«Оргия беззастенчивого произвола»: Оттон Фрейнат и дело Мясоедова

Страш­ное сво­ей жесто­кой неот­вра­ти­мо­стью, про­дик­то­ван­ной вуль­гар­ным и бес­тре­пет­ным праг­ма­тиз­мом пра­вя­щей эли­ты, дело Мясо­едо­ва, каз­нён­но­го по лож­но­му обви­не­нию в шпи­о­на­же, а рав­но и после­до­вав­шее вслед за ним дело воен­но­го мини­стра Сухом­ли­но­ва, пред­опре­де­ли­ли колос­саль­ный сдвиг в обще­ствен­ном созна­нии. Актив­но подо­гре­ва­е­мые прес­сой слу­хи об измене поро­ди­ли атмо­сфе­ру все­об­щей подо­зри­тель­но­сти, перед кото­рой дрог­ну­ли такие преж­де незыб­ле­мые стол­пы бла­го­на­дёж­но­сти, как жан­дарм­ский мун­дир, воен­ный чин и рус­ское ари­сто­кра­ти­че­ское про­ис­хож­де­ние. Это пара­но­и­даль­ное умо­на­стро­е­ние масс воен­ный про­ку­рор Реза­нов резю­ми­ро­вал так:

«Ни один круг обще­ства не гаран­ти­ро­ван от шпи­о­на или изменника».

Имен­но это миро­ощу­ще­ние, по мне­нию одно­го из веду­щих иссле­до­ва­те­лей дан­ной про­бле­мы У. Фул­ле­ра, и ста­ло затем осно­вой ста­ли­нист­ско­го созна­ния «заво­ро­жен­но­го… при­зра­ка­ми вез­де­су­щих предателей».

Впро­чем, на наш взгляд, это пред­по­ло­же­ние слиш­ком сме­ло, и мы не ста­нем загля­ды­вать столь дале­ко, а оста­но­вим­ся лишь на неко­то­рых дета­лях этой тра­ге­дии, в част­но­сти, на судь­бе чело­ве­ка, кото­ро­го, вви­ду его респек­та­бель­ной репу­та­ции и бес­по­роч­ной служ­бы, как каза­лось, менее все­го мож­но было бы пред­ста­вить жерт­вой этой непри­ят­ной исто­рии — дей­стви­тель­но­го стат­ско­го совет­ни­ка Отто­на Фрейната.

Дей­стви­тель­ный стат­ский совет­ник Оттон Ген­ри­хо­вич Фрей­нат родил­ся в Риге 2 мая 1868 года в семье ремес­лен­ни­ка, окон­чил Мос­ков­ский университет.

По окон­ча­нии обра­зо­ва­ния в 1892 года, Фрей­нат око­ло 15 лет про­слу­жил по судеб­но­му ведом­ству. В каче­стве судеб­но­го сле­до­ва­те­ля по важ­ней­шим делам про­вел след­ствие о Киши­нев­ском погро­ме 1903 г., за что был награж­ден орде­ном Св. Ста­ни­сла­ва 2‑й сте­пе­ни, затем в 1905 и 1906 гг. в каче­стве това­ри­ща про­ку­ро­ра и испол­ня­ю­ще­го долж­ность про­ку­ро­ра окруж­но­го суда при­ни­мал уча­стие в подав­ле­нии бес­по­ряд­ков в раз­ных местах Бес­са­раб­ской губернии.

В 1907 году Фрей­нат пере­шёл на служ­бу в Мини­стер­ство внут­рен­них дел, был назна­чен чинов­ни­ком осо­бых пору­че­ний V‑го клас­са при мини­стре внут­рен­них дел и отко­ман­ди­ро­ван для заня­тий в Депар­та­мент поли­ции. Заме­тим, дирек­то­ром Депар­та­мен­та, т.е. гла­вой все­го поли­ти­че­ско­го сыс­ка импе­рии, в это вре­мя состо­ял Мак­си­ми­ли­ан Тру­се­вич, быв­ший кол­ле­га Фрей­на­та по ведом­ству юсти­ции и, что нема­ло­важ­но, фак­ти­че­ский отец рус­ской контрразведки.

Во вре­мя сво­ей служ­бы Фрей­нат испол­нял ряд раз­лич­ных пору­че­ний, напри­мер, в 1907 и 1908 годах по борь­бе с шай­ка­ми раз­бой­ни­ков в Чер­ни­гов­ской губер­нии, в том же году по поли­ти­че­ским делам в Забай­каль­ской обла­сти, участ­во­вал во мно­гих реви­зи­ях поли­цей­ских и охран­ных учре­жде­ний, в том чис­ле в зна­ме­ни­той реви­зии Мос­ков­ско­го гра­до­на­чаль­ства, пред­при­ня­той сена­то­ром Н.П. Гари­ным, выявив­шим мас­штаб­ные зло­упо­треб­ле­ния гра­до­на­чаль­ни­ка гене­рал-май­о­ра А.А. Рейн­бо­та и его помощ­ни­ка гвар­дии пол­ков­ни­ка В.А. Короткого.

Кро­ме того Фрей­нат состо­ял пред­ста­ви­те­лем Мини­стер­ства внут­рен­них дел в раз­ных меж­ве­дом­ствен­ных комис­си­ях и сове­ща­ни­ях, напри­мер, по выра­бот­ке зако­нов об эми­гра­ции, об элек­тро­тех­ни­че­ских соору­же­ни­ях, по раз­бо­ру бумаг в Шлис­сель­бург­ской кре­по­сти, о рус­ском фла­ге и т.д. В 1910 году был назна­чен пред­ста­ви­те­лем от Депар­та­мен­та поли­ции в меж­ве­дом­ствен­ную комис­сию для раз­ра­бот­ки про­ек­та осо­бо­го поло­же­ния о меро­при­я­ти­ях для обес­пе­че­ния успе­ха моби­ли­за­ции армии. В 1913 году Фрей­нат ездил за гра­ни­цу для озна­ком­ле­ния с при­е­ма­ми уго­лов­но­го розыс­ка и с орга­ни­за­ци­ей и поста­нов­кой дела бер­лин­ской поли­ции. Это было обыч­ной прак­ти­кой, так как в те годы поли­цей­ские евро­пей­ских стран весь­ма актив­но сотруд­ни­ча­ли со сво­и­ми зару­беж­ны­ми коллегами.

Будучи ещё това­ри­щем про­ку­ро­ра, Фрей­нат мно­го лет пре­по­да­вал в шко­ле уряд­ни­ков, издал «Посо­бие для чинов поли­ции». Позд­нее он даже редак­ти­ро­вал жур­нал «Вест­ник поли­ции». В то же вре­мя он был одним из ини­ци­а­то­ров и дея­тель­ных чле­нов прав­ле­ния Все­рос­сий­ско­го обще­ства поощ­ре­ния при­ме­не­ния собак к поли­цей­ской служ­бе, кото­рое обес­пе­чи­ло око­ло сот­ни горо­дов импе­рии дрес­си­ров­щи­ка­ми и обу­чен­ны­ми поли­цей­ски­ми соба­ка­ми, успеш­но при­ме­ня­е­мы­ми в борь­бе с преступностью.

Послед­ний мир­ный год импе­рии стал для Фрей­на­та роко­вым. Пер­вой в чере­де непри­ят­но­стей ста­ла жало­ба, подан­ная его сосе­дя­ми-вла­дель­ца­ми дач поса­да «Оль­ги­но» при стан­ции Лах­та. Жалоб­щи­ки ука­зы­ва­ли на его непра­виль­ные дей­ствия в каче­стве пред­се­да­те­ля прав­ле­ния Обще­ства бла­го­устрой­ства поса­дов Оль­ги­но, Лах­та и др., а так­же и на то обсто­я­тель­ство, что Фрей­нат, поль­зу­ясь сво­им слу­жеб­ным поло­же­ни­ем, яко­бы, ока­зы­вал вли­я­ние на чинов уезд­ной поли­ции. Фрей­на­ту при­шлось объ­яс­нять­ся, дошло и до того, что по это­му пово­ду был запро­шен губер­на­тор, и на этот раз жало­ба недо­воль­ных сосе­дей по при­ка­за­нию мини­стра внут­рен­них дел была остав­ле­на без послед­ствий и непри­ят­ность была замя­та, но уже вско­ре раз­ра­зи­лась насто­я­щая гроза.

В июле 1913 г. на стан­ции Мла­ва при отхо­де поез­да в прус­ский город Илло­во по ини­ци­а­ти­ве мест­но­го жан­дарм­ско­го над­зо­ра был аре­сто­ван прус­ский под­дан­ный Эрнест Бем, запо­до­зрен­ный в шпи­он­стве в поль­зу Гер­ма­нии, дей­ство­вав­ший по ука­за­нию прус­ско­го гренц-комис­са­ра в погра­нич­ном город­ке Илло­во Рихар­да Скоп­ни­ка. Меж­ду тем было уста­нов­ле­но, что гренц-комис­сар г. Илло­во нахо­дил­ся в дру­же­ствен­ных отно­ше­ни­ях с редак­то­ром жур­на­ла «Вест­ник поли­ции», постав­ляя через него гер­ман­ских поли­цей­ских собак, и неза­дол­го до того, в мае, Скоп­ник при­ез­жал в Пет­ро­град на выстав­ку поли­цей­ских и воен­ных собак и даже оста­но­вил­ся в квар­ти­ре Фрей­на­та. У Фрей­на­та же на квар­ти­ре оста­нав­ли­вал­ся и дру­гой гер­ман­ский под­дан­ный, при­ез­жав­ший так­же на выстав­ку, Роберт Герсбах.

Во вре­мя сво­е­го пре­бы­ва­ния в сто­ли­це он в сопро­вож­де­нии Фрей­на­та посе­щал выстав­ку поли­цей­ских и воен­ных собак в Михай­лов­ском мане­же и осо­бен­но инте­ре­со­вал­ся воен­ны­ми соба­ка­ми, усло­ви­я­ми их дрес­си­ров­ки для сто­ро­же­вой и раз­ве­ды­ва­тель­ной служ­бы, достиг­ну­ты­ми в этом отно­ше­нии резуль­та­та­ми и т.д. Фрей­нат рас­спра­ши­вал нахо­див­ших­ся при соба­ках инструк­то­ров, объ­яс­не­ния кото­рых затем пере­во­дил сво­им гостям, а те дела­ли замет­ки в сво­их запис­ных книж­ках. Как выяс­нит­ся впо­след­ствии, этот эпи­зод послу­жил одной из основ­ных при­чин при­вле­че­ния его к делу Мясоедова.

17 фев­ра­ля 1915 года в Пет­ро­град­ском отде­ле­нии по охра­не­нию обще­ствен­ной без­опас­но­сти и поряд­ка была полу­че­на теле­грам­ма началь­ни­ка шта­ба армий Севе­ро-Запад­но­го фрон­та гене­рал-лей­те­нан­та А.А. Гуле­ви­ча. В теле­грам­ме пред­ла­га­лось про­из­ве­сти обыс­ки у цело­го ряда лиц, про­жи­ва­ю­щих в сто­ли­це и запо­до­зрен­ных в уча­стии в шпи­он­ской дея­тель­но­сти. Нагря­ну­ли с обыс­ком и домой к Фрей­на­ту, в квар­ти­ру № 9 в д. 64 на набе­реж­ной Мой­ки. Обыск этот был про­из­ве­дён в ночь на 19 фев­ра­ля 1915 г.

По мет­ко­му выра­же­нию У. Фул­ле­ра, всех, хоть как-то свя­зан­ных с несчаст­ным, хва­та­ли «с пора­зи­тель­ной, тупо­ум­ной дотош­но­стью», дока­за­тель­ства были «до смеш­но­го неосно­ва­тель­ны­ми». Так, поми­мо зна­ком­ства с Рихар­дом Скоп­ни­ком, «вина» Фрей­на­та заклю­ча­лась в лич­ном зна­ком­стве с самим Мясо­едо­вым и в том, что ему в дале­ком 1908 г. дове­лось дать бла­го­при­ят­ный отчёт о дея­тель­но­сти финан­со­вых парт­нё­ров Мясо­едо­ва. Кро­ме того, Фрей­нат являл­ся чле­ном прав­ле­ния гер­ман­ско­го акци­о­нер­но­го обще­ства «Вальд­гоф», а так­же рус­ско­го отде­ле­ния хими­че­ско­го кон­цер­на «Шеринг». Обви­ни­те­ли сочли подо­зри­тель­ным тот факт, что вме­сте с Фрей­на­том, ост­зей­ским нем­цем, в чис­ло акци­о­не­ров дан­ных ком­па­ний вхо­ди­ло неко­то­рое коли­че­ство гер­ман­ских под­дан­ных. Фрей­на­ту при­пи­са­ли попыт­ку скло­нить рабо­чих «Вальд­го­фа» к саботажу.

Пер­во­му суду, состо­яв­ше­му­ся в Вар­ша­ве в июне 1915 г., пона­до­би­лось все­го два дня, что­бы выне­сти при­го­вор: трое из под­су­ди­мых были при­го­во­ре­ны к пове­ше­нию, но Фрей­на­та эта чаша на сей раз мино­ва­ла, и он в чис­ле ещё семе­рых был объ­яв­лен неви­нов­ным. Но у Став­ки было иное мне­ние на этот счет. Вели­кий князь Нико­лай Нико­ла­е­вич был разо­ча­ро­ван излиш­ней «мяг­ко­стью» при­го­во­ров и пото­му был издан при­каз, запре­ща­ю­щий оправ­да­ние кого бы то ни было из задер­жан­ных. Всех, кто остал­ся в живых после пер­во­го суда, пред­пи­сы­ва­лось пере­вез­ти в Виль­ну и судить Двин­ским воен­но-окруж­ным судом. В резуль­та­те ново­го суда дей­стви­тель­ный стат­ский совет­ник Фрей­нат был при­го­во­рен к вось­ми годам катор­ги и отправ­лен в Орел в нож­ных кандалах.

Поку­да шли аре­сты, обыс­ки и суды, вла­сти ста­ли настой­чи­во инте­ре­со­вать­ся и чле­на­ми семьи быв­ше­го главре­да «Вест­ни­ка поли­ции». Так, в сере­дине апре­ля 1915 года началь­ник Тер­ско­го област­но­го жан­дарм­ско­го управ­ле­ния (ОЖУ) напра­вил в Депар­та­мент поли­ции справ­ку о млад­шем бра­те аре­сто­ван­но­го, отстав­ном капи­тане Ген­ри­хе Ген­ри­хо­ви­че Фрей­на­те (род. 3 июля 1879 г.). Послед­ний про­жи­вал в селе Бла­го­дар­ном Став­ро­поль­ской губер­нии и рабо­тал нота­ри­усом. Фрей­нат-млад­ший окон­чил пять клас­сов Либав­ской Нико­ла­ев­ской гим­на­зии и пол­ный курс Мань­чжур­ско-китай­ско­го отде­ле­ния в Восточ­ном инсти­ту­те по 1‑му раз­ря­ду с сереб­ря­ной меда­лью. Вслед за этим он окон­чил курс Вилен­ско­го пехот­но­го юнкер­ско­го учи­ли­ща по 2‑му раз­ря­ду и посту­пил на воен­ную служ­бу (13 мар­та 1898 года) рядо­вым на пра­вах воль­но­опре­де­ля­ю­ще­го­ся. 14 июня 1914 года он был уво­лен от служ­бы по болез­ни, капи­та­ном, с пен­си­ей. Уволь­не­нию с воен­ной служ­бы, буд­то бы, пред­ше­ство­ва­ло истя­за­ние им сво­е­го ден­щи­ка, за что началь­ство под­верг­ло его 30-днев­но­му аре­сту на воен­ной гаупт­вах­те, но он, «счи­та­ясь с сво­им немец­ким само­лю­би­ем, узрел в этом неправо­ту началь­ства», вышел в отстав­ку, а аре­ста не отбы­вал. По уволь­не­нии око­ло трёх меся­цев про­жи­вал в Либа­ве, а потом в Виль­но, отку­да 2 октяб­ря 1914 г. при­был в село Бла­го­дар­ное и при­нял долж­ность нотариуса.

Началь­ник Тер­ско­го ОЖУ осо­бен­но оста­но­вил­ся на «анти­рус­ском направ­ле­нии» Фрей­на­та-млад­ше­го, кото­рое, впро­чем, в те лихие воен­ные годы гото­вы были обна­ру­жить едва ли не у всех лиц немец­ко­го про­ис­хож­де­ния. Так, анти­рус­ское направ­ле­ние Ген­ри­ха Фрей­на­та выра­жа­лось в том, что он отка­зал­ся сде­лать пожерт­во­ва­ние в круж­ку дам­ско­го коми­те­та. Кро­ме того, мест­ным жите­лям не нра­ви­лись рас­цен­ки нота­ри­уса, а так­же и то нехит­рое обсто­я­тель­ство, что все семей­ство Фрей­на­та — жена и трое детей — пло­хо зна­ли рус­ский язык и обща­лись меж­ду собой исклю­чи­тель­но по-немец­ки. Впро­чем, сре­ди собран­ных све­де­ний ника­кой кра­мо­лы, кро­ме оче­вид­ной озлоб­лен­но­сти вви­ду аре­ста бра­та, обна­ру­же­но не было.

Курьёз­но, но имен­но Октябрь­ская соци­а­ли­сти­че­ская рево­лю­ция спо­соб­ство­ва­ла осво­бож­де­нию жертв дела Мясо­едо­ва — быв­ших пред­ста­ви­те­лей импер­ской эли­ты. Так, была воз­вра­ще­на из ссыл­ки вдо­ва каз­нен­но­го, Кла­ра Мясо­едо­ва, ока­зал­ся на сво­бо­де и Оттон Фрей­нат. В 1918 году Фрей­нат ока­зал­ся в Вильне, где опуб­ли­ко­вал небезыз­вест­ную бро­шю­ру в защи­ту Мясоедова.

Одна­ко это была отнюдь не пер­вая его попыт­ка вос­ста­вить своё доб­рое имя и засту­пить­ся за това­ри­щей по несча­стью. Так, ещё 2 мая 1917 года Фрей­нат, нахо­дясь в Орлов­ской тюрь­ме, напи­сал жало­бу на вели­ко­го кня­зя Нико­лая Нико­ла­е­ви­ча и быв­ше­го мини­стра юсти­ции И. Г. Щег­ло­ви­то­ва «за пре­вы­ше­ние вла­сти и под­ло­ги по служ­бе, послед­стви­ем кото­рых были смерт­ные каз­ни ни в чем непо­вин­ных». Судя по все­му, имен­но текст этой жало­бы, допол­нен­ный предыс­то­ри­ей и подроб­но­стя­ми дела, и лёг в осно­ву извест­ной брошюры.

Жало­ба мини­стром юсти­ции Вре­мен­но­го пра­ви­тель­ства была пере­да­на в Глав­ный воен­ный суд, одна­ко послед­ний не мог дать рас­по­ря­же­ние о нача­ле пред­ва­ри­тель­но­го след­ствия по дан­но­му вопро­су, в свя­зи с чем 20 октяб­ря 1917 года Фрей­нат сно­ва пишет про­ше­ние мини­стру юсти­ции истре­бо­вать свою жало­бу из Глав­но­го воен­но­го суда и дать ей закон­ный ход. При­ме­ча­тель­но, что к момен­ту, когда жало­ба была рас­смот­ре­на, мини­стры юсти­ции Вре­мен­но­го пра­ви­тель­ства, сме­няв­шие друг дру­га едва ли не каж­дые пол­то­ра меся­ца, уже изжи­ли себя как класс, так что к рас­смот­ре­нию про­ше­ния при­сту­пил уже народ­ный комис­сар юсти­ции И.З. Штейн­берг. Он-то и напра­вил жало­бу в След­ствен­ную комис­сию при Рево­лю­ци­он­ном три­бу­на­ле с фор­му­ли­ров­кой «про­шу… немед­ля при­нять это вопи­ю­щее дело ста­ро­го режи­ма к сво­е­му производству».

Даль­ней­шие пери­пе­тии жиз­ни Отто­на Фрей­на­та про­сле­жи­ва­ют­ся нечёт­ко, одна­ко извест­но, что при­ка­зом Мини­стер­ства юсти­ции Вре­мен­но­го Сибир­ско­го пра­ви­тель­ства от 10 авгу­ста 1918 г. № 48 това­рищ про­ку­ро­ра Ковен­ско­го окруж­но­го суда Фрей­нат был назна­чен чле­ном Бар­на­уль­ско­го окруж­но­го суда. Дан­ный при­каз был опуб­ли­ко­ван в бар­на­уль­ской газе­те «Народ­ная сво­бо­да» от 30 авгу­ста 1918 г. Спу­стя шесть лет Оттон Фрей­нат скон­чал­ся в эмиграции.

Исполь­зо­ван­ные источники:

• ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1915 г. Оп. 316. Д. 38. л. Г. т. 1. Л. 141–144 об.
• ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1914 г. Оп. 316. Д. 38. л. Г. ч. 3. Л. 426–426 об.
• ГАРФ. Ф. Р336. Оп. 1. Д. 332. Л. 1- 28 об.
• ГАРФ. Ф. Р4369. Оп. 4. Д. 842. Л. 1–2.

Г[осподину] мини­стру юстиции

Отст[авного] д[ействительного] с[татского] с[оветника] Отто­на Ген­ри­хо­ви­ча Фрей­на­та, содер­жа­ще­го­ся в Орловск[ой] губ[ернской] тюрьме

Жало­ба

Полу­чив толь­ко теперь воз­мож­ность озна­ко­мить­ся с под­лин­ным делом о так назы­ва­е­мых «соучаст­ни­ках подп[олковника] С.Н. Мясо­едо­ва», по кото­ро­му десять под­су­ди­мых при­го­во­ре­ны к смерт­ной каз­ни, испол­нен­ной над восе­мью лица­ми, а я, будучи два­жды оправ­дан в пре­ступ­ле­нии, быв­шем пред­ме­том дела, тем не менее при­го­во­рен к лише­нию всех прав и каторж­ным рабо­там на восемь лет, я убе­дил­ся не толь­ко в фор­маль­ной неза­кон­но­сти это­го при­го­во­ра, поста­нов­лен­но­го при налич­но­сти вошед­ше­го в закон­ную силу судеб­но­го реше­ния и в пол­ной неви­нов­но­сти всех так жесто­ко постра­дав­ших, но и в при­чи­нах этой страш­ной судеб­ной ошиб­ки, заклю­ча­ю­щих­ся в сплош­ном нару­ше­нии уста­нов­лен­но­го поряд­ка, как пред­ва­ри­тель­но­го, так и судеб­но­го про­из­водств и в пре­ступ­ных дей­стви­ях участ­во­вав­ших в них лиц.

Из дела вид­но, что оно нача­лось ещё в декаб­ре 1914 г. с заяв­ле­ния вер­нув­ше­го­ся из гер­ман­ско­го пле­на под­по­ру­чи­ка Кола­ков­ско­го, объ­яс­нив­ше­го сна­ча­ла наше­му воен­но­му аген­ту в Сток­голь­ме, а потом в Глав­ном Управ­ле­нии гене­раль­но­го шта­ба в Пет­ро­гра­де, об усло­ви­ях его осво­бож­де­ния. Не вда­ва­ясь в подроб­но­сти его рас­ска­за, необ­хо­ди­мо отме­тить, что по его сло­вам, Кола­ков­ский пред­ло­жил в Гер­ма­нии свои услу­ги в каче­стве шпи­о­на, после чего был не толь­ко отпу­щен из пле­на с пору­че­ни­ем ему раз­ных очень слож­ных задач, как напр[имер], убий­ство вели­ко­го кня­зя Нико­лая Нико­ла­е­ви­ча, под­куп комен­дан­та Ново­ге­ор­ги­ев­ской кре­по­сти, под­ня­тие Поль­ши и даже Укра­и­ны и т.д., но ему и выда­ны без вся­кой види­мой надоб­но­сти мно­го раз­ных воен­ных тайн, в том чис­ле, когда и где пред­по­ла­га­ет­ся наступ­ле­ние и даже про­рыв фрон­та, кто ока­зы­ва­ет им услу­ги и меж­ду про­чим ука­за­но, что в Рос­сии толь­ко один круп­ный агент в лице Мясо­едо­ва. ещё 17 декаб­ря Кола­ков­ский давал эти объ­яс­не­ния гене­рал-квар­тир­мей­сте­ру Глав­но­го управ­ле­ния Гене­раль­но­го шта­ба и был допро­шен подп[олковником] Мочуль­ским, но что­бы эти­ми ком­пе­тент­ны­ми по таким вопро­сам лица­ми рас­ска­зам его было при­да­но серьез­ное зна­че­ние, из дела не усмат­ри­ва­ет­ся. Через несколь­ко недель, когда рас­ска­зы Кола­ков­ско­го сде­ла­лись уже досто­я­ни­ем мно­гих и, по сло­вам его, «ему уже надо­е­ло измыш­лять для каж­до­го обсто­я­тель­ства сво­е­го побе­га», в это дело вме­ша­лись жан­дарм­ские вла­сти, инте­ре­су­ясь пред­по­ло­же­ни­ем об убий­стве вели­ко­го кня­зя, в кото­ром тогда виде­ли «дух рус­ской армии», и с это­го момен­та дело полу­ча­ет дру­гой обо­рот. 8 янва­ря Кола­ков­ский был допро­шен жан­дарм­ским подп[полковником] Вол­ко­вым, а на дру­гой день в раз­ве­ды­ва­тель­ном отде­ле­нии шта­ба VI армии полк[овником] Мора­чев­ским и пока­за­ния его пред­став­ле­ны не Глав­но­му началь­ни­ку Пет­ро­град­ско­го воен­но­го окру­га, а, вопре­ки поряд­ку, уста­нов­лен­но­му 1184–1191 и 1433 ст. и в пря­мое нару­ше­ние 316 ст. ВСУ, началь­ни­ку шта­ба Вер­хов­но­го глав­но­ко­ман­ду­ю­ще­го, хотя власть послед­не­го рас­про­стра­ня­лась толь­ко на театр воен­ных дей­ствий, но не на город Пет­ро­град, где дело это воз­ник­ло и по зако­ну долж­но было быть обсле­до­ва­но и разобрано.

На теат­ре воен­ных дей­ствий, куда оно пере­не­се­но, как вид­но, непра­виль­но, преду­смот­рен­ный зако­ном поря­док рас­сле­до­ва­ния и раз­бо­ра его был игно­ри­ро­ван, и разыг­ра­лась целая оргия само­го без­за­стен­чи­во­го про­из­во­ла, послед­стви­ем кото­ро­го было искус­ствен­ное созда­ние обви­не­ния и осуж­де­ние невин­ных. Преж­де все­го, тре­бо­ва­ния 1184 и 1433 ст. ВСУ о про­из­вод­стве дозна­ния соблю­де­но не было, а послед­нее заме­не­но жан­дарм­ски­ми раз­вед­ка­ми, внеш­ним и внут­рен­ним наблю­де­ни­ем, пер­лю­стра­ци­ей кор­ре­спон­ден­ций, неосно­ва­тель­ны­ми обыс­ка­ми, неза­кон­ны­ми аре­ста­ми и вооб­ще все­ми пре­ступ­ны­ми при­е­ма­ми ста­ро­го поли­ти­че­ско­го сыс­ка. При так назы­ва­е­мой «лик­ви­да­ции» в ночь на 19 фев­ра­ля 1915 г. обыс­ки пре­вра­ще­ны были из закон­но­го сред­ства для обес­пе­че­ния судеб­ных дока­за­тельств в спо­соб для созда­ния мни­мых улик и улав­ли­ва­ния запо­до­зрен­ных, так как при этом, вопре­ки 364 и 367 ст. У[става] у[головного] с[удопроизводства], не толь­ко не объ­яв­ля­лись цели обыс­ка и дело, но и ото­бра­лись не толь­ко бума­ги, отно­сив­ши­е­ся к делу, а чуть не весь налич­ный пись­мен­ный мате­ри­ал, по кото­ро­му при жела­нии мож­но создать какое угод­но обви­не­ние. Дей­ствия эти про­из­во­ди­лись чина­ми охран­ных отде­ле­ний и жан­дарм­ских управ­ле­ний раз­ных горо­дов и сосре­до­то­чи­ва­лись в руках жан­дарм­ско­го подп[олковника] Леон­то­ви­ча, рабо­тав­ше­го под руко­вод­ством началь­ни­ка раз­ве­ды­ва­тель­но­го отде­ле­ния шта­ба Сев[еро]-Зап[адного] фрон­та полк[овника] Батю­ши­на и ген[ерал]-квартирмейстера Бонч-Бру­е­ви­ча, кото­рые, как выяс­ни­лось в пуб­лич­ном засе­да­нии по делу Мана­се­ви­ча-Мануй­ло­ва, не раз­ли­ча­ли пре­ступ­ле­ние от про­во­ка­ции. В этом засе­да­нии тогда уже гене­рал-май­ор Батю­шин при­пи­сы­вал себе честь «рас­кры­тия» дела Мясо­едо­ва, но по про­из­вод­ству глав­ным дей­ству­ю­щим лицом явля­ет­ся подп[олковник] Леонтович.

Несмот­ря на все опи­сан­ные меры, целые возы бес­по­ря­доч­но ото­бран­но­го при мно­го­чис­лен­ных обыс­ках пись­мен­но­го мате­ри­а­ла, в деле име­ет­ся толь­ко один сек­рет­ный доку­мент воен­но­го харак­те­ра, а имен­но, так назы­ва­е­мые «адре­са 19 янва­ря», пред­став­ля­ю­щий собой пере­чень мест сто­ян­ки в этот день отдель­ных частей X‑й армии. И не толь­ко нет малей­ших ука­за­ний на пере­да­чу это­го доку­мен­та непри­я­те­лю, а напро­тив, уста­нов­ле­но, что полу­чен Мясо­едо­вым 25 или 26 янва­ря в шта­бе армии при офи­ци­аль­ной над­пи­си «ротм[истру] Шури­но­ву для пере­да­чи подп[олковнику] Мясо­едо­ву — шт[абс]-кап[итан] Новиц­кий» и у него же, в чис­ле дру­гих слу­жеб­ных бумаг, ото­бран при задер­жа­нии 18 фев­ра­ля 1915 г. Тем не менее в раз­ве­ды­ва­тель­ном отде­ле­нии шта­ба Сев[еро]-Зап[адного] фрон­та была состав­ле­на целая запис­ка с самы­ми фан­та­сти­че­ски­ми аген­тур­ны­ми све­де­ни­я­ми о Мясо­едо­ве и ряде дру­гих лиц, кото­рые были с ним зна­ко­мы или так или ина­че стал­ки­ва­лись, како­вая запис­ка за под­пи­сью ген[ерала] Бонч-Бру­е­ви­ча и полк[овника] Батю­ши­на пред­став­ле­на вме­сто тре­бу­е­мо­го зако­ном дозна­ния к делу. Кро­ме того в целях «проч­но­сти и стро­го­сти поста­нов­ки дела» все задер­жан­ные были достав­ле­ны, с раз­ре­ше­ния быв­ше­го Вер­хов­но­го глав­но­ко­ман­ду­ю­ще­го, но вопре­ки зако­ну, в Вар­ша­ву, при­чем он пове­лел «закон­чить дело быст­ро и реши­тель­но». Орде­ром быв[шего] мин[истра] юсти­ции от 23 фев­ра­ля за № 2812 пред­ва­ри­тель­ное след­ствие, с нару­ше­ни­ем кате­го­ри­че­ско­го тре­бо­ва­ния дей­ство­вав­шей тогда 1434 ст. ВСУ и общих начал о тер­ри­то­ри­аль­ной под­ве­дом­ствен­но­сти и под­суд­но­сти судеб­ных дел, воз­ло­же­но «по пору­че­нию Верх[овного] глав­но­ко­ман­ду­ю­ще­го» на и[сполняющего] об[язанности] судеб­но­го сле­до­ва­те­ля по осо­бо важ­ным делам Мат­ве­е­ва под наблю­де­ни­ем тов[арища] про­ку­ро­ра [Вар­шав­ской судеб­ной] пала­ты Жижи­на, что состав­ля­ет без­услов­ное пре­вы­ше­ние вла­сти, как со сто­ро­ны мин[истра] юсти­ции, так и Верх[овного] глав­но­ко­ман­ду­ю­ще­го, кото­рым, ни отме­на зако­на, ни изме­не­ние уста­нов­лен­но­го послед­ним поряд­ка, предо­став­ле­но не было. Но в то же вре­мя нель­зя сомне­вать­ся в том, что такое бес­це­ре­мон­ное обра­ще­ние с зако­ном со сто­ро­ны выс­ше­го в госу­дар­стве блю­сти­те­ля пра­ва и обле­чен­но­го вер­хов­ной вла­стью воен­но­го началь­ни­ка, долж­ны были не толь­ко отра­зить­ся на дей­стви­ях под­чи­нен­ных им чинов, но и поста­вить все дело в такие усло­вия, при кото­рых выяс­не­ние исти­ны и объ­ек­тив­ное раз­ре­ше­ние его было более, чем затруд­ни­тель­ным и, как ока­за­лось в дей­стви­тель­но­сти, даже совер­шен­но невозможным.

Если эти пер­вые неза­ко­но­мер­ные дей­ствия лишь ука­зы­ва­ли путь и огром­ное коли­че­ство мате­ри­а­ла толь­ко дало воз­мож­ность для зло­упо­треб­ле­ний, то избран­ные по жела­нию заин­те­ре­со­ван­ных воен­ных вла­стей судеб­ный сле­до­ва­тель Мат­ве­ев и това­рищ про­ку­ро­ра Жижин сво­ей тех­ни­че­ской опыт­но­стью по поли­ти­че­ским делам искус­ствен­но созда­ли это дело путем извле­че­ния из обшир­но­го мате­ри­а­ла одних одно­сто­рон­них дан­ных, ослож­не­ни­ем их мно­го­чис­лен­ны­ми непро­ве­рен­ны­ми и под­та­со­ван­ны­ми фак­та­ми и не выте­кав­ши­ми даже из этих дан­ных про­из­воль­ны­ми выво­да­ми, кото­рые меж­ду тем сво­ей юри­ди­че­ской фра­зео­ло­ги­ей и страш­ны­ми сло­ва­ми мог­ли вве­сти в заблуж­де­ние не толь­ко неис­ку­шен­ное в юри­ди­че­ских кон­струк­ци­ях выс­шее воен­ное началь­ство, но даже мало­под­го­тов­лен­ных и не осо­бен­но вдум­чи­вых судей. Но все же эти фор­маль­ные извра­ще­ния не мог­ли создать само­го фак­та пре­ступ­ле­ния и поэто­му об осуж­де­нии невин­ных, как буд­то, не мог­ло быть речи, если бы воен­ные вла­сти не при­бег­ли ещё к дру­гим чрез­вы­чай­ным мерам, вызвав­шим роко­вой исход дела. Пер­вым шагом на этом пути было выде­ле­ние и отдель­ное суж­де­ние Мясоедова.

1 мар­та 1915 г. судеб­ный сле­до­ва­тель при­сту­пил к след­ствию и толь­ко успел осмот­реть часть пре­про­вож­ден­но­го ему мате­ри­а­ла и допро­сить несколь­ко сви­де­те­лей, как про­ку­рор пала­ты 16 мар­та за № 534 уве­до­мил его, что по сооб­ще­нию ген[ерал]-квартирмейстера шта­ба Сев[еро]-зап[адного] фрон­та, Вер­хов­ный глав­но­ко­ман­ду­ю­щий пове­лел, на осн[овании] 12 ст. Воен[ного] пол[ожения] выде­лить из про­из­вод­ства дело по обви­не­нию подп[олковника] Мясо­едо­ва и назна­чить его к рас­смот­ре­нию в воен­но-поле­вом суде. И хотя при­ве­ден­ная ста­тья Воен[ного] Пол[ожения] не заклю­ча­ет в себе тако­го пол­но­мо­чия, что под­твер­жда­ет­ся и позд­ней­шим изда­ни­ем 291 ст. Пол[ожения] о пол[евом] упр[авлении], а по суще­ству дело это было под­ве­дом­ствен­но толь­ко судам, пере­чис­лен­ным в 1432 ст. ВСУ, сле­до­ва­тель немед­лен­но под­чи­нил­ся это­му неза­кон­но­му тре­бо­ва­нию. 18 мар­та Мясо­едов был уже судим, осуж­ден воен­но-поле­вым судом, а в сле­ду­ю­щую ночь и пове­шен. За отсут­стви­ем в этом деле судеб­но­го про­из­вод­ства поле­во­го суда невоз­мож­но, конеч­но, судить о пра­виль­но­сти это­го при­го­во­ра и дей­стви­тель­ной винов­но­сти или неви­нов­но­сти Мясо­едо­ва, но в пред­ва­ри­тель­ном след­ствии нет ули­ча­ю­щих его дан­ных, а напро­тив чуть не еже­днев­ные его пись­ма и теле­грам­мы Стол­би­ной рису­ют совсем иную кар­ти­ну, а стес­нен­ное мате­ри­аль­ное поло­же­ние, несмот­ря на боль­шое при­да­ное жены, солид­ное жало­ва­нье и срав­ни­тель­но уме­рен­ный образ жиз­ни, на что совсем не обра­ще­но вни­ма­ния, как буд­то исклю­ча­ют при­пи­сы­ва­е­мую ему пре­ступ­ную дея­тель­ность. Мало того, след­ствие даже не было в состо­я­нии предъ­явить ему какое-либо опре­де­лен­ное пре­ступ­ное дея­ние, а огра­ни­чи­лось предъ­яв­ле­ни­ем обви­не­ния в госу­дар­ствен­ной измене, состав­ля­ю­щей меж­ду тем не само­сто­я­тель­ное пре­ступ­ле­ние, а родо­вое поня­тие для всех дея­ний, преду­смот­рен­ных IV Гл[авой] Уг[оловного] Ул[ожения], да кро­ме того ещё в сомни­тель­ном по соста­ву пре­ступ­ле­ния, откры­том похи­ще­нии вещей у непри­я­те­ля. Во вся­ком слу­чае, неза­кон­ное выде­ле­ние дела о Мясо­едо­ве не толь­ко про­ти­во­ре­чит основ­но­му пра­ви­лу об одно­вре­мен­ном и сов­мест­ном суж­де­нии всех соучаст­ни­ков, но и явля­ет­ся фак­ти­че­ским пред­ре­ше­ни­ем вопро­са о соста­ве пре­ступ­ле­ния и для осталь­ных заподозренных.

После осуж­де­ния Мясо­едо­ва след­ствие про­дол­жа­лось в отно­ше­нии дру­гих задер­жан­ных одно­вре­мен­но с ним, как соучаст­ни­ков его, невзи­рая на то, что сам он ни в уча­стии в сооб­ще­стве, ни в совер­ше­нии опре­де­лен­но­го пре­ступ­ле­ния в соуча­стии с дру­ги­ми лица­ми, обви­нен не был. 10/30 апре­ля судеб­ный сле­до­ва­тель соста­вил поста­нов­ле­ние на более, чем 100 печат­ных стра­ни­цах о при­вле­че­нии осталь­ных, в кото­ром он, поль­зу­ясь раз­ны­ми одно­сто­рон­ни­ми выдерж­ка­ми из сви­де­тель­ских пока­за­ний и необ­сле­до­ван­ны­ми дан­ны­ми про­то­ко­лов осмот­ра, искус­ствен­ным сопо­став­ле­ни­ем подо­бран­ных выра­же­ний и посто­рон­них фак­тов с непро­ве­рен­ны­ми аген­тур­ны­ми све­де­ни­я­ми и соб­ствен­ны­ми про­из­воль­ны­ми заклю­че­ни­я­ми, силит­ся вну­шить раз­ные пред­по­ло­же­ния инси­ну­а­ци­он­но­го харак­те­ра и вооб­ще набра­сы­вать тени на жизнь и дея­тель­ность каж­до­го из запо­до­зрен­ных. Но, несмот­ря на это, он всё-таки не в состо­я­нии выве­сти из сво­их фелье­тон­ных запо­до­зри­ва­ний опре­де­лен­ную винов­ность отдель­ных лиц, а вынуж­да­ет скры­вать это голо­слов­ной фра­зой, что «сово­куп­но­стью изло­жен­ных дан­ных обви­ня­е­мые доста­точ­но ули­ча­ют­ся» — и не в каких-либо кон­крет­ных дея­ни­ях, а в каких-то отвле­чен­ных поня­ти­ях, фор­му­ли­ро­ван­ных при­том настоль­ко широ­ко и рас­плыв­ча­то, что они не могут быть под­ве­де­ны под опре­де­лен­ные ста­тьи кара­тель­но­го зако­на. Под­лож­ность обви­ни­тель­но­го пунк­та мас­ки­ру­ет­ся отча­сти раз­би­ти­ем его на две части: на при­над­леж­ность в пери­од вре­ме­ни до и после нача­ла вой­ны к сооб­ще­ству для учи­не­ния про­тив Рос­сии госу­дар­ствен­ной изме­ны — со ссыл­кой не толь­ко на 1‑й пункт 118 ст., преду­смат­ри­ва­ю­щей такое пре­ступ­ле­ние, но и на 51‑й и 2‑й пункт 1182 Уг[оловного] Ул[ожения], кара­ю­щие совер­шен­но дру­гое, а имен­но соуча­стие в выда­че, толь­ко во вре­мя вой­ны, пере­чис­лен­ных тайн, на что меж­ду тем в выво­де нет ука­за­ния. ещё боль­шую несо­об­раз­ность пред­став­ля­ет собой вто­рая часть, по кото­рой те же лица «вполне ули­ча­ют­ся» в том, что «начав свою дея­тель­ность ещё до вой­ны и про­дол­жая ее и после откры­тия воен­ных дей­ствий, ока­зы­ва­ли содей­ствие гер­ман­цам путем шпи­он­ства, с како­вой целью соби­ра­ли све­де­ния о соста­ве рус­ских войск, мест­но­сти их нахож­де­ния, пере­дви­же­ни­ях и т.д.» — со ссыл­кой на 6 п. 3 ч. 108 ст. Уг[оловного] Ул[ожения], меж­ду тем пре­ступ­ле­ние, кара­е­мое этой ста­тьей, по суще­ству сво­е­му воз­мож­но толь­ко во вре­мя вой­ны, поче­му начать его ещё до вой­ны нель­зя, даже ука­зан­ным пунк­том этой ста­тьи кара­ет­ся не вооб­ще содей­ствие непри­я­те­лю, а толь­ко опре­де­лен­ный вид его — шпи­он­ство, кото­рое по смыс­лу зако­на заклю­ча­ет­ся не столь­ко в каком-то соби­ра­нии све­де­ний, сколь­ко, глав­ным обра­зом, в пере­да­че их непри­я­те­лю, на что, одна­ко, в выво­де нет и наме­ка, поче­му ясно, что в нем нет и соста­ва это­го преступления.

Созна­вая всю несо­сто­я­тель­ность обви­не­ния в таком виде, след­ствие не мог­ло оста­но­вить­ся на опи­сан­ных под­та­сов­ках и фик­тив­ных выво­дах, а долж­но было стре­мить­ся к под­креп­ле­нию их более опре­де­лен­ны­ми ука­за­ни­я­ми на состав пре­ступ­ле­ния, и для это­го исполь­зо­ва­ло болез­нен­ное состо­я­ние пси­хи­че­ски ненор­маль­ной осо­бы, скры­вая послед­нее и при­да­вая ее бре­до­вым мыс­лям фор­му насто­я­ще­го судеб­но­го дока­за­тель­ства. Суть в том, что 30 октяб­ря 1914 г., т.е. ещё задол­го до воз­ник­но­ве­ния это­го дела и даже до поступ­ле­ния Мясо­едо­ва в дей­ству­ю­щую армию в г. Мин­ске была задер­жа­на «за празд­но­ша­та­тель­ство» некая Анто­ни­на Кедысь и опо­зна­на как житель­ни­ца Сувалк­ской губер­нии, неод­но­крат­но пре­про­вож­дав­ша­я­ся для водво­ре­ния за про­сти­ту­цию, судив­ша­я­ся за кра­жу и в нача­ле вой­ны содер­жав­ша­я­ся в Вол­ко­выш­ской тюрь­ме — тоже за кра­жу. Узнав, что её хотят отпра­вить этап­ным поряд­ком на роди­ну, Кедысь поку­ша­лась в тюрь­ме на само­убий­ство, а когда её спас­ли, то ста­ла рас­ска­зы­вать, что она гер­ман­ская шпи­он­ка, и не за день­ги, а из люб­ви к этой стране и т.п., при­чём три раза меня­ла свои объ­яс­не­ния, не имев­шие, впро­чем, ни малей­ше­го отно­ше­ния к это­му делу. Уже вес­ной 1915 г., после пере­сыл­ки по раз­ным тюрь­мам Запад­но­го края, она содер­жа­лась в Грод­нен­ской тюрь­ме в одной каме­ре с некой Эммой Рей­нерт из с. Шеста­ко­во, задер­жан­ной по подо­зре­нию в шпи­он­стве, и после это­го ста­ла ого­ва­ри­вать Мику­ли­са, домо­хо­зя­и­на этой Рей­нерт, двух евре­ев Зальц­ма­нов, с кото­ры­ми она жила вес­ной 1914 г. в одной гости­ни­це в г. Грод­но, а рав­но и поме­щи­ка Вилен­ской губ[ернии] Ригер­та, задер­жан­но­го по делу Мясо­едо­ва, но все это с таки­ми фан­та­сти­че­ски­ми и про­ти­во­ре­чи­вы­ми подроб­но­стя­ми, кото­рые ясно ука­зы­ва­ли на вымы­сел. Даже жан­дарм­ский унтер-офи­цер, доста­вив­ший эту Кедысь из Грод­но в Вар­ша­ву, отме­ча­ет ее ненор­маль­ность, и тем не менее она не была осви­де­тель­ство­ва­на в состо­я­нии ее умствен­ных спо­соб­но­стей, а допро­ше­на судеб­ным сле­до­ва­те­лем Мат­ве­е­вым, сна­ча­ла в каче­стве сви­де­тель­ни­цы, а потом исклю­чи­тель­но на осно­ва­нии это­го пока­за­ния как она сама, так и ого­во­рен­ные ею лица, в каче­стве обви­ня­е­мых по это­му делу, хотя все они даже по это­му голо­слов­но­му и несу­раз­но­му ого­во­ру не име­ли ниче­го обще­го не толь­ко с осталь­ны­ми при­вле­чен­ны­ми, но даже с Мясо­едо­вым и обви­ня­лись в совер­шен­но само­сто­я­тель­ных пре­ступ­ных дея­ни­ях. На допро­сах у судеб­но­го сле­до­ва­те­ля Кедысь ещё несколь­ко раз меня­ла свои явно вымыш­лен­ные пока­за­ния, дого­во­рив­шись до того, что она даже не Кедысь, что, одна­ко, по делу уста­нов­ле­но, а через несколь­ко дней кон­чи­ла свои стра­да­ния само­убий­ством в тюрьме.

В целях сокры­тия опи­сан­ных под­ло­гов по созда­нию соста­ва пре­ступ­ле­ния и мни­мых улик, допро­сы обви­ня­е­мых были пре­вра­ще­ны в новый спо­соб для запу­ты­ва­ния дела и иска­же­ния исти­ны. Достиг­ну­то это бла­го­да­ря «опыт­но­сти» г.г. Жижи­на и Мат­ве­е­ва про­сты­ми сред­ства­ми: предъ­яв­ле­ни­ем, вопре­ки веле­нию 396 и 403 ст. Уст[ава] Уг[оловного] Суд[опроизводства], вме­сто фак­ти­че­ско­го обви­не­ния выше­ука­зан­ной отвле­чен­ной фор­му­лы, на кото­рую за кон­крет­ной ее бес­со­дер­жа­тель­но­стью какие-либо воз­ра­же­ния по суще­ству были невоз­мож­ны. В то же вре­мя при­вле­чён­ные были подроб­но допро­ше­ны по мно­го­чис­лен­ным посто­рон­ним обсто­я­тель­ствам, без ука­за­ния свя­зи их и зна­че­ния их для обви­не­ния и пока­за­ния их изло­же­ны в про­стран­ных про­то­ко­лах каж­дый на десят­ках стра­ниц, како­вым путем с одной сто­ро­ны созда­ва­лись кажу­щи­е­ся про­ти­во­ре­чия, а с дру­гой, объ­ем дела настоль­ко уве­ли­чил­ся и обсто­я­тель­ства так ослож­ня­лись, что разо­брать­ся в них сде­ла­лось затруд­ни­тель­ным и для кол­ле­ги­аль­но­го суда почти невоз­мож­ным. Само собой разу­ме­ет­ся, что все эти пре­ступ­ные ухищ­ре­ния при предъ­яв­ле­нии пред­ва­ри­тель­но­го след­ствия, без кото­ро­го послед­нее по зако­ну не может полу­чить даль­ней­ше­го направ­ле­ния, долж­ны были обна­ру­жить­ся и исти­на мог­ла быть вос­ста­нов­ле­на. Кро­ме того о состав­ле­нии обви­ни­тель­но­го акта и думать нель­зя было, так как при сгруп­пи­ров­ке раз­бро­сан­ных по 10 томам обсто­я­тельств дела, ста­ли бы оче­вид­ны­ми не толь­ко пол­ное отсут­ствие улик, но и невоз­мож­ность фор­му­ли­ро­вать фак­ти­че­ские при­зна­ки како­го-либо пре­ступ­ле­ния. Но в эту кри­ти­че­скую мину­ту появи­лось на выруч­ку новое рез­кое нару­ше­ние закон­но­го поряд­ка воен­ны­ми властями.

По 2 п. 1156 ст. ВСУ для госу­дар­ствен­ных пре­ступ­ле­ний, пере­чис­лен­ных в 1181 ст. уста­нов­ле­но изъ­я­тие из обще­го поряд­ка воен­но-уго­лов­но­го про­из­вод­ства и в воен­ное вре­мя согл[асно] 1431 ст. эти дела долж­ны про­из­во­дить­ся по пра­ви­лам III разд[ела] это­го уст[ава]. Меж­ду тем 11 июня за № 1499 тов[арищ] про­ку­ро­ра Жижин уве­до­мил сле­до­ва­те­ля, что началь­ник шта­ба II‑й армии сооб­щил ему для испол­не­ния пред­пи­са­ние Коман­ду­ю­ще­го арми­ей, осно­ван­ное на рас­по­ря­же­нии Глав­но­ко­ман­ду­ю­ще­го фрон­том о пере­да­че это­го дела в силу 12 ст. Воен[ного] пол[ожения] на рас­смот­ре­ние воен­но-поле­во­го суда. Само­го рас­по­ря­же­ния Глав­но­ко­ман­ду­ю­ще­го в деле нет, и чем тако­вое вызва­но и при каких усло­ви­ях состо­я­лось, оста­ет­ся неиз­вест­ным. Но зато для обна­ру­же­ния спря­тав­ше­го­ся за чужи­ми спи­на­ми винов­ни­ка в XII т. ч.2 л[ист] д[ела] 1 име­ет­ся теле­грам­ма началь­ни­ка шта­ба Сев[еро]-Зап[адного] фрон­та Вар­шав­ско­му комен­дан­ту от того же 11 июня за № 396 о том, что «Вер­хов­ный глав­но­ко­ман­ду­ю­щий пове­лел дело о Фрейдбер­ге и др. пере­дать на рас­смот­ре­ние воен­но-поле­во­го суда». При­ве­ден­ная выше 12 ст. Воен[ного] пол[ожения], предо­став­ля­ю­щая Глав­но­ко­ман­ду­ю­ще­му при­нять чрез­вы­чай­ную меру, но толь­ко для охра­не­ния госу­дар­ствен­но­го поряд­ка и успе­ха в веде­нии вой­ны, не мог­ла, конеч­но, иметь отно­ше­ние к чисто судеб­но­му делу и изме­нить уста­нов­лен­ный самим зако­ном поря­док его про­из­вод­ства. Тем не менее судеб­ный сле­до­ва­тель Мат­ве­ев, невзи­рая на то, что закон обя­зы­вал его дове­сти нача­тое след­ствие до кон­ца ука­зан­ным в нём поряд­ком и не допус­ка­ет из это­го ника­ко­го исклю­че­ния, того же чис­ла поста­но­вил дело пре­про­во­дить про­ку­ро­ру Вар­шав­ской судеб­ной пала­ты «в том поло­же­нии, в како­вом оно нахо­дит­ся», хотя закон тако­го поряд­ка направ­ле­ния след­ствия не преду­смат­ри­ва­ет. Не может под­ле­жать сомне­нию, что это про­ти­во­за­кон­ное рас­по­ря­же­ние б[ывшего] Верх[овного] глав­но­ко­ман­ду­ю­ще­го, пре­ры­вая нача­тое по делу пред­ва­ри­тель­ное след­ствие, лиши­ло не толь­ко при­вле­чен­ных неотъ­ем­ле­мо­го пра­ва предъ­яв­лять свои воз­ра­же­ния и дока­зы­вать несо­сто­я­тель­ность взве­дён­но­го на них обви­не­ния, но и не про­ве­рен­ных в уста­нов­лен­ном зако­ном поряд­ке дан­ных пред­ва­ри­тель­но­го след­ствия их дока­за­тель­ной силы и вооб­ще судеб­но­го зна­че­ния, а пото­му гро­зи­ла опас­но­стью поспеш­но­го и непра­виль­но­го осуж­де­ния заве­до­мо невиновных.

Но к чести рус­ско­го пра­во­су­дия все эти пре­ступ­ные пося­га­тель­ства на жизнь сво­их сограж­дан отча­сти раз­би­лись об чут­кую совесть интел­ли­гент­но­го соста­ва воен­но-поле­во­го суда, состо­яв­ше­го из одно­го гене­ра­ла и четы­рех пол­ков­ни­ков Гене­раль­но­го шта­ба. Лич­ный допрос ими одних сви­де­те­лей обви­не­ния и непо­сред­ствен­ное доб­ро­со­вест­ное озна­ком­ле­ние с при­об­щен­ны­ми к делу доку­мен­та­ми и пись­ма­ми ока­за­лись вполне доста­точ­ным для убеж­де­ния их в несо­от­вет­ствии пред­по­ло­же­ний пред­ва­ри­тель­но­го след­ствия дей­стви­тель­но­сти и в пол­ном отсут­ствии прак­ти­че­ских дан­ных для обви­не­ния, поче­му они боль­шин­ство под­су­ди­мых при­зна­ли по суду оправ­дан­ны­ми. И толь­ко в отно­ше­нии четы­рёх искус­ствен­но при­стег­ну­тых и двух бра­тьев Фрейдбер­гов суд с понят­ной по это­му гром­ко­му делу осто­рож­но­стью остал­ся под пагуб­ным вли­я­ни­ем пред­ва­ри­тель­но­го след­ствия, при­знав пер­вых из них ули­чен­ны­ми ого­во­ром упо­мя­ну­той Кедысь, кото­рую он сам за смер­тью её допро­сить не мог, а послед­них двух их «пись­мен­ны­ми сно­ше­ни­я­ми с Мясо­едо­вым», т.е. глав­ным обра­зом несколь­ки­ми неяс­ны­ми выра­же­ни­я­ми в их пись­мах к послед­не­му. Несо­мнен­ная непра­виль­ность этой части при­го­во­ра выте­ка­ет не толь­ко из сла­бо­сти моти­вов, т.к. ни ого­вор обви­ня­е­мой, при­том ещё явно ненор­маль­ной, ни неяс­ные выра­же­ния в пере­пис­ке, не могут слу­жить судеб­ны­ми дока­за­тель­ства­ми, но и из невоз­мож­но­сти обос­но­вать винов­ность их каки­ми-либо кон­крет­ны­ми дан­ны­ми и изло­же­ния ее, вопре­ки 676 ст. В[оенно-]с[удебного] у[става], в бес­со­дер­жа­тель­ных и сбив­чи­вых фра­зах, измыш­лен­ных на пред­ва­ри­тель­ном след­ствии и цели­ком вошед­ших в при­каз о пре­да­нии суду. Совер­шен­но непра­виль­ным явля­ет­ся так­же при­ме­не­ние, кро­ме 1 п. 118 ст., ещё и 51 и 52 п. 1182 ст. и 6 п. 3 ч.108 ст. Уг[оловного] Ул[ожения], состав кото­рых судом не при­знан. Но, как бы то ни было, одно оста­ет­ся незыб­ле­мым, а имен­но, что этот при­го­вор воен­но-поле­во­го суда не толь­ко не был в уста­нов­лен­ный 1381 ст. ВСУ в суточ­ный срок обжа­ло­ван, а напро­тив, как вид­но из над­пи­си на нем 17 июня 1915 г. Вар­шав­ским комен­дан­том утвер­жден и, сле­до­ва­тель­но, вошёл в закон­ную силу, а отно­ше­ни­ем того же комен­дан­та от 18 июня за № 451 на имя про­ку­ро­ра Вар­шав­ской судеб­ной пала­ты был обра­щен к испол­не­нию и в отно­ше­нии при­го­во­рен­ных к смерт­ной каз­ни даже при­ве­ден в испол­не­ние, о чем теле­грам­мой от того же 18 июня за № 443 и доне­се­но по начальству.

После это­го, одна­ко, про­изо­шло собы­тие, не нахо­дя­щее себе пре­це­ден­та в анна­лах суда все­го куль­тур­но­го мира. Даже неогра­ни­чен­ный про­из­вол нашей само­дер­жав­ной вер­хов­ной вла­сти оста­нав­ли­вал­ся перед непо­ко­ле­би­мо­стью судеб­ных реше­ний, вошед­ших в закон­ную силу, состав­ля­ю­щую глав­ную осно­ву все­го госу­дар­ствен­но­го поряд­ка. Но по насто­я­ще­му делу эти все­мир­ные нача­ла закон­но­сти и поряд­ка были нис­про­верг­ну­ты про­стым воле­изъ­яв­ле­ни­ем быв­ше­го вели­ко­го кня­зя Нико­лая Нико­ла­е­ви­ча. Пове­ле­ния это­го в деле, к сожа­ле­нию, нет, но вид­но, что 22 июня 1915 г. Вар­шав­ский комен­дант, вслед­ствие теле­грам­мы началь­ни­ка шта­ба Сев[еро]-Зап[адного] фрон­та от 21 июня за [№]400, пре­про­во­дил все это дело пред­се­да­те­лю Двин­ско­го воен­но­го-окруж­но­го суда. Ука­зан­ной теле­грам­мы тоже нет в деле, но зато име­ет­ся сооб­ще­ние заве­ду­ю­ще­го воен­но-суд­ной частью шта­ба на имя пред­се­да­те­ля от того же 21 июня о том, что при­го­вор воен­но-поле­во­го суда по это­му делу утвер­жден Вар­шав­ским комен­дан­том, но по сооб­ще­нию началь­ни­ка шта­ба Вер­хов­но­го глав­но­ко­ман­ду­ю­ще­го, послед­ний на осн[овании] 291 ст. Пол[ожения] о пол[евом] упр[авлении]. Пове­лел его «счи­тать утвер­жден­ным» лишь в отно­ше­нии тро­их каз­нен­ных, а об осталь­ных дело пере­дать в воен­но-окруж­ной суд… «без­услов­но не допус­кая граж­дан­ских защит­ни­ков и при­нять к меры к сфор­ми­ро­ва­нию над­ле­жа­ще­го суда и назна­че­нию опыт­но­го обви­ни­те­ля». Меж­ду тем, при­ве­ден­ная 291 ст. Пол[ожения] о пол[евом] упр[авлении], высо­чай­ше утвер­жден­ная 14 мая того же года, тогда ещё не была опуб­ли­ко­ва­на в уста­нов­лен­ном поряд­ке, а по суще­ству упол­но­мо­чи­ва­ла Вер­хов­но­го глав­но­ко­ман­ду­ю­ще­го лишь на пере­да­чу дел в воен­но-поле­вой суд, но вовсе не каса­ет­ся, и в силу 22 ст. Осн[овных] Гос[ударственных] Зак[онов] и не мог­ла касать­ся, вошед­ших в закон­ную силу реше­ний судеб­ных мест. Поэто­му ясно, что ука­зан­ное пове­ле­ние заклю­ча­ет в себе все при­зна­ки пре­ступ­но­го пре­вы­ше­ния вла­сти, отме­нив­ше­го одну из корен­ных основ госу­дар­ствен­но­го поряд­ка — закон­ную силу судеб­но­го решения.

В то же вре­мя это пове­ле­ние, с при­ка­за­ни­ем о сфор­ми­ро­ва­нии «над­ле­жа­ще­го» суда, о недо­пу­ще­нии защи­ты и назна­че­нии опыт­но­го обви­ни­те­ля ука­зы­ва­ет на цели, пря­мо про­ти­во­по­лож­ные пра­во­су­дию и поэто­му долж­но было иметь на под­чи­нен­ный и зави­си­мый воен­ный суд самое вред­ное для пра­виль­но­го раз­ре­ше­ния дела вли­я­ние. На роб­кое напо­ми­на­ние пред­се­да­те­ля суда, что к делу не при­ло­же­но «мне­ние» началь­ства 27 июня после­до­вал от началь­ни­ка шта­ба Вер­хов­но­го глав­но­ко­ман­ду­ю­ще­го ответ, что «при­го­вор воен­но-поле­во­го суда по делу 11-ти не утвер­жден вви­ду налич­но­сти в след­ствен­ном про­из­вод­стве дан­ных, изоб­ли­ча­ю­щих под­су­ди­мых в шпи­он­стве». Меж­ду тем ука­за­ние это пря­мо про­ти­во­ре­чит зако­ну и явно не соот­вет­ству­ет дей­стви­тель­но­сти, т.к. при­го­вор воен­но-поле­во­го суда был не толь­ко утвер­ждён под­ле­жа­щей вла­стью, но и обра­щен к испол­не­нию, а в след­ствен­ном про­из­вод­стве ука­зан­ных дан­ных вовсе не было, да если бы они и были, и то не мог­ли слу­жить по зако­ну осно­ва­ни­ем для опо­ро­чи­ва­ния состо­яв­ше­го­ся по это­му же делу судеб­но­го при­го­во­ра и при­том ещё вошед­ше­го в закон­ную силу. Одна­ко после тако­го реши­тель­но­го «мне­ния» началь­ства суд оста­вил вся­кие сомне­ния и, в явное нару­ше­ние 230 и 1431 ст. ВСУ, при­нял это дело к сво­е­му про­из­вод­ству. Допро­сив все­го тро­их вто­ро­сте­пен­ных сви­де­те­лей, не знав­ших ниче­го ни по сооб­ще­ству, ни по суще­ству дела, по явно недо­сто­вер­ным, и при судеб­ной про­вер­ке на поле­вом суде опро­верг­ну­тым дан­ным пред­ва­ри­тель­но­го след­ствия, вынес ещё шесть смерт­ных при­го­во­ров, в том чис­ле и тро­им оправ­дан­ным воен­но-поле­вым судом. Меня этот суд вто­рич­но оправ­дал в пре­ступ­ле­нии, состав­ляв­шем пред­мет это­го дела, но при­знал винов­ным в пре­ступ­ле­нии, в кото­ром я не толь­ко не обви­нял­ся, но и на рас­смот­ре­ние кото­ро­го он не был упол­но­мо­чен. За отсут­стви­ем соста­ва пре­ступ­ле­ния, суд, конеч­но, не мог ука­зать какие-либо пре­ступ­ные дея­ния осуж­дён­ных, а огра­ни­чил­ся голо­слов­ным при­зна­ни­ем их винов­ны­ми в сооб­ще­стве — даже без пред­ва­ри­тель­но­го согла­ше­ния, а дей­стви­я­ми заве­до­мо сооб­ща, и к это­му юри­ди­че­ски и логи­че­ски абсурд­но­му выво­ду при­ме­нил 51 и 1 п. 1111 и 51 и 6 п. 3 ч. 108 ст. Уг[оловного] Ул[ожения], кара­ю­щих меж­ду тем не уча­стие в сооб­ще­стве, а соуча­стие в опре­де­лен­ных пре­ступ­ле­ни­ях, им же не признанных.

Во вся­ком слу­чае, ясно до оче­вид­но­сти, что при­го­вор воен­но-поле­во­го суда по это­му делу вошёл в закон­ную силу и т.к. он уста­нов­лен­ным в законе поряд­ком воз­об­нов­ле­ния дела отме­нен не был, а ника­ко­го дру­го­го поряд­ка для это­го закон не допус­ка­ет, то бес­спор­но, что он до сих пор оста­ет­ся непо­ко­леб­лен­ным и, в силу Осн[овных] [Госу­дар­ствен­ных] Зак[онов], обя­за­тель­ным для всех без изъ­я­тия лиц и учре­жде­ний Рос­сий­ско­го госу­дар­ства, а при­го­вор Двин­ско­го воен­но-окруж­но­го суда по тому же делу, как пося­га­тель­ство на отме­ну вошед­ше­го в закон­ную силу судеб­но­го реше­ния, недей­стви­те­лен и юри­ди­че­ски ничто­жен. Но, несмот­ря на это, послед­ний при­го­вор, постав­лен­ный при­том еще, как не под­ле­жа­щий обжа­ло­ва­нию даже в кас­са­ци­он­ном поряд­ке, был при­ве­дён в испол­не­ние: чет­ве­ро под­су­ди­мых в ночь на 25 июля в г. Виль­но каз­не­ны, дво­им смерт­ная казнь заме­не­на, а я был зако­ван в кан­да­лы и отправ­лен на катор­гу, в кото­рой про­был свы­ше 1 ½ лет.

По рас­по­ря­же­нию Глав­но­го тюрем­но­го управ­ле­ния, я был мест­ной адми­ни­стра­ци­ей под­верг­нут ещё допол­ни­тель­но­му, сверх закон­но­му, лише­нию прав сви­да­ния с при­сяж­ным пове­рен­ным, а все мои жало­бы воз­вра­ща­лись мне под раз­ны­ми пред­ло­га­ми, пока нако­нец 20 янва­ря с.г. Глав­ный воен­ный суд не при­знал отказ в вос­ста­нов­ле­нии мне сро­ка на кас­са­ци­он­ное обжа­ло­ва­ние непра­виль­ным. На одно это хода­тай­ство ушло свы­ше 4 меся­цев, и толь­ко через новые 3 меся­ца моя кас­са­ци­он­ная жало­ба пред­став­ле­на по назна­че­нию в Глав­ный воен­ный суд.

Из изло­жен­но­го ясно, что все дело о так назы­ва­е­мых «соучаст­ни­ках» подп[олковника] С.Н. Мясо­едо­ва пред­став­ля­ет собой почти сплош­ной и гран­ди­оз­ный по раз­ме­рам под­лог, совер­шён­ный под при­кры­ти­ем пре­ступ­но­го пре­вы­ше­ния б[ывшим] вели­ким кня­зем Нико­ла­ем Нико­ла­е­ви­чем предо­став­лен­ной ему вла­сти. Началь­ник раз­ве­ды­ва­тель­но­го отде­ле­ния полк[овник] Батю­шин и жан­дарм­ский подп[олковник] Леон­то­вич сво­и­ми неуме­лы­ми и предо­су­ди­тель­ны­ми при­ё­ма­ми по тай­ной аген­ту­ре и пер­лю­стра­ции кор­ре­спон­ден­ции, неза­кон­ны­ми рас­по­ря­же­ни­я­ми об обыс­ках и аре­стах и вклю­че­ни­ем в свои доне­се­ния и сооб­ще­ния заве­до­мо непро­ве­рен­ных и лож­ных све­де­ний про­во­ци­ро­ва­ли повод для пред­ва­ри­тель­но­го по это­му делу след­ствия, кото­рое пря­мым пре­вы­ше­ни­ем б[ывшим] мини­стром юсти­ции т.с. Щег­ло­ви­то­вым предо­став­лен­ной ему по зако­ну вла­сти вопре­ки веле­нию 1434 ст. ВСУ и общим зако­нам о тер­ри­то­ри­аль­ной под­ве­дом­ствен­но­сти судеб­ных дел, было пору­че­но иску­сив­шим­ся по поли­ти­че­ским делам судеб­но­му сле­до­ва­те­лю Мат­ве­е­ву и това­ри­щу про­ку­ро­ра Жижи­ну. Послед­ние же умыш­лен­ным извра­ще­ни­ем в сво­их про­то­ко­лах и поста­нов­ле­ни­ях исти­ны не толь­ко созда­ли мни­мый и обман­чи­вый состав пре­ступ­ле­ния, но и с нару­ше­ни­ем из лич­ных видов основ­ных пра­вил, уста­нов­лен­ных в законе для про­из­вод­ства пред­ва­ри­тель­ных след­ствий, при­влек­ли в каче­стве обви­ня­е­мых заве­до­мо без­вин­ных и кро­ме того лиши­ли послед­них неотъ­ем­ле­мо­го по зако­ну пра­ва опро­вер­же­ния лож­но­го обви­не­ния. Быв­ший в то вре­мя Вер­хов­ным глав­но­ко­ман­ду­ю­щим арми­я­ми фрон­та вели­кий князь Нико­лай Нико­ла­е­вич, по ини­ци­а­ти­ве кото­ро­го, все это дело, по-види­мо­му, воз­ник­ло, целым рядом издан­ных им с пре­вы­ше­ни­ем предо­став­лен­ной ему вла­сти и явно про­ти­во­за­кон­ных пове­ле­ний, сна­ча­ла изме­нил уста­нов­лен­ную зако­ном под­суд­ность дела, а когда, несмот­ря на это боль­шин­ство под­су­ди­мых было оправ­да­но и при­го­вор этот вошёл в закон­ную силу, то с нару­ше­ни­ем Осн[овных] гос[ударственных] зак[онов] о непо­ко­ле­би­мо­сти окон­ча­тель­ных судеб­ных реше­ний и вопре­ки все­мир­но­му нача­лу о недо­пу­сти­мо­сти вто­рич­но­го суда над оправ­дан­ны­ми, вошед­шим в закон­ную силу при­го­во­ром, про­из­воль­но рас­по­ря­дил­ся о пере­суж­де­нии дела, с созна­тель­но невер­ным ука­за­ни­ем ново­му суду, буд­то пер­вый при­го­вор не был утвер­жден. Послед­стви­ем ука­зан­ных зло­упо­треб­ле­ний яви­лось за исклю­чи­тель­ным по усло­ви­ям места и вре­ме­ни вли­я­ни­ем глав­ных их винов­ни­ков, не толь­ко смерт­ные каз­ни ни в чем непо­вин­ных рус­ских граж­дан, но и веч­ное пят­но на оте­че­ствен­ном пра­во­су­дии и опо­зо­ре­ние Рос­сии в такое вре­мя, когда мил­ли­о­ны ее сынов уми­ра­ли на поле бра­ни за прав­ду и справедливость.

Вви­ду налич­но­сти в опи­сан­ных дея­ни­ях пере­чис­лен­ных лиц при­зна­ков пре­ступ­ле­ний, преду­смот­рен­ных 339, 2 п. 341, 2 ч. 362 и 2 п. 2 ч. 458 ст. Улож[ения] о нак[азаниях], покор­ней­ше про­шу о про­из­вод­стве рас­сле­до­ва­ния, кото­рое толь­ко и может уста­но­вить цели и моти­вы это­го исто­ри­че­ско­го зло­де­я­ния и сте­пень винов­но­сти участ­во­вав­ших в нем лиц.

Отст[авной] д[ействительный] с[татский] с[оветник] Фрейнат

Орел, 2 мая 1917 г.

ГАРФ. Ф. Р336. Оп. 1. Д. 332. Л. 9–16 об. Автограф
См. так­же: ГАРФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 11. Л. 234–239 об. Копия. Машинопись.

Читай­те так­же «Домаш­нее наси­лие, Айва­зов­ский и жан­дарм­ский под­пол­ков­ник Кноп».