Мудьюг. Остров ужаса

Ино­стран­ная интер­вен­ция в Рос­сии — это не столь­ко чест­ные сра­же­ния «грудь на грудь», сколь­ко коло­ни­аль­ная поли­ти­ка и воен­ные пре­ступ­ле­ния. Мас­со­вы­ми рас­стре­ла­ми и пыт­ка­ми мир­но­го рус­ско­го насе­ле­ния отме­ти­лись в своё вре­мя и аме­ри­кан­цы, и япон­цы, но всех их пре­взо­шли англий­ские интер­вен­ты, создав­шие воз­ле Архан­гель­ска самый насто­я­щий конц­ла­герь. О пер­вой фаб­ри­ке смер­ти для рус­ских людей, об убий­стве невин­ных, о памя­ти и забве­нии и пой­дёт речь.


О том, что кон­цен­тра­ци­он­ные лаге­ря при­ду­ма­ли не кари­ка­тур­ные зве­ро­по­доб­ные фаши­сты с пла­ка­тов Кукры­ник­сов, а вполне себе ари­сто­кра­тич­ные бри­тан­ские воен­ные во вре­мя Вто­рой бур­ской вой­ны, сего­дня зна­ет каж­дый люби­тель исто­рии. Бес­страст­ный интер­нет одну за одной откры­ва­ет нам фото­гра­фии кон­ца XIX века, с кото­рых испу­ган­но смот­рят сидя­щие у белых пала­ток бур­ские семьи, загнан­ные за колю­чую про­во­ло­ку на их же род­ной зем­ле. И хотя англий­ские исто­ри­ки эту мрач­ную стра­ни­цу в кни­ге судь­бы Вели­ко­бри­та­нии пред­по­чи­та­ют пере­ли­сты­вать с тороп­ли­вым неудо­воль­стви­ем, бурам в каком-то смыс­ле повез­ло: по край­ней мере, об их тра­ге­дии зна­ет весь мир.

О бри­тан­ском конц­ла­ге­ре на рус­ском ост­ро­ве Мудьюг в англо­языч­ном мире не зна­ет прак­ти­че­ски никто. Ни все­мо­гу­щая «Вики­пе­дия», ни тема­ти­че­ские фору­мы, ни мно­го­чис­лен­ные СМИ. Упо­ми­на­ние о насто­я­щем лаге­ре смер­ти, постро­ен­ном англи­ча­на­ми для рус­ских людей на рус­ской зем­ле, слов­но вычерк­ну­то из англо­го­во­ря­ще­го интер­не­та, сле­дуя про­сто­му прин­ци­пу сети: «Если о собы­тии нет ниче­го в интер­не­те, то, по всей види­мо­сти, его и не было вовсе». Пер­вый же пол­но­цен­ный репор­таж, в кото­ром про­зву­ча­ло сло­во «Мудьюг», вышел на «Би-Би-Си» лишь в октяб­ре 2017 года — спу­стя 99 лет после того, как здесь был заму­чен пер­вый рус­ский человек.

Памят­ная дос­ка с ост­ро­ва Мудьюг

Впро­чем, вме­сто чест­но­го при­зна­ния: «Да, здесь был англий­ский конц­ла­герь, в кото­ром англи­чане вме­сте с фран­цу­за­ми уби­ва­ли рус­ских», жур­на­лист­ка «Би-Би-Си» Люси Эш дела­ет лишь то, что при­ня­то ком­мен­ти­ро­вать едкой фра­зой «а теперь сле­ди­те за рука­ми». Отме­тив вскользь, бук­валь­но в одном пред­ло­же­нии: «Бри­тан­ские сол­да­ты созда­ли здесь то, что рос­си­яне счи­та­ют пер­вым кон­цен­тра­ци­он­ным лаге­рем в сво­ей стране», Эш в осталь­ном повест­ву­ет о про­ис­хо­дя­щем в лаге­ре без како­го-либо упо­ми­на­ния о наци­о­наль­но­сти его охран­ни­ков, а уже спу­стя пару десят­ков абза­цев «забы­ва­ет» о глав­ной теме репор­та­жа, живо­пи­суя вме­сто это­го звер­ства мест­ных большевиков.

Несмот­ря на жела­ние Лон­до­на навсе­гда забыть эту тему, факт оста­ёт­ся фак­том: Мудьюг (а чуть позд­нее и Йока­нь­га) — это кро­ва­вые пят­на англий­ской интер­вен­ции. Мудьюг — это пер­вый конц­ла­герь для рус­ских граж­дан­ских, пер­вый из постро­ен­ных на тер­ри­то­рии Совет­ско­го госу­дар­ства и един­ствен­ный, создан­ный воен­ны­ми стра­ны, с кото­рой СССР не нахо­дил­ся в состо­я­нии вой­ны. Это потом, намно­го поз­же, появят­ся и Салас­пилс, и Малый Тро­сте­нец — но пер­вым местом для физи­че­ско­го уни­что­же­ния про­сто подо­зре­ва­е­мых в сотруд­ни­че­стве с боль­ше­ви­ка­ми ста­нет неболь­шой ост­ров в 60 кило­мет­рах от Архангельска.

Бри­тан­ские и фран­цуз­ские воен­ные в Архан­гель­ске. 1919 год

Бри­тан­ские интер­вен­ты, выса­див­ши­е­ся в Архан­гель­ске 2 авгу­ста 1918 года, не ста­ли терять вре­ме­ни даром: пла­ни­руя мак­си­маль­но быст­ро про­дви­нуть­ся вверх по тече­нию Север­ной Дви­ны, они сра­зу же ввя­за­лись в бои с частя­ми крас­но­го Север­но­го фрон­та. В акти­ве ост­ро­ви­тян был не толь­ко мощ­ный реч­ной флот, состо­яв­ший из двух десят­ков кораб­лей, но и пре­вос­ход­ство в воору­же­нии (мощ­ные пуле­мё­ты Лью­и­са про­тив крас­но­ар­мей­ских «моси­нок») Всё вме­сте это рисо­ва­ло перед англи­ча­на­ми самые радуж­ные пер­спек­ти­вы, а коман­ду­ю­щий экс­пе­ди­ци­он­ным кор­пу­сом гене­рал Фре­де­рик Пуль, пред­вос­хи­щая зна­ме­ни­тую фра­зу Пав­ла Гра­чё­ва о Гроз­ном и двух десант­ных пол­ках, заяв­лял, что уже 20 авгу­ста будет пить шам­пан­ское в Котласе.

Как это чаще все­го быва­ет, реаль­ность разо­шлась с ожи­да­ни­я­ми бри­тан­цев прак­ти­че­ски сра­зу — обо­рван­ные и полу­го­лод­ные крас­ные отря­ды поче­му-то не спе­ши­ли сда­вать­ся в плен и сра­жа­лись с неожи­дан­ным упор­ством. Нехват­ку ору­жия боль­ше­ви­ки ком­пен­си­ро­ва­ли высо­ким бое­вым духом, име­ли в коман­ди­рах вете­ра­нов Пер­вой миро­вой и удач­но чере­до­ва­ли набе­го­вую пар­ти­зан­скую так­ти­ку с отча­ян­ны­ми, тща­тель­но спла­ни­ро­ван­ны­ми рей­да­ми. В резуль­та­те все­го это­го к осе­ни 1918 года забук­со­вав­шим бри­тан­ским частям не оста­ва­лось ниче­го ино­го, кро­ме как око­пать­ся в рай­оне Шен­кур­ска — в 400 кило­мет­рах от вожде­лен­но­го Котласа.

Заклю­чён­ные конц­ла­ге­ря на ост­ро­ве Мудьюг

Вме­сте с неуда­ча­ми и поте­ря­ми в боях к бри­тан­цам при­шло озлоб­ле­ние. Не имея воз­мож­но­сти дотя­нуть­ся до армии боль­ше­ви­ков, интер­вен­ты вме­сте со сво­и­ми кол­ле­га­ми из ста­на бело­гвар­дей­цев раз­вер­ну­ли в Архан­гель­ске насто­я­щий тер­рор про­тив гражданских.

Охо­тясь за шпи­о­на­ми и дивер­сан­та­ми, англий­ская контр­раз­вед­ка в пря­мом смыс­ле сло­ва хва­та­ла всех, кто попа­дал­ся на гла­за, от коче­га­ров, слу­жив­ших на кораб­лях под крас­ным фла­гом, до вче­раш­них гим­на­зи­стов, имев­ших несча­стье «засве­тить­ся» сек­ре­та­ря­ми в мест­ных парт­ячей­ках. Пой­ман­ных отправ­ля­ли во вме­сти­тель­ную город­скую тюрь­му, но уже совсем ско­ро она бук­валь­но захлеб­ну­лась от коли­че­ства заключённых.

О мас­шта­бах устро­ен­ной англи­ча­на­ми гран­ди­оз­ной обла­вы мож­но судить все­го по двум про­стым циф­рам — хотя каме­ры тюрь­мы были рас­счи­та­ны в сред­нем на 12–14 сидель­цев, в каж­дую из них наби­ва­ли по 60 (!) чело­век, а в целом за всё вре­мя бри­тан­ской интер­вен­ции в тюрь­мах и лаге­рях побы­вал каж­дый деся­тый (!!) житель тогдаш­ней Архан­гель­ской губер­нии. Частич­но «раз­гру­зить» каме­ры по-сво­е­му (то есть мас­со­вы­ми ноч­ны­ми рас­стре­ла­ми без суда и след­ствия) пыта­лась бело­гвар­дей­ская «Осо­бен­ная вре­мен­ная след­ствен­ная комис­сия по делам аре­сто­ван­ных», но тюрь­ма про­дол­жа­ла неумо­ли­мо раз­бу­хать — и тогда за дело взя­лись ком­пе­тент­ные англичане.

Брат­ская моги­ла рус­ских заклю­чён­ных, погиб­ших на Мудьюге

23 авгу­ста 1918 года 134 узни­ка архан­гель­ской город­ской тюрь­мы были выве­де­ны под англий­ским кон­во­ем на ули­цы горо­да. Уве­рен­ные в том, что идут на рас­стрел, заклю­чён­ные успе­ли про­стить­ся друг с дру­гом и с белым све­том, но кон­во­и­ры сна­ча­ла при­ве­ли их на мест­ную при­стань, а затем, погру­зив в бар­жи, пере­вез­ли на рас­по­ло­жен­ный непо­да­лё­ку ост­ров Мудьюг. После раз­ме­ще­ния в гру­бо ско­ло­чен­ных бара­ках людям нако­нец-то сооб­щи­ли об их даль­ней­шей судь­бе. С это­го момен­та все они — ещё мгно­ве­ние назад обыч­ные совет­ские граж­дане, нахо­дя­щи­е­ся под след­стви­ем — пере­во­ди­лись в раз­ряд воен­но­плен­ных, фак­ти­че­ски пре­вра­тив­шись в бес­прав­ных рабов англий­ских и фран­цуз­ских военных.

Что­бы понять весь ужас поло­же­ния мудьюг­ских узни­ков, сто­ить пояс­нить, что мно­гие из них вооб­ще не име­ли отно­ше­ния к боль­ше­вист­ско­му подполью.

По сви­де­тель­ству Пав­ла Рас­ска­зо­ва, чело­ве­ка, про­шед­ше­го Мудьюг и опи­сав­ше­го уви­ден­ное там в «Запис­ках заклю­чён­но­го», идей­ны­ми ком­му­ни­ста­ми (комис­са­ра­ми, рево­лю­ци­он­ны­ми мат­ро­са­ми, пред­се­да­те­ля­ми сою­зов рабо­чих, сек­ре­та­ря­ми коми­те­тов) была лишь поло­ви­на попав­ших в лагерь. Осталь­ные были в луч­шем слу­чае постав­лен­ной под крас­ное ружьё кре­стьян­ской моло­дё­жью, штат­ски­ми, слу­жив­ши­ми у боль­ше­ви­ков по воль­но­му най­му, или про­сто обыч­ны­ми людь­ми с ули­цы, попав­ши­ми в сеть контр­раз­вед­ки по лож­ным доносам.

Сто­ро­же­вая выш­ка и бараки

Несмот­ря на то, что Архан­гельск был все­го в несколь­ких десят­ках кило­мет­рах, зако­ны Совет­ской Рос­сии на Мудью­ге боль­ше не дей­ство­ва­ли. Почти пол­то­ры сот­ни рус­ских людей теперь под­чи­ня­лись все­го лишь одно­му зако­ну — зако­ну бри­тан­ско­го кон­цен­тра­ци­он­но­го лаге­ря. Пра­ви­ла были по-англий­ски про­сты­ми и лако­нич­ны­ми: «смерть за побег», «смерть за отказ от рабо­ты», смерть прак­ти­че­ски за всё — даже за испол­не­ние рево­лю­ци­он­ных песен. Из еды — четы­ре неболь­шие сухие гале­ты (200 грам­мов), пол­бан­ки дешё­вой полу­про­тух­шей тушён­ки (175 грамм), щепот­ка риса (40 грамм) и десять грамм соли.

Как писал всё тот же Рас­ска­зов, интер­вен­ты выбра­ли изу­вер­ски гени­аль­ную стратегию:

«<…> Под вли­я­ни­ем голо­да люди дохо­ди­ли до <…> жут­ко­го состо­я­ния, <…> оста­ва­ясь до моги­лы вер­ны­ми этим низ­мен­ным инстинк­там, кото­рые просну­лись в них бла­го­да­ря этой невоз­мож­ной обста­нов­ке, создан­ной пред­ста­ви­те­ля­ми „куль­тур­но­го“ запа­да. Эти вар­ва­ры не лиша­ли нас немед­лен­но жиз­ни, а созда­ва­ли такие усло­вия, в кото­рых жить было невоз­мож­но. Они гуман­ны, они не уби­ва­ют людей и если люди уми­ра­ют „сами“, то это не их вина. Тако­ва была поли­ти­ка и пси­хо­ло­гия наших палачей».

Бара­ки лагеря

Про­ис­хо­див­шее на Мудью­ге сле­ду­ю­щие 10 меся­цев, луч­ше все­го оха­рак­те­ри­зо­вать сло­во­со­че­та­ни­ем «фаб­ри­ка смер­ти». Две­на­дца­ти­ча­со­вая руб­ка леса или зем­ля­ные рабо­ты сме­ня­лись тре­вож­ны­ми пере­ры­ва­ми на сон: что­бы заклю­чён­ные не чув­ство­ва­ли себя как дома, фран­цуз­ские охран­ни­ки каж­дую ночь вры­ва­лись в бара­ки и изби­ва­ли пер­вых попав­ших­ся под руку при­кла­да­ми винтовок.

Обыч­ным делом ста­ли отмо­ро­жен­ные конеч­но­сти, цин­га и ган­гре­на. Отсут­ствие в про­мёрз­лых насквозь бара­ках бань и умы­валь­ни­ков при­ве­ло к тому, что одеж­да сгни­ва­ла пря­мо на телах узни­ков; вшей было так мно­го, что с неко­то­рых заклю­чён­ных их сме­та­ли в бук­валь­ном смыс­ле метлой.

С при­бы­ти­ем в декаб­ре ново­го комен­дан­та лаге­ря, фран­цуз­ско­го контр­раз­вед­чи­ка Лерне, жизнь плен­ных окон­ча­тель­но пре­вра­ти­лась в ад. Заклю­чён­ным было запре­ще­но варить и подо­гре­вать еду в печах, за малей­шую про­вин­ность каж­до­го из них жда­ла яма-лед­ник, в кото­рой люди за ночь замер­за­ли насмерть. Сви­реп­ство­вал тиф, но един­ствен­ным реше­ни­ем интер­вен­тов в этой ситу­а­ции стал лаза­рет, где сквозь щели в дос­ках был явствен­но виден сол­неч­ный свет; лаза­рет, став­ший, по сло­вам Рас­ска­зо­ва, «моги­лой не толь­ко для боль­ных, но и для здоровых».

Впро­чем, мож­но было бы пере­жить и это — если бы не жут­кий голод, сво­дя­щий людей с ума, застав­ля­ю­щий их испраж­нять­ся один раз в 10–14 дней и рису­ю­щий кар­ти­ны, кото­рые мы все уви­дим ещё раз в конц­ла­ге­рях Тре­тье­го рейха:

«Пом­ню, как в пер­вые дни, сры­вая воз­вы­шен­ность для засып­ки боло­та, отко­па­ли боч­ку гни­лой воб­лы, зары­той за недоб­ро­ка­че­ствен­но­стью ещё во вре­мя пре­бы­ва­ния на ост­ро­ве гар­ни­зо­на Крас­ной армии. Эта сгнив­шая рыба страш­но воня­ла, но голод не тёт­ка, и заклю­чён­ные тай­ком от фран­цу­зов, выры­вая друг у дру­га, хва­та­ли её и пря­та­ли в кар­ма­ны, в шап­ки, под рубаш­ки. Вече­ром после рабо­ты ста­ли варить рыбу в бара­ке. Когда вода в котел­ках ста­ла нагре­вать­ся, эта гниль рас­пол­за­лась, рас­про­стра­няя такое страш­ное зло­во­ние, что невоз­мож­но было дышать и при­хо­ди­лось откры­вать две­ри, что­бы впу­стить струю све­же­го воздуха. <…>

Охран­ни­ки и заклю­чён­ные концлагеря

И всё же, несмот­ря ни на что, голод­ные люди с жад­но­стью набра­сы­ва­лись на эту гни­лую рыбу, один вид кото­рой застав­лял содро­гать­ся. Но ещё более омер­зи­тель­ные сце­ны разыг­ры­ва­лись под окна­ми дома, где жили фран­цу­зы. Там выли­ва­лись помои и про­хо­див­шие мимо заклю­чён­ные бро­са­лись под окна и, пол­зая на чет­ве­рень­ках в помой­ной яме, хва­та­ли всё, что мог­ли най­ти мало-маль­ски пита­тель­но­го: кости, кус­ки гряз­но­го сала, кожу­ху кар­то­фе­ля. „Куль­тур­ные“ фран­цу­зы выби­ра­ли момент и выли­ва­ли на несчаст­ных вёд­ра помо­ев. Но забыв­шие всё, кро­ме голо­да, люди ста­ра­лись и в этих, выли­тых на их голо­вы помо­ях, най­ти для себя отбро­сы пищи, а свер­ху зву­чал сытый, пья­ный смех фран­цуз­ских солдат».

Остат­ки одно­го из бараков

Напом­ним ещё раз: на момент суще­ство­ва­ния конц­ла­ге­ря Антан­та и Совет­ская Рос­сия не нахо­ди­лись в состо­я­нии вой­ны. Англий­ский кон­тин­гент де-юре выпол­нял вспо­мо­га­тель­ные функ­ции. Люди, собран­ные в лаге­ре, не участ­во­ва­ли в боях про­тив бри­тан­ских частей. Они не уби­ли ни одно­го англи­ча­ни­на, де-юре и де-факто не явля­лись воен­но­плен­ны­ми, а подав­ля­ю­ще­му боль­шин­ству из них даже не было предъ­яв­ле­но обви­не­ние в сотруд­ни­че­стве с боль­ше­ви­ка­ми. Для жесто­ко­сти, кото­рую демон­стри­ро­ва­ли англи­чане и фран­цу­зы, не было даже номи­наль­ных при­чин — и тем более жут­ким кажет­ся упор­ство, с кото­рым интер­вен­ты низ­во­ди­ли рус­ских людей до состо­я­ния живых трупов.

Обо всём, про­ис­хо­див­шем в лаге­ре, отлич­но знал новый коман­ду­ю­щий бри­тан­ским кор­пу­сом Эдмунд Айрон­сайд. Музей лаге­ря в Мудью­ге хра­нит фото­ко­пии его запи­сок, в кото­рых гене­рал упо­ми­на­ет о том, что «сре­ди рус­ских заклю­чён­ных на ост­ро­ве Мудьюг начи­на­ет­ся цинга…из-за труд­но­до­ступ­но­сти лаге­ря пай­ки были урезаны».

И хотя далее Айрон­сайд ста­ра­тель­но выво­дит для потом­ков кал­ли­гра­фи­че­ское: «Посмот­рим, что мож­но сде­лать. Нам нель­зя, что­бы о лаге­ре пошла дур­ная сла­ва», фра­зой поз­же он так же, как и кор­ре­спон­дент­ка «Би-Би-Си», уме­ло уво­дит раз­го­вор в сто­ро­ну, сетуя на кро­во­жад­ность «рус­ских охран­ни­ков» концлагеря.

Днев­ни­ки коман­ду­ю­ще­го бри­тан­ским кон­тин­ген­том Эдмун­да Айронсайда

Сло­ва Айрон­сай­да о рус­ских, от кото­рых он наме­ре­ва­ет­ся тре­бо­вать «хоро­ше­го отно­ше­ния к сооте­че­ствен­ни­кам», насквозь про­пи­та­ны ложью и лице­ме­ри­ем. Да, в лаге­ре на Мудью­ге были свое­об­раз­ные «капо» — быв­шие цар­ские офи­це­ры. Назна­чен­ные комен­дан­том лаге­ря началь­ни­ка­ми бара­ков, они не гну­ша­лись изби­вать сво­их това­ри­щей по несча­стью и отби­рать у них поло­ви­ну скуд­но­го пай­ка. Но не они при­ка­зы­ва­ли морить людей голо­дом. Не они при­ка­зы­ва­ли замо­ра­жи­вать рус­ских в лед­ни­ках зажи­во. Не они поста­ви­ли вра­чом лаге­ря сади­ста, кото­рый вме­сто лече­ния изби­вал боль­ных заклю­чён­ных. Всё это дела­ли рука­ми фран­цуз­ских охран­ни­ков «циви­ли­зо­ван­ные» англичане.

Кош­мар на Мудью­ге про­дол­жал­ся вплоть до июля 1919 года. После реше­ния ген­шта­ба Антан­ты о сроч­ной эва­ку­а­ции всех союз­ни­че­ских частей, исто­рия с лаге­рем нако­нец-то закон­чи­лась — но толь­ко для англи­чан и фран­цу­зов. Часть заклю­чён­ных (по раз­ным источ­ни­кам от 50 до 200 чело­век) была уве­зе­на в Англию, в конц­ла­герь Уит­ли-Бэй, где рус­ские узни­ки в каче­стве бес­плат­ной раб­ской силы целый год рабо­та­ли в мест­ных каме­но­лом­нях. Кого-то пере­ве­ли в забот­ли­во обо­ру­до­ван­ный англи­ча­на­ми конц­ла­герь у села Йока­нь­га, кто-то остал­ся на Мудью­ге, пере­де­лан­ном под бело­гвар­дей­скую катор­гу. Лагерь опу­стел толь­ко 16 сен­тяб­ря 1919 года, когда после неудач­но­го мяте­жа заклю­чён­ных всех пой­ман­ных и выжив­ших окон­ча­тель­но пере­ве­ли в Йоканьгу.

Обе­лиск на ост­ро­ве Мудьюг. В перед­ней части отчёт­ли­во виден обру­шив­ший­ся от вре­ме­ни баре­льеф. Фото Сер­гея Яковлева

В наслед­ство от англо-фран­цуз­ской фаб­ри­ки смер­ти на мудьюг­ской зем­ле оста­лось 93 безы­мян­ных кре­ста. Учи­ты­вая, что неко­то­рые моги­лы ста­ли при­ста­ни­щем сра­зу для двух или трёх тел, общее чис­ло погиб­ших — умер­ших от тифа и диф­те­рии, замо­ро­жен­ных в кар­це­ре, рас­стре­лян­ных охран­ни­ка­ми, погиб­ших от исто­ще­ния — варьи­ру­ет­ся от 200 до 300 чело­век. И хотя на каж­дом из этих кре­стов в своё вре­мя была таб­лич­ка с име­нем и датой смер­ти, по при­ка­зу одно­го из комен­дан­тов катор­ги Про­ко­фье­ва (жела­ю­ще­го скрыть сле­ды пре­ступ­ле­ний интер­вен­тов и бело­гвар­дей­цев) все эти таб­лич­ки были уни­что­же­ны, кре­сты сруб­ле­ны, а могиль­ные насы­пи срыты.

Потом­ки к памя­ти заму­чен­ных отнес­лись по-раз­но­му. Кро­ва­вые ком­му­ни­сты уже 12 авгу­ста 1928 года воз­ве­ли на ост­ро­ве памят­ник «Жерт­вам интер­вен­ции», заме­нив его через 30 лет на испо­лин­ский гра­нит­ный обе­лиск высо­той с девя­ти­этаж­ный дом. Кро­ме того, в 1938 году на Мудью­ге был открыт «Музей катор­ги», посе­ти­те­ли кото­ро­го мог­ли прой­ти мрач­ной тро­пой заклю­чён­ных и уви­деть лагерь изнут­ри, от бара­ков и кар­це­ра до вышек с ограж­де­ни­я­ми из колю­чей про­во­ло­ки. Регу­ляр­ные экс­кур­сии сде­ла­ли его доволь­но попу­ляр­ным местом: по коли­че­ству бывав­ших здесь еже­год­но тури­стов «Музей катор­ги» зани­мал вто­рое место по обла­сти — сра­зу после Соло­вец­ких островов.

Экс­кур­сии в «Музей каторги»

При­шед­шие к вла­сти после раз­ва­ла Сою­за демо­кра­ты и либе­ра­лы отме­ти­лись совсем ины­ми реше­ни­я­ми. Сна­ча­ла ком­му­ни­сти­че­ской про­па­ган­дой были при­зна­ны экс­по­зи­ции музея, потом пре­кра­ти­лись экс­кур­сии, чуть поз­же на ост­ров пере­ста­ли ходить пас­са­жир­ские суда, а в 2012 году Мудьюг и вовсе был исклю­чён из рас­пи­са­ния Архан­гель­ско­го кра­е­вед­че­ско­го музея. В сен­тяб­ре 2020 года репор­тёр «Regnum» Вла­ди­мир Ста­ну­ле­вич застал Мудьюг в поста­по­ка­лип­ти­че­ском состоянии:

«Рух­нув­шие бара­ки, вышки…деревья, упав­шие на захо­ро­не­ния, сгнив­шие „в ноль“ мост­ки и крыль­цо музея…раскачивающийся на вет­ру 25-мет­ро­вый обе­лиск. Самое дикое — сва­лен­ные в кучу над­гро­бия расстрелянных».

Подоб­ное запу­сте­ние про­ще все­го было бы объ­яс­нить отсут­стви­ем денег, если бы на фоне ржа­вых оград брат­ских могил рус­ских заклю­чён­ных не бли­ста­ли новень­кой крас­кой над­гро­бия погиб­ших здесь в Граж­дан­скую вой­ну англи­чан. По мне­нию архан­гель­ских исто­ри­ков и обще­ствен­ных дея­те­лей, сде­ла­но это было для того, что­бы не созда­вать неудоб­ства име­ни­тым бри­тан­цам — напри­мер, гер­цо­гу Кент­ско­му или доче­ри коро­ле­вы Ели­за­ве­ты II прин­цес­се Анне — регу­ляр­но посе­ща­ю­щим воин­ские захо­ро­не­ния сво­их сооте­че­ствен­ни­ков. Всё по заве­там совре­мен­но­го чинов­ни­чье­го рос­сий­ско­го мира: чужим — сла­ва и веч­ная память, сво­им — уни­же­ние и забвение.

Сва­лен­ные в кучу над­гро­бия с могил узни­ков концлагеря

Вме­сто пост­скрип­ту­ма. Как счи­та­ет Ста­ну­ле­вич, музей на Мудью­ге стал одной из раз­мен­ных монет в боль­шой игре англий­ско­го истеб­лиш­мен­та. В обмен на под­держ­ку на меж­ду­на­род­ной арене Лон­дон мог насто­я­тель­но поре­ко­мен­до­вать рос­сий­ским поли­ти­кам «не воро­шить про­шлое», «забыть» об уча­стии англий­ских войск в ино­стран­ной интер­вен­ции или, по край­ней мере, «обла­го­ро­дить» исто­ри­че­скую память. В резуль­та­те мы име­ем полу­раз­ру­шен­ную сте­ну ком­му­на­ров на Воло­год­ском клад­би­ще Архан­гель­ска, убран­ный с цен­траль­ной ули­цы горо­да тро­фей­ный бри­тан­ский танк, гни­ю­щие бара­ки Мудью­га — и всё на это фоне тор­же­ствен­ных и радост­ных пуб­ли­ка­ций в «Ком­мер­сан­те» о вычи­щен­ных и отре­мон­ти­ро­ван­ных памят­ни­ках бри­тан­цам в Архан­гель­ске, Мур­ман­ске и Североморске.

Непо­нят­но, что в этой ситу­а­ции вызы­ва­ет боль­шую горечь: стрем­ле­ние оте­че­ствен­ных чинов­ни­ков-ман­кур­тов выслу­жить­ся перед вли­я­тель­ны­ми евро­пей­ски­ми «парт­нё­ра­ми» или абсо­лют­ная уве­рен­ность Англии в соб­ствен­ной право­те и непогрешимости.

За сот­ню лет, про­шед­ших с момен­та смер­ти пер­во­го рус­ско­го в бри­тан­ском конц­ла­ге­ре, со сто­ро­ны англи­чан не про­зву­ча­ло ни еди­но­го извинения.

Англи­чане избе­га­ют упо­ми­на­ния об интер­вен­ции даже на могиль­ных пли­тах, заме­няя это сло­во обте­ка­е­мым опре­де­ле­ни­ем «Вели­кая вой­на 1914–1919 годов». Апо­ге­ем точ­ки зре­ния Лон­до­на на мудьюг­ские собы­тия ста­ла цинич­ная фра­за, про­зву­чав­шая в уже упо­мя­ну­том выше репор­та­же «Би-Би-Си»:

«Люди на войне уми­ра­ют все­гда и повсю­ду. Так что 300 погиб­ших — это не так уж и много».


Читай­те так­же «Там­бов­ское вос­ста­ние: послед­няя рус­ская кре­стьян­ская вой­на». 

Поделиться