Ветлянская чума: как из-за эпидемии в станице Бисмарк «отменял» Россию

Зимой 1878 года в ста­ни­це Вет­лян­ской про­изо­шла вспыш­ка бубон­ной чумы. Болезнь пора­зи­ла 446 чело­век (чет­верть жите­лей ста­ни­цы), 364 из них умер­ли. Быст­рые и жёст­кие дей­ствия вре­мен­но­го гене­рал-губер­на­то­ра Миха­и­ла Лорис-Мели­ко­ва не дали выбрать­ся инфек­ции за пре­де­лы Аст­ра­хан­ской губер­нии. Тем не менее слух о том, что на юге вспых­ну­ла эпи­де­мия, быст­ро рас­про­стра­нил­ся по всей Рос­сии, в круп­ных горо­дах нача­лась паника.

О надви­га­ю­щей­ся чуме заго­во­ри­ли и в Евро­пе. Несмот­ря на офи­ци­аль­ные заяв­ле­ния Санкт-Петер­бур­га, что болезнь побеж­де­на, сосед­ние госу­дар­ства, в осо­бен­но­сти Гер­ма­ния и Австрия, попы­та­лись отго­ро­дить­ся от Рос­сии, отпра­вив её в «каран­тин».

Павел Жуков рас­ска­зы­ва­ет, как вра­чи и чинов­ни­ки боро­лись с чумой, что ста­ло при­чи­ной эпи­де­мии и какие меры при­ня­ли евро­пей­ские стра­ны, что­бы болезнь не про­ник­ла на Запад.

Болезнь, о которой все забыли

На про­тя­же­нии дол­го­го вре­ме­ни в Рос­сий­ской импе­рии и Евро­пе счи­та­ли, что бубон­ная чума ста­ла досто­я­ни­ем исто­рии. Болезнь мог­ла вспых­нуть где-то там, в отста­лой Азии, где, по пред­став­ле­ни­ям евро­пей­цев, циви­ли­зо­ван­ность и гиги­е­на явля­лись весь­ма услов­ны­ми понятиями.

И вдруг зимой 1878 года ста­ни­ца Вет­лян­ская Аст­ра­хан­ской губер­нии ста­ла эпи­цен­тром непо­нят­ной болез­ни. На то вре­мя ста­ни­ца счи­та­лась круп­ной — три сот­ни дво­ров, почти две тыся­чи чело­век. Жили в Вет­лян­ской каза­ки, в основ­ном родственники.

Нуле­вым паци­ен­том при­ня­то счи­тать 65-лет­не­го Ага­па Хри­то­но­ва. На пло­хое само­чув­ствие он пожа­ло­вал­ся 28 сен­тяб­ря — уже 2 октяб­ря каза­ка не ста­ло. Хворь у него была «стан­дарт­ной»: боле­ли голо­ва и бок, появи­лась сла­бость. Под мыш­кой у Хри­то­но­ва вырос бубон, одна­ко мест­ный фельд­шер Тру­би­лов не обра­тил на это внимания.

В нача­ле октяб­ря забо­ле­ли три род­ствен­ни­цы каза­ка. У них про­яви­лись те же симп­то­мы, что и у Хри­то­но­ва. Одна из жен­щин была бере­мен­на, про­изо­шли преж­де­вре­мен­ные роды. Затем у неё обра­зо­вал­ся бубон. Несмот­ря на отсут­ствие како­го-либо лече­ния, все боль­ные вско­ре попра­ви­лись, что окон­ча­тель­но запу­та­ло фельд­ше­ра. Тру­би­лов пони­мал, что его зна­ний и ком­пе­тен­ции явно недо­ста­точ­но, что­бы разо­брать­ся в ситу­а­ции, и сооб­щил о про­изо­шед­шем в Аст­ра­хань. Парал­лель­но фельд­шер свя­зал­ся с кол­ле­гой Стир­ха­сом из ста­ни­цы Копа­нов­ской. Когда Стир­хас при­был, в Вет­лян­ке боле­ли уже 14 чело­век, а умер­ли семе­ро. 18 нояб­ря в ста­ни­цу при­е­ха­ли два вра­ча из Аст­ра­ха­ни — Кох и Депнер.

Вра­чи осмот­ре­ли боль­ных и вынес­ли вер­дикт: Кох и Деп­нер гово­ри­ли не о чуме, а об лихо­рад­ке. Смерт­ность, по их мне­нию, была вызва­на тем, что боль­ные слиш­ком позд­но обра­ща­лись за помо­щью. Ско­рее все­го, вра­чей сбил с тол­ку один из боль­ных, Лари­он Писа­рев. У него был бубон под мыш­кой и кашель с кро­вью. Меди­ки и пред­ста­вить не мог­ли, что у Писа­ре­ва бубон­ная чума пре­вра­ти­лась в лёгоч­ную, кото­рая пере­да­ва­лась воз­душ­но-капель­ным путём. При этом ни Кох, ни Деп­нер не забо­ле­ли. Выздо­ро­вел впо­след­ствии и Ларион.

Вско­ре в Вет­лян­скую при­бы­ли ещё несколь­ко меди­ков. Никто из них по-преж­не­му не подо­зре­вал чуму, боль­шин­ство скло­ня­лось к лихо­рад­ке. Одна­ко болезнь рас­про­стра­ня­лась. Сре­ди людей нача­ла зарож­дать­ся пани­ка, мно­гие уми­ра­ли, пока меди­ки ниче­го не мог­ли сде­лать. Сокру­ши­тель­ный удар болезнь нанес­ла по мно­го­чис­лен­ной семье Оси­па Бело­ва. За корот­кий срок из вось­ми десят­ков чело­век оста­лось лишь 25. При­чём у них бубон­ная чума рез­ко пере­хо­ди­ла в лёгоч­ную, не остав­ляя шан­сов на выздоровление.

Борьба с эпидемией

Несмот­ря на смер­тель­ную угро­зу, неко­то­рые мест­ные жите­ли помо­га­ли меди­кам в борь­бе с болез­нью. Напри­мер, свя­щен­ник Мат­вей Гуса­ков, рискуя не толь­ко собой, но и жиз­ня­ми бере­мен­ной жены и мате­ри, уха­жи­вал за боль­ны­ми. По вос­по­ми­на­ни­ям оче­вид­цев, свя­той отец обла­чал­ся с бала­хон, про­пи­тан­ный дёг­тем, наде­вал мас­ку и зани­мал­ся страш­ной рути­ной: копал моги­лы, пере­тас­ки­вал тру­пы на клад­би­ще, хоро­нил покой­ни­ков и отпе­вал их. Кро­ме это­го, все­ми сила­ми ста­рал­ся облег­чить неза­вид­ную участь обречённых.

Чума не поща­ди­ла свя­щен­ни­ка: Гуса­ков умер 14 декаб­ря. Никто из жите­лей Вет­лян­ки не отва­жил­ся его хоро­нить. Моги­лу при­шлось копать жене и мате­ри, кото­рые вско­ре тоже умерли.

В день смер­ти свя­щен­ни­ка в ста­ни­цу вновь при­е­хал Деп­нер, зашёл в вымер­ший дом Бело­вых. Око­че­нев­шие тру­пы вызва­ли у вра­ча при­ступ пси­хо­за. На тот день как раз при­шёл­ся пик смерт­но­сти — 36 чело­век. Одной ногой в моги­ле нахо­дил­ся и док­тор Кох. Деп­нер не стал испы­ты­вать судь­бу и сбежал.

В доме куп­ца Кала­чё­ва была обу­стро­е­на боль­ни­ца, кото­рую воз­гла­вил фельд­шер Анис­кин. Одна­ко он быст­ро умер. Все­го же с 4 по 21 декаб­ря не ста­ло шести фельд­ше­ров, в том чис­ле и Тру­би­ло­ва. Док­тор Кох умер 15 декаб­ря. Боль­ни­ца к тому вре­ме­ни посте­пен­но пре­вра­ща­лась в морг. Посколь­ку печ­ные тру­бы лоп­ну­ли, боль­ные раз­би­ли окна, что­бы поме­ще­ние не затя­ги­ва­ло дымом. Из-за это­го в доме царил такой же холод, как и на ули­це. Тела, кото­рые неко­му было убрать, про­сто замер­за­ли. К кон­цу декаб­ря их насчи­ты­ва­лось око­ло семи десят­ков. Одна­ко даже в этом цар­стве смер­ти нашлось место чуду: одна жен­щи­на выздо­ро­ве­ла. Её обна­ру­жи­ли фельд­шер Васи­льев и док­то­ра Моро­зов и Гри­го­рьев, при­быв­шие в Вет­лян­ку 18 декабря.

Выжил и один ребё­нок из «дет­ско­го дома» — туда поме­ща­ли детей, чьи роди­те­ли умер­ли. Когда там нача­лась эпи­де­мия, зда­ние про­сто зако­ло­ти­ли. Несмот­ря на то что маль­чик выжил сре­ди око­че­нев­ших тру­пов, спу­стя вре­мя чума забра­ла и его.

Не поща­ди­ла зара­за и новых меди­ков — все они умер­ли с раз­ни­цей в пару недель. Фельд­шер Васи­льев про­рвал­ся сквозь кор­до­ны и хотел скрыть­ся в сосед­ней Ено­та­ев­ке, но его пой­ма­ли. По зако­ну бег­ле­ца нуж­но было рас­стре­лять, одна­ко меди­ка отпра­ви­ли обрат­но в Ветлянку.

К тому вре­ме­ни борь­бой с чумой в ста­ни­це руко­во­дил вре­мен­ный гене­рал-губер­на­тор Миха­ил Тари­э­ло­вич Лорис-Мели­ков. Он обла­дал неогра­ни­чен­ны­ми пол­но­мо­чи­я­ми, посколь­ку от него тре­бо­ва­лось как мож­но ско­рее устра­нить эпи­де­мию. Лорис-Мели­ков побы­вал в ста­ни­це, рас­по­ря­дил­ся оце­пить новым кор­до­ном всю Аст­ра­хан­скую губер­нию, а так­же лич­но участ­во­вал в досмот­рах. На борь­бу с чумой вла­сти выде­ли­ли четы­ре мил­ли­о­на руб­лей, но гене­рал-губер­на­тор потра­тил лишь несколь­ко сотен тысяч.

Слух о страш­ной болез­ни рас­про­стра­нял­ся по всей Рос­сии. Жур­на­лист австрий­ских изда­ний, а так­же осно­ва­тель еже­днев­ной газе­ты «Бир­же­вые ведо­мо­сти» и жур­на­ла «Ого­нёк» Ста­ни­слав Про­п­пер, в 1929 году опуб­ли­ко­вал мему­а­ры, свя­зан­ные с его пери­о­дом жиз­ни в Рос­сий­ской импе­рии. В одной из глав кни­ги «То, что не попа­ло в печать», он рас­ска­зал о вет­лян­ской тра­ге­дии. Вот что писал Про­п­пер о свя­зи эпи­де­мии с кор­руп­ци­ей и цензурой:

«В послед­ние дни декаб­ря 1878 г. по Петер­бур­гу рас­про­стра­нил­ся слух о зага­доч­ной и угро­жа­ю­щей эпи­де­мии, кото­рая раз­ра­зи­лась где-то на про­сто­рах Рос­сии — то ли в устье Вол­ги, то ли на побе­ре­жье Кас­пий­ско­го моря — и еже­днев­но уно­си­ла чело­ве­че­ские жиз­ни. То, что в тех кра­ях вре­мя от вре­ме­ни слу­ча­лись эпи­де­мии и их жерт­ва­ми ста­но­ви­лись боль­шие мас­сы людей, ни для кого не было ново­стью. Было извест­но, что поволж­ские ком­мер­сан­ты, полу­чав­шие от пра­ви­тель­ства пра­во на вылов рыбы в дель­те Вол­ги, мень­ше все­го забо­ти­лись о гиги­е­ни­че­ской сто­роне дела. При чист­ке рыбы, её засол­ке и коп­че­нии сот­ни тысяч, а может, и мил­ли­о­ны кило­грам­мов отхо­дов соби­ра­ли в боль­шие кучи — в надеж­де, что южное солн­це и вет­ра высу­шат эти остат­ки, посте­пен­но пре­вра­тят в пыль и покро­ют тол­стым сло­ем бере­га Кас­пий­ско­го моря. Мест­ная адми­ни­стра­ция, исправ­но полу­чав­шая мзду за мол­ча­ние и невме­ша­тель­ство, сиде­ла сло­жа руки и вооб­ще не дума­ла о тре­бо­ва­ни­ях без­опас­но­сти. Эпи­де­мии в этом забы­том богом краю то и дело воз­ни­ка­ли, про­хо­ди­ли, вспы­хи­ва­ли сно­ва и в зави­си­мо­сти от обсто­я­тельств при­об­ре­та­ли боль­ший или мень­ший раз­мах. Низо­вые поли­цей­ские орга­ны инте­ре­со­ва­лись коли­че­ством жертв ров­но настоль­ко, насколь­ко хва­та­ло их жало­ва­ния. Прес­са дол­гое вре­мя не реа­ги­ро­ва­ла на про­ис­хо­дя­щее, посколь­ку ей под стра­хом жесто­чай­ших репрес­сий было запре­ще­но сооб­щать об эпи­де­ми­ях внут­ри страны».

Бла­го­да­ря жёст­ким мето­дам Лорис-Мели­ко­ва уже к сере­дине янва­ря 1879 года эпи­де­мия пошла на спад, а 22-го чис­ла и вовсе пре­кра­ти­лась. Кор­до­ны в Вет­лян­скую убра­ли в мар­те. Болезнь унес­ла жиз­ни 364 чело­век, ещё 82 выздо­ро­ве­ли. За орга­ни­за­цию борь­бы с чумой Лорис-Мели­ков полу­чил орден Свя­то­го Алек­сандра Невского.

Врачебная ошибка

Несмот­ря на побе­ду над чумой, в стране цари­ла пани­ка. Осо­бен­но это каса­лось круп­ных горо­дов, где рез­ко взле­те­ли цены на дез­ин­фи­ци­ру­ю­щие сред­ства. Ходи­ли слу­хи, что болезнь добра­лась даже до Санкт-Петербурга.

В мему­а­рах Про­п­пер ука­зал, что во вто­рой поло­вине фев­ра­ля в одну из боль­ниц сто­ли­цы доста­ви­ли двор­ни­ка Про­ко­фье­ва. У муж­чи­ны обна­ру­жи­ли на шее некое обра­зо­ва­ние, похо­жее на бубон. Дежур­ный врач запа­ни­ко­вал. О паци­ен­те донес­ли гра­до­на­чаль­ни­ку гене­ра­лу Зуро­ву. Тот отпра­вил­ся в Зим­ний дво­рец, что­бы лич­но рас­ска­зать о слу­чив­шем­ся импе­ра­то­ру Алек­сан­дру III. Госу­дарь отря­дил сво­е­го лейб-меди­ка Бот­ки­на, что­бы он разо­брал­ся в ситуации.

Про­п­пер писал:

«Бот­кин поста­вил диа­гноз „бубон­ная чума“ и доло­жил об этом импе­ра­то­ру, потре­бо­вав без про­мед­ле­ния вве­сти чрез­вы­чай­ные меры для предот­вра­ще­ния опас­но­сти. Тем вре­ме­нем при­был глав­ный врач боль­ни­цы и после тща­тель­но­го обсле­до­ва­ния уста­но­вил, что это не чум­ной бубон, а обыч­ная сифи­ли­ти­че­ская язва. Все извест­ные вра­чи Петер­бур­га собра­лись на кон­си­ли­ум. Теле­гра­фом из Моск­вы вызва­ли извест­но­го док­то­ра Заха­рьи­на. Все без исклю­че­ния спе­ци­а­ли­сты под­твер­ди­ли, что боль­ной стра­дал от сифи­ли­са. Гер­ман­ский посол сооб­щил об этом слу­чае канц­ле­ру по теле­гра­фу и доба­вил, что болезнь не име­ет ниче­го обще­го с чумой, а все осталь­ные вер­сии не соот­вет­ству­ют дей­стви­тель­но­сти. На запрос канц­ле­ра, кото­рый тре­бо­вал подроб­но­стей дела, посол сухо отве­тил, что весь Петер­бург уже тря­сёт­ся от хохо­та и что уже вер­нув­ший­ся из Цари­цы­на посоль­ский врач док­тор Левес лич­но осмот­рел боль­но­го и тоже сме­ёт­ся над скан­даль­ным позо­ром док­то­ра Боткина».

Бисмар­ка очень инте­ре­со­ва­ли собы­тия, про­ис­хо­див­шие в Рос­сий­ской импе­рии. Канц­лер вос­при­нял вспыш­ку бубон­ной чумы как воз­мож­ность покви­тать­ся с Санкт-Петер­бур­гом за все былые оби­ды и недо­ра­зу­ме­ния вме­сте взя­тые. Бисмарк отпра­вил в Рос­сию док­то­ра Геор­га Рихар­да Леви­на, что­бы тот, как «меди­цин­ская вели­чи­на», поста­вил точ­ку в вопро­се с Прокофьевым.

Левин осмот­рел боль­но­го и поста­вил диа­гноз — «сифи­лис». После чего отпра­вил теле­грам­му сво­е­му начальнику:

«Рейхс­канц­ле­ру кня­зю Бисмар­ку, Бер­лин: Про­ко­фьев здо­ров, болен Бот­кин. Про­ко­фьев полу­чил сла­ву, Бот­кин её лишился».

Бисмарк явно ожи­дал дру­го­го резуль­та­та, но отка­зы­вать­ся от заду­ман­но­го пла­на не стал. Он ото­звал Леви­на, после чего лишь уско­рил вра­ще­ние махо­ви­ка «болез­нен­ных мер» — Рос­сию «отме­ни­ли», фак­ти­че­ски нало­жив запрет на импорт­ную торговлю.

Пер­вые санк­ции со сто­ро­ны Гер­ма­нии и Австрии были вве­де­ны ещё до фев­раль­ских собы­тий в Санкт-Петер­бур­ге. Тогда Бисмарк и мно­го­чис­лен­ные чинов­ни­ки испу­га­лись рас­про­стра­не­ния чумы. Вра­чам из Рос­сии они не пове­ри­ли, решив, что эпи­де­мия мог­ла вый­ти за пре­де­лы Аст­ра­хан­ской обла­сти. Но про­ве­рить это было невоз­мож­но. Суще­ство­ва­ла веро­ят­ность, что Санкт-Петер­бург про­сто скры­ва­ет прав­ду, что­бы не под­мо­чить репу­та­цию. Голо­сом немец­ких чинов­ни­ков ста­ла евро­пей­ская прес­са, кото­рая рас­ска­зы­ва­ла о кош­ма­ре в Вет­лян­ке. Когда обще­ство запу­га­ли, Бисмарк пред­ло­жил един­ствен­но вер­ное в этой ситу­а­ции реше­ние — закрыть гра­ни­цу с Рос­си­ей, нало­жив запрет на ввоз зер­на. Этот шаг он аргу­мен­ти­ро­вал про­сто и логич­но: никто не знал, отку­да на самом деле шёл товар, вдруг из Аст­ра­хан­ской губер­нии? Немец­кие, австрий­ские и вен­гер­ские газе­ты все­ми сила­ми убеж­да­ли о пра­виль­но­сти тако­го реше­ния как попыт­ки самозащиты.

В Гер­ма­нии сде­ла­ла появил­ся декрет о при­ня­тии чрез­вы­чай­ных мер без­опас­но­сти на пас­са­жир­ском транс­пор­те из Рос­сии. Сле­дом вышел запрет на пере­се­че­ние гра­ниц пеши­ми людь­ми и эки­па­жей. Про­пуск­ные пунк­ты были закры­ты. Точ­но так же сде­ла­ли Австрия и Венгрия.

Бисмарк знал прав­ду — о ситу­а­ции в Аст­ра­хан­ской губер­нии ему рас­ска­зы­вал док­тор Левес. Но реак­ция Бер­ли­на была обрат­ной: гра­ни­цы пере­кры­ва­лись плотнее.

Ста­ни­сла­ву Про­п­пе­ру дове­лось на себе испы­тать жёст­кость бисмар­ков­ской поли­ти­ки. Инци­дент про­изо­шёл в фев­ра­ле 1879 года, когда уже точ­но было извест­но о побе­де над чумой. Поезд, в кото­ром ехал Про­п­пер, был оста­нов­лен в поле воз­ле австрий­ской гра­ни­цы. К нему подо­шли комис­сар и жан­дар­мы. Сле­дом пока­за­лись сани­та­ры, дер­жав­шие в руках ско­во­ро­ды. На них тле­ли угли, поли­тые некой силь­но пах­нув­шей жид­ко­стью. Пас­са­жи­ров из поез­да не выпу­сти­ли. Комис­сар при­ка­зал при­от­крыть окна и через них пере­дать пас­пор­та. Доку­мен­ты он в руки не брал, пред­по­чи­тая поль­зо­вать­ся длин­ны­ми щипцами.

Несмот­ря на абсурд­ность про­ис­хо­дя­ще­го, пас­са­жи­ры не воз­му­ща­лись. Люди пони­ма­ли, что луч­ше про­сто сле­до­вать пра­ви­лам, тогда комис­сар поз­во­лит пере­сесть уже на австрий­ский поезд. Но… Про­п­пер вспоминал:

«Когда оче­редь дошла до одно­го моло­до­го чело­ве­ка, кото­рый ехал из Петер­бур­га в том же вагоне, что и я, он крик­нул, сме­ясь: „Осто­рож­но, я сле­дую пря­мо из Вет­лян­ки!“ Пас­порт мигом выле­тел из щип­цов, и храб­рая стра­жа нача­ла оку­ри­вать друг дру­га. Со стан­ции вызва­ли ещё дво­их жан­дар­мов, и „подо­зри­тель­но­го“ с вели­ки­ми мера­ми предо­сто­рож­но­сти — пуб­ли­ка рас­сту­пи­лась по боль­шой дуге — отве­ли в сарай, пред­на­зна­чен­ный для каран­ти­на. Да и нас, дру­гих пас­са­жи­ров, ехав­ших в том же вагоне, ожи­дал поис­ти­не непри­ят­ный сюр­приз. Мы все были задер­жа­ны и не смог­ли поехать даль­ше на ожи­дав­шем нас вен­ском поез­де. Далее был вра­чеб­ный осмотр и реше­ние оста­вить нас на три дня в карантине».

Посте­пен­но накал стра­стей спал, гра­ни­цы с евро­пей­ски­ми госу­дар­ства­ми были открыты.

На Рос­сий­скую импе­рию вспыш­ка чумы про­из­ве­ла силь­ное впе­чат­ле­ние. И пред­ста­ви­те­лям вла­сти, и меди­кам при­шлось при­знать печаль­ный факт, что на тер­ри­то­рии огром­но­го госу­дар­ства могут нахо­дить­ся «спя­щие» источ­ни­ки страш­ной болез­ни. А зна­чит, нуж­но быть гото­вым в любой момент дать отпор эпидемии.

В мему­а­рах Ста­ни­сла­ва Про­п­пе­ра сохра­ни­лись све­де­ния не толь­ко о чуме в Вет­лян­ской ста­ни­це, но и о дру­гих важ­ных собы­ти­ях сере­ди­ны XIX — нача­ла XX веков. Кни­гу мож­но зака­зать в интер­нет-мага­зи­нах Ozon, «Читай-город» и других.

Читай­те так­же «„У нас какая-то поваль­ная болезнь“. Эпи­де­мия „испан­ки“ в России»