В июле 1900 года на берегах Амура произошёл один из самых кровопролитных погромов начала XX века. На трагедию повлияла новость о мощном антиевропейском движении в Китае и убийствах христиан. Среди русского населения Дальнего Востока распространились слухи, что соседи не остановятся на территории Маньчжурии и перейдут границу с Россией.
Чтобы избежать жестоких расправ, власти Благовещенска попытались выдворить граждан Поднебесной на родину. Однако непродуманная высылка лишь усугубила ситуацию: в результате, по разным оценкам, погибло от трёх до семи тысяч китайцев.
VATNIKSTAN вспоминает, с чего начался межнациональный конфликт и почему российская общественность его осудила, а американская реакция оказалась одобрительной.

Далёкое Приамурье
Россия пришла на Дальний Восток не сразу. И хотя казак Иван Москвитин достиг Охотского моря в 1639 году, через 58 лет после похода Ермака, а первый договор с Китаем заключили в 1689 году, Приамурье оставалось очень дальней и малоисследованной землёй. Вплоть до Амурской экспедиции 1849–1855 годов не было даже ясно, является Сахалин островом или полуостровом и где находится устье Амура.
Лишь в середине XIX века, при генерал-губернаторе Муравьёве (памятник ему мы видим на купюре в пять тысяч), край стал заселяться. Именно Николай Муравьёв инициировал упомянутую выше экспедицию под руководством Невельского. В 1858 году губернатор заключил Айгунский договор с Китаем, и граница прошла по Амуру. Громадные пространства с ценными ресурсами примкнули к России без единого выстрела.

Когда Муравьёв возвращался из Поднебесной, то первым поселением, встретившим его, была станица Усть-Зейская. В честь дипломатической победы отслужили молебен, а Усть-Зейскую переименовали в Благовещенск — по названию заложенной недавно церкви Благовещения. И потянулись в те края казаки, сибиряки да редкие крестьяне-переселенцы из Центральной России. Путь был тяжёлым: не существовало не только программ переселения, но даже о Транссибе ещё не помышляли.
Китайская миграция
И всё же город рос. К 1900 году его численность достигла 50 тысяч человек, без учёта сезонных рабочих.
В Приамурье китайское население составляло немалую долю и состояло как из живших на отошедших по договору землях «зазейских маньчжур» — в действительности в эту группу входили еще дауры и ханьцы, — так и пришлых подданных Поднебесной. Мигрантов с каждым годом становилось всё больше и больше.

Китайцы являлись дешёвой рабочей силой. Большая их часть трудилась на золотых приисках. Но было немало и купцов, занимавшихся торговлей или державших кабаки, а также слуг в домах богатых русских. Исследователь Благовещенского погрома Виктор Дятлов пишет:
«Повседневная жизнь и экономическая деятельность всего населения этого зажиточного, процветающего, культурного, по местным понятиям, города были немыслимы без китайцев. Их присутствие было постоянным, всепроникающим и жизненно необходимым».
Судя по приведённым Дятловым запискам, отношение было двойственным. Китайцев считали трудолюбивыми, неприхотливыми, честными и добросовестными. Особенно ценили их за старательность и любви к учёбе. Но, несмотря на столь тесные контакты, подданные Китая не стали частью общества. В отличие от других инородцев они не ассимилировались. Свою роль сыграла традиция селиться обособленными кварталами. Ну а русские рабочие считали их опасными конкурентами.

Ихэтуани
Миграция китайцев стала следствием многочисленных бедствий, обрушившихся на некогда могущественную империю. Во второй половине XIX века Поднебесная, оставаясь формально независимым государством, оказался фактически в колониальной зависимости от поделивших её европейских держав. Ресурсы вывозились, товары ввозились, миллионы людей работали на иностранных предпринимателей за ничтожную цену или остались без работы из-за исчезновения традиционных ремесел.
Для эффективной эксплуатации страну опутали сетью принадлежащих иностранцам железных дорог. При их строительстве уничтожались поля, селения и кладбища. Традиционный уклад разрушался, исчезали ремёсла, огромные массы людей оказывались оторванными от родины. Проводником же европейцев служили миссионеры, которые нередко под прикрытием церкви занимались ростовщичеством. Когда страну охватил голод, то всё чаще стали ходить слухи о том, что небо гневается из-за появления «заморских дьяволов».
В 1898 году на севере Цинской империи стали встречаться отряды людей с красными повязками. Себя они называли «ихэтуани», что можно перевести как «отряды справедливости и мира». Они боролись за традиционные конфуцианские ценности, карали чиновников, но главной их целью были иноземцы. На идеи ихэтуаней, кроме конфуцианства, повлияли даосизм и буддизм. Европейцы же назвали повстанцев «боксёрами» — из-за практик восточных единоборств, в частности ушу. Вообще, Китай имел богатую традицию тайных обществ, и корни мировоззрения ихэтуаней уходят на многие столетия в прошлое.

Восстание «боксёров» началось в провинции Шаньдун, затем перекинулось на провинцию Чжили (Хэбэй) и распространялось по всему северо-востоку Китая, в том числе и в пограничной с Россией Маньчжурии. Весной 1900 года войска повстанцев двинулись на Пекин. Императрица Цыси поддержала восставших. Те отказывались от действий против династии, но при этом получали поддержку от армии. Да и среди солдат было немало сторонников «справедливости и мира». С 23 на 24 июня 1900 года произошла «Варфоломеевская ночь в Пекине» — повстанцы истребили всех христиан столицы, кроме тех, кто смог укрыться в Посольском квартале.
Трагедия
Информация достигла Приамурья в сильно искажённом виде. Что-то доходило в виде слухов, что-то и вовсе через телеграммы из Петербурга. В начале Боксёрского восстания Дальний Восток оставался относительно спокойным, но затем распространились панические настроения.
В конце весны 1900 года ходили слухи про странные листовки и объявления на китайском языке о планах Поднебесной захватить Владивосток. Дома в Благовещенске стали укрепляться. Горожане закупали оружие.
Китайцы-мигранты боялись не меньше. В июне к военному губернатору Константину Грибскому явились представители как Городской думы, так и китайской диаспоры. Первым военачальник сказал, что особые меры при обороне города не требуются, так как официально война Российской империи и Китая не ведётся. Вторых же успокоил и пообещал, что «правительство великой Российской империи никому не позволит обижать мирных граждан». Вскоре даже появилась прокламация, предупреждающая о наказании за оскорбление мирных подданных Поднебесной. Несколько тысяч китайцев поверили Грибскому и остались в Благовещенске.
Тем временем усилилась активность ихэтуаней в Маньчжурии. Они сосредоточили агрессию на северных провинциях и Маньчжурской железной дороге. С ними взаимодействовали отряды разбойников-хунхузов. К концу июня восставшие заняли практически всю железную дорогу, за исключением Харбина. 1 июля они попытались захватить пароход. 2 июля же ихэтуани вышли на правый берег Амура напротив Благовещенска. Там они окопались, установили восемь (по другим данным — 40) орудий и обстреливали город.

Благовещенск охватила паника. Основная масса войск направилась на подмогу в Харбин. Местные власти попытались, впрочем, безуспешно, организовать ополчение. Люди побогаче сбежали из города, победнее — разграбили оружейные магазины и склады. Тем не менее потери с российской стороны были незначительны.
3 июля Грибский резко поменял решение и приказал выдворить всех китайцев на правый берег Амура. Вскоре казаки, полиция и добровольцы начали интернировать ханьцев. Те не сопротивлялись, разве что некоторые пытались укрыться у знакомых. Задержания сопровождались избиениями и грабежами.
Генерал-лейтенант Александр Верещагин, брат известного художника, вспоминал:
«В тот же день вечером отправился я на пароходную пристань справиться, когда пойдёт первый пароход к Хабаровску. Здесь, сидя на скамеечке, разговорился я с кассиром, очень милым и почтенным стариком.
— Вот видите этот большой каменный дом, что против нашей пристани, — объясняет он и указывает рукой. — Весь первый этаж занимал китайский магазин. Хозяин его, толстый старик, лет 30 торговал в нём. Он был очень богатый миллионщик, добрый такой, и много долгов за нашими русскими ежегодно прощал. Мы с ним по-соседски приятели были. Так вот, когда это их стали выгонять из домов, и его выгнали. Ну, он, как такой именитый, не привык, чтобы его толкали. Его все уважали в городе. Очень уж он большие обороты денежные делал. Ну, да и жара в тот день сильная была. Нейдёт мой китаец, запыхался. Как увидел меня, бросился обнимать, за колени схватил.
„Иван! Иван! — кричит, — спаси меня! — выхватил бумажник. — Вот, — говорит, — тут 40 тысяч, возьми их себе, только спаси меня“. Ну а я и говорю ему: „Я человек маленький, что же могу сделать?“ А тут казак хвать его плетью по спине! И погнал вперёд. Так я больше и не видел его».
Утром 4 июля первую партию китайских подданных отправили вверх по Амуру, к посёлку Верхне-Благовещенск. Конвой из 80 человек состоял преимущественно из добровольцев. Не у всех имелись даже ружья. Отставших стариков забивали на месте. При этом за весь путь китайцы и не пытались сопротивляться.
В Верхне-Благовещенске к конвою присоединился отряд казаков. Вскоре процессия подошла к месту переправы. Однако там не оказалось ни лодок, ни плотов. Китайцам велели плыть. Ширина Амура в том месте была около 200 метров, а глубина — метра четыре. После приказа переплывать реку несколько человек бросились в воду, и они тут же утонули. Остальные идти в воду отказались. В ответ их начали рубить: казаки — шашками, новобранцы — топорами. Аналогичные расправы над китайцами, только над меньшими партиями — численностью в несколько сотен человек — проходили до 8 июля.
Прокатились погромы и по станицам. Помимо паники, имелись и иные мотивы: немало русской бедноты были должниками китайцев. Не исключено, что выгоду от погрома получили не только крестьяне. Некоторые купцы смогли и обогатиться. Находились и люди, пытавшиеся защитить китайцев. В некоторых семьях укрывали слуг.
Через некоторое время трупы утонувших набухли, поднялись со дна и плыли вниз по Амуру несколько дней. Больше месяца местные жители не набирали воду из реки.
7 июля губернатор издал резолюцию о борьбе лишь с агрессивно настроенными вооружёнными отрядами, а 9 июля вышло постановление о карах за нападение на мирных китайцев по законам военного времени.
Все эти дни продолжались и столкновения на границе. 5 июля передовой отряд китайских войск пересёк Амур и попытался атаковать Благовещенск, но Амурский казачий полк отбросил противника. Вскоре прекратился 13-дневный обстрел города, а 18 июля русские войска перешли на правый берег реки и захватили Айгунь — китайский центр провинции.
В августе ихэтуани были разбиты в Китае. Так как командующий германский фельдмаршал Альфред фон Вальдерзее не успел прибыть в Поднебесную, то руководил союзными силами русский генерал Николай Линевич. Цыси испугалась и пошла на мир с европейскими державами. К октябрю русские войска заняли всю Маньчжурию, куда бежали остатки «боксёров».
Столкновения ихэтуаней и русский войск в Маньчжурии продолжалось весь 1901 год, а разрозненные отряды вступали в стычки до конца 1902 года.

Реакция
О Благовещенской трагедии быстро узнали в Петербурге. Действия генерал-губернатора многие осудили. Так, военный министр Куропаткин писал:
«За столом у генерала Гродекова, где заседает весь его штаб, очевидно, принято не говорить про Амурскую область, как о предмете неприличном, но иногда прорывается слово, другое, из которых видно, что в Хабаровске все известно и не одобряется… К Г. [Грибовскому] относятся точно к покойнику, о котором не следует дурно говорить; как только разговор случайно приблизится к этой теме — все сейчас опускают сконфуженно глаза в свои тарелки, и воцаряется молчание».
Ответственность Константина Грибского и местных властей усиливалась ещё и отсутствием подобных трагедий на другой территории. В Хабаровске и других городах китайцев переправляли на лодках.
Константина Николаевича отстранили от должности, но на службе оставили. Отстранили от службы полицмейстера, уволили и на два месяца арестовали помощника пристава, уволили и арестовали на три месяца полковника Волковинского. Но больше наказания никто не понёс.
При этом власти решили проблему с уже упомянутыми выше зазейскими маньчжурами. С присоединением местности они продолжали там жить, но при этом находились в юрисдикции Китая. Теперь же всех их выслали.
Общественность погром осудила. Дятлов пишет:
«Таким образом, образованные современники событий имели о них не только значительные массивы информации, но и несколько версий их понимания и оценки. Причём преобладали оценки негативные».
Он же приводит интересную выдержку из газеты «Амурский край». Не только в Питере, но и в Сибири погром вызвал негативные оценки у интеллигенции. В статье описали события в Благовещенске как расправу над безоружными людьми. Там же попытались и выделить причины:
«Как с китайской, так и с нашей стороны настоящее столкновение приняло характер народной войны, войны тем более ожесточённой, что между воюющими сторонами лежит целая пропасть, созданная расовыми, историческими и экономическими антагонизмами. Военные страсти вдруг вспыхнули со страшным, не виданным до сих пор ожесточением. В каждом представителе жёлтой расы не только простой народ, но даже более развитые люди видели врага, которого опасно оставлять на свободе».
Про трагические события лета 1900 года вышло ещё несколько статей. В частности, о них писал также Европы, окрестив их «Благовещенской утопией». Именно из этой газеты про трагедию узнал Лев Толстой и упомянул её в статье «Одумайтесь».
Несмотря на осуждение, «Благовещенская утопия» не вызвала сильной реакции. В те годы насилие толпы к меньшинствам вызывало дискуссию — по стране катились еврейские погромы. Но события на дальних рубежах словно прошли мимо. Дятлов выдвигает следующие причины: распространившийся уже тогда страх перед «жёлтой угрозой», бытовавшие представления о китайцах как о далёком и чуждом народе, ужас от случившегося.
При этом на Западе благовещенскую трагедию и вовсе одобрили. Так, американский офицер Пенроуз восхищался справедливой самозащитой цивилизованного народа от варварской угрозы:
«В такой ситуации цивилизованный человек должен нанести смертельный удар для защиты своего дома и семьи, что и сделали русские».
Впоследствии распространились две версии: о превышении необходимой самообороны (такой точки зрения придерживался Сергей Ольденбург в монографии «Царствование Николая II») и о совпавшей паники населения и некомпетентности властей (именно так о ней писал словарь Брокгауза и Ефрона). В советское время ответственность возлагалась преимущественно на «царское правительство».
В Китае о погроме помнят. В интернете часто встречается отрывок из статьи «Вокруг Света»:
«На обратном пути в Хэйхэ мы делаем остановку возле развалин старинного города Айгунь… На месте бывшей крепости построено ультрасовременное здание — исторический музей. Водитель говорит, что для русских вход сюда закрыт, но француженку должны пустить. С правой стороны вестибюля вход: за тяжёлой гардиной красного бархата слышны крики, выстрелы, трагический голос диктора. Служитель впускает меня в темный зал, в глубине которого светится громадное панорамное полотно — Благовещенск 1900 года, в разгар Боксёрского восстания. На переднем плане — макет: игрушечные казаки изгоняют китайцев с русского берега Амура; горящие дома, валяющиеся трупы, тонущие в реке женщины и дети. Не надо знать китайский, и без комментатора понятно, что происходит».
Сейчас о Благовещенском погроме вспоминают редко. У Дятлова есть работа, посвящённая реакции на его реконструирующие те события статью. Она вызвала разные отклики: отрицание, осуждение власти, оправдание, осуждение не только власти, но и общества. Сам же автор предлагает «принять на себя моральную ответственность». Историческая память не есть что-то застывшее. И не исключено, что рефлексия над Благовещенской трагедией ещё всплывёт в медиасреде.
Читайте также «Усмирение киргизов. Неизвестные мемуары о Туркестанском восстании».