Пушкин и Лермонтов: две ветви русской литературы

Васи­лий Роза­нов писал:

«Есть ли что-нибудь „над Пуш­ки­ным и Лер­мон­то­вым“, „даль­ше“ их? Пожа­луй — есть — Гар­мо­ни­че­ское движение».

Вли­я­ние Алек­сандра Пуш­ки­на и Миха­и­ла Лер­мон­то­ва на авто­ров XIX, XX и даже XXI веков вос­при­ни­ма­ет­ся как акси­о­ма, а в лите­ра­ту­ро­ве­де­нии часто встре­ча­ют­ся такие поня­тия, как «пуш­кин­ское» и «лер­мон­тов­ское» направ­ле­ния. Но если мы вве­дём в поис­ко­вой стро­ке эти поня­тия, ни одна из ссы­лок не даст исчер­пы­ва­ю­ще­го опи­са­ния направ­ле­ний и уж тем более их сопо­став­ле­ния. Хотя вет­ви, иду­щие от этих писа­те­лей, про­сле­жи­ва­ют­ся доста­точ­но чётко.

Миха­ил Лермонтов

Пушкин — наше всё!

О двух направ­ле­ни­ях рус­ской лите­ра­ту­ры пер­вым заго­во­рил Вис­са­ри­он Белин­ский. Сам не осо­зна­вая, кри­тик пред­вос­хи­тил раз­ви­тие рус­ской поэ­зии на пол­ве­ка впе­рёд. В ста­тьях о Пуш­кине и Лер­мон­то­ве он про­во­дил грань меж­ду дву­мя поэтами.

Не отри­цая их оче­вид­ную связь, Белин­ский видел в Лер­мон­то­ве пред­ста­ви­те­ля «ново­го поко­ле­ния». Пуш­кин был для него поэтом, в твор­че­стве кото­ро­го завер­ши­лись идеи, мето­ды и прин­ци­пы, раз­ви­вав­ши­е­ся на про­тя­же­нии преды­ду­щих веков. Он стал «вели­ким рефор­ма­то­ром рус­ской лите­ра­ту­ры». Во-пер­вых, Пуш­кин усо­вер­шен­ство­вал ста­рые и раз­вил новые худо­же­ствен­ные фор­мы, создал рус­ский лите­ра­тур­ный язык. Во-вто­рых, ввёл в неё наци­о­наль­ную тема­ти­ку, эле­мен­ты рус­ской дей­стви­тель­но­сти. Не зря «Евге­ния Оне­ги­на» назы­ва­ют «энцик­ло­пе­ди­ей рус­ской жиз­ни». В‑третьих, глав­ное, он не толь­ко утвер­дил идею, что с помо­щью лите­ра­ту­ры мож­но выра­жать соци­аль­ные, поли­ти­че­ские, куль­тур­ные про­бле­мы общества.

«Поэтом можешь ты не быть, но граж­да­ни­ном быть обязан…».

Из тако­го ути­ли­тар­но­го пред­став­ле­ния о лите­ра­ту­ре вырас­та­ет граж­дан­ская лири­ка Некра­со­ва, кото­рая ещё боль­ше углуб­ля­ет­ся в рус­ский наци­о­наль­ный быт, рус­скую действительность.

Нико­лай Алек­се­е­вич Некрасов

У Пуш­ки­на чув­ство неспра­вед­ли­во­сти отто­го, что «вез­де неве­же­ства убий­ствен­ный позор» и «раб­ство тощее вла­чит­ся по браз­дам неумо­ли­мо­го вла­дель­ца» инкор­по­ри­ро­ва­но в сти­хо­тво­ре­ние о дере­вен­ской при­ро­де, и поэт может лишь восклицать:

«О, если б голос мой умел серд­ца тревожить!».

Некра­сов не сомне­ва­ет­ся, что сло­вом, а зна­чит и поэ­зи­ей мож­но вли­ять на чита­те­лей. С помо­щью прон­зи­тель­ных, ярких, очень нату­ра­ли­стич­ных обра­зов, с одной сто­ро­ны («Одна­жды в сту­дё­ную зим­нюю пору…», «Желез­ная доро­га»), и сати­ры, алле­го­рий, даже неко­то­рой мисти­ки («Ого­род­ник», «Забы­тая дерев­ня», «Вче­раш­ний день в часу шестом…») - с дру­гой, Некра­сов обра­ща­ет вни­ма­ние чита­те­лей на стра­да­ю­щих, угне­тён­ных людей. В такой рез­кой фор­ме он обна­жа­ет про­бле­мы обще­ства, ожи­дая все­об­щей заин­те­ре­со­ван­но­сти в судь­бах про­стых людей. От Пуш­ки­на Некра­сов берёт «народ­ность» как тако­вую, соби­ра­ет фольк­лор, заим­ству­ет его моти­вы, сюже­ты, паро­ди­ру­ет стиль народ­ных песен, ска­зок, былин. Это про­яв­ля­ет­ся, напри­мер, в его поэ­мах «Кому на Руси жить хоро­шо», «Рус­ские жен­щи­ны», «Коро­бей­ни­ки».


«В Россию можно только верить…»

Дру­гая сто­ро­на Пуш­кин­ских про­из­ве­де­ний - исто­ризм, то есть уме­ние про­ни­кать в свое­об­ра­зие как про­шло­го, так и сво­ей эпо­хи, осо­зна­вать дей­стви­тель­ность как «резуль­тат дей­ствий исто­ри­че­ских сил» [1]. Этот метод раз­ви­ва­ет­ся в твор­че­стве дру­го­го поэта — Фёдо­ра Ива­но­ви­ча Тют­че­ва, совре­мен­ни­ка Пуш­ки­на и Некра­со­ва. Пер­вым эту идею выска­зал Иван Акса­ков. В дока­за­тель­ство кри­тик писал:

«… сти­хи Тют­че­ва пред­став­ля­ют тот же харак­тер внут­рен­ней искрен­но­сти и необ­хо­ди­мо­сти, в кото­ром мы видим исто­ри­че­ский при­знак преж­ней поэ­ти­че­ской эпо­хи» [2].

Дан­ное утвер­жде­ние оспа­ри­ва­лось мно­ги­ми иссле­до­ва­те­ля­ми и ком­мен­та­то­ра­ми тют­чев­ской и пуш­кин­ской лири­ки. Но все они счи­та­ли, что для Тют­че­ва твор­че­ство Пуш­ки­на очень рано ста­ло играть важ­ную роль. Уже в 1820‑е годы юный Тют­чев пере­пи­сы­ва­ет стро­фы «неле­галь­ной» пуш­кин­ской «Воль­но­сти», а так­же посвя­ща­ет ей сти­хо­тво­ре­ние «К оде Пуш­ки­на на Вольность».

Фёдор Ива­но­вич Тютчев

Под­лин­ный лите­ра­тур­ный путь поэта начи­на­ет­ся в 1827-1829 гг. В это вре­мя Пуш­кин уже стал кори­фе­ем рус­ской поэ­зии, и Тют­чев, как и дру­гие, не мог это­го не при­зна­вать. Более того, он ста­вил его «высо­ко над все­ми совре­мен­ны­ми фран­цуз­ски­ми поэта­ми» [3] и назы­вал его «живым орга­ном богов» [4]. Всё же не сле­ду­ет, вслед за Акса­ко­вым, кате­го­рич­но отно­сить Тют­че­ва к «пуш­кин­ской пле­я­де», но исто­ки его лири­ки идут имен­но из поэ­зии Пуш­ки­на. Про­из­ве­де­ния того и дру­го­го про­ни­за­ны фило­со­фи­ей, важ­ное место в их твор­че­стве зани­ма­ет любов­ная тема­ти­ка, схо­жи они и на струк­тур­ном уровне: раз­мер, риф­мов­ки, пау­зы, исполь­зо­ва­ние выра­зи­тель­ных средств. Что­бы уви­деть сход­ство двух поэтов доста­точ­но взгля­нуть на сти­хо­тво­ре­ние «Я пом­ню чуд­ное мгно­ве­нье…» и тют­чев­ское «Я встре­тил вас — и всё былое…».

Меж­ду ними невоз­мож­но не чув­ство­вать раз­ни­цы. При этом Тют­чев берёт пуш­кин­ское сти­хо­тво­ре­ние за осно­ву и выво­дит тему на новый уро­вень, на кото­ром нахо­дит отра­же­ние кос­мизм. То есть некий син­тез мик­ро- и мак­ро­кос­мо­са, Все­лен­ной и Чело­ве­ка, хри­сти­ан­ских и пан­те­и­сти­че­ских моти­вов. В сти­хо­тво­ре­нии «Я пом­ню чуд­ное мгно­ве­нье…» важ­ную роль игра­ет сти­хий­ность, «мгно­вен­ность», мимо­лет­ность чувств, в отли­чие от «Я встре­тил вас — и всё былое…». В послед­нем — все ощу­ще­ния, эмо­ции героя кажут­ся после­до­ва­тель­ны­ми, упо­ря­до­чен­ны­ми, при этом есть тра­ги­че­ское ощу­ще­ние рас­кры­ва­ю­щей­ся перед ним без­дны «веко­вой раз­лу­ки». Такое вос­при­я­тие мира совсем не харак­тер­но для пуш­кин­ско­го сти­хо­тво­ре­ния, где всё-таки насту­па­ет «про­буж­де­ние души».


«Шёпот, робкое дыханье…»

Совер­шен­но ины­ми пред­став­ля­ют­ся худо­же­ствен­ные уста­нов­ки Афа­на­сия Фета, кото­ро­го в школь­ной тра­ди­ции при­ня­то изу­чать вме­сте с Тют­че­вым. Несмот­ря на попыт­ки раз­гра­ни­чить две совер­шен­но раз­ные твор­че­ские систе­мы, в созна­нии они сли­ва­ют­ся в одно целое, и отли­чить одно­го поэта от дру­го­го ока­зы­ва­ет­ся труд­ной зада­чей. Тют­чев, в первую оче­редь, поэт-фило­соф, поэт-пси­хо­лог, для кото­ро­го соб­ствен­ное «я» и кос­мос — две бес­ко­неч­но­сти, а лири­че­ский герой посто­ян­но пыта­ет­ся постичь тай­ны миро­зда­ния. Фет - пей­за­жист, ста­ра­ю­щий­ся уло­вить и опи­сать усколь­за­ю­щий момент бытия. Для обо­их поэтов осо­бен­но важ­но ноч­ное вре­мя. Для Тют­че­ва ночь — это и есть оли­це­тво­ре­ние Веч­но­сти, для Фета же ночь - вре­мя для раз­мыш­ле­ний. Тем­но­та и звёз­ды созда­ют осо­бую атмо­сфе­ру, рас­по­ла­га­ю­щую героя к откро­ве­нию, выра­же­нию интим­ных, глу­бо­ко лич­ных чувств и эмо­ций, обра­ще­нию к выс­шим силам, тогда каж­дый миг в каком-то смыс­ле ста­но­вит­ся Вечностью.

Афа­на­сий Афа­на­сье­вич Фет

Фет не стре­мит­ся познать бытие, он чув­ству­ет его, ощу­ща­ет себя его частью, при этом отры­ва­ясь от мира реаль­но­го. Исто­ки такой поэ­ти­че­ской уста­нов­ки идут из роман­тиз­ма, в част­но­сти, из поэ­зии Лер­мон­то­ва, кото­рый созда­вал свой осо­бый мир, отре­шён­ный и отли­ча­ю­щий­ся от дей­стви­тель­но­сти. Он так­же ощу­щал мимо­лёт­ность бытия, пытал­ся уло­вить усколь­за­ю­щий миг. Его лири­ка глу­бо­ко интим­на, что поз­во­ля­ет иссле­до­ва­те­лям в каче­стве доми­ни­ру­ю­щих жан­ров назы­вать «моно­лог-испо­ведь», эле­гию, романс. Те же жан­ры доми­ни­ру­ют и в фетов­ском твор­че­стве. Отсю­да вни­ма­ние к рит­ми­ко-мело­ди­че­ской сто­роне сти­хо­тво­ре­ний, музы­каль­но­сти, символичности.

«…всё види­мое нами — Толь­ко отблеск, толь­ко тени От незри­мо­го очами?»

Ещё даль­ше в пред­став­ле­нии о суще­ство­ва­нии двух миров пошёл Вла­ди­мир Соло­вьёв. В его пред­став­ле­нии есть два мира: боже­ствен­ный и зем­ной. Чело­век при­над­ле­жит одно­вре­мен­но к обо­им мирам, что выра­жа­ет­ся в сим­во­лах «Веч­ной Жен­ствен­но­сти», «Души мира».

Вла­ди­мир Соловьёв

Он про­дол­жа­ет линию Фета, где на пер­вый план выхо­дит поэ­зия «намё­ка», ино­ска­за­ния, веду­щую к мла­до­сим­во­ли­стам, напри­мер, Алек­сан­дру Бло­ку и Андрею Белому.


«Чем выше ветви, тем глубже корни…»

Хотя Вяче­слав Ива­нов при­над­ле­жал к груп­пе мла­до­сим­во­ли­стов, было бы пра­виль­нее отне­сти его к пре­ем­ни­кам пуш­кин­ско-тют­чев­ско­го направ­ле­ния лите­ра­ту­ры. Твор­че­ские иде­а­лы поэт нахо­дил в Сред­не­ве­ко­вье и Антич­но­сти, а так­же в рус­ской народ­ной действительности.

Вяче­слав Иванов

Прин­цип «искус­ство ради искус­ства», кото­рый был харак­те­рен для твор­че­ства Фета, отвер­га­ет­ся Ива­но­вым в поль­зу рели­ги­оз­но­го, реа­ли­сти­че­ско­го символизма.


«Быть может, всё в жизни лишь средство для ярко-певучих стихов…»

Дру­гим авто­ром, про­дол­жа­ю­щим пуш­кин­ско-тют­чев­скую тра­ди­цию, стал Вале­рий Яко­вле­вич Брю­сов. На про­тя­же­нии все­го твор­че­ско­го пути поэта ори­ен­ти­ром для него был Пуш­кин. Уже в позд­ний пери­од Брю­сов так гово­рил о вели­ком поэте:

«С ран­ней юно­сти сочи­не­ния Пуш­ки­на — моё самое люби­мое чте­ние. Я читаю и пере­чи­ты­ваю Пуш­ки­на, его сти­хи, его про­зу, его пись­ма, в раз­ных изда­ни­ях, какие толь­ко мог полу­чить для сво­ей биб­лио­те­ки. Читаю я обыч­но с каран­да­шом в руках и люб­лю делать помет­ки и запи­си в сво­их кни­гах» [5].

При этом Брю­сов не толь­ко при­слу­ши­вал­ся к нему как к худож­ни­ку, но и являл­ся одним из его самых извест­ных иссле­до­ва­те­лей. В пери­од с 1899 по 1923 год офи­ци­аль­но было напе­ча­та­но более 80 работ по пуш­ки­но­ве­де­нию, не счи­тая чер­но­вых руко­пи­сей и наброс­ков. Боль­шин­ство из этих работ объ­еди­не­но в сбор­ни­ке «Мой Пуш­кин» 1929 года.

Вале­рий Брюсов

В лири­ке у Брю­со­ва доми­ни­ру­ют два тема­ти­че­ских направ­ле­ния. Одно из них посвя­ще­но эпи­зо­дам из миро­вой исто­рии, мифо­ло­ги­че­ским и ска­зоч­ным сюже­там. С их помо­щью поэт обра­ща­ет­ся к обще­че­ло­ве­че­ским цен­но­стям: люб­ви, дол­гу, чести. Имен­но это направ­ле­ние свя­зы­ва­ет его с Пушкиным.

Дру­гая тема, ухо­дя­щая кор­ня­ми из тют­чев­ской тра­ди­ции, город как сим­вол совре­мен­ной циви­ли­за­ции. Не зря его счи­та­ют одним из пер­вых поэтов-урба­ни­стов. В цен­тре его «город­ских» сти­хо­тво­ре­ний — борь­ба мате­рии и чело­ве­че­ской воли. Чело­век ока­зы­ва­ет­ся зави­си­мым от мате­ри­аль­но­го мира, но пыта­ет­ся сохра­нить вер­ность сво­е­му серд­цу. В поэ­ти­ке Брю­сов так­же опи­рал­ся на образ­цы клас­си­ков рус­ской поэ­зии, в первую оче­редь, конеч­но, Пуш­ки­на. Чёт­кая ком­по­зи­ция сти­ха, мно­же­ство парал­ле­лиз­мов, ана­фор, анти­тез, боль­шая роль сим­во­ли­ки, мета­фо­ри­за­ции, но при этом сохра­не­ние ясно­сти образов.


«В свой час своя поэзия в природе…»

Очер­чен­ная нами линия пре­ем­ствен­но­сти поэтов, конеч­но, доста­точ­но схе­ма­тич­на. Нель­зя пред­ста­вить твор­че­ство Фета без Пуш­ки­на, а Некра­со­ва без Лер­мон­то­ва. Но, так или ина­че, в исто­рии нашей поэ­зии сло­жи­лись две маги­страль­ных линии, сыг­рав­шие огром­ную роль в её ста­нов­ле­нии и фор­ми­ро­ва­нии и дав­шие раз­ви­тие после­ду­ю­щим тече­ни­ям и направ­ле­ни­ям рус­ской поэ­ти­че­ской мыс­ли. Мы кос­ну­лись лишь малой части того, что явля­ет­ся при­част­ным к этой линии. Конеч­но, она не обры­ва­ет­ся на Брю­со­ве или Вла­ди­ми­ре Соло­вьё­ве, а про­дол­жа­ет свой путь вплоть до наших дней, напол­ня­ясь опы­том всё новых худож­ни­ков сло­ва, поэтов, хра­ня­щих в глу­бине сво­е­го твор­че­ства память о пер­вых твор­цах — Алек­сан­дре Пуш­кине и Миха­и­ле Лермонтове.


Источники и литература

1. Тома­шев­ский Б. Пуш­кин: [В 2 кн.] / Отв. ред. В. Г. База­нов; АН СССР. Ин‑т рус. лит. (Пушк. дом). М; Л.: Изд-во АН СССР, 1956-1961. Кн. 2. Мате­ри­а­лы к моно­гра­фии (1824–1837). — 1961. С. 154.
2. Акса­ков И. С. Федор Ива­но­вич Тют­чев (Био­гра­фи­че­ский очерк). «Рус­ский архив», 1874, вып. 10; изд. 2‑е: И. С. Акса­ков. Био­гра­фия Федо­ра Ива­но­ви­ча Тют­че­ва. М., 1886. С. 82.
3. Тют­чев Ф. И. Сочи­не­ния в 2 т. Т.2. Пись­ма. М., 1984. С. 18-20.
4. См. сти­хо­тво­ре­ние Тют­че­ва «29‑е янва­ря 1837».


 

Поделиться