«Всё живет, всё хочет жить»: 11 картин Татьяны Яблонской

Татья­на Яблон­ская рядом с кар­ти­ной «Утро» (1954). Источ­ник: amuse-a-muse.com

Мно­гие зна­ют Татья­ну Яблон­скую как авто­ра зна­ме­ни­той кар­ти­ны «Утро», по кото­рой, кажет­ся, до сих пор школь­ни­ки пишут сочи­не­ния. Твор­че­ство худож­ни­цы не огра­ни­чи­ва­лось быто­вы­ми сцен­ка­ми в реа­ли­сти­че­ской мане­ре. Всю жизнь она иска­ла соб­ствен­ный худо­же­ствен­ный язык, про­бо­ва­ла новые сти­ли и тех­ни­ки. Вдох­нов­ля­лась полот­на­ми импрес­си­о­ни­стов, живо­пи­сью эпо­хи Ренес­сан­са или народ­ным искус­ством. В совет­ское вре­мя худож­ни­цу обви­ня­ли то в «фор­ма­лиз­ме», то в «наци­о­на­лиз­ме», а в 90‑е — в «совет­ско­сти».

VATNIKSTAN выбрал десять работ Татья­ны Яблон­ской, кото­рые могут рас­ска­зать не толь­ко о твор­че­ских поис­ках худож­ни­цы, но и о её жиз­нен­ном пути.


Перед стартом (1947)

Источ­ник: artchive.ru

«Перед стар­том» — свет­лая, жиз­не­ра­дост­ная кар­ти­на с печаль­ной судь­бой. Задор­ные розо­во­щё­кие школь­ни­цы, про­зрач­ный мороз­ный воз­дух, юность, спорт и опти­мизм мог­ли иде­аль­но впи­сать­ся в эсте­ти­ку соц­ре­а­лиз­ма, тем более после окон­ча­ния вой­ны, когда люди осо­бен­но нуж­да­лись в поло­жи­тель­ных эмо­ци­ях. Сама Яблон­ская рас­ска­зы­ва­ет, что рабо­та­ла над этой кар­ти­ной с боль­шим удовольствием:

«Я рабо­та­ла над ней сра­зу после вой­ны. Увле­ка­лась япон­ца­ми, импрес­си­о­ни­ста­ми, Дега. Была моло­да в искус­стве, удач­ли­ва, рабо­та­ла с огром­ным увле­че­ни­ем. Сама люби­ла спорт, осо­бен­но лыжи, за тот про­стор, кото­рый они открывали…»

Вли­я­ние импрес­си­о­ни­стов здесь чув­ству­ет­ся: «воз­душ­ный», почти аква­рель­ный, коло­рит кар­ти­ны, кро­шеч­ные люди-пят­ныш­ки и едва наме­чен­ные кро­ны берёз на зад­нем плане, дина­мич­ные маз­ки, рез­кие тени дета­лей и скла­док одеж­ды юных лыж­ни­ков. Кар­ти­на «Перед стар­том» была про­де­мон­стри­ро­ва­на на одной из после­во­ен­ных выста­вок, её высо­ко оце­ни­ли кри­ти­ки и искус­ство­ве­ды. Но вме­сто при­зна­ния и наград худож­ни­ца полу­чи­ла обви­не­ния в фор­ма­лиз­ме. Полот­но надол­го «похо­ро­ни­ли» в фон­дах музея.

«… кар­ти­на… „про­зву­ча­ла“ на одной из после­во­ен­ных все­со­юз­ных выста­вок. Она даже шла на Госу­дар­ствен­ную пре­мию. Ко мне уже при­хо­ди­ли и репор­тё­ры, и фото­гра­фы. Вот-вот долж­но было вый­ти поста­нов­ле­ние… и вдруг пово­рот на 180 гра­ду­сов — поста­нов­ле­ние о жур­на­лах „Звез­да“ и „Ленин­град“ об опе­ре Мура­де­ли… Удар по „фор­ма­лиз­му“…»

Удар дей­сви­тель­но ока­зал­ся нане­сён по мно­гим «фрон­там». В «Поста­нов­ле­нии Полит­бю­ро ЦК ВКП(б) Об опе­ре „Вели­кая друж­ба“ В.Мурадели» от 10 фев­ра­ля 1948 года совет­ских ком­по­зи­то­ров обви­ни­ли в «погоне за лож­ной оригинальностью»:

«Орг­ко­ми­тет Сою­за совет­ских ком­по­зи­то­ров пре­вра­тил­ся в ору­дие груп­пы ком­по­зи­то­ров-фор­ма­ли­стов, стал основ­ным рас­сад­ни­ком фор­ма­ли­сти­че­ских извра­ще­ний… Руко­во­ди­те­ли Орг­ко­ми­те­та и груп­пи­ру­ю­щи­е­ся вокруг них музы­ко­ве­ды захва­ли­ва­ют анти­ре­а­ли­сти­че­ские, модер­нист­ские про­из­ве­де­ния, не заслу­жи­ва­ю­щие под­держ­ки, а рабо­ты, отли­ча­ю­щи­е­ся сво­им реа­ли­сти­че­ским харак­те­ром, стрем­ле­ни­ем про­дол­жать и раз­ви­вать клас­си­че­ское наслед­ство, объ­яв­ля­ют­ся вто­ро­сте­пен­ны­ми, оста­ют­ся неза­ме­чен­ны­ми и третируются».

Хотя в поста­нов­ле­нии речь шла толь­ко о музы­ке, оно затро­ну­ло всех совет­ских дея­те­лей искус­ства. Газе­та «Куль­ту­ра и жизнь» сра­зу же при­ня­лась «раз­об­ла­чать» дея­те­лей кино и теат­ров, музы­каль­ных кри­ти­ков, живо­пис­цев и даже фило­со­фов. Тогда же, в 1948 году Татья­на Яблон­ская уеха­ла на лет­нюю прак­ти­ку в кол­хоз и нача­ла рабо­тать над кар­ти­ной «Хлеб». Через два года, в фев­ра­ле 1950-го, она напи­шет замет­ку в ту же «Куль­ту­ру и жизнь» , где ска­жет, что обви­не­ния в фор­ма­лиз­ме справедливы:

«… я совсем ина­че ста­ла смот­реть на искус­ство. Осно­ва фор­ма­лиз­ма и нату­ра­лиз­ма лежит имен­но в отры­ве худож­ни­ков от нашей соци­а­ли­сти­че­ской дей­стви­тель­но­сти… До поезд­ки в кол­хоз меня немно­го оби­жа­ли упрё­ки в фор­ма­лиз­ме. Теперь я согла­ша­юсь с ними».

Кол­ле­ги по цеху не оце­ни­ли выступ­ле­ние Яблон­ской в прес­се. И в позд­них вос­по­ми­на­ни­ях худож­ни­ца жале­ет об этой замет­ке, но гово­рит, что писа­ла её совер­шен­но искренне:

«Эта ста­тья была при­ня­та как пре­да­тель­ство. Мне и сей­час стыд­но за неё, но тогда я была абсо­лют­но убеж­де­на в сво­ей правоте…»

«Я тогда была ещё совсем моло­дая, недо­ста­точ­но твёр­дая в сво­их убеж­де­ни­ях, и пове­ри­ла во всё то, что тру­би­лось тогда об искус­стве соци­а­ли­сти­че­ско­го реализма»

Гово­ря о дав­ле­нии вла­стей, Татья­на Нилов­на, тем не менее, отме­ча­ет, что сво­бо­да твор­че­ства, насту­пив­шая после рас­па­да СССР, при­ве­ла к «пол­но­му раз­ва­лу» в искус­стве. Но заключает:

«Так что луч­ше? Гнёт? Нет! Всё-таки свобода!»


Хлеб (1949)

«Хлеб» — харак­тер­ное для соц­ре­а­лиз­ма мону­мен­таль­ное «изобиль­ное» полот­но, кото­рое при­нес­ло Татьяне Яблон­ской извест­ность и Ста­лин­скую пре­мию II сте­пе­ни. Неко­то­рые срав­ни­ва­ют «Хлеб» с филь­мом «Кубан­ские каза­ки» Пырье­ва, обви­няя худож­ни­цу в явно при­укра­шен­ном изоб­ра­же­нии голод­ной после­во­ен­ной дей­стви­тель­но­сти и про­па­ган­де. Одна­ко по мне­нию доче­ри худож­ни­цы, Гаяне Ата­ян, румя­ные кол­хоз­ни­цы и горы рас­сы­пан­но­го зер­на созда­ны не в уго­ду дей­ству­ю­ще­му режи­му, а совер­шен­но искренне:

«После вой­ны и двух полу­го­лод­ных лет — 1946-го и 1947-го, в 1948‑м появил­ся, нако­нец, хлеб. Мама уви­де­ла горы пше­ни­цы — и это её потряс­ло. Она напи­са­ла кар­ти­ну под впе­чат­ле­ни­ем от уви­ден­но­го. Зачем что-то выду­мы­вать? Мама была жиз­не­ра­дост­ным чело­ве­ком… Радость в ней была силь­нее дру­гих эмоций».

Сама Яблон­ская в вос­по­ми­на­ни­ях рас­ска­зы­ва­ла, что «Хлеб» писа­ла с «пол­ней­шей отда­чей, с серд­цем, пол­ным люб­ви к этим жен­щи­нам, к зер­ну, к солнцу».

Эскиз с пла­ка­та. Источ­ник: tg‑m.ru

Замы­сел кар­ти­ны появил­ся в 1948 году, когда худож­ни­ца руко­во­ди­ла сту­ден­че­ской прак­ти­кой в селе Лета­ва Хмель­ниц­кой обла­сти. Её вдох­но­ви­ли наблю­де­ния за рабо­той кол­хоз­ниц на току. Все­го за четы­ре меся­ца Яблон­ская созда­ла око­ло 300 эски­зов и рисун­ков для мас­штаб­но­го полот­на. Цен­траль­ная фигу­ра — улы­ба­ю­ща­я­ся девуш­ка, зака­ты­ва­ю­щая рука­ва — пере­ко­че­ва­ла на кар­ти­ну с откло­нён­но­го редак­ци­ей эски­за к пла­ка­ту о «кра­со­те тру­да», кото­рый Яблон­ская созда­ва­ла под впе­чат­ле­ни­ем от рабо­ты Иоси­фа Сереб­ря­но­го «А ну-ка взяли!».

А ну-ка взя­ли! Иосиф Сереб­ря­ный. Источ­ник: spbvedomosti.ru

Часть эски­зов Яблон­ская сде­ла­ла уже в Кие­ве. Писать пред­по­чи­та­ла с нату­ры, пусть и бута­фор­ской — кучи пес­ка, рас­сы­пан­ные во дво­ре Киев­ско­го худо­же­ствен­но­го инсти­ту­та, ими­ти­ро­ва­ли рас­сы­пан­ное зер­но, а совок, изоб­ра­жён­ный на перед­нем плане, был спи­сан с кар­тон­но­го про­то­ти­па, кото­рый худож­ни­ца изго­то­ви­ла сама.

Деву­шек она изоб­ра­зи­ла в тра­ди­ци­он­ных укра­ин­ских юбках, широ­ких и пыш­ных (хотя на самом деле в то вре­мя в Лета­ве кол­хоз­ни­цы уже отда­ва­ли пред­по­чте­ния юбкам дру­го­го фасо­на — узким, «город­ским»). Дочь худож­ни­цы вспо­ми­на­ет:

«На откры­тии юби­лей­ной выстав­ки Татья­ны Яблон­ской в Наци­о­наль­ном музее лите­ра­ту­ры меня под­ве­ли к стат­ной кра­си­вой моло­дой даме. Она рас­ска­за­ла, что её бабуш­ка пози­ро­ва­ла моей маме для кар­ти­ны „Хлеб“. Бабуш­ка сто­я­ла в оче­ре­ди, где Татья­на её и при­ме­ти­ла — она в то вре­мя иска­ла нату­ру, ей нужен был опре­де­лён­ный типаж. Татья­на Нилов­на подо­шла к ней и попро­си­ла пози­ро­вать. Та сму­ти­лась, боя­лась, что заста­вят раз­де­вать­ся. Мама её успо­ко­и­ла, но жен­щи­на пере­жи­ва­ла, мол, её не отпу­стят с рабо­ты. Реши­ли и этот вопрос: от Худо­же­ствен­но­го инсти­ту­та, где Яблон­ская писа­ла кар­ти­ну, напра­ви­ли письмо.

Поз­же мама вспо­ми­на­ла о Гале Нев­гад с боль­шой бла­го­дар­но­стью — сель­ская девуш­ка Галя зна­ла, как осо­бым спо­со­бом „пiд­пи­на­ти“ подол юбки и уме­ла по-кре­стьян­ски завя­зы­вать „хуст­ку“ (пла­ток — прим.), чем очень помог­ла маме создать обра­зы картины…»

Один из эски­зов. 1949 год. Источ­ник: wikimedia.org

«Хлеб» был впер­вые пред­став­лен пуб­ли­ке в 1949 году на Х Укра­ин­ской худо­же­ствен­ной выстав­ке, а затем на Все­со­юз­ной выстав­ке в Москве. Худож­ни­ца, ранее обви­нён­ная во «вред­ном вли­я­нии импрес­си­о­низ­ма» за кар­ти­ну «На стар­те», теперь полу­чи­ла все­об­щее при­зна­ние и вос­тор­жен­ные отзы­вы кри­ти­ков, а год спу­стя — Ста­лин­скую премию.

Худож­ни­ца, любив­шая путе­ше­ствия и актив­ный отдых, на пре­мию купи­ла лод­ку. Лена, стар­шая дочь Татья­ны Яблон­ской, рас­ска­зы­ва­ет:

«Я пом­ню эту лод­ку. Тогда мы посто­ян­но езди­ли на РОП (лодоч­ная сто­ян­ка в Кие­ве — прим.), кра­си­ли её, шпа­кле­ва­ли дыр­ки. Каж­дую вес­ну с этой лод­кой была целая эпопея».

В 1950 году Татья­на Яблон­ская созда­ёт вто­рой вари­ант полот­на для Наци­о­наль­но­го худо­же­ствен­но­го музея Укра­и­ны в Кие­ве. Улыб­ка девуш­ки на перед­нем плане ста­ла шире, фигу­ры поза­ди неё — выра­зи­тель­нее. Резуль­тат не понра­вил­ся худож­ни­це — эту кар­ти­ну она посчи­та­ла сла­бее оригинала.

Хлеб. Вто­рой вари­ант кар­ти­ны. 1950 год

Гаяне Ата­ян вспо­ми­на­ет, что в кон­це жиз­ни, ана­ли­зи­руя своё твор­че­ство, о пер­во­на­чаль­ном вари­ан­те рабо­ты Татья­на Нилов­на говорила:

«Всё-таки луч­шая моя кар­ти­на — это „Хлеб“. Я все­гда ею гордилась…»


Весна (1949)

Вслед за «Хле­бом» появи­лась ещё одна мас­штаб­ная рабо­та — «Вес­на». Она испол­не­на в реа­ли­сти­че­ской мане­ре, без «импрес­си­о­ни­сти­че­ско­го фор­ма­лиз­ма», отпра­вив­ше­го румя­ных лыж­ниц с кар­ти­ны «Перед стар­том» в запас­ни­ки музея. Тем не менее сюжет выгля­дит очень мило и тро­га­тель­но: тол­па детей в раз­но­цвет­ных шапоч­ках и паль­то, жен­щи­ны на ска­мей­ках, при­жи­ма­ю­щие к гру­ди заку­тан­ных в оде­я­ла мла­ден­цев, без­об­лач­ное небо и солн­це, какое быва­ет толь­ко ран­ней вес­ной — блед­ное, сле­пя­щее гла­за, как в «Мар­те» Левитана.

Полот­но мож­но дол­го рас­смат­ри­вать — у каж­до­го пер­со­на­жа своё настро­е­ние, своё выра­же­ние лица. Ясная, свет­лая, жиз­не­утвер­жда­ю­щая — имен­но такой Яблон­ская заду­мы­ва­ла эту картину:

«…жаж­да жиз­ни. Как тра­ва вес­ной из каж­дой щёл­ки лезет. [Дети] груд­ные, поболь­ше, раз­ные и уди­ви­тель­но сим­па­тич­ные. Возят­ся в пес­ке. И тени на зем­ле. И пти­цы чири­ка­ют. Всё живёт, всё хочет жить. Мне эта тема пред­став­ля­ет­ся очень зна­чи­тель­ной, жиз­не­утвер­жда­ю­щей и нуж­ной… она не будет смот­реть­ся лишь мел­кой быто­вой сцен­кой. Актив­ность жиз­ни. Неудер­жи­мость. И радость жиз­ни. Все долж­ны быть про­ник­ну­ты радо­стью жизни».

В 1952 году за кар­ти­ну «Вес­на» Татья­на Яблон­ская была награж­де­на Ста­лин­ской пре­ми­ей II сте­пе­ни. И если пре­мия за «Хлеб» была потра­че­на на лод­ку, то теперь офи­ци­аль­ная награ­да пода­ри­ла семье худож­ни­цы теле­ви­зор. По сло­вам стар­шей доче­ри Татья­ны Нилов­ны, Лены, буду­щей геро­и­ни зна­ме­ни­то­го «Утра», это был малень­кий теле­ви­зор КВН-49, кото­рый смот­ре­ли через огром­ную лин­зу. Смот­реть по нему было осо­бо нече­го — ино­гда пере­да­ва­ли лек­ции и кон­цер­ты, но чаще все­го на экране появ­ля­лась настро­еч­ная таб­ли­ца. Новая тех­ни­ка не при­жи­лась — теле­ви­зор кому-то отдали.

Теле­ви­зор КВН-49. Источ­ник: wikimedia.org

Несмот­ря на Ста­лин­скую пре­мию, кар­ти­ну оце­ни­ли не все. Так, пер­вый био­граф Яблон­ской, автор вышед­шей в 1959 году моно­гра­фии, Вален­ти­на Васи­льев­на Куриль­це­ва, отме­ча­ла:

«…в кар­тине не най­ден общий ком­по­зи­ци­он­ный прин­цип. Оче­вид­но, худож­ни­ца стре­ми­лась пере­дать весен­ний шум в обра­зе радост­ной, воз­буж­дён­ной детво­ры на буль­ва­ре, одна­ко не до кон­ца реши­ла то, что ею было заду­ма­но… Хоро­шо заду­ман­ный образ „Вес­ны“ не нашёл сво­е­го все­сто­рон­не­го худо­же­ствен­но­го воплощения».

Худож­ни­ца эту кар­ти­ну не люби­ла и отзы­ва­лась о «Весне» в более рез­ких выражениях:

«Вес­на» — уже паде­ние во всём. Это уже чистей­ший фото­гра­физм, нату­ра­лизм и пол­ная пас­сив­ность. И — тоже пре­мия! Ну как не пове­рить, когда тебя так хва­лят… В то вре­мя мно­го было напи­са­но все­воз­мож­ных дет­ских сюсю­ка­ю­щих кар­ти­нок. И всё каза­лось хоро­шо, «худо­же­ствен­но».


Утро (1954)

Источ­ник: wikimedia.org

Мно­гие поко­ле­ния школь­ни­ков писа­ли сочи­не­ние по этой кар­тине, где худень­кая пио­нер­ка с тугой косич­кой, едва вско­чив с кро­ва­ти, начи­на­ет утрен­нюю заряд­ку. За рас­пах­ну­ты­ми две­ря­ми бал­ко­на в утрен­ней дым­ке вид­не­ет­ся город, а в ком­на­те, осве­щён­ной пер­вы­ми сол­неч­ны­ми луча­ми, крас­не­ет пере­ки­ну­тый через спин­ку сту­ла пио­нер­ский гал­стук. Кар­ти­на напи­са­на в самом нача­ле хру­щёв­ской отте­пе­ли. Худо­же­ствен­ный кри­тик Ната­лья Нехле­бо­ва отме­ча­ет:

«…чело­веч­ность, теп­ло­та, све­жесть [кар­ти­ны] ста­ли сим­во­ла­ми отте­пе­ли. Летя­щее дви­же­ние рук девоч­ки и неж­ность утра созда­ва­ли у совре­мен­ни­ков ощу­ще­ние надеж­ды и нача­ла ново­го времени».

На кар­тине «Утро» изоб­ра­же­на стар­шая дочь худож­ни­цы — Лена. Надо ска­зать, что заряд­ка, кото­рую дела­ет девоч­ка — вовсе не заряд­ка, а раз­мин­ка перед выпол­не­ни­ем гим­на­сти­че­ской пози­ции «Ласточ­ка» (в юно­сти Лена зани­ма­лась бале­том и гим­на­сти­кой). О созда­нии кар­ти­ны дочь Яблон­ской рас­ска­зы­ва­ет:

«Я вста­ва­ла порань­ше. Пози­ро­ва­ла. Мама дела­ла наброс­ки. Зари­со­вы­ва­ла ком­на­ту и ухо­ди­ла в мастер­скую… На бал­коне в ящи­ках цве­ты — моё серьёз­ное увле­че­ние, я меч­та­ла стать био­ло­гом. Жаль, не вошли, хотя и были на наброс­ках, рам­ки с кол­лек­ци­ей бабо­чек. Они висе­ли над кроватью.

Школь­ная фор­ма на сту­ле — отдель­ная гор­дость. Утю­ги тогда были очень неудоб­ны­ми, а гал­стук и лен­ты надо было гла­дить каж­дый день. Я нати­ра­ла их о рас­ка­лён­ную настоль­ную лам­пу. Кув­шин на сто­ле — очень ред­кий, чеш­ский. Его мама при­вез­ла из пер­вой коман­ди­ров­ки за гра­ни­цу. И та поло­са­тая ска­терть, что на сто­ле, слу­жи­ла нам дол­гие годы».

Лена дела­ет гим­на­сти­ку. 1954 год. Источ­ник: wikimedia.org

Кри­ти­ки, искус­ство­ве­ды и рядо­вые зри­те­ли сра­зу полю­би­ли эту кар­ти­ну за тро­га­тель­ный образ юной девуш­ки, уют­ную атмо­сфе­ру зали­той солн­цем ком­на­ты и свет­лый коло­рит. Сама худож­ни­ца была недо­воль­на сво­ей работой:

«А ведь по замыс­лу непло­хая. Вдох­но­вил меня на неё Евге­ний Воло­бу­ев (живо­пи­сец, народ­ный худож­ник Укра­и­ны, муж сест­ры худож­ни­цы — Еле­ны Яблон­ской — прим.). Но по живо­пи­си она абсо­лют­ный ноль. Все мои былые ощу­ще­ния наглу­хо затя­ну­лись. И Воло­бу­ев, тогда мой сосед по мастер­ской, гово­рил, что я абсо­лют­но не спо­соб­на понять, что такое живопись».

Мно­гие зна­ют, что кар­ти­на сыг­ра­ла важ­ную роль в жиз­ни юной натур­щи­цы — несколь­ко лет назад эта уди­ви­тель­ная исто­рия раз­ле­те­лась по соци­аль­ным сетям и новост­ным пор­та­лам. Репро­дук­цию «Утра», опуб­ли­ко­ван­ную в «Огонь­ке» в 1954 году, уви­дел маль­чик из Казах­ста­на, буду­щий худож­ник Арсен Бей­сем­би­нов. Уви­дел и влю­бил­ся. А потом под­рос, уехал в Моск­ву и посту­пил в Худо­же­ствен­ную ака­де­мию име­ни Стро­га­но­ва, где и встре­тил ту самую девоч­ку с кар­тин­ки — Лена учи­лась там же. Ребя­та быст­ро подру­жи­лись, хотя свою «нари­со­ван­ную» воз­люб­лен­ную Арсен узнал в девуш­ке не сра­зу. После окон­ча­ния пер­во­го кур­са Лена при­е­ха­ла в гости к его семье в Казах­стан, уви­де­ла на стене ком­на­ты ту самую репро­дук­цию и ска­за­ла — «Это я».

Еле­на и Арсен. Источ­ник: eg.ru

На вто­ром кур­се они поже­ни­лись и не рас­ста­ва­лись 40 лет — в 2000 году Арсен ушёл из жиз­ни. К сожа­ле­нию, вме­сте взгля­нуть на «Утро» в Новой Тре­тья­ков­ке им так и не уда­лось — в моло­до­сти было не до того, а в зре­лом воз­расте добрать­ся до музея меша­ла работа.


Свадьба (1964)

Источ­ник: artchive.ru

В нача­ле 60‑х насту­па­ет новый пери­од в твор­че­стве худож­ни­цы, кото­рый назы­ва­ют «укра­ин­ским». Она путе­ше­ству­ет по Закар­па­тью, где нахо­дит вдох­но­ве­ние для новых поло­тен. Одна из кар­тин того вре­ме­ни — «Сва­дьба». Яблон­ская писа­ла её в укра­ин­ском селе Гле­ва­ха близ Кие­ва, куда при­е­ха­ла спе­ци­аль­но для того, что­бы запе­чат­леть сюжет с нату­ры. О поезд­ке Татья­на Нилов­на вспоминает:

«Село широ­ко рас­ки­ну­лось в раз­ные сто­ро­ны — улоч­ки, пере­ул­ки, чудес­ные, утеп­лён­ные куку­ру­зой хат­ки. Чистей­ший, выпав­ший ночью белый снег. Теп­ло и тихо. Захо­дим в одну из хат, где живёт одна из невест. На сто­ле — блю­до с аппе­тит­ны­ми „шиш­ка­ми“. Шиш­ки — риту­аль­ные, спе­ци­аль­ной фор­мы булоч­ки, кото­рые вру­ча­ют­ся всем при­гла­шён­ным на сва­дьбу… Неве­ста, вол­ну­ясь, при­чё­сы­ва­ет­ся перед зеркалом…

Вол­ну­ет­ся мать. К опре­де­лён­но­му вре­ме­ни по направ­ле­нию к сель­со­ве­ту из раз­ных уло­чек и пере­ул­ков появ­ля­ют­ся сва­деб­ные про­цес­сии. Впе­ре­ди чин­но, дер­жась за руку, идут „наре­чені“ (бра­чу­ю­щи­е­ся — прим.). Неве­ста — в укра­ин­ском наря­де. За ними — весё­лая пля­шу­щая вере­ни­ца дру­жек, сва­тов, музы­кан­тов. Мно­гие девуш­ки в вен­ках, с раз­ве­ва­ю­щи­ми­ся в тан­це лен­та­ми. Вон сват — пере­вя­зан­ный руш­ни­ком. Бегут и кри­чат дети. Сосе­ди выска­ки­ва­ют посмот­реть. Не успе­ла прой­ти одна сва­дьба, как из сосед­не­го пере­улоч­ка — новая, а там ещё и ещё».

Неве­ста, рас­чё­сы­ва­ю­щая воло­сы перед зер­ка­лом, ста­нет геро­и­ней дру­гой кар­ти­ны Яблон­ской, но поз­же, в 1966 году.

Неве­ста. 1966 год. Источ­ник: amuse-a-muse com

Как и в дру­гих сво­их рабо­тах, исполь­зуя чистые и соч­ные цве­та, худож­ни­ца изоб­ра­зи­ла пер­со­на­жей радост­ны­ми, румя­ны­ми, широ­ко улы­ба­ю­щи­ми­ся. Полот­но живёт, поёт, дви­жет­ся, при­тан­цо­вы­вая под зву­ки гар­мо­ни. Гар­монь эту Татья­на Нилов­на нашла сама — поеха­ла на тол­куч­ку и купи­ла. Куп­лен был и шер­стя­ной пла­ток, заку­тав­шись в кото­рый в левой части кар­ти­ны сто­ит у забо­ра жен­щи­на с ребён­ком. Юбку в цве­то­чек девуш­ки на перед­нем плане тоже сши­ли спе­ци­аль­но. Кста­ти, воз­мож­но, эта же юбка появи­лась на кар­тине «Сбор огур­цов» 1966 года — уж очень похожа!

Сбор огур­цов. 1966 год. Источ­ник: arthive.net

Какие-то дета­ли добав­ле­ны худож­ни­цей в «Сва­дьбу» наме­рен­но, что не лиша­ет оба­я­ния это «шум­ное» полот­но. Яблон­ская хоте­ла, что­бы кар­ти­на напо­ми­на­ла «празд­нич­ный, раз­но­цвет­ный укра­ин­ский венок с лен­та­ми на фоне бело­го снега».

Одна­ко, то, что мы видим — «пере­дел­ка». Пер­во­на­чаль­ный вари­ант «Сва­дьбы» не устро­ил пред­се­да­те­ля Сою­за худож­ни­ков Укра­и­ны Васи­лия Каси­я­на, кото­ро­го худож­ни­ца цити­ру­ет в сво­их вос­по­ми­на­ни­ях:

«Це ж пап­лю­жен­ня наших людей! Хіба ж так мож­на, щоб наре­чені були напід­пит­ку? Хіба ви не знає­те, що на Україні це забо­ро­не­но з дав­ніх давен? Хіба ви не знає­те, що у шлюб­ну ніч обоє повин­ні бути тве­ре­зи­ми, щоб не зача­ти хво­ре дитя?»

«Это же уни­же­ние наших людей! Раз­ве так мож­но, что­бы бра­чу­ю­щи­е­ся были под хмель­ком? Раз­ве вы не зна­е­те, что на Укра­ине это запре­ще­но с дав­них вре­мён? Раз­ве вы не зна­е­те, что в брач­ную ночь оба долж­ны быть трез­вы­ми, что­бы не зачать боль­но­го ребёнка?»

По сло­вам Яблон­ской, рабо­ту не при­ня­ли ещё и пото­му, что «боя­лись Ска­бы». Андрей Ска­ба в то вре­мя был сек­ре­та­рём ЦК Ком­му­ни­сти­че­ской пар­тии Укра­и­ны по идео­ло­ги­че­ской рабо­те, актив­но про­дви­гал руси­фи­ка­цию и репрес­сии по отно­ше­нию к оппо­зи­ци­он­но настро­ен­ной интел­ли­ген­ции — «шести­де­сят­ни­кам».

«Сва­дьбу» при­шлось пере­де­лать. Вто­рой вари­ант кар­ти­ны, к кото­ро­му мы при­вык­ли, нра­вил­ся худож­ни­це меньше:

«Исчез пио­нер с раз­ве­ва­ю­щим­ся пио­нер­ским гал­сту­ком. Жених поста­рел лет на 10. Неве­ста поскром­не­ла. С лица сва­та исчез­ла подо­зри­тель­ная крас­но­та. На зад­нем плане появи­лись на доро­ге совре­мен­ные авто­бу­сы. И „венок“ поблёк, хоть кар­ти­на и ста­ла более выра­бо­тан­ной, закон­чен­ной, „совре­мен­ной“. Жаль… Уве­ре­на, что пер­вый све­жее и образнее».

Сва­дьба. 1963 год. Источ­ник: artchive.ru

По сло­вам худож­ни­цы, пер­вый вари­ант полот­на не сохра­нил­ся, хотя цвет­ную репро­дук­цию с него сде­лать успе­ли. В сети есть изоб­ра­же­ние ори­ги­на­ла в низ­ком каче­стве, и в нём сра­зу вид­ны отли­чия от «пере­дел­ки» — есть здесь и упо­мя­ну­тый Татья­ной Нилов­ной пио­нер, и улыб­ка на лице неве­сты и жених с рас­крас­нев­шим­ся лицом и лихо сдви­ну­той на лоб мехо­вой шапкой.


В гости к внукам (1964)

Источ­ник: vk.com

В этой кар­тине замет­но изме­не­ние худо­же­ствен­ной мане­ры Яблон­ской — на сме­ну «казён­но­му» реа­лиз­му при­хо­дят более услов­ные, деко­ра­тив­ные фор­мы. Меня­ет­ся тех­ни­ка и коло­рит: вме­сто при­выч­ных мас­ля­ных кра­сок худож­ни­ца исполь­зу­ет типо­граф­ские. Татья­на Нилов­на писа­ла об этом:

«Мне тогда каза­лось: чем ярче — тем луч­ше. Ярко­сти обык­но­вен­ных мас­ля­ных кра­сок мне не хва­та­ло. Как я радо­ва­лась, достав из типо­гра­фии розо­вую крас­ку неве­ро­ят­ной интен­сив­но­сти — родомин!»

В рабо­тах 60‑х замет­но вли­я­ние народ­но­го искус­ства Запад­ной Укра­и­ны, кото­рое вдох­нов­ля­ет худож­ни­цу во вре­мя путе­ше­ствий по Закар­па­тью. Татья­на Нилов­на рас­ска­зы­ва­ет:

«В 60‑е годы нача­лось увле­че­ние наци­о­наль­ной фор­мой в искус­стве. Поваль­ное. Выплыл лубок, все­воз­мож­ные народ­ные кар­тин­ки, народ­ное искус­ство всех видов, бумаж­ные цве­ты. Я с вос­тор­гом вери­ла в то, что нашла, нако­нец, насто­я­щую точ­ку опо­ры. В то вре­мя мно­го было раз­го­во­ров о само­вы­ра­же­нии, о поис­ках сво­е­го „я“, и мне каза­лось, что и я, нако­нец-то, ска­жу „своё слово“ …

Как-то мы отпра­ви­лись на машине в Закар­па­тье, писать. Оста­но­ви­лись в селе Апша Солот­вин­ско­го рай­о­на. Погра­нич­ная зона. Румын­ские села. Уди­ви­тель­ная архи­тек­ту­ра, кра­соч­ные народ­ные костю­мы. Всё необы­чай­но выра­зи­тель­ное. Рабо­та­ли мно­го, очень актив­но. Той вес­ной и начал­ся у меня новый твор­че­ский подъём».

Вдо­вы. 1964 год
Одна. Вик­тор Поп­ков. 1966 год

Пожи­лая жен­щи­на с кар­ти­ны «В гости к вну­кам» чем-то напо­ми­на­ет геро­инь Вик­то­ра Поп­ко­ва, что уди­ви­тель­но — худож­ник был далёк от деко­ра­тив­но­сти и являл­ся одним из зна­ко­вых пред­ста­ви­те­лей «суро­во­го сти­ля» в живо­пи­си. Те же рез­кие линии мор­щин и скла­док одеж­ды, пыль­ный, зем­ли­стый коло­рит. И здесь же — «Вдо­вы» (1964) Яблон­ской и «Одна» Поп­ко­ва (из цик­ла «Мезен­ские вдо­вы»). В кар­тине Татья­ны Нилов­ны «Упра­ви­лась» (1977), напи­сан­ной более деся­ти лет спу­стя, уга­ды­ва­ет­ся «Рабо­та окон­че­на» (1971).

Рабо­та окон­че­на. Вик­тор Поп­ков. 1970 год. Источ­ник: artpoisk.info
Упра­ви­лась. 1977 год. Источ­ник: vk.com

Судь­ба поло­тен «укра­ин­ско­го» пери­о­да ока­за­лась неза­вид­ной — худож­ни­цу обви­ни­ли в «укра­ин­ском наци­о­на­лиз­ме», и кар­ти­ны при­хо­ди­лось пря­тать в мастер­ской, подаль­ше от глаз комис­сии Ака­де­мии Худо­жеств. Печаль­ная судь­ба постиг­ла кни­гу, кото­рую Татья­на Яблон­ская пла­ни­ро­ва­ла издать сов­мест­но с поэтом и про­за­и­ком из Укра­и­ны Ива­ном Дра­чом. Его бал­ла­ды сопро­вож­да­ли кар­ти­ны худож­ни­цы — свои про­из­ве­де­ния автор напи­сал под впе­чат­ле­ни­ем от её работ. В 1969 году кни­гу поре­за­ли «на лап­шу» пря­мо в типо­гра­фии. Уце­ле­ла лишь пара экзем­пля­ров. К сча­стью, «Кни­гу, яку зни­щи­ли» уда­лось пере­из­дать в 2018 году. Под каж­дой кар­тин­кой есть текст, напи­сан­ный от руки. Гаяне Ата­ян поясняет:

«[под кар­тин­ка­ми] Напи­са­но, кто был про­об­ра­зом каж­до­го героя. Вот — тёт­ка Хим­ка и её сест­ра Лиза­ве­та. Они жили в Кане­ве. А тут пишет: «Заду­ма­ла в хаті нащад­ків сест­ри Тара­са Шев­чен­ка в селі Шев­чен­ко­ве — Кири­лів­ці» («Заду­ма­ла в доме потом­ков сест­ры Тара­са Шев­чен­ко в селе Шев­чен­ко­во — Кирилловке»).

Источ­ник: chernozem.info
Источ­ник: chernozem.info

Кар­ти­ны «укра­ин­ско­го» пери­о­да не нашли сво­е­го зри­те­ля в 60‑е. Спу­стя годы и сама худож­ни­ца со скеп­си­сом вспо­ми­на­ет о твор­че­ских поис­ках того времени:

«… я в сво­их поис­ках так­же пыта­лась выра­зить общие мыс­ли, най­ти боль­шие, ёмкие обра­зы. Всё это было бы хоро­шо, ведь, по сути-то, это хоро­шо и есть, но у меня это дошло до пош­лой без­вкус­ной стилизации.

Навер­ное, в этом увле­че­нии было и что-то хоро­шее. Ведь оно было искрен­ним. Навер­ное, самые луч­шие рабо­ты это­го пери­о­да что-то сто­ят. Но в основ­ном, как мне теперь пред­став­ля­ет­ся, это направ­ле­ние было лож­ным. Это был виток в сто­ро­ну, в поис­ках выхо­да из тупи­ка, куда заве­ли меня 50‑е годы. Я забы­ла о воз­мож­но­стях живо­пи­си и ста­ла на путь внеш­ней деко­ра­тив­но­сти. Этот путь более прост».

Тем не менее ска­зать, что эти рабо­ты чисто деко­ра­тив­ные, нель­зя. Их не назо­вёшь под­ра­жа­ни­ем или сти­ли­за­ци­ей. Бумаж­ные цве­ты, рас­ши­тые зана­вес­ки, круг­ло­ли­цые барыш­ни и сухонь­кие ста­руш­ки, напи­сан­ные ярки­ми, кон­траст­ны­ми крас­ка­ми — дань куль­ту­ре род­ной стра­ны, уди­ви­тель­ный син­тез народ­ных моти­вов и твор­че­ско­го виде­ния художницы.


Юность (1969)

«Юность» Яблон­ская напи­са­ла на пле­нэ­ре в город­ке Сед­не­ве Чер­ни­гов­ской обла­сти. Пожа­луй, это одна из самых зага­доч­ных кар­тин худож­ни­цы. Она не похо­жа на её преды­ду­щие рабо­ты — здесь нет весё­лых жан­ро­вых сце­нок, мно­же­ства дета­лей и соч­ных цве­тов. Ску­пой пей­заж, сдер­жан­ный коло­рит, оди­но­кая фигу­ра юно­ши, лица кото­ро­го мы не видим. Ярким свет­ло-синим пят­ном выде­ля­ет­ся на полотне неболь­шое озерцо.

Исто­рия созда­ния «Юно­сти» пре­дель­но про­ста. Искус­ство­вед Анна Сидель­ни­ко­ва рас­ска­зы­ва­ет:

«Худож­ни­ца дела­ла эскиз на заго­род­ном лугу, рядом с неболь­шим озер­цом. Мимо про­хо­дил моло­дой чело­век, заме­тил, начал раз­гля­ды­вать, недо­уме­вая, что тако­го нашла Яблон­ская в этом озе­ре. „Постой­те, пожа­луй­ста, мину­точ­ку“ — попро­си­ла она».

Сидель­ни­ко­ва срав­ни­ва­ет «Юность» с рабо­та­ми сюр­ре­а­ли­стов и улич­ным искусством:

«…[кар­ти­на] мог­ла появить­ся в какой-нибудь сюр­ре­а­ли­сти­че­ской худо­же­ствен­ной атмо­сфе­ре и занять место, напри­мер, рядом с муж­чи­на­ми в котел­ках Рене Магрит­та. Она была бы абсо­лют­но умест­ной в XXI веке в каче­стве граф­фи­ти на какой-нибудь глу­хой серой стене в цен­тре боль­шо­го горо­да — в каче­стве фило­соф­ско­го соци­аль­но­го посла­ния к прохожим».

Это дей­стви­тель­но необыч­ное для Яблон­ской полот­но, в кото­рое вло­жен глу­бо­кий фило­соф­ский под­текст. По сло­вам искус­ство­ве­да Окса­ны Гон­ча­рук, кри­ти­ки назы­ва­ют эту рабо­ту «несвое­вре­мен­ной, нетра­ди­ци­он­ной и абсо­лют­но несо­вет­ской». И тут же она рас­ска­зы­ва­ет инте­рес­ную исто­рию, свя­зан­ную с картиной:

«В семье худож­ни­цы любят рас­ска­зы­вать исто­рию о япон­це, кото­рый заоч­но влю­бил­ся в кар­ти­ну и будучи по делам в Евро­пе спе­ци­аль­но заехал в Киев, что­бы уви­деть „Юность“. Но ока­за­лась, что она в запас­ни­ках, кото­рые недо­ступ­ны. Так япо­нец и не постиг загад­ки полот­на. Но ведь не он один».

И дей­стви­тель­но, сама худож­ни­ца гово­ри­ла, что «Юность» каж­дый пони­ма­ет по-сво­е­му и что эта кар­ти­на навсе­гда оста­нет­ся загад­кой для неё самой. Вспо­ми­на­ла толь­ко:

«Я назва­ла кар­ти­ну „Юность“. Герой сто­ит перед чем-то таин­ствен­ным, неиз­ве­дан­ным, при­тя­га­тель­ным. Перед ним это тём­ное озер­цо и зелё­ная даль, зелень, кото­рая ухо­дит в небо. Ощу­ще­ние маня­щей неизвестности».

Отсут­ствие отве­та на хре­сто­ма­тий­ное «что хотел ска­зать автор» даёт зри­те­лю воз­мож­ность рас­смат­ри­вать эту кар­ти­ну через приз­му соб­ствен­но­го виде­ния и опы­та без при­вяз­ки к искус­ство­вед­че­ским ком­мен­та­ри­ям. Кто-то вспом­нит посло­ви­цу «Жизнь про­жить — не поле перей­ти». Кто-то уви­дит бес­ко­неч­ный про­стор, сим­во­ли­зи­ру­ю­щий сво­бо­ду выбо­ра жиз­нен­но­го пути. Кто-то вос­при­мет синее пят­но озе­ра как пре­гра­ду или зер­ка­ло, в кото­ром юно­ша рас­смат­ри­ва­ет своё отра­же­ние, изу­ча­ет себя, преж­де чем отпра­вить­ся в доро­гу. Кто-то будет искать тро­пин­ку через зеле­не­ю­щее поле — и не найдёт.


Жизнь продолжается (1970)

Источ­ник: artchive.ru

Кар­ти­на «Жизнь про­дол­жа­ет­ся» так­же напи­са­на под впе­чат­ле­ни­ем от путе­ше­ствия по Закар­па­тью. Эту сце­ну Яблон­ская уви­де­ла в одной из дере­вень. Перед домом на лавоч­ке сидит ста­рик — взгляд полу­за­кры­тых глаз направ­лен вниз, задум­чи­во сдви­ну­ты седые бро­ви. Рядом — моло­дая жен­щи­на с ребён­ком на руках. Она смот­рит впе­рёд, её широ­кое лицо тро­ну­то едва замет­ной улыб­кой. Ста­рость вспо­ми­на­ет про­шлое, моло­дость с надеж­дой смот­рит в буду­щее. По одеж­де пер­со­на­жей и рез­ким теням, ложа­щим­ся на сте­ну мазан­ки, мож­но пред­по­ло­жить, что это вес­на — вре­мя года, кото­рое при­ня­то ассо­ци­и­ро­вать с нача­лом новой жиз­ни. Пер­вое назва­ние рабо­ты — «Вос­по­ми­на­ния и мечты».

Как вид­но по рас­ска­зам о преды­ду­щих рабо­тах Яблон­ской, её кар­ти­ны часто не нра­ви­лись дей­ству­ю­щей вла­сти. Нер­вы не выдер­жа­ли — в 1968 году на съез­де худож­ни­ков Укра­и­ны Татья­на Нилов­на высту­пи­ла с рез­кой кри­ти­кой дав­ле­ния идео­ло­ги­че­ско­го аппа­ра­та на дея­те­лей искусства.

За «Жизнь про­дол­жа­ет­ся» худож­ни­цу вызва­ли «на ковёр» к Ска­бе, где ей при­шлось выслу­шать мно­го­чис­лен­ные пре­тен­зии — дом выгля­дит вет­хим, девуш­ка оде­та слиш­ком бед­но… Вер­дикт — «кар­ти­на позо­рит совет­скую дей­стви­тель­ность». В 1971 году полот­но сня­ли с выстав­ки, а Яблон­скую обви­ни­ли в «идео­ло­ги­че­ски непра­виль­ном под­хо­де», на несколь­ко лет лиши­ли всех зани­ма­е­мых долж­но­стей и воз­мож­но­сти участ­во­вать в выставках.

К сча­стью, опа­ла дли­лась недол­го — вско­ре само­го Ска­бу сня­ли с долж­но­сти за «раз­рыв с твор­че­ской интел­ли­ген­ци­ей», а худож­ни­це вер­ну­ли преж­ний ста­тус. Пере­пи­сы­вать кар­ти­ну не при­шлось. Гаяне Ата­ян рас­ска­зы­ва­ет:

«[Мама] спря­та­ла кар­ти­ну в мастер­ской на дол­гие годы. Поз­же при­е­ха­ли ака­де­ми­ки из Моск­вы и уви­де­ли её. Ска­за­ли сде­лать ещё более народ­ной, глуб­же под­черк­нуть идею. Допи­са­ла так, как и хотела».

У Яблон­ской есть вто­рая кар­ти­на с похо­жим сюже­том, напи­сан­ная рань­ше — «Весен­нее сол­ныш­ко» (1964). Девуш­ка выгля­дит тонь­ше, наряд­нее. Голо­ва её туго повя­за­на тон­ким плат­ком, из-под поло­са­той коф­точ­ки выгля­ды­ва­ет розо­вая блуз­ка. Рядом с девуш­кой вид­не­ет­ся руч­ка коляс­ки. Из кон­вер­та выгля­ды­ва­ет голо­ва мла­ден­ца, на кото­рую наде­та шапоч­ка с пом­по­ном. Ста­рик сидит впол­обо­ро­та и с улыб­кой смот­рит на ребён­ка. Вме­сто око­шеч­ка мазан­ки — наряд­ные став­ни, вме­сто вен­ка с крас­ны­ми цве­та­ми — ком­нат­ные рас­те­ния. Кар­ти­на выгля­дит более совре­мен­но, в ней, как и в дру­гих рабо­тах Яблон­ской, чув­ству­ет­ся жиз­не­лю­бие и теп­ло­та, но народ­но­го коло­ри­та нет.

Весен­нее сол­ныш­ко. 1964 год. Источ­ник: mihriyaart.wordpress com

Рабо­та «Весен­нее сол­ныш­ко» нахо­дит­ся в Тре­тья­ков­ской гале­рее. «Жизнь про­дол­жа­ет­ся» экс­по­ни­ру­ет­ся в Наци­о­наль­ном худо­же­ствен­ном музее Украины.


Вечер. Старая Флоренция (1973)

Источ­ник: artchive.ru

Со «Ста­рой Фло­рен­ции» начи­на­ет­ся новый пери­од в твор­че­стве Яблон­ской. Путе­ше­ствие в Ита­лию, состо­яв­ше­е­ся в 1972 году, силь­но повли­я­ло на художницу:

«Поезд­ка в Ита­лию опять пере­вер­ну­ла моё созна­ние. Искус­ство ран­не­го ита­льян­ско­го Воз­рож­де­ния пора­зи­ло меня сво­ей высо­кой духов­но­стью и искренностью…»

«Тихие» полот­на того вре­ме­ни, име­ю­щие явный фило­соф­ский под­текст, пред­став­ля­ют собой нечто совер­шен­но про­ти­во­по­лож­ное ярким, деко­ра­тив­ным рабо­там «укра­ин­ско­го» пери­о­да. Появ­ля­ют­ся кар­ти­ны с вида­ми Ита­лии — «На окра­ине Рима», «Пон­те Век­кьо» и дру­гие. Но в этих рабо­тах уже чув­ству­ет­ся вли­я­ние импрес­си­о­низ­ма, а «Ста­рая Фло­рен­ция», буд­то тро­ну­тая лёг­кой дым­кой, напи­сан­ная мел­ки­ми маз­ка­ми — поклон име­ни­тым масте­рам эпо­хи Ренессанса.

Пон­те Век­кьо. 1977 год

Как и в «Юно­сти», здесь нет дина­ми­ки. Чело­век непо­дви­жен и нахо­дит­ся наедине с собой. Вре­мя, кажет­ся, оста­но­ви­лось. Коло­рит сдер­жан. Золо­ти­стые лучи закат­но­го солн­ца едва замет­но отра­жа­ют­ся на сте­нах домов и воло­сах геро­и­ни. Тща­тель­но про­ри­со­ван­ный зад­ний план со мно­же­ством пря­мых линий и углов напо­ми­на­ет фрес­ку. Это­му спо­соб­ству­ет и линей­ная пер­спек­ти­ва кар­ти­ны — «изоб­ре­те­ние» худож­ни­ка эпо­хи Воз­рож­де­ния Пьет­ро Дел­ла Фран­че­ско. При­ме­ча­тель­но, что тео­ре­тик искус­ства того пери­о­да, Леон Бат­ти­ста Аль­бер­ти, назы­вал пер­спек­ти­ву «окном» — окно мы видим и на кар­тине Яблон­ской. Рас­слаб­лен­ная поза жен­щи­ны, округ­лые кон­ту­ры её фигу­ры про­ти­во­по­став­ле­ны стро­го­му «фре­соч­но­му» окру­же­нию. Это — сама Яблон­ская, рису­нок кото­рой спе­ци­аль­но для кар­ти­ны сде­ла­ла дочь Ольга.

«Ста­рая Фло­рен­ция» зна­ме­ну­ет собой новую веху, корен­ной пово­рот в твор­че­стве Татья­ны Яблон­ской. За нее в 1974 году она полу­чи­ла Сереб­ря­ную медаль АХ СССР. Эту кар­ти­ну искус­ство­ве­ды назы­ва­ют одной из глав­ных работ худож­ни­цы, одна­ко, сама Яблон­ская видит в ней толь­ко оче­ред­ную попыт­ку поис­ка себя в живописи:

«По срав­не­нию с высо­ким, искрен­ним и чистым искус­ством Пье­ро дел­ла Фран­чес­ка, Мазач­чо, Гоц­цо­ли, Гир­лан­дайо, Ман­те­ньи наши поис­ки пока­за­лись мне само­влюб­лён­ным крив­ля­ньем… Эта кар­ти­на — дань моим чув­ствам и мыс­лям. Но в ней нет ещё сво­бо­ды, есть вли­я­ние искус­ства ста­рых масте­ров. Новый плен. Вот беда — куда ни пой­ди, всю­ду плен».


Лён (1977)

Источ­ник: artchive.ru

«Лён» — послед­няя боль­шая рабо­та Яблон­ской. Татья­на Нилов­на писа­ла её, нахо­дясь под боль­шим вли­я­ни­ем импрес­си­о­ни­стов, о чём сви­де­тель­ству­ют частые, воз­душ­ные маз­ки, услов­но обо­зна­чен­ные люди на зад­нем плане, зыб­кая линия гори­зон­та. Как гово­ри­ла сама худож­ни­ца, при рабо­те над этим полот­ном она «пере­це­ло­ва­ла кисточ­кой каж­дый сан­ти­метр кар­ти­ны». Несмот­ря на то, что «Лен» вдох­нов­лён рабо­та­ми Пис­са­ро, Сезан­на и дру­гих худож­ни­ков, в лице глав­ной геро­и­ни всё ещё мож­но раз­гля­деть вли­я­ние эпо­хи Ренес­сан­са: его мяг­кие чер­ты напо­ми­на­ют мадонн Лео­нар­до да Винчи.

Над кар­ти­ной Яблон­ская рабо­та­ла четы­ре года. В сво­их вос­по­ми­на­ни­ях она назы­ва­ет «Лён» одним из «наи­бо­лее выстра­дан­ных и люби­мых про­из­ве­де­ний» и рас­ска­зы­ва­ет, что послу­жи­ло вдох­но­ве­ни­ем для его создания:

«С ран­не­го дет­ства образ льна жил в моей душе. И когда я уви­де­ла на полях Чер­ни­гов­щи­ны вна­ча­ле неж­но-голу­бые вол­ны льна, а в кон­це лета устлан­ные чудес­ны­ми ков­ра­ми льня­ные поля, вспом­ни­лась пра­дав­няя пес­ня про лён, кото­рую отец нам пел в дет­стве, и чудес­ная исто­рия о том, отку­да при­шла соро­чеч­ка…» (воз­мож­но, име­ет­ся в виду рас­сказ Кон­стан­ти­на Ушин­ско­го «Как рубаш­ка в поле вырос­ла» — прим.)

Этюд к кар­тине. 1985 год. Источ­ник: artchive.ru

«Роди­ной» кар­ти­ны ста­ли те же места, где Яблон­ская писа­ла «Юность» — окрест­но­сти горо­да Седнев:

«Я нача­ла ездить с этюд­ни­ком по всем льня­ным полям побли­зо­сти от Сед­не­ва и писать, писать эту красоту…»

Сноп в пра­вом углу полот­на напи­сан с нату­ры, но уже не в поле — в мастер­ской худож­ни­цы сто­ял насто­я­щий, боль­шой сноп льна. Моде­лью ста­ла дочь худож­ни­цы Оль­га. Стат­ная фигу­ра в белой сороч­ке, круп­ные ступ­ни, почти без­мя­теж­ное выра­же­ние лица с полу­при­кры­ты­ми гла­за­ми, кото­рое девуш­ка сохра­ня­ет несмот­ря на то, что с уси­ли­ем пере­вя­зы­ва­ет боль­шую охап­ку льна, созда­ют «вене­ци­а­нов­ский» образ кре­стьян­ки — силь­ной, спо­кой­ной, при­выч­ной к тяжё­ло­му тру­ду. Это не нра­ви­лось Яблон­ской. Как и в «Ста­рой Фло­рен­ции», она не видит в кар­тине ниче­го «сво­е­го»:

«Во „Льне“ — Вене­ци­а­нов. Где же, нако­нец, я? …хочет­ся само­го искрен­не­го, сво­е­го сло­ва, имен­но чисто­го. Навер­ное, его нет. Нет таланта…»

Несмот­ря на склон­ность к само­кри­ти­ке, Яблон­ская в кон­це кон­цов при­зна­ет, что, несмот­ря на кажу­щу­ю­ся ей неза­кон­чен­ность кар­ти­ны, в чём-то она ока­за­лась удачной:

«Её я счи­таю так­же неокон­чен­ной. Я бы и сего­дня ста­ла её допи­сы­вать, и доком­по­но­вы­вать. Но всё-таки кое-чего я доби­лась — еди­но­го живо­пис­но­го состо­я­ния все­го полот­на. Это для меня было тогда новым и очень, буд­то, цен­ным. Пол­ное сли­я­ние чело­ве­ка и при­ро­ды в еди­ной живо­пис­ной поверх­но­сти. Мне тогда при­шла мысль, что духов­ность живо­пи­си имен­но в её виб­ри­ру­ю­щей, живой, раз­но­об­раз­но-еди­ной поверхности».

В осен­ней мгле. 1989 год. Источ­ник: artchive.ru
Туман. 1986 год. Источ­ник: artchive.ru

«Лён» мож­но назвать ещё одной вехой в твор­че­стве худож­ни­цы, откры­ва­ю­щей новый пери­од твор­че­ства. В 80‑х она пишет мно­го пей­за­жей и натюр­мор­тов, в кото­рых по-преж­не­му чув­ству­ет­ся вли­я­ние импрес­си­о­ни­стов. Появ­ля­ют­ся такие полот­на как «Туман» (1986) с рас­тво­ря­ю­щи­ми­ся в беле­сой дым­ке дере­вья­ми, «В осен­ней мгле» (1989), где отчёт­ли­во чита­ют­ся зна­ме­ни­тые «Сто­га» Кло­да Моне и дру­гие работы.


Колокольчики (2005)

Источ­ник: artchive.ru

В 1999 году Татья­на Яблон­ская пере­нес­ла инсульт, и послед­ние годы жиз­ни про­ве­ла в инва­лид­ном крес­ле. Пра­вую руку пара­ли­зо­ва­ло. Но искус­ство не бро­си­ла. Учи­лась писать левой рукой и вме­сто мас­ля­ных кра­сок исполь­зо­ва­ла пастель­ные мел­ки — с ними лег­че было управ­лять­ся. Как ни пара­док­саль­но, имен­но этот, послед­ний пери­од твор­че­ства, пода­рил ей ту сво­бо­ду, кото­рую она иска­ла всю жизнь:

«Теперь я при­шла „на кру­ги своя“… Чув­ствую, что я пол­но­стью сво­бод­на в твор­че­стве. Пишу из окон и побли­зо­сти от сво­е­го дома. Это „суже­ние гори­зон­та“ напро­тив его рас­ши­ри­ло для меня — откры­ло кра­со­ту и поэ­зию там, где я их рань­ше не виде­ла. У каж­до­го из нас есть своё окно, в кото­рое смот­рит Природа».

Татья­на Нилов­на оста­ва­лась вер­на живо­пи­си до само­го кон­ца. «Коло­коль­чи­ки» — её послед­няя рабо­та, напи­сан­ная за день до смерти.


Читай­те так­же «Инклю­зия как искус­ство: выстав­ка „Вне истеб­лиш­мен­та“ в Рус­ском музее»

Поделиться