Какой бы вы ни взяли жанр, артиста и отрезок времени — в России всегда писали и исполняли песни об алкоголе. Можно рассуждать глобально: выпивка в принципе один из самых частых образов в популярной музыке. В сущности спиртное отвлекает от реальности, как и массовая культура.
Если же мыслить локально и прибегать к штампам, то всё намного проще: россияне — пьющий народ. Однако такое объяснение едва ли удовлетворяет, ведь есть много всевозможных, порой конфликтующих коннотаций у песен, воспевающих или критикующих власть Бахуса. Даже в рамках дискографии одного артиста можно найти композиции об алкоголе как под знаком «минус», так и под знаком «плюс».
В этой подборке VATNIKSTAN собрал несколько примеров таких песен из разных эпох.
Вячеслав Невинный «Губит людей не пиво»
До того как алкогольная тематика просочилась в рок, вполне закономерно, что она была в первую очередь представлена советским кинематографом. Самый хрестоматийный пример — песня ушлого торговца пивом, сыгранного Вячеславом Невинным, из фильма Леонида Гайдая «Не может быть!».
Поэт Леонид Дербенёв, написавший стихи, беспокоился, что песня не пройдёт цензуру. Но благодаря в меру иносказательному языку и юмору совместному творению с композитором Александром Зацепиным дали добро.
Получить зелёный свет песне помогли социальные изменения. В то время случилась очередная антиалкогольная кампания, когда власти поменяли шило на мыло, заставляя граждан вместо водки пить более «лёгкие» напитки. К тому же именно в 70‑е пиво превратилось в почти народное средство отдушины. Пивные набирали популярность как новые общественные пространства, прежде недоступные для граждан.
В песне-перевёртыше со знаменитым рефреном: «Губит людей не пиво, губит людей вода» алкоголь выставлен в качестве жертвы несправедливости. По мнению героя Невинного, здравый смысл шепчет, что бед от воды значительно больше. С харизматичным торговцем сложно спорить: действительно, история не знает примеров, чтобы человек утонул в пиве.
Кино «Мама — анархия»
Хотя Андрей Тропилло и назвал «Маму — анархию» песней в стиле Sex Pistols, гораздо больше «Кино» здесь похоже на The Clash, а фирменная хрипотца Цоя напоминает ни дать ни взять Джо Страммера, запевшего на русском. Однако на одном из квартирников Виктор объявил композицию как посвящение Андрею «Свинье» Панову, его давнему другу и лидеру «Автоматических удовлетворителей». Коллектив Свина часто сравнивали с английскими «пистонами».
В любом случае группа подала песню как пародию на «панк-77» — это требовалось, чтобы пройти цензуру. «Кино» её преодолело, вследствие чего появились легенды вроде исполнения мальчиком «Мамы..» в музыкальной школе на концерте в честь 7 ноября. Представить на таком празднике строчки «Мама — анархия, папа — стакан портвейна» было бы невозможно, если бы Министерство культуры не утвердило композицию.
Собственно, портвейн пили тогда все нонконформисты. И не только благодаря песне Цоя: советский портвейн был вынужденным промежутком между вином и водкой — крепкий, но не самый приятный на вкус.
Зоопарк «Ром и пепси-кола»
Майк Науменко — известный фетишист. В его песнях легко наткнуться на упоминания сакральных для советского рокера атрибутов западного рок-н-ролла, будь то журнал Rolling Stone или кубинский ром с пепси-колой. Будучи певцом повседневности, Науменко хорошо чувствовал, чего в ней решительно не хватает.
«Это всё, что нужно звезде рок-н-ролла», — поёт Науменко так, будто обычные для любого гражданина Запада вещи становятся недостижимым объектом поклонения для жителей Советского Союза. Вопли, похожие на «Дай! Дай! Дай!» переходят практически в истерию. Выпивка и известный напиток здесь не столько средство скоротать унылую жизнь, как у Мамонова, или бунтарский пафос, как у Цоя, а нечто выдуманное — не существующее в обыденной жизни наших рокеров. В этом смысле Науменко действительно походит на предельно советского Марка Болана, который больше воображал в песнях, чем конспектировал реальность. Другое дело, что реальность Болана для Науменко и была миром грёз.
Звуки Му «Бутылка водки»
В молодости — которая, кажется, началась у Мамонова к тридцати — лидер «Звуков Му» был известным выпивохой. Пристрастие к алкоголю выражалось и в музыке. Гипнотической силе пойла Пётр Николаевич посвятил не одну песню, но именно «Бутылка водки» — самая уникальная. На протяжении всей композиции слушатель сталкивается со сквозной метафорой алкоголизма: отношения пьяницы и бутылки спиртного представлены как интимная связь двух партнёров.
Другой песни в советском роке, демонстрирующей одновременно притягательность алкоголя и его разрушительную силу, попросту нет. А всё, что нужно было, — это продемонстрировать, как алкоголизм вымещает и без того скудный эрос советского гражданина. Очевидно, гедонизм здесь если и есть, то подбитый, на остатке сил. Это лирически.
Социально появление такого опуса имело обратный эффект. Для американского, в разы более разнузданного и гедонистического рок-н-ролла симбиоз сексуальных и алкогольных тематик был делом привычным, а для СССР нет. Поэтому «Бутылка водки» хоть и повествовала о весьма маргинальном персонаже, но фактически прививала русской музыке секс, попутно напоминая, что вообще-то именно алкоголь был любимым напитком распутного Диониса. Тут, правда, Дионис советский, а потому и напиток соответствующий.
Дюна «Мечта (Если б было море пива)»
Странно, что известных в 90‑е весельчаков «Дюну» не называют в числе пионеров постиронии. «Дюна» умела писать простые песни, но умудряясь делать из них весьма амбивалентные высказывания.
В числе подобных и песня «Мечта», где рисуется практически алкогольная утопия. Герой утверждает, что станет дельфином, если воды будут из водки, но ещё было бы неплохо, если б в подобных морях росли огурцы. И правда, губит людей вода, а не пиво, если даже самовольное утопление в алкогольных реках кажется прекрасным событием.
Но тут-то и подлянка: «Дюна» рассказывает о мечтах алкоголика с таким упоением, что за таким эскапизмом просматривается комментарий к 90‑м, когда при невозможности повлиять на внешний кризис многие вещи решались рюмкой.
Дискотека Авария «Пей пиво»
Больше никакой драмы русского рока, подмигиваний «Дюны» или оправдательной иронии советского кинематографа — это нулевые, и пить теперь весело и комфортно. Поэтому один из главных гимнов зари нового миллениума исполнила группа, которая обладала, возможно, самым съедобным саундом в истории русской музыки.
Тут главное не перебрать, особенно с модным последние года переоткрытием наследия русской попсы. Отсутствие иерархии хорошо, но музыка, воспитывающая в человеке нормиса, — не очень.
Григорий Лепс «Рюмка водки»
Лепс всегда был роковым аттракционом — этакая карусель заурядности в эпической форме. Его популярность можно объяснить элементарно тем, что русскому застолью нужен свой оратор, особенно в те моменты, когда градус достаточно высок, а душа поёт. Вот такой, если угодно, русский соул исполнял — и, боже, исполняет — Лепс.
Известнейшая «Рюмка водки» тоже симптом эпохи: наступило время отдыха после десятилетия непрошенных, острых ощущений. Культура стала «уютненькой», патетика спала, но русский человек как пил, так и пьёт.
Вот и главный хит Лепса пришёлся кстати — раскатный поп-роковый саунд 80‑х перемешался с сердечной драмой и решением в виде пресловутой рюмки. Пафосно, будто на тебя обрушивается весь Большой каньон разом, а ситуация банальная. Так прошли нулевые для тех, кто был слишком одномерен, чтобы поддаться новым музыкальным трендам, но надвигающуюся скуку предпочёл глушить рюмкой-другой.
Аквариум «Стаканы»
Отец русского рока неспроста размещён в середине нулевых, а не между Мамоновым с Науменко: всё-таки песни об алкоголе интеллигентного БГ гораздо лучше говорят о первой декаде XXI века, а не о времени рассвета рока. «Стаканы» — лишь один из примеров, но на их месте могла быть «Мама, я не могу больше пить».
Обе песни стали пусть и тихими, но гимнами аккуратных попоек интеллигентов нулевых. Здесь нет ничего, что напоминало бы уже приведённые песни: ни зловещей силы, ни эротической, ни драматической, а только компанейская радость от распития какого-нибудь эля. Да и та звучит соответствующе фантазии среднего класса — будто Россия вступила в безоблачный мир Европы, где на каждом шагу дружелюбная таверна.
Ленинград «В Питере — пить»
Ещё вчера видные интеллектуалы вроде Артёма Рондарева называли Шнура панком. Причин для этого было достаточно: и русский рок выстёбывал, и песни писал незатейливые, и политиков высмеивал, и использовал уроки из ска и группы «Ноль», как посчитал нужным. Прошло время, и уже даже его адептам пришлось признать, что Шнуров — человек продажный, а музыка его действует аналогично каким-нибудь пришедшим на ум британцам Slaves — побесились, потрансгрессировали, да на утро обратно в стойло.
Так и мематичная «В Питере — пить» скорее фантазия на тему, чем предложение к действию. Образ алкоголя в песне практически не раскрывается и не трактуется, а просто вставлен под стать интересов клерков из столицы. В общем, очень в духе 10‑х: когда никаких социальных альтернатив нет, остаётся мечтать. Как бы не запить ещё и от этого.
Элджей & Feduk «Розовое вино»
Кстати о мечтах. Пожалуй, в истории русской музыки не было песни (и клипа) об алкоголе мечтательней чуть ли не до рвоты, как «Розовое вино». Гиперпродакшен клипа и песни кричит о гиперреальности: очевидно, что в акустическом измерении песни нет и следа чего-то реального, это лишь зумерская мечта на тему плоской, буржуазной и безоблачной жизни.
Здесь алкоголь не столько напиток, который можно выпить, сколько элемент декора, подобный глицериновым лампам — вы буквально можете представить, как светится это розовое вино. Песня, пропитанная ностальгией (особенно строчка Федука про поездку на байке), теперь и сама постепенно становится предметом ностальгии: мир диджитал качества, где танцуют не обременённые социальными проблемами девочки, а два мальчика (романтик и циник) флексят что есть мочи. Как и мир, где алкоголь ассоциировался с гедонизмом.
Несмотря на то что «Розовое вино» — самый ближайший хит к нынешнему моменту, кажется, что песни 80‑х звучат актуальнее. Или, во всяком случае, правдивее.
Читайте также «Поганая молодёжь: главные панк-группы в истории России».
