Григорий Распутин и сегодня является популярной фигурой для слухов и сплетен — в форме исторических баек и анекдотов. А в годы Первой мировой войны подобные рассказы были важным политическим фактором. Распутина обвиняли в серьёзном влиянии не только на внутреннюю, но и на внешнюю политику — считалось, что он мог поспособствовать заключению сепаратного мира с Германией.
Историк Юрий Бахурин в книге «Фронт и тыл Великой войны», выходящей в издательстве «Пятый Рим», уделил внимание этому сюжету в главе «Суеверия, слухи и пропаганда». VATNIKSTAN публикует её фрагмент, связанный со сплетнями и правдой о «старце Григории».
Суеверия и слухи в воюющей России, главным образом в тылу, отнюдь не сводились к вере в талисманы, пророчества и приметы, словом, сверхъестественное. Они имели не только абстрактное, но и вполне конкретное политическое приложение. О святых подле генералов судачили куда реже, чем об императорской фамилии, тем более что и Николай II, и Александра Фёдоровна были не чужды веры в сверхъестественное. В период последнего царствования к престолу оказался весьма близок целый ряд мистиков, медиумов и оккультистов, а в действительности — обыкновенных проходимцев, коим императорская чета уделяла исключительное внимание.
Например, некий мсье Филипп, француз, ставший придворным оракулом — этот лжеврач, не имевший никакого образования, однако занимавшийся лечебной практикой и неоднократно судимый за это, постоянно занимался мистическими сеансами с царственными супругами. Он «вызывал» Николаю II духов (главным образом — тень его отца, Александра III), якобы диктовавших самодержцу приказания относительно управления страной. Впервые встретившись с Филиппом 26 марта (8 апреля) 1901 года, император и императрица с 9 (22) июля по 21 июля (3 августа) виделись с ним ежедневно, а то и несколько раз в день. К осени того же года Николай II выхлопотал Филиппу диплом на звание лекаря из Военно-медицинской академии. В дальнейшем его «святому» месту не дадут пустовать маг Папюс, юродивый (или, вернее, юродствующий) Митя Козельский, Паша-прозорливая, Матрёна-босоножка…
Джамсаран (П. А.) Бадмаев, будучи всего-навсего придворным лекарем-гомеопатом, включал в орбиту своей деятельности такие ключевые отрасли хозяйствования и инфраструктуры, как строительство железных дорог. Ещё в начале 1893 года, в пору службы на незначительной должности в Азиатском департаменте Министерства иностранных дел при Александре III, Бадмаев предложил царю ошеломительную идею. Прокладывание железнодорожной ветки по территории Китая, разжигание там мятежа против династии Цинов и — присоединение значительной части «Поднебесной» к России: почему бы, собственно, и нет? С подачи министра финансов Витте император поддержал прожект Бадмаева и ссудил ему 2 миллиона рублей. Ещё столько же по прошествии нескольких лет знаток целебной флоры не получит, первую ссуду растратит и замысел его останется несбывшимся. В разгар Первой мировой Бадмаев станет обдумывать ведение партизанской войны на территории империи после якобы неизбежной оккупации её неприятелем вплоть до уральских гор. В 1916 году он в концессии с генерал-лейтенантом П. Г. Курловым и Г. А. Манташевым составит «Проект постройки железной дороги до границы Монголии и в её пределах», хотя годом ранее транспортный кризис на западных рубежах империи поставил под угрозу разгрома немалую часть действующей армии. Это не всё, к персоне Бадмаева я ещё вернусь.
И, конечно же, Г. Е. Распутин — как обойтись без него в этом разговоре? Литература об этой исторической личности весьма обильна. Оценки Распутина потомками колеблются от обвинения во всех смертных грехах до приправленной мистицизмом апологетики. Выводы историков на сей счёт находятся приблизительно посередине этих крайностей, как оно и должно быть. Биографическое мини-исследование персоны Распутина вряд ли вписалось бы в контекст этой главы, однако кое-что отметить всё же необходимо.
Прежде всего покровительство Распутину со стороны императорской четы, и главным образом — Александры Фёдоровны, не подлежит сомнению. Будучи в принципе экзальтированной женщиной, царица в 1904 году испытала жестокий удар судьбы: долгожданное рождение сына, унаследовавшего от прабабушки опасный недуг — гемофилию. Наверняка и это, помимо прочего, побуждало императрицу искать поддержки и утешения в том числе в «святом старце».
Далее — касаемо облико морале Распутина: процесс восхождения тобольского крестьянина на общественно-политический небосклон в России показывает, что Распутин был уже несколько лет как приближён ко двору, когда о нём впервые заговорила пресса. Сперва сибирские газеты упоминали о благотворительных пожертвованиях «старца» церквям. Затем, на исходе 1909 года «Царицынский вестник» либерального толка обратил внимание на тяжёлый золотой крест, с которым расхаживал Распутин, и на слухи о его целительском даре. Прошёл буквально месяц, и газета «Русское слово» со ссылкой на репортёра в Царицыне выпустила статью о новой звезде — неотёсанном и косноязычном мужичке, вдобавок брякнувшем: «Скоро доберёмся мы до этой „тилигенции“…». Следом интервьюера заинтересовала непременная деталь внешнего вида Распутина:
«Крест большой, около 3 1⁄2 дюймов длины…
— Это мой дорогой подарок, — заметил „блаженный“. <…> В дальнейшем разговоре старец часто упоминал о своих папаше и мамаше, которые всё могут сделать».
На этом разговор был закончен, а неизвестный журналист перешёл к теме, обеспечившей Распутину львиную долю грязной посмертной славы.
«Я расспрашивал некоторых случайных посетительниц „блаженного старца“ Григория, беседовавших с ним наедине. Жалуются. Говорят, что старец имеет привычку гладить своих собеседниц, обнимать их за талию, пробовать мускулы. При этом он неизменно повторяет:
— Ох, искушение! Ох, искушение!
Одной пришедшей к нему гимназистке старец напрямик заявил, что любит её больше всех.
— Поедем со мной, — предложил старец гимназистке. — Я тебя возьму, если хочешь…
Гимназистка не захотела».
Безусловно, посягательство на честь женщины, а тем более девочки, — это гнусность, оправдания которой нет и быть не может, как и двух мнений по этому поводу. Нынче ставшие жертвами домогательств девушки имеют возможность рассказать о пережитом ими горе в Интернете. В распоряжении безымянных женщин и девиц, которых, если верить «Русскому слову», соблазнял Распутин, не было ни социальных сетей, ни хештега #MeToo, но была и действовала печать.
Цитируемая мной заметка заканчивалась не менее едким пассажем:
«„Блаженный старец“ Григорий предполагает основать в Царицыне женский монастырь. Деньги на это у него, по его словам, найдутся».
Считаные дни спустя с берегов Волги на бумажных крыльях по стране полетела новая статья, согласно которой некоему молодому человеку Е., утомлённому пороками окружающей действительности и пришедшему к Распутину за советом, тот возьми да и ответь: «Люби больше самого себя». «На этом этапе становления распутинской темы пресса проявляла осторожность, придерживалась достоверности. Однако сам факт перевода этой темы из маргинально-закулисной в гласный информационный формат стал идеологическим прорывом, потенциально создававшим для оппозиции плацдарм для последующей пропагандистской атаки на власть», — резюмируют исследователи данного вопроса. Напомню, что к тому времени высшему свету было хорошо известно о близости Распутина к престолу.
Уже тогда агенты Петербургского охранного отделения докладывали своему шефу А. В. Герасимову о пребывании Распутина в притонах. А руководивший петроградской охранкой в годы Первой мировой войны генерал Глобачёв напишет в мемуарах:
«Искренней любви ни к одной из его [Распутина] многочисленных любовниц у него не было. Его просто влекло к женскому телу чувство похоти и разврата».
Наиболее насыщенный свод информации о похождениях Распутина был составлен по итогам работы прокурора Харьковской судебной палаты Ф. П. Симсона, направленного в Чрезвычайную следственную комиссию Временного правительства — вот несколько примеров оттуда:
«Григорий Распутин говорил, что, целуя женщин и девушек, он закаляет их против страсти…»;
«…Просвирня показала, что однажды, спускаясь вместе с ней на погребицу, Распутин чуть не изнасиловал её, уверяя, греха здесь нет, что в нём вся Святая Троица»;
«Он отчаянно бил одетую в фантастический костюм, в белое платье, украшенное ленточками, г[оспо]жу Лохтину, которая, хватая его за член, кричала ему: „Ты Бог“, а он отвечал ей: „Ты стерва“»;
«В банях <…>, будучи совершенно нагим, как и присутствовавшие женщины, Распутин, с одной стороны, произносил длинные проповеди на религиозные темы, а с другой стороны, заставлял своих поклонниц обмывать его половые органы»;
«Однажды, когда жене моей некогда было дожидаться вышедшего в кабинет Распутина, она пошла с Головиной в переднюю и в полуоткрытую дверь кабинета увидала неприкрытую картину полового акта. Она невольно ахнула и, обернувшись, встретилась со взглядом провожавшей их жены Распутина. „А ты не охай, — заметила Распутина, — у каждого свой крест, у него этот крест…“».
Правдивость этих свидетельств практически невозможно проверить. Но даже если то были только слухи, они пятнали не одного лишь Распутина, а заодно и Николая II с Александрой Фёдоровной. Разумеется, это понимали и ненавидевшие царского фаворита руководители государственного аппарата вкупе с представителями аристократических кругов, и мирившиеся с ним и его репутацией из корыстных побуждений.
Подлинное влияние Распутина на политику в Российской империи — ничуть не менее сложный вопрос. Известно, что ещё в 1911 году император отправил «Друга» в качестве личного посланника в Нижний Новгород, дабы тот на месте решил — сможет ли тамошний губернатор А. Н. Хвостов сменить П. А. Столыпина на посту министра внутренних дел. В итоге Распутин остался недоволен холодным приемом, не замолвил словечка за Хвостова перед «Папой», и губернатор не получил министерского портфеля (это случится, но позднее). Было ли кадровое решение обусловлено исключительно симпатиями или антипатиями Григория Ефимовича? Не факт.
«Необразованный Распутин совершенно не разбирался в политике и объективно не мог проводить никакого политического курса, однако это не означает, что он совсем не имел политических взглядов и суждений, — отмечает исследователь И. В. Лукоянов. — Он был заинтересован в сохранении своего положения — интимного друга царской семьи, а значит и в сохранении status quo, стабильности режима…».
Соображениями личной выгоды, неразрывно связанной с пользой (в его понимании) для императорской четы, Распутин и руководствовался в первую очередь.
При этом смены министров по мановению его руки не происходило. Обоюдная неприязнь Распутина к П. А. Столыпину при жизни последнего увенчалась отъездом «старца» из столицы, а не отставкой премьер-министра. И. Л. Горемыкин и Б. В. Штюрмер, обычно считающиеся креатурами Распутина, продержались за портфели не то чтобы очень уж долго, и назначению своего недруга А. Ф. Трепова председателем Совета министров он тоже не помешал. Да, влияние Распутина на императрицу оставалось до последних дней его жизни значительным, однако её воздействие на внутреннюю и внешнюю политику — нет. Зато сам «Друг», ощущая угрозу для себя со стороны Государственной Думы и стремясь свести этот вред на нет, подталкивал Николая II посетить Таврический дворец. И это всего один, сугубо частный пример, тогда как Распутин был не одинок.
Тесно сблизившись с упомянутым ранее авантюристом Бадмаевым, он, по одной из версий, даже пользовался имевшимися у гомеопата кровоостанавливающими средствами для поддержания здоровья царевича Алексея. Они оба на дух не переносили Трепова, и Бадмаев даже составил кляузу о сговоре председателя Совета министров с Родзянко, рекомендуя разгон правительства и Думы в качестве спасительной меры. Кроме того, по наблюдению кандидата исторических наук И. В. Лукоянова, «появился новый тревожный симптом. Если ранее „личности ниоткуда“ с пустыми карманами зависели целиком от благорасположения власти и её денег, то вокруг Г. Е. Распутина начал формироваться круг банкиров (Д. Л. Рубинштейн, И. П. Манус, З. Жданов). Слияние этой публики с финансистами было опаснейшим шагом в развитии камарильи». В контексте главы же важно подчеркнуть, что каждый шаг Распутина, любая его попытка вмешательства в политику оставляли след в общественном мнении и о нём самом, и о его высочайших покровителях. В подавляющем большинстве своем эти оттиски ступней не усиливали прочности власти, а, наоборот, ослабляли её.
Наконец, непосредственно с персоной Распутина часто связывается версия о сепаратном мире Российской империи с Германской, сторонником и лоббистом подписания которого якобы являлся «Друг» царской семьи. По-своему дорожа стабильностью в стране как залогом незыблемости его фаворитизма, Распутин желал предотвратить главную угрозу для такого положения вещей — втягивание России в Первую мировую. Когда же сделать этого не удалось, «старец» будто бы рассчитывал вернуть всё на круги своя посредством выхода из войны. За подтверждением позиции самого Распутина по данному вопросу далеко ходить не нужно, ведь его дневник давно опубликован. 15 (28) марта 1915 года Распутин написал императрице письмо, в котором между прочим говорилось:
«Говорит Папа: „не хочу позорного мира, будем воевать до победы!“… Он, как бык в одну сторону — „воевать до победы“. А Вильгельм — с другой. Взять бы их да спустить. Хоть глотку друг дружке перегрызите: не жаль! А то вишь! Воевать до победы! А победу пущай достают солдаты. А кресты и награды — енералам. Ловко! Добро, солдат ещё не очухался. А очухается — тогда што? А посему… Шепни ты ему, што ждать „победы“ значит терять всё. Сгорит и лба не перекрестит…».
Слухи о планах подписания мирного договора с кайзеровской Германией, вызревающих на самом верху, действительно распространялись в обществе. С ними связывались и внутриполитические решения. Литературовед Н.М. Мендельсон записал в дневнике 4 (17) сентября 1915-го:
«Величайший провокационный акт русского правительства совершился: Дума распущена. Зачем?.. Затем, [чтобы] сославшись на неизбежные теперь внутренние неурядицы, заключать позорный сепаратный мир…».
О чём здесь идёт речь?
В начале Великой войны, 23 августа (5 сентября) 1914 года Российская и Британская империи с Третьей республикой условились о том, что мир с противниками не будет заключен — во всяком случае, без ведома союзников и согласования с ними. Тогда же Германия начала изыскивать возможные варианты ослабления Антанты путём замирения с отдельными участниками союза. В России немецкая дипломатия могла рассчитывать разве что на графа Витте, не скрывавшего своих антивоенных воззрений. Однако его убеждения не обнаруживали поддержки ни во властных кругах, ни у общественного мнения. Не случайно были восприняты отрицательно и толки о тайной переписке, ведущейся императрицей с Германией, поползшие по Петрограду той же осенью.
В течение 1914–1915 годов Берлину было толком не на кого опереться в намерении заключить мир с Петроградом. Разовые контакты, вроде вояжа крупного коммерсанта В. Д. Думбадзе в Германию в мае–июне 1915-го, не в счёт — во всяком случае, император не поручал тому никаких дипломатических задач. Лидер Тройственного союза, напротив, не оставлял попыток хотя бы начать диалог о перспективах мирного соглашения. Визит Ханса-Нильса Андерсена, эмиссара датского короля, явно был рассчитан на поддержку со стороны вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны (тётушки Христиана X), но оказался тщетным, как и инициативы, поступавшие из Стокгольма.
Многообещающим мог стать контакт с Николаем II при посредничестве фрейлины М. А. Васильчиковой, встретившей Первую мировую войну в имении близ Вены. С подачи старшего сына кайзера, кронпринца Фридриха Вильгельма Виктора Августа Эрнста Прусского, она отправила царю несколько писем. В первом, от 25 февраля (10 марта) 1915 года содержалось предложение Николаю II самому выдвинуть предложение мира. «Весьма наивный приём, с помощью которого Германия становилась бы хозяином положения: либо она соглашалась на выгодные ей условия сепаратного мира, если же они не устраивали Берлин — инициативу России можно было предать огласке в Лондоне и Париже», — отмечает исследователь И. В. Лукоянов. Менее месяца спустя, 17 (30) марта, последовало второе послание, уже с конкретикой — о мире сугубо между Россией, Германией и Австро-Венгрией, и с именем госсекретаря по иностранным делам Готлиба фон Ягова. В письме подчёркивалось, что Англия, в действительности будучи недругом России, должна заслуженно пострадать в результате окончания войны между вышеозначенными державами. Васильчикова вновь не дождалась ответа, а потому в декабре 1915 года сама прибыла в Петроград с третьим письмом: Эрнст Людвиг уже прямо предлагал сесть за стол переговоров. Васильчикову не приняли ни царь, ни царица, ни её старшая сестра великая княгиня Елизавета Фёдоровна. Вскоре голубицу мира ждали лишение звания фрейлины и высылка в Черниговскую губернию. По показаниям главы МВД Хвостова на допросе в 1917 году, Васильчикова не унялась, и затем её отправили в Вологодскую губернию на содержание от Департамента полиции. Как бы то ни было, поставленных целей она не достигла.
Новые возможности для немецкого мирного зондажа открывала смена российского правительства, во главе которого в начале 1916 года стал Б. В. Штюрмер. На сей раз миссия склонить Россию к переговорам легла на плечи публициста и бизнесмена И. И. Колышко, ведущего в тот момент дела в Стокгольме. Доподлинно неизвестно — почему, наверное, за деньги, но Колышко согласился не только снабжать немецкого посла в Швеции сведениями о положении дел в России, но и занимался антивоенной пропагандой. Однако визит в Петроград и встречи со Штюрмером были, видимо, собственными инициативами авантюриста. По воспоминаниям самого Колышко, премьер-министр взирал на него почти с ненавистью:
«Ну да, да, я, может, и думаю об этом. Но что вы хотите? Le vin est tir é — il faut le boire (фр. „Вино налито — нужно его выпить“. — Прим.). Не я начал эту войну. Но я не могу идти в этом вопросе против государя, против страны. Моя задача — помочь победе. А главное — охранить самодержавие».
Дальнейшие консультации с немецким промышленником и политиком Гуго Стиннесом тоже оказались безрезультатными: Берлин намеревался дождаться, когда Петроград будет по-настоящему готов говорить о мире.
Наконец, ещё один шанс представился летом 1916 года: 6 (19) июля произошла встреча председателя Государственной Думы А. Д. Протопопова с банкиром Фрицем Варбургом, выполнявшим в годы войны специальные поручения германского МИДа в Стокгольме, на которой также присутствовал член Государственного совета Д. В. Олсуфьев. В ходе этой встречи Варбург пытался убедить своих собеседников в бессмысленности продолжения войны, выгодного лишь Англии, а в качестве компенсации понесённых Россией за годы войны потерь предлагал часть Галиции, предложив, таким образом, заключить мир за счёт союзника. Однако усилия Варбурга были тщетными — ознакомившись с отчетом Варбурга, фон Ягов разочарованно записал на его полях:
«Эти русские выдоили Варбурга, а сами фактически так ничего и не сказали».
Протопопов по возвращении в Петроград испросил личной аудиенции у царя и рассказал ему о свидании с Варбургом, однако об этом стало известно и прессе. Разгорелся скандал, доселе не дающий покоя конспирологам. В пору Великой войны же он неизбежно придал сил слухам насчет чаяний Александры Фёдоровны и Николая II о «сепаратном мире».
Впору задаться вопросом, каковы же были роль и место Распутина в этом мифе периода Великой войны? О слухах насчёт «старца»-миротворца уже говорилось выше. Григорий Ефимович лишь ещё сильнее утвердился в своем неприятии войны, когда в 1916 году под призыв ратников 2‑го разряда угодил его сын Дмитрий. Разумеется, крестьянин не был настолько искушён в дипломатии, чтобы рассуждать про «сепаратный мир»: он смотрел на вещи куда проще — долой войну, народ устал воевать. О намерении положить конец участию России в мировой бойне от Распутина из первых уст в конце марта 1916-го слышала Н. А. Перфильева — супруга бывшего сподвижника, а на тот момент злейшего врага «старца» С. М. Труфанова (Илиодора). Тот летом 1914 года бежал из России, осев в норвежской Христиании и приступив к написанию книги с сенсационной правдой о Распутине. Рукописью заинтересовалась даже Германия, впрочем, так и не получившая копии текста. В январе 1916-го состоялась встреча Труфанова с гостем — журналистом Б. М. Ржевским. От него Илиодор впервые услышал о миротворческих поползновениях Распутина, а вскоре жена политэмигранта подтвердила то же самое. Взволнованный этим знанием Труфанов решил не мешкая обратить его себе на пользу: в июне 1916 года он прибыл в Нью-Йорк, где пристроил свою рукопись в издательство. Попытки русских дипломатов в США воспрепятствовать опубликованию скандальной книги явно подогревали интерес к ней.
Возможно, тогда-то слухи о лелеемой Распутиным мечте насчёт выхода России из войны и стали известны британской Секретной разведывательной службе. С другой стороны, Петроград и без того полнился ими, да и лейтенант Освальд Рейнер, согласно расхожей версии — соучастник убийства Распутина, служил именно в российской столице. С подачи зарубежных авторов Ричарда Каллена и Майкла Смита, подхваченной британской, а затем и отечественной журналистикой, в истории умерщвления «старца» появился «английский след». Мотив союзников вполне прозрачен: устранение влиятельной персоны, угрожающей целостности коалиции. Правда ввиду отсутствия неопровержимых улик данная версия опирается в лучшем случае на улики косвенные, на допущения и подчас конспирологическую интерпретацию источников. Она безусловно имеет право на существование и представляет собой интересное поле для дальнейших исторических исследований. Хотя, даже следуя ей, не следует забывать, во-первых, о давным-давно известных и даже опубликованных источниках — например, этом машинописном послании, полученном Распутиным 19 сентября (2 октября) 1916 года:
«Григорий, наше отечество разрушается, хотят заключить позорный мир. Так как ты получаешь из царской ставки шифрованные телеграммы, значит, имеешь большое влияние. Поэтому мы, выборные, просим тебя сделать, чтобы министры были ответственными перед народом, чтобы Государственная Дума была собрана к 23 сентября сего года для спасения нашего отечества, и если ты этого не исполнишь, то тебя убьём, пощады не будет, — рука у нас не дрогнет, как у Гусевой. Где бы ты ни был, это будет выполнено. На нас, десять человек, пал жребий».
А во-вторых — об исправно служащей человечеству ещё с XIV века «бритве Оккама», пока что оставляющей на пергаменте доводы главным образом в пользу традиционной версии произошедшего: подлого убийства человека в попытке остановить или замедлить девальвацию самодержавной власти, живым символом и носителем которой являлся царь.
На сегодняшний день в научной литературе, в том числе трудах доктора исторических наук Б. И. Колоницкого, опубликовано великое множество примеров vox populi об императоре и императрице: от слухов о них до прямых оскорблений в их адрес. Распространение сплетен власти безуспешно пытались пресечь, за хулу на царя можно было поплатиться и водворением в узилище. Суть в ином: все эти мнения вкупе являлись признаками падения авторитета высших персон в империи. И, как это нередко бывает с симптомами тяжелой болезни, не просто указывали на неё, но и сами по себе подтачивали здоровье власти, постепенно лишали её устои прочности. В наши дни, когда один-единственный слух может стоить высокопоставленному политику карьеры, это не выглядит парадоксом. Разницы между выборной и наследуемой властью в этом смысле нет от слова «совсем», что и продемонстрировали события 1917 года.
Николаю II ещё до введения «сухого закона» припоминали в народе винную монополию — строго говоря, ровесницу его царствования. «Виноторговец», «кабатчик», «пробочник» — так императора честили недовольные крестьяне. Вдвойне непопулярным стало решение о «сухом законе», а начало и течение войны — и того более.
«Если бы наш ГОСУДАРЬ был умный, то резал бы их, а не брал в плен, потому что их кормить нужно. Мы сами не имеем, чего есть. Дурак ГОСУДАРЬ, что берёт их в плен и кормит», — злопыхал в декабре 1914 года один хлебороб в деревушке на Волыни.
«Плох германец на нашего ГОСУДАРЯ, надо бы нашему ГОСУДАРЮ стрелять в рот, чтобы пуля вышла в жопу. Он только клубы да театры устраивает», — ярился другой в Вятской губернии.
Не обходилось без сальных сплетен. Мужицкий ум всему находил простейшее объяснение: царь наградил сестёр милосердия георгиевскими медалями? Значит, спал с ними, да и награды следовало бы прицепить им на другие места. Царь посетил музей, в котором, люди зря не скажут, на стенах висят «голые бабы»? Ясно, зачем посетил:
«…Ходит он царь в свой музей, там женщин ставят на кресла и сзади их употребляют, а когда таких женщин не находится, тогда мать государя тоже приходит туда и её употребляют сзади желающие».
Чаще всего Николая II обзывали дураком, а в тверской глубинке весной 1915-го ходили слухи о том, что-де царь ненастоящий и его уже четыре года заменяет двойник. Государю ставили в вину всё или почти всё, особенно после того как он стал Верховным главнокомандующим: от мнимого окружения из евреев и немцев до нехватки снарядов на фронте, от сдачи крепостей на западном порубежье империи до назначений «изменников» Мясоедова и Сухомлинова на ответственные посты.
Великий князь Николай Николаевич, напротив, пользовался большой популярностью и в действующей армии, и в мирном тылу. При этом его репутация опытного военачальника, пекущегося о благе всей России и последнего её солдата, лишь укреплялась, невзирая на любые неудачи на фронте. Солдат на позициях сообщал в письме в феврале 1915 года:
«Ты не удивляйся, что всё так хорошо устроено. Это всё Великий Князь, который стал у нас вторым Суворовым. Мы Ему верим и свою жизнь вручаем, смело в Его руки…».
Некий житель Петрограда писал в январе 1915-го в частном письме:
«Имея такого талантливого, серьезного и строгого Главнокомандующего и таких доблестных помощников как Иванов, Рузский, Брусилов, Радко Дмитриев, Лечицкий и т. д., — мы не можем не победить».
Мало того, в обществе набирали вес мнения о главнокомандующем как о подходящей кандидатуре на роль «хорошего царя». Описывая настроения участников антинемецкого погрома в Москве в мае 1915 года, французский посол Морис Палеолог отметил в дневнике:
«На знаменитой Красной площади <…> толпа бранила царских особ, требуя отречения императора, передачи престола великому князю Николаю Николаевичу…».
По свидетельству же протопресвитера Г. И. Шавельского, в придворных кругах в это время многозначительно говорили даже о ходившем по рукам портрете великого князя с надписью «Николай III». Эта тенденция всё более беспокоила императрицу, её раздражало участие великого князя в заседаниях Совета министров.
«Создается впечатление, что всем управляет Н[иколай Николаевич], ему принадлежит право выбора, и он осуществляет необходимые изменения. Такое положение вещей приводит меня в крайнее негодование», — писала царица супругу.
Негодования же со стороны подданных после отстранения дяди от кормила власти в Ставке сполна отведал не кто иной, как император.
Александра Фёдоровна со старшими дочерями, окончив медицинские курсы, ассистировали во время хирургических операций и ухаживали за ранеными солдатами. Порой хирургу приходилось оперировать сидя, поскольку царице было сложно подолгу стоять. Её здоровье было неважным задолго до войны, а с началом оной только ухудшалось. Радикулит, боли в руках, подагра, воспаление почек, предрасположенность к ревматизму и ишемической болезни сердца — таков неполный список недугов Александры Фёдоровны.
«Общественное мнение страны об этом не знало, царица хотела выглядеть здоровой и работоспособной, энергичной и неутомимой сестрой Красного Креста», — отмечает историк Б. И. Колоницкий.
В это же время проститутки наряжались в форму сестёр милосердия, спекулируя на слухах о свободных нравах в прифронтовых госпиталях. В восприятии многих и многих этот маскарад распространялся на царицу и царевен. Ещё до 1917 года Александре Фёдоровне вменяли супружескую измену, любовную связь с Распутиным и даже с А. А. Вырубовой. Популярным сюжетом для сплетен было её немецкое происхождение, якобы располагавшее к предательству интересов России. Одни желали ей смерти, а другие распускали слухи об уже произошедших, но неудачных покушениях. Дело доходило до расправ над изображениями царской семьи. Исследователь В. Б. Аксёнов приводит цитату из протокола об осквернении портрета императора:
«На портрете изображены государь император, государыня императрица и великие княжны: Ольга, Татьяна и Мария Николаевны, причём на местах глаз, носа, рта у всех дыры; на груди государя императора также дыры, а на руках государыни и великих княжон проколы. Портрет внизу на лицевой стороне слегка испачкан кровью, а на обратной стороне — большие кровяные пятна».
Протокол был составлен в феврале — 1916-го, а не 1917 года.
После же падения самодержавия брызги грязи превратились в селевой поток, извергавшийся из типографий в раскованные революцией умы, охочие до скрываемой старым режимом «правды». Приведу буквально несколько примеров на тему Распутина, царской семьи, сепаратного мира и тому подобного. Императорская чета целует Распутину ноги, восклицая: «О, Григорий ты наш отец! Ты наш Христос!». Александра Фёдоровна вышивает Распутину одежду, «а Гришка плутяга был парень не скряга, за расшитые рубашки немчурке Сашке турусы на колёсах городил и с немкой амуры разводил». Мало того:
«И к Гришке приходили министры на поклон. Хвалясь своей рубашкой, он на балах плясал, и вместе с немкой-Сашкой нас немцам продавал!».
И здесь хотелось бы подчеркнуть: дело не в том, насколько судачившие о неумении государя руководить армией сами разбирались в военном деле, и не в том, что шушукавшиеся о бесстыжести государыни не держали ей свечку. Ни первое, ни второе не мешало никому сплетничать об этом и до, и после падения самодержавия:
«2/XII [1917]. Сегодня известие о бегстве Николая II из Тобольска. Большевики, Викжель (правильно — Воржель) встревожены, принимают меры и пр[очее]. Так ли? Есть такая версия (пока лишь устная): немцы при переговорах о перемирии прежде всего потребовали освобождения Алисы… с гарантией безопасности, через Минский фронт в Германию».
Виталий Бианки в одном из своих замечательных рассказов описывал революционеров, в 1913 году скрывавшихся от преследования властей в уральской тайге. Один из них ушёл по ягоды и набрел в лесу на медведицу с детёнышами. Медвежата принялись облизывать руки незадачливого добытчика и освежевали ему ладони шершавыми, точно наждак, языками. Тот стерпел боль, не закричал, не отогнал зверей и тем спасся от неминуемой смерти. А с лета 1914 года подданные Российской империи — не все, но многие, на фронте и в тылу чесали языками и обдирали с власти покровы, казавшиеся прежде священными. Из-под лоска и вековой позолоты сквозила беззащитность. Революционерам на сей раз необходимо было дождаться заветного момента, по мере сил приближая его. Конечно, медведь оставался хозяином тайги при клыках, когтях и огромной массе, но в итоге обессилел и оказался убит.
Узнать подробности о книге Юрия Бахурина и заказать её можно на сайте издательства «Пятый Рим».
