Представляем фельетон 1934 года «Россия-Го», написанный классиками межвоенной советской сатиры — Ильёй Ильфом и Евгением Петровым. Это хлёсткий портрет русского Парижа образца 1933 года, который писатели лицезрели во время творческой командировки по маршруту: Одесса — Стамбул — Пирей — Афины — Неаполь — Рим — Вена — Париж — Варшава. О впечатлениях от пребывания во французской столице они сначала рассказали на вечере «Комсомольской правды» («Штрихи современной Европы», газета Комсомольская правда, 1934 год, № 41, 16 февраля), затем Ильф и Петров создали данный фельетон, который впервые был издан в сборнике «Директивный бантик» (1934 год).
Сразу замечу, их очерк написан in bad faith (от латинского mala fides), то есть заведомо предвзято и c целью очернения. Это не отменяет того, что он талантлив, весел, лёгок и содержит долю истины. Более того, советских материалов того периода про русских эмигрантов не так уж много. Надо ценить то, что есть. Поэтому, тем, кто, как и я, с симпатией относится к белоэмигрантскому миру, я предлагаю читать этот фельетон как своего рода рэп-дисс советских сатириков на русский Париж.
С высоты сегодняшнего дня можно сказать, что история уравняла обе стороны. Советские сатирики и русские белоэмигранты одинаково близки и далеки сегодняшним нам, ибо вместе принадлежат к мирам (советскому и дореволюционно-эмигрантскому), сгинувшим в пучину истории. Возможно, оба мира были заведомо мертворождёнными. И советский проект не сумел выжить, и потомство белых эмигрантов растворилось на «новых родинах», не сумев создать крепкой диаспоры.
Название «Россия-Го» — отсылка, к названию марионеточного государства «Маньчжоу-Го», основанного японцами на территории китайской Маньчжурии (часть которой до революции принадлежала России), где бурлила русская жизнь со столицей в Харбине. Маньчжоу-Го советская пресса именовала не иначе как «фашистское государство», так что намёк Ильфа и Петрова, я думаю, вам понятен.
В некоторых местах Ильф и Петров находятся на грани лжи, утверждая, что в русском Париже было всего две основные газеты или что белые русские — люди серые, и их мир подобен дореволюционному провинциальному Мелитополю. По материалам нашей рубрики и телеграм-канала Chuzhbina, можно удостовериться, что мир русского Парижа был с точки зрения культуры не менее продуктивен и успешен, чем мир советский. И кто из них был провинциальнее — большой вопрос.
Ильф и Петров верно отмечают, что эмигрантская пресса не отказывала себе в удовольствии «хихикать» над трагедиями и промахами в Стране Советов, но они сами в очерке показывают тот же настрой к белым эмигрантам.
Конечно, следует сделать скидку обоим лагерям на эпоху. Сложно всерьёз осуждать Ильфа и Петрова в чрезмерной идеологизированности. Середина 1930‑х годов, Гитлер пришёл к власти, вокруг СССР сгущаются тучи, а внутри страны происходят драматические тектонические процессы. Сейчас несложно заметить, что хихиканье в зарубежной русскоязычной прессе о проблемах России никуда не пропало, а наоборот, пышно расцветает.
Подытожу мыслью о том, что этот очерк — отличное напоминание: записывай и документируй свою жизнь — или закончишь тем, что тебя будут помнить по чужому предвзятому фельетону. Ведь не оставь эмигранты после себя огромного литературного наследия, возможно, я сам воспринимал бы этот фельетон, а вместе с ним и русский Париж 1933 года, по-другому.
Обращусь к современным русским на чужбине, литературная традиция которых просто отсутствует. Либо мы начнём сами описывать свою жизнь, либо всё, что от нас останется — шутливая американская пародия или подобный фельетон в «Комсомольской правде».
Россия-Го
Илья Ильф и Евгений Петров
Москва, СССР.
1934 год.
Сказать правду, русские белые — люди довольно серые. И жизнь их не бог весть как богата приключениями. В общем, живут они в Париже, как в довоенном Мелитополе. Это не так уж легко — устроиться в Париже на мелитопольский манер. Но они сумели, не поддались губительному влиянию великого города, устояли, пронесли сквозь испытания и бури всё, что там полагается проносить.
Есть даже две газеты. Ну что же, в любом уездном городке тоже было по две газеты. Одна называлась, примерно, «Голос порядка» и делалась людьми, близкими к кругам жандармского управления, другая была обычно безумно левая, почти якобинская, что не мешало ей, однако, называться весьма осторожно — «Местная мысль». Это был отчаянный рупор городской общественности. Не столько, конечно, общественности, сколько владельца местного конфекциона мужского, дамского и детского платья или каких-нибудь мыловаров, объединившихся на почве беззаветной и беспринципной любви к прогрессу.
Значит, есть две газеты: «Возрождение», так сказать, «Ля Ренессанс» и «Последние новости», так сказать, «Ле дерньер нувелль».
Казалось бы, обоим этим печатным органам давно следует объединиться, назвавшись, как это ни покажется обидным нашим автодоровцам, «За рулём», потому что читают их преимущественно шофёры такси — эмигранты — на своих стоянках.
Но этого никогда не будет.
Газеты непримиримы. Никогда прямолинейный «Голос порядка» не опозорит себя соглашением с «Местной мыслью», мягкотелой и грязно-либеральной.
Разногласие ужасно велико. Идейные позиции подняты на неслыханную принципиальную высоту. Кипит борьба, печатаются сенсационные разоблачения. И потрясённые белые шофёры в волнении давят на парижских улицах ни в чём не повинных французских рантье.
А спор вот из-за чего.
«Последние новости» заявили, что генерал Шатилов никакой не генерал, а полковник и генеральский чин возложил на себя сам, без посторонней помощи.
«Возрождение» заволновалось. Это что же такое? Большевистская самокритика?
Нет, генерал! И не сам на себя возложил, а на него возложили. И есть документы и свидетели. Но документов «Возрождение» почему-то не предъявило и свидетелей не показало.
В дело впутался Деникин.
«Милостивый государь, господин редактор. Позвольте через посредство вашей уважаемой газеты…»
Одним словом, конечно, не генерал. Вылитый полковник.
Но «Возрождение» притащило какого-то своего бородача. Он весь был в лампасах, эполетах и ломбардных квитанциях на заложенные ордена. Глаза его светились голодным блеском.
«Милостивый государь, господин редактор. Позвольте через посре…»
Лампасы утверждали, что своими глазами видели, как Шатилова производили в генералы. И они клялись, что это было волнующее зрелище. Даже солдатики, эти серые герои, якобы плакали и якобы говорили, что за таким генералом пойдут куда угодно, хоть в огонь, хоть в воду, хоть в медные музыкантские трубы.
Драка на кухне разгоралась.
— Не генерал, а полковник!
— Нет, не полковник, а генерал!
— Не только не генерал, но и георгиевский крест сам на себя возложил.
— Ничего подобного! Генерал — и с крестом!
— Нет! Без креста — и полковник!
— Сам полковник!
— От полковника слышу!
«Позвольте через посредство вашей уважаемой газе…»
— Нет, уж вы позвольте через посредство…
Приводили статуты, постановления георгиевской думы, приносили какие-то справки от воинских начальников, дышали гневом и божились.
И об одном только забыли. Никаких статутов нет, и о георгиевской думе никто на свете не помнит, и чёртовых воинских начальников не существует, и все вместе с клоунскими лампасами и эполетами — давно забытая и никому не нужная труха, дичь, многолетний сон.
Как ни различны идеалы борющихся сторон (Полковник! Нет, генерал!), тон у них совершенно одинаковый — жалобный и болезненно обидчивый. Ничто им на земле не мило, все им не нравится, даже не ндравится.
«В Париже суровая зима. Шесть градусов мороза».
И сразу на лице брезгливая улыбка.
— Ну какая же это зима! Разве это зима? Вот у нас была зима. Это была зима!
«В течение пяти часов полиция не могла разогнать разбушевавшихся демонстрантов».
Болезненная гримаса.
— Ну кто ж так разгоняет? Разве так разгоняют? Вот у нас разгоняли так разгоняли!
Длительная, скрипучая, бесканифольная ноющая нота висит над Парижем. Не нравится, ну, понимаете, ничто не нравится.
«Кантор Шапиро в зале мэрии 19-го аррондисмена прочтёт доклад „Самодержавие, православие и народность“. Вход бесплатный. На покрытие расходов 3 франка с человека».
Никто не пришёл. Не покрыл кантор своих расходов по самодержавию.
Проклятое невезенье! Нет на земле счастья, нету!
Вдруг счастье привалило. Бунин получил Нобелевскую премию. Начали радоваться, ликовать. Но так как-то приниженно и провинциально ликовали, что становилось даже жалко.
15-минутная цветная видеохроника предвоенного Парижа 1939 года. Да, это шесть лет спустя, но это все ещё тот же город с теми же людьми
Представьте себе семью, и небогатую притом семью, а бедную, штабс-капитанскую. Здесь — 12 незамужних дочерей и не мал мала меньше, а некоторым образом бол бола больше.
И вот наконец повезло: выдают замуж самую младшую, 32-летнюю. На последние деньги покупается платье, папу два дня вытрезвляют, и идёт он впереди процессии в нафталиновом мундире, глядя на мир остолбенелым взглядом. А за ним движутся 11 дочерей, и до горечи ясно, что никогда они уже не выйдут замуж, что младшая уедет куда-то по железной дороге, а для всех остальных жизнь кончилась.
Вот такая и была штабс-капитанская радость по поводу увенчания Бунина.
Вместе с лауреатом в Стокгольм отправился специальный корреспондент «Последних новостей» Андрей Седых.
О, этот умел радоваться!
Международный вагон, в котором они ехали, отель, где они остановились, белая наколка горничной, новый фрак Бунина и новые носки самого Седых были описаны с восторженностью, которая приобретается только полной потерей человеческого достоинства. Подробно перечислялось, что ели и когда ели. А как был описан поклон, который лауреат отвесил королю при получении от него премиального чека на восемьсот тысяч франков! По словам Седых, никто из увенчанных тут же физиков и химиков не сумел отвесить королю такого благородного и глубокого поклона.
И снова — что ели, какие ощущения при этом испытывали, где ели даром и где приходилось платить, и как лауреат, уплатив где-то за сандвичи, съеденные при деятельном участии специального корреспондента «Последних новостей», печально воскликнул: «Жизнь хороша, но очень дорога!»
Но вот событие кончилось, догорели огни, облетела чековая книжка, начались провинциальные парижские будни.
«Чашка чаю у полтавских кадетов. Рю такая-то. Остановка метро Клиши. Вход бесплатный. На покрытие расходов три франка».
Ну и что же? Чай выпили, чашку украли. Расходов не покрыли. И вообще перессорились за чашкой. Одни кадеты говорили, что большевиков должны свергнуть иностранцы, другие — что большевики неизбежно свергнут себя сами, и тогда они, 50-летние полтавские кадеты, поедут в Полтаву кончать кадетский корпус и заодно наводить порядок.
Люди с кряхтеньем переворачиваются на другой бок. Многолетний сон продолжается.
В Париже — зима, а у серых белых — невыносимая летняя клязьминско-парголовская скука. Правда, одно время спасало чудовище озера Лох-Несс.
О чудовище писали с трогательным постоянством каждый день. Оно появилось в шотландском озере и там обитало. Оно было очень большое, страшное, горбатое, допотопное и выходило на сушу, чтобы есть баранов, а затем играть при лунном свете. К людям чудовище относилось недоверчиво, особенно к журналистам, и при виде их с шумом погружалось в воду.
Все попытки рассмотреть чудовище поближе ни к чему не привели. Оно немедленно с шумом погружалось в воду.
Молчаливый сговор редактора со своими читателями продолжался долго. Всем было понятно, что приключения чудовища — это детские враки, но надо же как-нибудь развлекаться! Однажды пастор Твид прогуливался по живописным берегам озера Лох-Несс. Вскоре в мутном лунном свете глаза его различили неясные и громадные очертания чудовища. Неустрашимый пастор постепенно сделал несколько шагов вперед, но было уже поздно. Чудовище озера Лох-Несс с шумом погрузилось в воду.
Через два месяца шумов, всплесков и погружений пришлось перейти на новую тематику, перестроиться. «Возрождению» помогло необыкновенное и счастливое стечение обстоятельств. На заброшенных фортах Брест-литовской крепости появилась тень великого князя Николая Николаевича. Она тяжко вздыхала и смотрела в бинокль на Запад. (Мы знаем, куда смотрела тень. Она смотрела в сторону озера Лох-Несс.) Спугнутая. людьми, тень с шумом погрузилась…
Кроме домашней склоки по поводу чинов и орденов, кроме общественных чашек чаю и подозрительных ихтиозавров, есть главная тема — Совдепия. (С маниакальным упорством пишут до сих пор: «Совдепия», а не «Советский Союз», «большевицкий», а не «большевистский» — так выходит как-то обиднее).
Итак, Совдепия.
О, здесь писать можно совершенно просто!
Землетрясение в Ленинакане! Ха-ха-ха! Без крова осталось десять тысяч человек! Ха-ха!
В Каспийском море оторвавшаяся льдина унесла в открытое море 16 рыбаков. Судьба их, ха-ха, неизвестна.
Ха-ха-ха! Большой пожар в Пензе. Объятые пламенем жильцы, хи-хи, погибли.
Железнодорожная катастрофа в Совдепии. Первый вагон буквально сплющило. Хо-хо-хо!
Но не всё же пожары, бури и толчки в девять баллов. Печально, но Советы имеют достижения. Скрыть это невозможно, но можно оформить по-своему, подать не на той сковородке.
Вот статья о советских парашютистах.
Да, они прыгают. И поставили мировые рекорды. Но отчего они прыгают? Оттого что жизнь плохая, с голоду прыгают.
Честное слово, любимая газета «Ля Ренессанс» напечатала большими буквами статью, смысл которой сведен к чудовищной сентенции горбуновского холуя — «от хорошей жизни не полетишь».
Хочется скорее окончить фельетон, чтобы развязаться наконец с этим мрачным скопищем неудачников, злобных психопатов и просто откровенных мерзавцев.
Остаётся политическая позиция.
«Ле дерньер нувелль» полагается главным образом на чудо. Беспрерывно слышится бормотанье:
— Революция приведёт к эволюции, эволюция к контрреволюции. И всё будет хорошо!
«Ля Ренессанс» хочет действовать немедленно. У неё объявился новый дружок:
— Пресветлый батюшка, царь-микадушко, мы твои детушки, самурайчики Семёнов с Гукасовым. Нам много не надо. По нескольку тысяч га на человека и небольшое государство со столицей в Чите, какая-нибудь там Россия-Го, с японизацией алфавита. А гимн можно составить очень быстро. Текст взять из «Жизни за царя», а музыку дать из «Мадам Батерфляй». Будет хорошо и патриотично.
Одним словом, пронесли сквозь бури и испытания всё, что полагается проносить. Устояли.
О жизни известных российских эмигрантов читайте на ресурсах автора:
● блог, посвящённый русской эмиграции Британии на Дзене;
● литературный и публицистический блог;
Читайте также:
— Париж XX века кисти русских художников-эмигрантов;
— «Записки нежелательного иностранца». О русской эмиграции в Париже 1920‑х годов;
— Русский Париж во время Великой депрессии.
