в этом уте­ше­нии реши­тель­но отка­зал и стро­го запре­тил всем испол­нить мою просьбу.

Когда же мать моя при­бы­ла, по полу­че­нии от сто­рон­них лиц уве­дом­ле­ния о моей отча­ян­ной болез­ни, то муж мой, вско­ро­сти рас­сер­див­шись на неё, выгнал её позд­но вече­ром из дома и выну­дил искать покро­ви­тель­ства и при­ют у её сооте­че­ствен­ни­ка англий­ско­го кон­су­ла Кли­пер­то­на, у кото­ро­го она встре­ти­ла столь­ко сочув­ствия, что оста­ва­лась у него несколь­ко недель, что­бы иметь еже­днев­но све­де­ния о ходе моей болез­ни чрез поль­зо­вав­ше­го меня вра­ча, но видеть­ся мы уже не сме­ли. В сущ­но­сти, он уда­лил мою мать из дома, пото­му что зани­ма­е­мая ей ком­на­та была ему нуж­на для сво­их видов. Вооб­ще я посто­ян­но была вынуж­де­на тер­петь око­ло себя при­слу­гу, при­сут­ствие кото­рой в моем доме было уни­зи­тель­но для мое­го самолюбия.

Вот та жизнь, кото­рую я тер­пе­ла два­дцать два года, тер­пе­ла, пото­му что един­ствен­ным осво­бож­де­ни­ем мне пред­став­ля­лась смерть, а так­же опа­са­ясь осу­ществ­ле­ния угроз мое­го мужа, что он меня отпра­вит к моим род­ным, а оста­вит у себя моих детей, един­ствен­ное моё уте­ше­ние, мою радость, мою жизнь.

Физи­че­ские и нрав­ствен­ные стра­да­ния окон­ча­тель­но отня­ли у меня вся­кую силу воли, вся­кую само­сто­я­тель­ность, и от стра­ха я поко­ря­лась горь­кой и, как мне каза­лось, неиз­беж­ной моей судьбе!

Три года тому назад, по счаст­ли­во­му сте­че­нию обсто­я­тель­ства, нам уда­лось при­е­хать в Одес­су на зиму и, хотя муж мой чув­ство­вал и пони­мал, что мест­ные усло­вия нала­га­ли на него узду обще­ствен­но­го мне­ния, кото­рой он не знал в Фео­до­сии в кру­гу сво­их род­ных и дру­гих при­твор­ству­ю­щих ему лицах, — я тем не менее и тут долж­на была пере­но­сить его буй­ства, кото­рые долж­ны быть памят­ны при­слу­ге гости­ни­цы «Фран­ции», в кото­рой мы жили, и носить на лице сле­ды его гру­бых оскорблений.

С тех пор мне уда­лось оста­вать­ся в Одес­се, так как про­дол­жа­ю­ще­е­ся до сего вре­ме­ни болез­нен­ное моё состо­я­ние лиши­ло меня воз­мож­но­сти пред­при­нять путе­ше­ствие, и муж мой воз­вра­тил­ся без нас в Феодосию.

Тут впер­вые мы вку­си­ли бла­жен­ство спо­кой­ной бого­угод­ной семей­ной жиз­ни, нару­ша­е­мой лишь толь­ко крат­ко­вре­мен­ны­ми при­ез­да­ми и пере­пол­нен­ны­ми угро­за­ми и упре­ка­ми пись­ма­ми мое­го мужа; но тут и я ста­ла созна­вать свои чело­ве­че­ские пра­ва угне­тён­ны­ми раб­ством, и все свои свя­щен­ные обя­зан­но­сти отно­си­тель­но моих детей, их сча­стья и нрав­ствен­но­го спо­кой­ства, — я узна­ла свои пра­ва как мать.

Бес­че­ло­веч­ные поступ­ки мое­го мужа со мной, его неспра­вед­ли­во­сти, еже­днев­ные гру­бые оскорб­ле­ния, его посто­ян­ное жела­ние ото­рвать от меня серд­ца моих детей, ста­ра­ясь даже в их гла­зах зама­рать мою честь, и мелоч­ные на каж­дом шагу мще­ния за их при­вя­зан­ность ко мне — все эти нрав­ствен­ные стра­да­ния и потря­се­ния, пере­не­сен­ные мои­ми детьми с само­го неж­но­го воз­рас­та, посто­ян­ное вли­я­ние стра­ха и бояз­ни — рас­стро­и­ло настоль­ко и их здо­ро­вье, что я была бы винов­ной перед Богом, если б не при­ня­ла самые край­ние меры для ограж­де­ния их от столь гибель­ных влияний.

Стар­шая моя дочь уже мно­го лет стра­да­ет силь­ным бие­ни­ем серд­ца, к кото­ро­му в послед­ние годы при­со­еди­ни­лось стра­да­ние лёг­ких. Её здо­ро­вье тре­бу­ет преж­де все­го совер­шен­но­го душев­но­го спо­кой­ствия. Но воз­мож­но ли оно при той семей­ной обста­нов­ке, в кото­рой она вырос­ла, и кото­рой муж не пере­ста­ет угро­жать нам нас вновь под­верг­нуть, настой­чи­во тре­буя наше­го без­услов­но­го и вполне покор­но­го воз­вра­ще­ния в Крым, угро­жая, в про­тив­ном слу­чае, пре­кра­тить с апре­ля меся­ца высыл­ку нуж­ных нам для суще­ство­ва­ния средств и тем, что он нас более знать не будет, а всё своё состо­я­ние пере­даст сво­им родственникам.

Вви­ду все­го это­го, по здра­во­му обсуж­де­нию, под­дер­жи­ва­е­мая убеж­де­ни­я­ми моих взрос­лых детей, и их уве­ре­ний, что они гото­вы даже сво­им тру­дом снис­ки­вать себе про­пи­та­ние, что­бы спа­сти меня от тяж­ких муче­ний и истя­за­ний, кото­рым они были посто­ян­ны­ми сви­де­те­ля­ми, и упо­вая на помощь Все­выш­не­го, я нако­нец реши­лась остать­ся в Одес­се и не отпра­вить в Фео­до­сию, по тре­бо­ва­нию мужа, моих детей, для окон­ча­тель­но­го рас­строй­ства их здоровья.

В про­шлое лето я была вынуж­де­на насто­я­ни­я­ми мужа отпу­стить с ним в Крым трёх моих доче­рей, чет­вёр­тая оста­ва­лась при мне и одна, несмот­ря на её тоже сла­бое здо­ро­вье, про­во­ди­ла мно­го бес­сон­ных ночей, уха­жи­вая за мной во вре­мя повто­ря­ю­щих­ся часто моих болез­нен­ных припадков.

Лишь толь­ко по исте­че­нии двух меся­цев муж мой раз­ре­шил детям воз­вра­тить­ся ко мне, но тогда толь­ко, когда болез­нен­ное состо­я­ние стар­шей доче­ри, бла­го­да­ря еже­днев­ным непри­ят­но­стям и упре­кам, про­ли­тым в тихие ночи горь­ким сле­зам, услож­ни­лось при­ли­ва­ми кро­ви к лег­ким, впо­след­ствии кото­рых она в про­дол­же­ние целой зимы была лише­на воз­мож­но­сти выхо­дить из ком­на­ты, и состо­я­ние её здо­ро­вья при­ня­ло несо­мнен­но опас­ный харак­тер. Но муж мой оста­ёт­ся без­жа­лост­ным к сво­им жерт­вам, сле­пым к послед­стви­ям его обра­за действий.

Что исправ­ле­ние здо­ро­вья мое­го и стар­шей доче­ри немыс­ли­мо под вли­я­ни­ем посто­ян­но­го тре­вол­не­ния, в кото­ром муж мой неумо­ли­мо про­дол­жа­ет содер­жать нас, я не толь­ко вполне сознаю сама, но и слы­ша­ла неод­но­крат­но от док­то­ра Гра­хов­ско­го, поль­зу­ю­ще­го нас со вре­ме­ни наше­го при­ез­да в Одессу.

Убеж­ден­ная по сове­сти, перед Богом, что я свя­то испол­ни­ла свой супру­же­ский долг, что я пере­но­си­ла от мужа сверх сво­их сил, и не желая сра­мить отца моих детей судеб­ным пре­сле­до­ва­ни­ем и обна­ру­же­ни­ем сокро­вен­ных семей­ных тайн — я при­па­даю к сто­пам Ваше­го Вели­че­ства, моля о спра­вед­ли­во­сти и ограж­де­нии мое­го мате­рин­ско­го досто­ин­ства, моих чело­ве­че­ских прав, даро­ван­ных щед­ро­та­ми Ваши­ми каж­дой вышед­шей из кре­пост­ной зави­си­мо­сти крестьянке.

Я молю для себя и детей моих одно­го толь­ко спо­кой­ствия и ограж­де­ния от гру­бо­го произвола!

Ваше­го импе­ра­тор­ско­го вели­че­ства вер­но­под­дан­ная Юлия Яко­вле­ва Айва­зов­ская, рож­дён­ная Гревс.

Одес­са, 8 мар­та 1870 г.

Источ­ник: ГА РФ. Ф. 109. Оп. 100 (2 эксп., 1870 г.). Д. 187. Л. 31–36 об.

---

Письмо начальника жандармского управления г. Одессы подполковника К. Г. Кнопа И. К. Айвазовскому

Копия пись­ма Кно­па Айвазовскому.

Мило­сти­вый госу­дарь Иван Константинович!

По пору­че­нию Ваше­го Пре­вос­хо­ди­тель­ства я узнал от Вашей доче­ри о Вашем жела­нии видеть­ся со мной.

Поль­зу­ясь этим слу­ча­ем, что­бы выра­зить Вам и с моей сто­ро­ны подоб­ное жела­ние, в надеж­де, что если б Вы, зная, что Ваша супру­га пере­да­ла мне фор­маль­ное на имя Госу­да­ря импе­ра­то­ра про­ше­ние для пред­став­ле­ние чрез посред­ство гра­фа П. А. Шува­ло­ва, — сде­ла­ли бы мне честь обра­тить­ся ко мне по это­му делу, то избег­ли бы, быть может, мно­го вол­не­ний, напрас­ную оглас­ку Вашей семей­ной тай­ны и убе­ди­лись бы в искрен­нем моём жела­нии послу­жить толь­ко посред­ни­ком к миро­лю­би­во­му меж­ду Вашей супру­гой и Вами согласию.

Не счи­тая себя впра­ве вме­ши­вать­ся в семей­ные дела и при­ни­мать по ним какие-либо на себя реше­ния, я одна­ко обя­зан, по дол­гу служ­бы, дово­дить до Пре­сто­ла Цар­ско­го глас страж­ду­щих и без­за­щит­ных. Вот поче­му я не был впра­ве отка­зать­ся от при­ня­тия про­ше­ния Вашей супру­ги, обра­тив­шей­ся ко мне за защи­той уже год тому назад, когда во вре­мя Ваше­го при­ез­да сюда она в про­дол­же­нии трёх дней нахо­ди­лась в бес­па­мят­стве и Вы тем не менее хоте­ли отнять у неё един­ствен­ное её уте­ше­ние, её детей, что­бы взять их с собой на Кавказ.

При­няв в насто­я­щее вре­мя про­ше­ние Вашей супру­ги, я успел испро­сить её согла­сие на то, что­бы не дать ему даль­ней­ше­го хода, не сде­лав ещё одной окон­ча­тель­ной попыт­ки скло­нить Вас на доб­ро­воль­ное согла­сие обес­пе­чить мате­ри­аль­ное суще­ство­ва­ние и нрав­ствен­ное спо­кой­ствие Ваше­го семей­ства, кото­рое Вы посто­ян­но нару­ша­ли пись­мен­ны­ми угро­за­ми, что если семей­ство не воз­вра­тит­ся без­услов­но в Крым — где оно столь­ко лет так мно­го пере­стра­да­ло — то Вы его знать не хоти­те и с апре­ля меся­ца пре­кра­ти­те вся­кую выда­чу ему средств к жизни.

Убе­див­шись затем чрез весь­ма тща­тель­ное, но совер­шен­но неглас­ное дозна­ние, в спра­вед­ли­во­сти жалоб Вашей супру­ги; собрав фак­ты, удо­сто­ве­ря­ю­щие жесто­кое Ваше с нею обра­ще­ние, пре­вы­ша­ю­щее дан­ную Вам зако­на­ми уго­лов­ны­ми, а в осо­бен­но­сти нрав­ствен­ны­ми и цер­ков­ны­ми, власть над Вашей семьёй; убе­див­шись так­же в том, что обра­ще­ние Ваше послу­жи­ло пово­дом к рас­строй­ству здо­ро­вья Вашей супру­ги и стар­шей Вашей доче­ри, болез­нен­ное состо­я­ние кото­рой во вре­мя послед­не­го её про­жи­ва­тель­ства у Вас в Кры­му в про­шлое лето, услож­ни­лось кро­во­хар­ка­ни­я­ми и при­ня­ло, по мне­нию вра­чей, опас­ный харак­тер, и что непри­ят­но­сти, кото­рым Вы под­вер­га­ли Ваше семей­ство в Ваши при­ез­ды в Одес­су, настоль­ко вред­но вли­я­ли на их здо­ро­вье, что даже под­вер­га­ли опас­но­сти жизнь Вашей супру­ги, как это было в упо­ми­на­е­мый мною выше Ваш при­езд, — я тем не менее не изме­нил сво­ей надеж­де сохра­нить тай­ну Ваше­го семей­но­го раз­до­ра — достиг­нуть миро­лю­би­во­го согла­ше­ния и поэто­му воз­дер­жал­ся, до насто­я­ще­го дня, от пред­став­ле­ния про­ше­ния Вашей супру­ги, как бы сле­до­ва­ло, по принадлежности.

Вы, со сво­ей сто­ро­ны, в раз­го­во­ре с гене­рал-адъ­ютан­том Коце­бу, обви­ни­ли Вашу супру­гу в поступ­ках, мара­ю­щих честь и доб­рое имя мате­ри Ваших детей. Но подоб­ное обви­не­ние, не под­креп­лён­ное фак­та­ми, — лишь толь­ко голо­сло­вие, и я счи­таю дол­гом ска­зать Вам, что собран­ны­ми све­де­ни­я­ми оно может быть опро­верг­ну­то меди­цин­ски­ми удо­сто­ве­ре­ни­я­ми мно­гих меди­ков, зна­ю­щих болезнь Вашей супру­ги и попа­лив­шие её причины.

Искрен­нее моё жела­ние не дать Ваше­му делу оглас­ки, не допу­стить его до край­но­сти, побу­ди­ло меня, совер­шен­но кон­фи­ден­ци­аль­но и сло­вес­но доло­жить о нём г[осподину] гене­рал-губер­на­то­ру для того, во-пер­вых, что­бы про­ве­рить мой взгляд на это дело и устра­нить даже в моих гла­зах вся­кую тень с моей сто­ро­ны при­стра­стия и, во-вто­рых, огра­дить себя от ответ­ствен­но­сти, при­ня­той мной на себя тем, что я не дал до сих пор закон­ный ход посту­пив­ше­му ко мне для пере­да­чи про­ше­нию. Но этим жела­ни­ем достиг­нуть при­ми­ре­ния и тем, что я рас­счи­ты­вал на Вашу спра­вед­ли­вость и готов­ность оза­бо­тить­ся о дей­стви­тель­ном бла­го­ден­ствии Ваше­го семей­ства — что при взгля­де на про­шлое и на слиш­ком ося­за­тель­ные фак­ты, дока­зы­ва­ю­щие при­чи­ны болез­ни Вашей супру­ги и стар­шей доче­ри, Вы согла­си­тесь доб­ро­воль­но предо­ста­вить Ваше­му семей­ству пол­ные гаран­тии луч­ше­го буду­ще­го и в осо­бен­но­сти нрав­ствен­но­го спо­кой­ствия, в кото­ром они види­мо нуж­да­ют­ся для сохра­не­ния остат­ков рас­стро­ен­но­го здо­ро­вья, — я при­нял на себя боль­шую нрав­ствен­ную ответ­ствен­ность, кото­рая ста­вить меня в необ­хо­ди­мость убе­дить­ся в том, что это спо­кой­ствие, кото­ро­го ищет Ваше семей­ство, будет дей­стви­тель­но вполне обес­пе­че­но, — или же пред­ста­вить на бла­го­усмот­ре­ние г[осподина] Шефа жан­дар­мов посту­пив­шее ко мне про­ше­ние и все собран­ные мною дан­ные, под­твер­жда­ю­щие всё в нём изложенное.

Когда Вы вспом­ни­те тяж­кую и мучи­тель­ную болезнь Вашей супру­ги, те нрав­ствен­ные муче­ния, кото­рые она пере­но­си­ла, те гру­бые и жесто­кие оскорб­ле­ния, кото­рым Вы её под­вер­га­ли и сле­ды кото­рых были виде­ны мно­ги­ми на её теле, — то я убеж­дён, что более гуман­ные и спра­вед­ли­вые чув­ства побо­рят в Вас чув­ства оскорб­лён­но­го само­лю­бия, и что Вы, по вле­че­нию Ваше­го серд­ца, без вся­ко­го посто­рон­не­го дав­ле­ния, сжа­ли­тесь над стра­да­ни­я­ми Вашей семьи, вызы­ва­ю­щи­ми непод­дель­ное состра­да­ние посто­рон­них лиц, видя­щих при­мер­но нрав­ствен­ную, мир­ную и бого­угод­ную семей­ную их жизнь. Пусть заго­во­рит Ваше серд­це и чув­ство спра­вед­ли­во­сти заме­нит угро­зы, упрё­ки и тре­бо­ва­ния — лас­ко­вым сло­вом и снис­хо­ди­тель­ным тер­пе­ни­ем к сла­бо­стям дру­гих, и нет сомне­ния, что Вы воз­вра­ти­те серд­ца Ваших детей, кото­рые отторг­ли от Вас не интри­ги Вашей супру­ги, а неспра­вед­ли­вое и жесто­кое Ваше с люби­мой и ува­жа­е­мой ими мате­рью обра­ще­ние. Вы успе­е­те заме­нить страх и боязнь, заглу­шав­шие в них вся­кое дру­гое чув­ство — любо­вью и доверием.

Вре­мя изле­чи­ва­ет самые тяже­лые раны, и нет сомне­ния, что с помо­щью Божей со вре­ме­нем сгла­дят­ся впе­чат­ле­ния про­шло­го, если Вы искрен­но того поже­ла­е­те. От Вас зави­сит реши­тель­ной и доб­ро­воль­ной, необ­хо­ди­мой в насто­я­щее вре­мя жерт­вой, — на ста­рость лет окру­жить себя любя­щим и пре­дан­ным семей­ством. Любовь и дове­рие при­об­ре­та­ют­ся одною толь­ко любо­вью и дове­ри­ем, но отнюдь не закон­ны­ми пра­ва­ми, угро­за­ми и принуждением.

Я был бы счаст­лив, если бы Вы согла­си­лись видеть, как в этом пись­ме, так рав­но и во всех моих по это­му делу дей­стви­ях не жела­ние втор­гать­ся в сокро­вен­ные семей­ные дела, но испол­не­ние свя­щен­но­го дол­га служ­бы и искрен­нее жела­ние моим посред­ни­че­ством вос­ста­но­вить то, что было уни­что­же­но в про­дол­же­ние мно­гих лет тяже­ло­го для Вашей семьи страдания.

Покор­ней­ше Вас, мило­сти­вый госу­дарь, про­шу в непро­дол­жи­тель­ное вре­мя почтить меня на это пись­мо поло­жи­тель­ным отве­том, кото­рый дол­жен будет послу­жить мне руко­вод­ством для даль­ней­ше­го направ­ле­ния это­го дела.

При­ми­те уве­ре­ния в совер­шен­ном моем к Ваше­му Пре­вос­хо­ди­тель­ству почте­нии и преданности.

К. Кноп.
Одес­са, 5 апре­ля 1870 г.

Источ­ник: ГА РФ. Ф. 109. Оп. 100 (2 эксп., 1870 г.). Д. 187. Л. 44–48 об. Руко­пись. Копия.

---

Письмо доктора Эргардта начальнику жандармского управления г. Одессы подполковнику Кнопу от 14 марта 1870 г.

Мно­го­ува­жа­е­мый подполковник!

Вы тре­бу­е­те от меня объ­яс­не­ние отно­си­тель­но болез­нен­но­го состо­я­ния г[оспо]жи Айва­зов­ской, а в осо­бен­но­сти, отно­си­тель­но её жиз­ни и отно­ше­ний с мужем.

Я поль­зо­вал жену про­фес­со­ра Айва­зов­ско­го в про­дол­же­ние вось­ми лет. В тече­ние это­го вре­ме­ни она поль­зо­ва­лась так­же у Коха, Грин­валь­да, Скан­цо­ни и друг[их] непо­сред­ствен­но или же посред­ством пись­мен­ных кон­суль­та­ций. Г[оспо]жа Айва­зов­ская за это вре­мя пере­нес­ла страш­ней­шие жен­ские болез­ни со все­ми их муче­ни­я­ми и кото­рые про­ис­хо­ди­ли от родов и чрез­мер­ных поло­вых напряжений.

Боль­ная пере­но­си­ла неопи­сы­ва­е­мые стра­да­ния. Но при малей­шем улуч­ше­нии её здо­ро­вья болезнь воз­об­нов­ля­лась чрез нрав­ствен­ные вли­я­ния, кото­рые она име­ла тер­петь со сто­ро­ны сво­е­го мужа. В таких слу­ча­ях болезнь каж­дый раз уси­ли­ва­лась, так как к ней при­со­еди­ня­лись ещё все толь­ко мыс­ли­мые нерв­ные услож­не­ния. Часто г[оспо]жа Айва­зов­ская жало­ва­лась на насиль­ствен­ные поступ­ки с ней её мужа и часто она носи­ла на теле синие пят­на, кото­рые все­гда удо­сто­ве­ря­ли кон­ту­зию. Впо­след­ствии таких сцен она часто быва­ла пара­ли­зо­ва­на. Одна­жды впо­след­ствии гру­бо­го обра­ще­ния, кото­ро­му я неред­ко, в каче­стве домаш­не­го вра­ча, бывал сви­де­те­лем, она полу­чи­ла вывих суста­ва руки. Сест­ра моя одна­жды спас­ла г[оспо]жу Айва­зов­скую из рук её мужа, кото­рый схва­тил её за гор­ло, и сле­ды от это­го оста­ва­лись вид­ны мно­го дней. Я слы­шал, что он в при­сут­ствии посто­рон­них лиц тол­кал её ино­гда так, что она от это­го хар­ка­ла кровью.

Для оправ­да­ния подоб­ных гру­бо­стей и от зло­сти, что боль­ная жен­щи­на не была в состо­я­нии удо­вле­тво­рить его стра­стям, он разыг­ры­вал роль рев­ни­во­го и не сты­дил­ся не толь­ко позо­рить в при­сут­ствии доче­рей честь их мате­ри, но обви­нял даже то меня, то дру­гих в том, что мы любов­ни­ки жен­щи­ны, кото­рая не толь­ко тогда, но и до сих пор нахо­дит­ся в болез­нен­ном состо­я­нии, кото­рое само по себе дела­ет невоз­мож­ным вся­кое плот­ское удовлетворение.

Вопи­ю­щая неспра­вед­ли­вость, кото­рую г[оспо]жа Айва­зов­ская пере­но­си­ла от сво­е­го мужа, про­ис­хо­ди­ла все­гда в при­сут­ствии детей и доволь­но часто они были все вме­сте выго­ня­е­мы из дома.

Всё это при­ве­ло к тому, что дети боят­ся отца, дро­жат пред ним и живут в посто­ян­ной бояз­ни за свою мать, кото­рую более все­го любят и ува­жа­ют и бла­го­да­рят за дан­ное им с тру­дом, несмот­ря на огор­че­ния, стра­да­ния и свою болезнь, воспитание.

Подоб­ные с дет­ства вли­я­ния повре­ди­ли физи­че­ско­му раз­ви­тию доче­рей, они все сла­бо­го сло­же­ния, а стар­шая дочь, бла­го­да­ря этим несчаст­ным семей­ным отно­ше­ни­ям, поте­ря­ла здо­ро­вье, так как болезнь серд­ца и лег­ких, нер­воз­но­го свой­ства, уже зна­чи­тель­но раз­ви­лась. В более или менее про­дол­жи­тель­ном вре­ме­ни, сле­ду­ет ожи­дать раз­ви­тие чахот­ки легких.

По мое­му убеж­де­нию, это семей­ство долж­но поль­зо­вать­ся совер­шен­ным спо­кой­стви­ем с тем, что­бы неиз­ле­чи­мая болезнь г[оспо]жи Айва­зов­ской не была бы вновь воз­буж­да­е­ма для новых стра­да­ний; точ­но так­же и дети, что­бы дать сгла­дить­ся впе­чат­ле­ни­ям юно­ше­ства, дабы они мог­ли, при совер­шен­ном спо­кой­ствии набрать силы для даль­ней­ше­го телес­но­го развития.

Если Вы, мно­го­ува­жа­е­мый г[осподин] под­пол­ков­ник потре­бо­ва­ли бы опи­са­ние болез­ни, то я готов доста­вить Вам тако­вое о всём ходе болез­ни, даже с рисун­ка­ми, кото­рые тогда же были сня­ты с нату­ры, из кото­рых Вам мож­но будет усмот­реть невы­ра­зи­мые муче­ния, и [Вы] буде­те удив­ле­ны тому, что эта жен­щи­на вооб­ще ещё жива.

Имею честь быть с ува­же­ни­ем преданный,
Ф. Эргардт.

Пере­во­дил: под­пол­ков­ник Кноп.

Его высо­ко­бла­го­ро­дию
Г[осподину] под­пол­ков­ни­ку Кнопу
Одес­са, 14 мар­та 1870 г.

Источ­ник: ГА РФ. Ф. 109. Оп. 100 (2 эксп., 1870 г.). Д. 187. Л. 41–43.

---

Об интим­ных скан­да­лах вокруг самих жан­дар­мов читай­те нашу ста­тью «Харас­смент и наси­лие импер­ских жан­дар­мов».