Сцена: Татарстан

VATNIKSTAN про­дол­жа­ет автор­ский цикл Пет­ра Поле­щу­ка «Сце­на», где Пётр рас­ска­зы­ва­ет об исто­рии и раз­ви­тии (мало)известных музы­каль­ных сцен сто­лиц и про­вин­ций. В про­шлом мате­ри­а­ле мы гово­ри­ли о лей­б­ле Saint-Brooklynsburg. Сего­дня пред­ла­га­ем ваше­му вни­ма­нию боль­шой ана­лиз сце­ны Татар­ста­на, а так­же иссле­до­ва­ние свя­зи меж­ду куль­тур­ной иден­тич­но­стью и территориальностью.


Региональная культура в прошлом?

С нача­ла ХХI века ста­ло труд­но пред­ста­вить, что в осно­ве сце­ны может быть фун­да­мент в виде наци­о­наль­но-куль­тур­ной или пат­ри­о­тич­но-реги­о­наль­ной идеи. Мы ведь это уже про­шли, раз­ве не так?

Подоб­ная идея мно­го­крат­но ста­но­ви­лась стерж­нем анде­гра­ун­да или поп-куль­ту­ры и послед­ний раз в миро­вой исто­рии дошла до мас­со­вой эйфо­рии (читай «исте­рии»). Неко­гда гут­та­пер­че­вая бри­тан­ская поп-куль­ту­ра к сере­дине 1990‑х годов вдруг ощу­ти­ла вес сво­ей исто­рии, и реши­ла под­черк­нуть «бри­тан­ство», в том чис­ле как ответ на тогда буй­но раз­ви­ва­ю­щу­ю­ся аме­ри­ка­ни­за­цию коро­лев­ства. Ина­че гово­ря, в Англии брит-поп был отве­том на урав­не­ние «про­шлое + иден­тич­ность = ?». Жанр раз­рос­ся до таких мас­шта­бов, что вышел из-под кон­тро­ля ана­ло­го­вых СМИ и про­жил до тех пор, пока сам себя не съел.

Что изме­ни­лось? Стро­го гово­ря, интер­нет ока­зал­ся могу­ще­ствен­нее. Он прак­ти­че­ски пол­но­стью гра­ни­цы меж­ду стра­на­ми, куль­ту­ра­ми, эпо­ха­ми. Совер­шен­но неслу­чай­но и оче­вид­но, что в тота­ли­тар­ных стра­нах интер­нет, если и не стёрт на кор­ню, то его коор­ди­на­ты — это несколь­ко сай­тов, каж­дый из кото­рых свя­зан с дей­ству­ю­щим поли­ти­че­ским режимом.

В обще­идей­ном кол­лап­се мы ока­за­лись в раб­стве тоталь­ной неод­но­знач­но­сти. Как мож­но отчёт­ли­во изме­рить вре­мя, кото­рое так удоб­но дели­лось на отрез­ки ещё 20 лет назад? Можем ли мы вычле­нить собы­тие, опре­де­ля­ю­щее дух вре­ме­ни? И как мы опре­де­ля­ем свою куль­тур­ную иден­тич­ность? Даже в рабо­тах вид­ных музы­кан­тов совре­мен­ной рус­ской поп-куль­ту­ры, взять, напри­мер, Анто­ху МС, боль­шой твор­че­ский про­цент зани­ма­ет вли­я­ние «извне». В таких усло­ви­ях, кажет­ся, ника­кая фети­ши­за­ция реги­о­наль­ной куль­ту­ры невозможна.

Поэто­му… Мы ведь это уже про­шли, раз­ве не так? Нет, не так.


Вирусная татарская культура

Вопре­ки ска­зан­но­му выше сего­дня суще­ству­ют локаль­ные сце­ны, кото­рые ста­ра­ют­ся дер­жать­ся на стержне сво­ей куль­ту­ры. Напри­мер, груп­па Fontaines D.C. оза­бо­че­на репре­зен­та­ци­ей ирланд­ской сце­ны с ново­го ракур­са, желая ассо­ци­и­ро­вать­ся ско­рее с Girl Band, чем с U2. Такая реак­ция вполне симп­то­ма­тич­на, как ответ на вре­мя пре­сло­ву­той тоталь­ной неоднозначности.

В Рос­сии подоб­ные тен­ден­ции сосре­до­то­че­ны не столь­ко вокруг про­вин­ций, сколь­ко в сто­ли­цах, и с ощу­ти­мым реак­ци­он­ным флё­ром. Тра­ди­ци­он­ный при­мер — каза­рья­нов­ские ини­ци­а­ти­вы вро­де фести­ва­ля «Боль», с кото­рым свя­за­ны посто­ян­ные скан­да­лы, будь то коло­ни­аль­ный постер евро­ту­ра с аллю­зи­я­ми на «идём на Бер­лин» или заме­ча­ние Нико­лая Комя­ги­на об амби­ци­ях Каза­рья­на как о непо­сред­ствен­но имперских.

Но гораз­до отчёт­ли­вее и бога­че всех, а так­же выгод­но отли­ча­ясь от сто­лиц, на оте­че­ствен­ной тер­ри­то­рии рас­по­ло­жи­лась сце­на Татарстана.

Но раз­ве это новость? Сомне­ва­юсь. Татар­ская куль­ту­ра заим­ству­ет­ся, исполь­зу­ет­ся и попро­сту экс­плу­а­ти­ру­ет­ся. Это всем извест­но бла­го­да­ря YouTube. «Язык — это вирус», — ска­зал когда-то Уильям Бер­ро­уз. Сего­дня в роли само­го попу­ляр­но­го язы­ка высту­па­ет весь визу­аль­ный кон­тент. Что сде­ла­ла небезыз­вест­ная TATARKA? Образ­но гово­ря, инфи­ци­ро­ва­ла поп-куль­ту­ру вирус­ны­ми видео на татар­ском язы­ке. Поз­же сло­во «тата­рин» как опре­де­лён­ный знак закре­пи­лось за груп­пой АИГЕЛ, прав­да, совсем в дру­гом смыс­ло­вом вари­ан­те. В кон­це кон­цов, мы уже все, види­мо, зна­ем, что такое эчпоч­мак, даже если нико­гда его не пробовали.

Но всё это, конеч­но, заиг­ры­ва­ния. В цен­тре этой ста­тьи инди-музы­ка и непо­сред­ствен­но пре­тен­зия на татар­скую иден­ти­фи­ка­цию в лице этих музы­кан­тов и всей неза­ви­си­мой сце­ны Татар­ста­на. А там целая кре­пость из лей­б­лов, ком­пи­ля­ций и журналов.

При при­сталь­ном взгля­де ста­но­вит­ся ясно, что мода на «всё татар­ское» скру­пу­лёз­но систе­ма­ти­зи­ро­ва­на. Лайф­стайл-жур­нал «Инде» доволь­но успеш­но очер­чи­ва­ет Татар­стан как эта­кий «город золо­той», избав­ляя в гла­зах тури­стов род­ную зем­лю от любо­го рода «эчпоч-штам­пов», да и вооб­ще не забы­ва­ет вос­поль­зо­вать­ся воз­мож­но­стью озна­ко­мить экс-главре­да «Афи­ши» со сво­им музы­каль­ным орео­лом.

Не менее важ­но для Татар­ста­на изда­ние Enter, кото­рое пишет об искус­стве и куль­ту­ре. Из недав­не­го отме­тим попыт­ку воз­рож­де­ния тра­ди­ции тер­ри­то­ри­аль­ных ком­пи­ля­ций — сбор­ник казан­ских музы­кан­тов «Пляж Локо­мо­тив», — в кото­ром, по сло­вам соста­ви­те­ля Айда­ра Хус­нут­ди­но­ва, «опре­де­лён­но есть дух места». Но нача­лось всё, пожа­луй, с орга­ни­за­ции лей­б­ла Yummy Music, клю­че­вая идея кото­ро­го — татар­ская иден­тич­ность, а основ­ное усло­вие — испол­не­ние песен толь­ко на татар­ском языке.


Культура, Цивилизация и Мы

Исто­рия новой казан­ской инди-музы­ки, кото­рая нача­лась при­мер­но в 2012 году, похо­жа на ту, что ранее про­изо­шла в осталь­ной Рос­сии. В 2010‑х годах груп­пы новой вол­ны вро­де Pompeya и Tesla Boy рос­ли в стаг­на­ции оте­че­ствен­ной поп-музы­ки, и неслу­чай­но, что эти новые арти­сты за ори­ен­тир бра­ли музы­ку зару­беж­ную. Такая же при­чи­на для транс­фор­ма­ций была и у татар. Но раз­ни­ца в том, что в отли­чии, напри­мер, от Анто­на Севи­до­ва, татар­ские инди-музы­кан­ты при всём сво­ём «миро­вом граж­дан­стве» пред­став­ля­ют себя на меж­ду­на­род­ной сцене имен­но как адеп­тов сво­ей культуры.

Немно­го иро­нич­но и, по всей види­мо­сти, симп­то­ма­тич­но, что актив­ная рабо­та лей­б­ла Yummy Music нача­лась имен­но тогда, когда музы­ка как тако­вая ста­ла мак­си­маль­но кос­мо­по­лит­ной. И хотя в осно­ве Yummy Music лежит татар­ская само­пре­зен­та­ция, на вопрос «каков иде­аль­ный артист ваше­го лей­б­ла?», гене­раль­ный про­дю­сер Ильяс Гафа­ров отве­тил: «Граж­да­нин мира». Это может казать­ся пара­док­саль­ным, но на самом деле ответ Гафа­ро­ва лако­нич­но отра­жа­ет суть совре­мен­ной пост-гео­гра­фи­че­ской реаль­но­сти: куль­тур­ная само­пре­зен­та­ция пере­шла из урав­не­ния «иден­тич­ность + про­шлое = ?» в «иден­тич­ность + интер­на­ци­о­наль­ность = ?». Сего­дня невоз­мож­на ситу­а­ция, когда чело­век свя­зан исклю­чи­тель­но с реги­о­наль­ной куль­тур­ной средой.

С при­хо­дом интер­не­та физи­че­ское место оби­та­ния для музы­кан­та почти поте­ря­ло зна­че­ние. Арти­сты и потре­би­те­ли опре­де­лён­но­го сег­мен­та музы­ки име­ют боль­ше обще­го друг с дру­гом, чем со сво­и­ми сосе­дя­ми по жил­пло­ща­ди. Мы пре­бы­ва­ем в циви­ли­за­ции, интер­не­те, нишах и ячей­ках, и из-за это­го арти­сты в боль­шин­стве сво­ём не обла­да­ют какой-либо куль­тур­но-порож­да­ю­щей силой. Напри­мер, как гово­рил Игорь Шемя­кин из пло­до­ви­той казан­ской груп­пы «Harajiev Smokes Virginia!»:

«Я недав­но читал Лагу­те­ны­ча, и он пра­виль­но ска­зал: не надо уез­жать в сто­ли­цу, надо раз­ви­вать мест­ную сце­ну. В Ека­те­рин­бур­ге у людей что-то полу­чи­лось. Нам тоже что-то надо делать».

Здесь и начи­на­ют­ся тон­ко­сти: «сце­на», о раз­ви­тии кото­рой гово­рил Шемя­кин, под­ра­зу­ме­ва­ет саму тер­ри­то­рию, а не реги­о­наль­ную культуру.

То же самое, к сло­ву, про­ис­хо­дит и с упо­мя­ну­ты­ми каза­рья­нов­ски­ми кре­сто­нос­ца­ми, и с Fontaines d.c. Пер­вые ока­зы­ва­ют­ся сбор­ной солян­кой, будь то адеп­ты хард-рока «Казус­ко­ма» или глав­ные пост­пан­ке­ры Shortparis. Объ­еди­ня­ют их исклю­чи­тель­но язык и тер­ри­то­рия как точ­ка стар­та. Вто­рые в сво­ём жела­нии «сде­лать­ся боль­ши­ми» и по-ново­му заре­ко­мен­до­вать свою сце­ну, едва ли раз­ма­хом отли­ча­ют­ся от всех леген­дар­ных ирланд­цев, будь то Джойс или Боно, то есть удо­вле­тво­ря­ют мас­сме­дий­ные тре­бо­ва­ния на соот­вет­ствие ярлы­ку «народ­ной ирланд­ской группы».

Выхо­дит, наци­о­наль­ная иден­тич­ность ста­ла для арти­ста «отправ­ной точ­кой», то есть нераз­рыв­но свя­за­лась имен­но с тер­ри­то­ри­ей, а уже во вто­рую оче­редь с куль­ту­рой. Частые заго­лов­ки, гово­ря­щие про Катю Шило­но­со­ву как про «обыч­ную девоч­ку из Каза­ни», тем не менее едва ли гово­рят о её музы­ке. Прак­ти­че­ски ниче­го татар­ско­го в её твор­че­стве нет. Напро­тив, в амплуа NV Катя актив­но обра­ща­ет­ся к япон­ской куль­ту­ре, а как вока­лист­ка ГШ/ Glintshake — к рус­ско­му аван­гар­ду и анде­гра­ун­ду восьмидесятых.

Оче­вид­но, что Кате Шило­но­со­вой бли­же её соль­ный про­ект, то есть твор­че­ская инте­гра­ция в Азию, а не реани­ма­ция рус­ской куль­ту­ры в ГШ. Сей­час Катя в рам­ках ГШ всё чаще оста­ёт­ся вер­на обра­зу NV: вме­сто кри­во­ва­то­го, как буд­то наве­ян­но­го супре­ма­тиз­мом и почти кри­ми­наль­но­го обра­за, на сме­ну при­шла япон­ская эле­гант­ность, явно отда­ю­щая нью-вей­вом из стра­ны вос­хо­дя­ще­го солн­ца. Когда я брал интер­вью у Кати для жур­на­ла NEST, она ска­за­ла, что у неё не было замыс­ла делать микс куль­тур в соль­ном творчестве:

«Есть риск зашить­ся в свои идеи, при этом будет полу­чать­ся не очень класс­но, а отсту­пить­ся от это­го труд­но. Луч­ше при­дер­жи­вать­ся какой-то общей кар­ти­ны вос­при­я­тия того, как у тебя полу­ча­ет­ся рабо­тать с мате­ри­а­лом, а уже после соби­рать такой малень­кий кол­лаж из все­го этого».

Может быть, может быть. Но несмот­ря на такой абстракт­ный под­ход, то, что NV для Ека­те­ри­ны инту­и­тив­но вос­при­ни­ма­ет­ся намно­го орга­нич­нее, чем более близ­кие к род­ной куль­ту­ре рус­ско­языч­ные ГШ, гово­рит само за себя.


«Өмет станциясе» и YaineYa

Если Катя Шило­но­со­ва избе­га­ет вли­я­ния сво­ей куль­ту­ры, будучи чело­ве­ком в первую оче­редь «циви­ли­за­ци­он­ным» (неслу­чай­но, воз­мож­но, Катя нико­гда не была под­пи­са­на на казан­ский лей­бл), то рези­дент Yummy Music Радиф Каша­пов, как и все осталь­ные арти­сты лей­б­ла, име­ет боль­ше обще­го с татар­ской культурой.

Радиф в интер­вью Entermedia рассказывал:

«Да, мы любим татар­скую куль­ту­ру, тра­ди­ции, речь, нам хочет­ся петь на род­ном язы­ке. Но в то же вре­мя мы — люди, раз­ви­ва­ю­щи­е­ся в гло­баль­ном мире, рас­ту­щие бок о бок с интер­не­том и вос­пи­тан­ные запад­ной куль­ту­рой. У нас про­ис­хо­дит некий син­тез люб­ви к наци­о­наль­но­му и современному».

Его сло­ва под­креп­ля­ют­ся твор­че­ством: его аль­бом «Өмет стан­ци­я­се» откры­ва­ет­ся в духе мэд­че­сте­ров­ско­го пери­о­да ран­них Brainstorm, на тре­тьем тре­ке пере­рас­та­ет в при­фан­ко­ван­ное элек­тро, а сра­зу после начи­на­ет «кри­стал­ли­зо­вать­ся» турец­ким сазом. Син­тез посто­рон­них музы­каль­ных язы­ков пре­ва­ли­ру­ет над непо­сред­ствен­но татарским.

Похо­жая ситу­а­ция скла­ды­ва­ет­ся и с YaineYa, казан­ским one-man-band про­ек­том. Мы едва ли можем нащу­пать место­рас­по­ло­же­ние YaineYa исхо­дя из музыки.

Yaineya, облож­ка аль­бо­ма «Aajaadee»

С Татар­ста­ном здесь свя­за­но ещё мень­ше, чем в рабо­тах Ради­фа. Един­ствен­ный посто­ян­ный участ­ник про­ек­та, Семён Метель­ков, гово­рит о сво­ём дети­ще как о «соб­ствен­ном пред­став­ле­нии о том, чем долж­на быть совре­мен­ная неза­ви­си­мая экс­пе­ри­мен­таль­ная музы­ка». Дру­ги­ми сло­ва­ми, сло­ва Семё­на, оче­вид­но, не каса­ют­ся раз­го­во­ра о сре­де сво­е­го обитания.


В глубинку за культурой

С татар­ской сре­дой вза­и­мо­дей­ству­ет Митя Бур­ми­ст­ров, но под­хо­дит к ней ина­че, чем рези­ден­ты Yummy Music.

После того как казан­ский муль­ти­ин­стру­мен­та­лист Митя Бур­ми­ст­ров отбро­сил бит­бокс и начал про­ект MITYA, он зару­чил­ся под­держ­кой Red Bull Music Academy и отпра­вил­ся в «этно­гра­фи­че­скую зву­ко­вую экс­пе­ди­цию». В фор­ма­те доку­мен­таль­но­го филь­ма она полу­чи­ла назва­ние «Эчпоч­фанк». Её цель — «засэм­пли­ро­вать» этни­че­ские татар­ские инстру­мен­ты, а в более широ­ком смыс­ле — про­пу­стить через себя народ­ную татар­скую куль­ту­ру. Имен­но культуру.


MITYA — этно­гра­фи­че­ская зву­ко­вая экс­пе­ди­ция «Эчпоч­фанк»

Инте­рес­но, что в про­ек­те, сле­дуя по филь­му за Митей, зри­тель чув­ству­ет себя при­мер­но так же, как и сам Бур­ми­ст­ров. То есть татар­ская куль­ту­ра откры­ва­ет­ся как дру­гая пла­не­та, ока­зы­ва­ясь до кон­ца не познан­ной. При этом сам Митя родом из Каза­ни, но судя по видео вос­при­ни­ма­ет всё с таким же колум­бов­ским инте­ре­сом, как и зритель.

За неиме­ни­ем луч­шей фор­му­ли­ров­ки это ста­вит рез­кий вопрос: насколь­ко этни­че­ская куль­ту­ра род­но­го для Мити Татар­ста­на ока­зы­ва­ет­ся ему род­ной? «Эчпоч­фанк» — бес­пре­це­дент­ный про­ект и заслу­жи­ва­ет награ­ды. Экс­пе­ди­ция Бур­ми­ст­ро­ва не име­ет ана­ло­гов и, оче­вид­но, поспо­соб­ство­ва­ла инте­ре­су к татар­ской куль­ту­ре (и народ­ной куль­ту­ре вооб­ще) боль­ше, чем услов­ные госу­дар­ствен­ные про­грам­мы. Но, опять же, как про­ект вос­при­ни­мал сам Митя? Всё, что он запи­сал на рекор­дер, ста­ло частью его пси­хо­де­ли­че­ских англо­языч­ных аль­бо­мов, кото­рые зача­стую любят назы­вать «нашим отве­том Tame Impala». А это уже кон­текст, выхо­дя­щий дале­ко за пре­де­лы куль­ту­ры Татар­ста­на. В сущ­но­сти «Эчпоч­фанк» — это взгляд кос­мо­по­ли­та, неза­ви­си­мо от того, рож­дён ли Митя в той сре­де, кото­рая кор­ня­ми врас­та­ет в татар­ские деревни.

Сего­дня даже на соб­ствен­ную народ­ную куль­ту­ру мы неиз­беж­но смот­рим с пози­ции чело­ве­ка-интер­на­ци­о­на­ли­ста. Как ни кру­ти, но теперь «One Life Is Not Enough» в куль­тур­ном плане про всех нас — одной иден­тич­но­сти недостаточно.

И хотя наци­о­наль­ная иден­тич­ность в первую оче­редь ста­ла озна­чать «отправ­ную точ­ку», а уже во вто­рую — саму куль­ту­ру, эта «вто­рая оче­редь» в совре­мен­ном Татар­стане есть.

В чис­ле рези­ден­тов Yummy Music одно из наи­бо­лее инте­рес­ных в плане иден­тич­но­сти имён — аку­сти­че­ский кол­лек­тив Juna. Это груп­па не столь­ко музы­кан­тов в автор­ском смыс­ле, сколь­ко аран­жи­ров­щи­ков: их пес­ни — это сти­хи татар­ских поэтов, пере­ло­жен­ные на доволь­но про­зрач­ный музы­каль­ный язык.

Воз­мож­но, Juna неслу­чай­но напом­ни­ла мне о Лизе Хан­ни­ган и места­ми о Cocteau Twins. Осо­бен­но о послед­них, ведь для мое­го уха татар­ский язык зву­чит не менее ска­зоч­но, чем выду­ман­ный язык Эли­за­бет Фрей­зер. Но поче­му тогда дру­гие казан­ские и татар­ские арти­сты не вызва­ли такой ассоциации?

Аутен­тич­ность татар­ско­го язы­ка так убе­ди­тель­но чув­ству­ет­ся в их пес­нях пото­му, что аран­жи­ров­щик в кон­тек­сте транс­ля­ции куль­ту­ры чуть ли не важ­нее, чем автор: если у мно­гих татар­ских инди-музы­кан­тов род­ной язык вполне заме­ним на любой дру­гой (осо­бен­но на англий­ский, во всём винить инди-рок начин­ку), то что оста­нет­ся от Juna без их язы­ка? В их слу­чае тек­сты — это не про­сто род­ной для участ­ни­ков груп­пы язык. Их тек­сты, то есть сти­хи поэтов, были частью татар­ской куль­ту­ры ещё до того, как обра­зо­ва­лась Juna. Нечто подоб­ное каса­ет­ся и музы­ки — в ней пре­об­ла­да­ют этни­че­ские инстру­мен­ты, что осво­бож­да­ет груп­пу от дик­та­та дру­гих куль­тур: ази­ат­кой (NV), англо­сак­сон­ской (Радиф Каша­пов), сме­си австра­лий­ской пси­хо­де­лии и инстру­мен­та­рия татар­ских дере­вень (MITYA). Сло­вом, от любо­го посто­рон­не­го вме­ша­тель­ства и пост­мо­дер­нист­ско­го коллажа.


Выход за пределы регионального

И хотя при­ме­ры вро­де Juna есть, их немно­го. Так или ина­че, но даже самое пер­во­род­ное еди­не­ние с куль­ту­рой сего­дня впи­сы­ва­ет­ся в интер­на­ци­о­наль­ный мир, что под опре­де­лён­ным углом зре­ния хорошо.

В иной систе­ме цен­но­стей куль­ту­ры зижди­лись на самих себе: блюз, будучи тос­кой чер­но­ко­жих, дол­гое вре­мя не выхо­дил за пре­де­лы сво­е­го мик­ро­со­ци­у­ма, спо­ты­ка­ясь о расизм. Но ведь «бри­тан­ское втор­же­ние» 1960‑х годов нача­лось имен­но с того, что, гово­ря сло­ва­ми Эри­ка Бёр­де­на, «англий­ская рабо­чая моло­дёжь опу­сти­ла руку в аме­ри­кан­ский мусор­ный ящик и выта­щи­ла отту­да… куль­ту­ру». Фолк стре­мил­ся к все­объ­ем­лю­щей глас­но­сти. Хип-хоп — к тому, что­бы быть услы­шан­ным, и не столь­ко на ули­цах, сколь­ко на их перекрёстках.

Куль­ту­ра, будучи накоп­лен­ной и сфор­ми­ро­ван­ной, начи­на­ет искать выход из соб­ствен­но­го про­кру­сто­ва ложа и откры­ва­ет новые пути развития.
В кон­це кон­цов, важ­но не то, где мы живём сего­дня — в куль­ту­ре или в циви­ли­за­ции, — а то, как исполь­зу­ем ресур­сы: дела­ем ли вирус­ное видео или вру­ча­ем мик­ро­фон бабуш­кам в дерев­нях Татарстана.

Поэто­му сего­дня реа­ли­за­ция наци­о­наль­но-куль­тур­ной идеи — это общий тер­ри­то­ри­аль­ный котёл, а эклек­ти­ка и выход за его пре­де­лы. Это тот самый момент, когда народ­ная татар­ская куль­ту­ра встре­ча­ет Таймс-сквер.


Читай­те так­же «„Пси­хо­де­ли­че­ское яркое оте­че­ство“: что такое совет­ско-рос­сий­ский шугейз».

Поделиться