С этого дня в рубрике «На чужбине» мы начинаем публикацию ценных источников из русской эмигрантской прессы. Основная тематика — повседневность Русского зарубежья. Первым материалом будет статья Владимира Унковского из берлинской газеты «Руль», которая считалась кадетской. В данном очерке рассказывается о том, как русские эмигранты Парижа переживали лишения Великой депрессии. Статья была напечатана 9 октября 1931 года.
Стоит отметить, что Великая депрессия не затронула СССР, и на фоне масштабной советской индустриализации экономический коллапс в странах Запада нередко использовался в советской пропаганде для критики капитализма. Но и русские эмигранты не могли не относиться к масштабным материальным трудностям без критики, что можно заметить, например, на карикатуре из эмигрантского журнала «Сатирикон» за апрель 1931 года, которая идеально подходит для иллюстрации сегодняшней заметки:
Но даже если не сгущать краски с помощью сатиры, быту наших бывших соотечественников не позавидуешь. Итак…
Русский Париж. Кризис
Близится зима. Русский Париж в тревоге.
Симптомы грядущей безработицы вырисовываются всё ярче. Уже появились первые ласточки. На многих заводах производятся сокращения штатов. На днях я встречался с рабочим, служащим на небольшой картонажной фабрики. Он безногий инвалид (правая ампутирована до колена) и два года поэтому он находился «на женском амплуа», теперь состоит контраметром в женском отделении.
— У нас уволили половину всего состава и сократили часы. Что будет?.. Все мы висим на волоске.
В первую очередь рассчитывают иностранцев. Над русскими нависла общая угроза. Каждый, слыша, что такого-то, такого-то и такого-то «сократили», печально думает:
— Сегодня ты, а завтра я…
На днях я поехал в предместье Парижа Бианкур (Булонь-Бийанкур. — Ред.), где находится автомобильный завод Рено. В прежние годы русских на заводе работало чуть ли не десять тысяч — теперь эта цифра кажется баснословной. Все бианкурцы чувствуют себя под Дамокловым мечом. Полная неуверенность в будущем. Бывали случаи увольнения старых многолетних служащих.
Лес рубят — щепки летят: сокращают производство — не щадят рабочих.
Еще в прошлом году Бианкур производил впечатление подлинного русского городка. Русские вывески пестрели на каждом шагу и наша речь слышалась чаще, чем французская. Нынче не то — вывесок значительно поубавилось и, пожалуй, польская мова одержала победу. Над дверьми одной из самых больших столовых висит квадратный метр железа, на котором латинскими буквами накрашено:
— Ресторация польска.
Наши столовые, лавочки, рестораны, бистро — торгуют значительно слабее. Все хозяева жалуются.
— Совсем, совсем не то, что было прежде. Один убыток, хоть прекращай дело… Число обедов и ужинов падает и падает, водку требуют совсем редко…
Бианкур постарел, потускнел, дома и помещения не ремонтируются, а завод строит новые корпуса и надстраивает прежние, известка, глина и песок разносятся прохожими на подошвах по улицам и всюду грязно, неряшливо, неуютно, неприглядно.
Русские бианкурцы больше всего завидуют тем, кто рабочий станок променял на шофёрство.
— Счастливые люди… Вот уже кому ничего не страшно. Что им кризис?.. Самые обеспеченные из занимающихся физическим трудом эмигрантов!
Но, как раз вчера, я беседовал с шофёром, только что приехавшим из Ниццы, где он месяц с лишним со своей женой «проводил ваканс».
— Плохо у меня на душе, — говорил шофёр. — Будущего страшусь. Те, кто считают нашу профессию очень хлебной, ошибаются. Мы остро чувствуем приближение кризиса. Наш заработок уже сократился чуть ли не наполовину… Шаткая профессия. Каждый клиент легко становится соперником, если вместо того, чтобы взять такси, он идёт пешком, садится на метро, трамвай, в автобус… В Ницце я получил подряд автомобильной починки. Хорошо было на душе — наворачивал себе механику и в ус не дул. Приехал в Париж и у меня тревога. Трудная будет зима. Лучше бы в Ницце остался…
А в женском мире совсем паническое настроение.
Большинство наших соотечественниц работают, как «первые и вторые руки» или содержать «мэзон де кутюр», или дают уроки кройки и шитья.
Наступила осень. Начался дамский сезон. В прежние года в это время и до самого Рождества не хватало рабочих рук, мастериц обременяли чрезмерными сверхурочными часами. Бедные труженицы часто сидели за иглой до двух-трёх часов ночи, не разгибая спины.
Нынче совсем по иному. Начало сезона, а небольшие русские мастерские ликвидируются одна за другой. Крупный «салон мод» нашей соотечественницы объявил каникулы в самое горячее время.
— Нет клиентов, нет, нет и нет! — твердят в отчаянии хозяйки.
«Первые и вторые руки» бегают по Парижу, растерянные и возбужденные и передают последние печальные новости.
— На плас Вандом фирма (называется известный французский модный дом) уволила сорок мастериц… Что будет?.. Мы погибнем!
А между тем русская колония Парижа твёрдо держится мнения:
— Шофёры — мужская денежная аристократия, работницы «кутюра» — аристократия дамская.
Многие «первые и вторые руки» содержат свои семьи и потому нынешнее положение вещей считается катастрофическим.
— Куда деться, как быть?..
— Я поступила в прислуги, — на днях заявила мне одна хорошая портниха. — Надо же кормить детей. Буду полы мыть, бельё стирать, воду таскать, но, по крайней мере, без куска хлеба не останусь.
Предаваться панике неблагоразумно. Быть может, подует благоприятный ветер, колесо фортуны счастливо повернётся и положение изменится к лучшему. Ещё грома не было слышно.
Но, что пословица «гром не грянет — мужик не перекрестится» русским Парижем окончательно сдана в архив, — это факт, не подлежащий сомнению.
Русский Париж заранее всполошился, чтоб не быть застигнутым врасплох.
Первыми забили в барабаны женщины.
Портнихи и шляпницы создали инициативную группу и приглашают всех лиц, работающих в области «кутюра», как мужчин, так и дам войти в создаваемый профессиональный союз.
Хорошие примеры действуют заразительно.
Аналогичный пример к объединению воспоследовал со стороны служащих бюро, маляров и столяров. Такая же идея будируется среди других русских профессионалов, до сего времени подвизавшихся совершенно разрозненно.
Друг за друга, а Бог за всех. В добрый час.
Русский сапожник, имеющий мастерскую на углу квартала, в котором я живу, сетовал и плакался мне:
— Сапожники это вам не портные — мы все врозь, да вразброд. Каждый только соблюдает свои интересы… Спайки у нас нет… Кто в лес, кто по дрова. И по этакой причине сам о себе думай, сам на себя надейся. А кризис и нашему брату даёт себя знать. Вот к примеру скажу вам, что моя мастерская сейчас полна починенной обувью, которую клиенты обратно не берут.
— Дают починку, уславливаются о плате договариваются и не забирают месяцами, а то и совсем оставляют у меня. Принесёт какая-нибудь дамочка туфли дырявые — и только её и видели. Я труд свой затрачиваю, материал денег стоит, продавать не имею права — ведь клиент в любой день может объявиться… Зарез да и только… Всякого хлама набралось сколько, что некуда повернуться…
Такое странное время теперь, что каждый встречный соотечественник вместе «как поживаете?..» заговаривает с вами о кризисе и жалуется на плохие дела.
Иные удовольствие даже в таких темах находят. Иные, ради развлечения, по знакомым бегают.
— Шумим, братец, шумим!
А вообще русский Париж пока на перепутьи. Темна вода в облацех. Неизвестно, что скажет зима.
В. Унковский
Публикация подготовлена автором телеграм-канала CHUZHBINA.